А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 2... - Рассказы

— Товарищ подполковник, — громко зашептал Малахов, когда Файзуллаев, отправив бойцов прочесывать местность, вернулся в дежурку, — может ей... это... Шаброва вызвать? — Серега мотнул головой в сторону воющей Ольги и добавил, — А то ведь мы тут рехнемся.

— Шаброва — на крайний случай, — сурово решил комбат. — С ним мы рехнемся быстрее.

Как только слух о ЧП в саперном батальоне достиг соседних штабов, из традиционной забайкальской солидарности люди в погонах поспешили на помощь. Дежурные звонили начальникам, выдергивая их из теплых постелей, поднимали по тревоге рядовых. Узнав, что случилось что-то очень серьезное, сонные и потому раздраженные офицеры мигом воодушевлялись, строили не менее сонных и раздраженных солдат и отдавали им самые противоречивые команды. Менее чем через полчаса практически весь рядовой состав мирненского гарнизона посреди ночи оказался выведен на улицу с установкой — искать. Кого и что искать — никто толком не понял. В результате в течение часа был найден и спасен от неминуемого замерзания поселковый пастух Рома, пристроившийся подремать под мостом, заместитель Ванюшина, мирно выпивающий с женским персоналом офицерской столовой, и мотоцикл «Урал», угнанный два месяца назад у начальника вещевой службы. В то же время безнадежно пропала бутылка водки из оружейной комнаты первого танкового полка и пять комплектов солдатского теплого белья из каптерки второго. Ребенка нигде не было.

В ночной степи слухи распространялись с удивительной скоростью. Уже через час в дежурке раздался телефонный звонок. Комбат коршуном бросился к аппарату, но звонил всего лишь комдив Ванюшин — узнать, что случилось и какого черта. Файзуллаеву пришлось объясняться.

— Файзуллаев! — загремел в трубку Ванюшин, — тебе в твоей богадельне только ЧП еще не хватало! Да ты знаешь, что за такое бывает!

Не успел комбат ответить, что, к сожалению, он это прекрасно знает, как комдив вдруг хрюкнул и продолжил нежным женским голосом:

— Господи, кошмар-то какой!

— Что случилось? — вмешался еще один женский голос, постарше. — Ребенка потеряли? Где?

— Да саперы, кто же еще! — ответил молодой голос.

— Не иначе как перепились все, — предположила старшая собеседница.

— Эй, постойте, — попытался навести порядок Файзуллаев, — в чем дело? Кто это?

В этот момент в эфир снова с треском ворвался Ванюшин:

— Девки, да вы что там, с ума попятились? Завтра же всю смену... — и генерал популярно разъяснил, что он сделает завтра со всей сменой телефонисток, в таких выражениях, что у деликатного Файзуллаева с непривычки свело челюсти. Молодой голос жеманно хихикнул:

— Ой, Пал Матвеич, да вы все только обещаете, обещаете... Ванюшин неразборчиво выругался и швырнул трубку.

— Испугал ежа голой ж***й, — флегматично прокомментировал голос постарше.

— Девушки! — снова воззвал к порядку Файзуллаев. — Я не понял, что происходит?

— Молодой человек, — хором рассердились женщины, — не мешайте разговаривать, положите трубку.

Комбат понял, что это будет наилучшим решением, аккуратно положил трубку на рычаг и долго еще смотрел на телефон взглядом, в котором сосредоточилось все непонимание местных условий жизни и человеческих взаимоотношений.

Еще через час над степью бархатными голосами забормотали вертолеты, пугая прожекторами одичавших собак и перекати-поле. Ванюшин со своей стороны сделал все что мог — в обмен на вертолеты начальнику соседнего гарнизона были обещаны к зиме несколько белых тулупов для командного состава.

Ольга уже не выла, а только раскачивалась на стуле и вполголоса сочиняла сценарии всевозможных казней для Степы — один страшнее другого.

Ближе к рассвету усталые бойцы с серыми лицами стали возвращаться в казарму. Никаких результатов их поиски не принесли. Сержант Дима гонял свой КамАЗ вокруг военного городка, пока не кончилась солярка, и тоже не нашел следов пропавшей девочки. Вскоре затихли и вертолеты.

— Идите спать, — тихо скомандовал бойчишкам состарившийся на десять лет комбат. Те не заставили себя упрашивать, и только Колмогоров на правах дембеля остался в дежурке.

Участковый терзал телефон, дозваниваясь каким-то «Рысакам» и «Восходам», и время от времени оборачивался к Ольге, чтобы уточнить приметы Иришки. Ольга всхлипывала и ничего внятного сказать не могла.

Наутро первым на службу явился Шабров и, узнав о случившемся, впервые в жизни потерял дар речи.

— Погодите, погодите... То есть как — потерялась? Я точно помню — Степан нес ее на руках. Оль, когда ты ее видела в последний раз?

— Ы-ы-ы-ы-ы!!!!! — ответила Ольга.

— Понятно...

— Я не знаю, когда она видела ее в последний раз, — вмешался Файзуллаев, — Но я ее видел на руках у Горобца, когда мы прощались возле танка.

— Ага, — удовлетворенно заметил Шабров и снова обратился к Ольге, — значит, потерять ее могли только между танком и вашим домом. А Степа что по этому поводу думает?

— Степа... — неожиданно здраво отозвалась Ольга и вдруг разразилась такой тирадой в адрес своего отсутствующего супруга, что растерялся даже замполит.

Постепенно дежурка заполнялась людьми. Пришел начальник штаба Прокопенко, горящий желанием опохмелиться, но под влиянием серьезности момента не решившийся проявить инициативу. Вася Рукосуйко успел это сделать заблаговременно, поэтому на службу явился в великолепном расположении духа. Узнав о случившемся, Вася немедленно вызвался еще раз прочесать окрестности на своем мотоцикле...

В начале девятого в коридоре раздался гром сапогов, и в дверях дежурки возникли Горобец и Хорошевский. Видимо, кто-то из них только что рассказал веселый анекдот — капитаны хихикали и подталкивали друг друга локтями.

— Опа! — благодушно удивился Горобец, увидев свою жену в таком экзотическом виде. — А я думаю — чей-то ты на работу в моем тулупе... Ты чего тут?

Взгляды Степана и Ольги встретились, и Файзуллаев ощутил, как воздух в дежурке затрещал электрическими разрядами.

— Иришка... — прошептала Ольга. — Ее нигде нет...

— Ты чё, мать? — Степа покрутил пальцем у виска. — В садике давно. Я отвел сейчас, по дороге.

— В ка...ка-ка-ком садике? — Файзуллаев испугался, что Ольга сейчас потеряет сознание. — Где ты ее нашел?

— То есть как — в каком? Так вы что... Вы что, тут ее все ищете, что ли? — Горобец на секунду вытаращил глаза и неожиданно зашелся в приступе хохота. — Ой, не могу!!! Юр, ты слыхал? «Нигде нет»!!!

Хорошевский смущенно улыбался и почему-то не решался переступить порог дежурки.

И вдруг в памяти Файзуллаева словно сработала фотовспышка, выхватившая из глубин памяти картинку: Юрка, со словами «Дай сюда, а то уронишь еще...» принимающий из рук пьяного Степана спящую девочку. И следующий кадр: супруги Горобцы, в обнимку движущиеся к ближайшей пятиэтажке, и одинокая фигурка Хорошевского с ребенком на руках, топающая по аллее.

Видимо, в этот момент то же самое вспомнила и Ольга Горобец. С криком «Ска-а-а-а-ати-и-и-и-ина-а-а-а!», не посрамившим бы и истребитель на взлете, она взмыла со стула и кинулась к своему благоверному с явным намерением вцепиться ему в лицо. Степан успел спрятаться за спину сержанта. Ольгин вопль послужил сигналом к всеобщей панике. Словно кто-то рассыпал на лестнице корзину чугунных ядер, со второго этажа загрохотали не успевшие уснуть бойчишки — принять участие в происходящем. Степа по-боксерски прыгал вокруг сержанта, уворачиваясь от жены, сержант вертелся между ними, стараясь повернуться лицом одновременно к обоим. Малахов бросился отталкивать в безопасное место печку-«буржуйку», чтобы ее не опрокинули в пылу семейных разборов. Хорошевский смотрел на происходящее своими добрыми голубыми глазами, решая, что предпринять.

В общей суматохе Файзуллаев вдруг тоже ощутил настоятельную потребность в действии, и впервые в его практике действие опередило мысль. Вскочив со своего места, он одним прыжком пересек комнату и отвесил Юрке мощную оплеуху.

— А чего я-то? — обиженно воскликнул Хорошевский. — Я же не нарочно!

Оказалось, что Хорошевский, разобиженный на Валентину, придя домой, попытался открыть дверь своим ключом и обнаружил, что сделать этого не может — руки были заняты спящим ребенком.

— Ого! — сказал Юрка сам себе, поняв, что машинально унес домой Степину дочь. Немного постоял на лестничной площадке, размышляя, бежать ли к Горобцам или постучать в свою дверь ногой. После некоторых сомнений решил к Горобцам не бежать — в конце концов, их ребенок, хватятся — сами придут. С большим трудом, помогая себе локтями и коленями, добыл из кармана ключи и открыл дверь. Валентина уже спала, отвернувшись к стенке. Хорошевский, не имея ни малейшего понятия, как следует поступать со случайно унесенными домой чужими детьми, тихонько позвал:

— Валь, а Валь! Слышь, тут такое дело...

— Пшел вон, алкоголик, — нелюбезно отозвалась Валентина и натянула одеяло на голову.

Юрка обиделся еще больше и принялся действовать самостоятельно. Уложил Иришку в постель рядом с женой, стащил с нее валенки, пальтишко и шапку, а сам уселся в кресло и принялся ждать, пока Горобцы хватятся и придут за своим ребенком. Не учел он одного — хватилась только Ольга, да и та забыла, куда следует идти.

Никто никогда не узнал, что сказала Юркина жена, когда, проснувшись утром и обнаружив рядом с собой Степину дочку, растолкала спящего в кресле Хорошевского. Иришка, хорошо знавшая дядю Юру и тетю Валю, отнеслась к происшедшему как к веселому приключению и очень расстроилась, когда дядя Юра взял ее за руку и повел домой, к маме с папой. Степана они встретили на полпути, прямо возле сувенирного танка...

Через полтора часа буря в дежурке саперного батальона утихла. Горобец увел домой жену, которая одновременно рыдала, смеялась и норовила вцепиться Степе в волосы. Местный участковый, обалдело крутя головой, уехал на своем реактивном велосипеде. Шабров с Малаховым пили водку и сочиняли рапорт о происшествии, который наверняка предстояло подавать комдиву. С каждой новой рюмкой текст рапорта становился все ярче и образнее, и последняя версия начиналась словами: «Слышь, ты, старый хрен...».

Файзуллаев и Хорошевский молча курили на лестнице, сидя на одной ступеньке, но глядя в разные стороны. Первым гнетущую тишину нарушил Юрка.

— Таааарьщ подполковник... — жалобно протянул он.

— Тьфу! — ответил Файзуллаев, и снова воцарилась тишина.

После третьей подряд сигареты не выдержал сам комбат. Почувствовав, что недавняя оплеуха странным образом сроднила его с Хорошевским, он счел себя вправе задать Юрке личный вопрос.

— Юр, а у тебя жена... ну... случайно, это... не это?..

Юрка просиял и утвердительно заболтал головой:

— Ага, ага! В январе уже. Сказали, мальчик будет!

У Файзуллаева упало сердце...

ЮРКА И ПОЖАР

Утром Файзуллаев решил ознакомиться с планами занятий личного состава. Шабров принес ему кипу исписанных разными почерками обширных бланков и встал рядом, всем своим видом выражая готовность в любую секунду прийти на помощь. И эта помощь скоро потребовалась. Первой в руки комбата попалась «простыня», исписанная мелким торопливым почерком старшего лейтенанта Хорошевского. План был составлен грамотно, толково, почти так, как и положено. В сердце комбата начал было воцаряться долгожданный покой, как вдруг его глаз наткнулся на нечто необъяснимое.

— Лы... лыжная — что?

— Подготовка, — быстро ответил Шабров, заглянув в бумагу через плечо командира, — почерк у него, конечно...

— Почерк тут ни при чем, — Файзуллаев подумал и добавил в голос строгости. — Что за бред? Если уж гонят липу, то пусть хоть даты сверяют! Лыжная подготовка седьмого июля!

— Да какая разница, — удивился замполит, — все равно у нас и лыж-то никаких нет. Давно на растопку пошли.

— А зачем пишут?

— Так положено, — замполит индифферентно пожал плечами.

«Я т-тя, гад, научу, как положено...» — подумал Файзуллаев, но вслух ничего не сказал, только засопел и вновь углубился в изучение плана. Но ненадолго. Спустя две минуты его взгляд уперся в строку «плавание».

— Плавание, говорите... И где плаваете? — он вспомнил, как мутные воды Турги играючи швыряли могучий КамАЗ, и поежился.

— Да нигде! — Шабров удивленно посмотрел на комбата. — Где тут плавать?

Не успел Файзуллаев подобрать слова, чтобы прокомментировать ответ замполита, как дверь с грохотом распахнулась, и в кабинет влетел до смерти перепуганный солдат. Не обратив внимания на присутствие в помещении старшего по званию, он, вытаращив глаза, обратился прямо к Шаброву:

— Юрий Михалч, там... там... это... — бойчишка сглотнул слюну, перевел дух и перешел на лихорадочный шепот, — Маковкина!!!!

— Как?! — взвизгнул Шабров, — Сама???!!!

Рядовой раскрыл глаза еще шире и закивал головой:

— Сама, сама! Хорошевского ищет. Злая, как черт. Чё делать-то?!

— Елки-палки, — засуетился замполит. — Что опять...? Слышь, ты давай-ка быстро... У него ведь сейчас, кажется, политзанятие?

— Ага, мультики смотрят в красном уголке...

— Валяй, предупреди его, пусть хоть через окно...

Бойчишка кивнул и кинулся в красный уголок предупреждать Хорошевского. Шабров, на лице которого застыло выражение немого ужаса, уставился немигающим взглядом сквозь Файзуллаева куда-то в стену. Озадаченный Файзуллаев ждал пояснений. Пояснений не последовало. Вместо них в кабинет комбата явилась сама мадам Маковкина...

Пожалуй, Файзуллаев был единственным во всем поселке, кому это имя еще ровным счетом ничего не говорило. Ольга Петровна Маковкина заведовала самым большим в Мирной универсальным магазином, славилась волевым характером, решительностью, прямолинейностью и бесстрашием. Весь этот набор благородных качеств полностью уравновешивался на редкость скверным характером. Супруг ее, полковник Маковкин, служил в одном из полков, личные данные имел самые посредственные, а внешность — незапоминающуюся, и был известен больше как «муж Ольги Петровны, той самой». Своих продавцов и военторговских водителей Ольга Петровна ввергала в полуобморочное состояние одним только взглядом. Перед ней заискивали командиры полков и начальник военторга. Мелкая военторговская сошка боялась ее до паралича. Да что там водители — сам комдив Ванюшин трепетал перед Ольгой Петровной. Она могла бы держать в кулаке всю дивизионную верхушку и местные гражданские власти и диктовать им свою железную волю, если бы не одно омрачающее обстоятельство. Ольга Петровна Маковкина имела несчастье быть соседкой Юрки Хорошевского по лестничной клетке.

Ольга Петровна, пылая гневом, ворвалась в кабинет и, отстранив пытавшегося поздороваться Шаброва, двинулась на Файзуллаева, который поспешно поднялся ей навстречу. Комбат не знал, кто такая Ольга Петровна, не знал, чем ему грозит неожиданная встреча с ней, но понял, что офицеру его батальона, пусть даже такому, как Хорошевский, угрожает опасность. Шабров с риском потянуть лицевые мышцы правым углом рта улыбался Ольге Петровне, левым пытался предостеречь комбата от непродуманных действий и при этом тщился разглядеть происходящее в глубине коридора у дверей красного уголка. Все его усилия оказались напрасны. Ольга Петровна не поддалась обаянию замполита, а Файзуллаев не внял его предостережениям. Быстро миновав Маковкину, что было не так-то легко в маленьком кабинете, он выглянул в коридор и закричал что было сил:

— Дежурный! Чтоб тебя... Почему посторонние в штабе??

Ему никто не ответил. Малахов, еще не сменившийся, едва завидев в окно приближающуюся Ольгу Петровну, прочно забаррикадировался в дежурке и затаился. Однако на Маковкину выходка Файзуллаева подействовала, как запальный огонек на пороховую бочку.

— Кто посторонний?! Я посторонняя???!!! Да я у вас в штабе бываю чаще, чем некоторые ваши офицеры! Когда вы уже наконец что-нибудь сделаете? Сил моих больше нет! Где он?

Угрожающе шевеля бюстом, Ольга Петровна надвигалась на Файзуллаева. Тот невольно попятился и оробел.

— Простите, кто — он? И что я могу для вас сделать?

Шабров, переместившийся за спину Маковкиной, дирижерскими жестами показывал комбату, что громкость разговора надо еще немного снизить, а интонации — смягчить. Файзуллаев неожиданно для самого себя предложил Ольге Петровне присесть и добавил, почти оправдываясь:

— Я, видите ли, всего второй день здесь...

— То-то я смотрю, вроде я вас раньше здесь не видела, — смягчилась Ольга Петровна и с удовольствием воспользовалась предложенным ей стулом. — Значит, вы еще не в курсе...

— Нет, боюсь, что не в курсе, — Файзуллаеву показалось, что он произнес это медовым голосом.

— Мне нужен Хорошевский. Срочно.

— Старший лейтенант Хорошевский сегодня дежурный по парку, сейчас его позовут, — не моргнув глазом, вмешался Шабров. — Что случилось на этот раз?

— Что-что... На этот раз — пожар. Слава Богу, вовремя заметили, — раздраженно ответила Ольга Петровна и вновь обратилась к Файзуллаеву. — Это какой-то бич, вы понимаете?! Мы хотим уже ставить вопрос о выселении его из нашего дома! Ну сделайте же с ним что-нибудь!

— Что же я могу? — серьезно задумался комбат. — Мне кое-что рассказывали. Если он от природы такой, тут уж ничего не поделать.

— Господи! — в сердцах воскликнула Ольга Петровна, снова начиная раскаляться. — Направьте его к психиатру, отправьте его в академию, в морду дайте, в конце концов!

— Ну Ольга Петровна, ну что вы... Вы ведь преувеличиваете, — попытался разрядить атмосферу Шабров, но Маковкина на него даже не взглянула.

Железная Ольга Петровна явно злилась, при этом готова была вот-вот расплакаться и от этого злилась еще больше.

За окном промелькнула голова Юрки Хорошевского. Судя по быстро стихшему вдали грохоту ботинок, он очень спешил.

Тут же в дверном проеме за спиной Ольги Петровны появилась лопоухая голова бойца из Юркиной роты. Шабров с напряженным ожиданием уставился на него одним глазом, вторым продолжая ласково гипнотизировать Ольгу Петровну. Бойчишка беззвучно шевелил губами и отчаянно жестикулировал: двумя пальцами правой руки изобразил на ладони левой бегущего человечка, указал на окно, и, сложив ладони лодочкой, весьма убедительно сымитировал прыжок в воду. В завершение своего молчаливого повествования боец закатил глаза, перекрестился и исчез.

Поняв, что Юрка, по крайней мере в данный момент, в безопасности, Шабров вступил со своей сольной партией, начав ее с увертюры:

— Ольга Петровна, мне только что сообщили, — для пущей убедительности замполит показал на дверь, за которой только что скрылся лопоухий боец, — что Хорошевского отыскали в парке и отправили его домой. Ликвидировать, так сказать, последствия...

Тут Шабров позволил себе интимно улыбнуться и продолжил:

— А вам повезло, что вовремя заметили. Интересно, как ему удалось устроить пожар, находясь на службе? Вы не знаете? Помните, года два назад был случай, когда...

Первым отключился Файзуллаев. Он видел, как замполит прохаживается перед Ольгой Петровной, продуманно жестикулируя, слышал его негромкий журчащий голос, понимал все до единого слова, но никак не мог увязать их в единое целое. Поэтому он просто сел за свой стол и уставился в окно. Думать о чем-нибудь своем тоже не получалось: речь Шаброва действовала, как комариное пение — вроде и негромко, но уснуть не дает. А замполит тем временем, вспомнив случай двухлетней давности, в общих чертах обрисовал, как сложились после него биографии его участников, коснулся географического расположения и климатических условий в городе Н., куда был недавно переведен один из них... От города Н. плавно перешел к некоторым вехам из истории Великой Отечественной войны, откуда — к политической ситуации на Ближнем Востоке, политическую ситуацию виртуозно увязал с особой конструкцией ящиков для хранения картошки, придуманной им самим, от ящиков посредством восьмилетней дочки переметнулся к проблемам образования... Ольга Петровна держалась молодцом. Она отключилась только тогда, когда, расправившись с образованием, Шабров принялся рассказывать о повадках волнистого попугайчика, жившего у него в раннем детстве.

Заметив, что Маковкина «поплыла» (состояние собеседника Шабров безошибочно чувствовал по интонации произносимых им «угу»), замполит еще для верности совершил логический переход от попугайчика к вопросам размножения уссурийских тигров в зоопарках, и только тогда счел свою миссию выполненной. После чего сделал паузу, вполне достаточную, чтобы размякшая и забывшая о цели своего визита Ольга Петровна смогла прийти в себя и торопливо попрощаться.

Шабров проводил ее до выхода, заботливо поддерживая под локоть. Потом вернулся в кабинет Файзуллаева и в ответ на его немой вопрос успокоил:

— Да не берите в голову, она всегда так. Сначала поскандалит, пошумит, потом успокаивается. Уж я-то знаю подходы к женщинам.

Потом помолчал немного и задумчиво спросил:

— И все-таки... Он — здесь, а пожар — там? Ну как ему это удается?

А произошло вот что. Юркина жена-домохозяйка уехала на три недели к родителям в Тюмень. Избалованному домашними деликатесами Хорошевскому был оставлен соответствующий запас макарон и подробная письменная инструкция по их приготовлению. Первую неделю Юрка прохолостяковал вполне благополучно, питаясь вместе со своими бойцами и перебиваясь случайными обедами у друзей и сослуживцев. Однако в тот злополучный день он все же решил попробовать себя на кулинарном поприще. Поскольку инструкция к тому времени была уже безвозвратно потеряна, Юрка, недолго думая, вывалил полпачки макарон в кастрюлю с холодной водой, поставил ее на электрическую плиту и ушел бриться. Тем временем в поселке отключили электричество. Собственно, ничего неординарного в этом не было — электричество отключалось регулярно и систематизированно, через два часа на третий, с точностью до минуты. К этому в военном городке все уже привыкли, приноровились, и только Юрка постоянно путал расписание, впрочем, не сильно из-за этого расстраиваясь. Вот и в этот раз он только слегка чертыхнулся, кое-как доцарапал в полутемной ванной лицо и, решив, что дома все равно делать больше нечего, отправился на службу. Про макароны, естественно, забыл. Спустя час электричество вновь включили, плита потихоньку разогрелась, вода закипела и выкипела, а прогоревшая кастрюля вместе с обуглившимися макаронами начала издавать недвусмысленный запах. По счастью, в связи с субботой, соседи по лестничной клетке оказались дома. Твердо зная, что хуже пожара в преддверии зимы в Забайкалье может быть только сама зима, соседи немедленно начали действовать. Ольга Петровна, как самая решительная, вызвалась устроить скандал в батальоне. Имевшиеся в наличии мужчины — полковник Маковкин и неопохмелившийся прапорщик из артиллерийского полка — принялись ломать дверь.

Все это Файзуллаеву рассказал сам Юрка, вернувшийся в батальон ближе к концу дня. Комбат случайно наткнулся на него в тот момент, когда старлей пытался приладить к велосипеду снятую в красном уголке дверь.

— Так ведь мою же сломали! Представляете — дверь отдельно, замок отдельно! — мотивировал он свои действия, — Да вы не беспокойтесь, я верну. Заменяться буду — верну.

Было совершенно очевидно, что никакой вины за собой Хорошевский не чувствует.

— Хорошевский, — проникновенно начал Файзуллаев, вспомнив про данное Ольге Петровне обещание «сделать что-нибудь», — на вас жалуются, знаете это? Гражданские лица приходят в штаб, как к себе домой, высказывают претензии... Я понимаю, в повседневной жизни с любым из нас может случиться все, что угодно, но кажется, с вами это происходит слишком часто. Мне бы не хотелось...

Юрка, наконец, кое-как справился со своей нелегкой задачей, разогнулся, потер поясницу, и комбат понял, что он все пропустил мимо ушей. Вместо того, чтобы изобразить раскаяние, Хорошевский вдруг озабоченно нахмурился:

— Тварщь подполковник... На меня там... это... представление в округ отправляли. На очередное звание. Будете в дивизии — может, разузнаете. Приказ небось давно пришел, как бы не потеряли...

И добавил, добивая дивизионное начальство, от которого ничего хорошего ждать не приходится:

— А то у них там, в дивизии, такой бардак...

И, дружелюбно попрощавшись с комбатом, Хорошевский двинул свою сложную упряжку в сторону дома. Дверь тянула велосипед на себя, Юрка — на себя, и так они втроем с трудом сохраняли равновесие, пока не скрылись в темноте по другую сторону столба с чахоточным фонарем на верхушке.

Поздно вечером того же дня, вернувшись в гостиницу, Файзуллаев вдруг впервые за два дня вспомнил, что так и не позвонил жене, которой обещал доложить о благополучном прибытии. Робко заглянул в Натусину каморку:

— Наташа, прошу прощения... Мне бы позвонить, а? Телефон есть у вас?

Натуся, ставшая подполковнику уже почти родной, опять кидала свои вещи в сумку, рассерженная поздним возвращением жильца.

— Нету. Хотите позвонить — идите на почту. Через старый мост, возле станции. Работает круглосуточно. А у меня нету.

Файзуллаев опасливо покосился на розетку, в которой жизнерадостно шипел и искрился штепсель от электрообогревателя.

— Как же вы без телефона-то? А если пожар?

— А хрен ли, — проявила поразительное равнодушие Натуся. — Комендатура в двух шагах, увидят, если что... У них телефон есть, только местный.

— А если с другой стороны загорится? — не отставал Файзуллаев, которому после недавних происшествий вдруг захотелось поговорить. Натуся несколько минут тяжело подумала, видимо, прикидывая, на какую сторону выходит окно файзуллаевского номера, и пришла к неутешительному заключению:

— Да вообще — какая разница, с какой стороны. Если загорится — значит, сгорит на фиг. Пожарка все равно в десяти километрах отсюда, и машина у них сломана... Да и воды тут нет.

Натуся наконец закончила сборы и повернулась к Файзуллаеву:

— Все, я ушла. Запирайтесь. Завтра у меня выходной, так что вы уж тут сами хозяйничайте.

И, забыв выключить обогреватель, канула в темноту.