– Вы проницательны, ваше величество, – спокойно сказал Всезнайгель. – Доводы есть. Я назову главный. В руках криминального короля Дриттенкенихрайха находится Барабан Власти. С кем, по-вашему, должен быть Рамштайнт – с нами или Дункельонкелем?
Томас ударил кулаком в спинку трона:
– Как?! Как он получил Барабан?
– История длинная и запутанная. Если коротко, то нам пришлось выбирать, где окажется магический артефакт – у главы Черного королевства или у самого влиятельного преступника мира.
– Всегда есть третий вариант, – сквозь зубы процедил Бесфамиллюр.
– Поверьте, третий вариант был еще хуже.
– Сделанного не вернешь, – проговорил монарх, сев на трон. – Как все перепуталось, Всезнайгель, как завертелось!.. Сегодня утром прямо здесь, в этом зале, появился огромный тип в черных одеждах. Он сказал, что Дункельонкель передает нам предложение сдаться. На раздумья наглец отвел полмесяца. Если не подчинимся, добавил он, то все умрем. Затем он исчез.
– Как он исчез, откуда появился? – быстро спросил Тилль, шагая к Томасу.
– Из зеркала вышел и в зеркало же ушел.
– Но тут нет зеркал, – пробормотал Лавочкин, растерянно оглядываясь.
– Я собственноручно разбил его, барон Николас, – пояснил король. – Знали бы вы, чего мне это стоило! Уничтожить фамильную ценность, которая передавалась моими предками столько веков… Но не могу же я держать во дворце такие опасные двери! Нынче сквозь зеркало проходит один нахал с ультиматумом, завтра – отряд головорезов.
– И вы расколотили все зеркала, не так ли? – уточнил Тилль.
– Да. И в городе, и во всем королевстве. Я объявил зеркала вне закона.
– Вы явно погорячились, ваше величество, – учтиво сказал колдун. – Ваши маги исследовали осколки?
– Они нашли следы какой-то ворожбы, но я бы удивился, если бы их не было. У меня ощущение, что большинство волшебников – шарлатаны. Разбив зеркало, я сломал заклятье. Никто не смог найти в обломках ни крупицы полезных сведений! А ваш старший братец – между прочим, мой главный советник по колдовству – снова где-то пропадает!
– Иоганн сейчас составляет компанию Рамштайнту. Нельзя оставлять главу преступников наедине с такой вещью.
– Ох, и много же вы воли берете, колдуны, – резко произнес Томас. – Да еще и хлесткими словечками бросаетесь. Погорячился я, видите ли!
– Зеркало как таковое не является магической дверью, ваше величество, – негромко заговорил Всезнайгель, гася вспышку монаршего гнева. – Чтобы посетитель к вам проник, над зеркалом нужно провести серьезную магическую работу, то есть заговорить его. Когда вы подновляли свою реликвию? Ведь зеркала слишком долго не живут.
– Мой отец отдавал его стекольщикам, когда мне было девять лет.
– Тогда прошу вас, отдайте распоряжение начальнику стражи, пусть он представит список людей, имеющих доступ в зал. Особенно нас интересуют колдуны. Вообще, мне чрезвычайно странно, что эта мера не пришла на ум вашим подданным.
– Признаться, я их сам напугал, – задумчиво промолвил Томас. – И не верю я в измену, господин чужой волшебник. Но быть по-вашему. Теперь предлагаю вам отдохнуть. Закончим нашу беседу утром.
Распорядитель отвел гостей в уютные, хоть и аскетически обставленные покои.
Рядовой Лавочкин спросил:
– Скажите, Фриц, а как бы нам свидеться с принцессой Катринель и принцем Петером?
– Ох! А откуда вы узнали мое имя? – удивился распорядитель.
– Ну, милейший, – Всезнайгель похлопал его по плечу, – в вашем славном королевстве кто не Ганс, тот уж точно Фриц.
– Правда ваша, – согласился слуга. – Если принц и принцесса сами за вами не пришлют, то завтра вы наверняка встретитесь. Я передам вашу просьбу. Спокойной ночи.
Фриц удалился.
Тилль наставительно произнес:
– Николас, я бы на вашем месте не слишком выпячивал новый дар. Дешевые фокусы – удел уличных циркачей.
– Ну, вы прямо как король Альбрехт заговорили, – усмехнулся Коля. – Но что вы думаете об истории с зеркалом?
– Хм, это устрашающая акция, которая, возможно, значительно сильнее бомбометания огненными шарами, – признал Всезнайгель. – Взрывы и разрушения – одно, а вот опасение, что из каждого невинного предмета может запросто появиться громила, – совсем другое. Теперь, как бы мы ни разъясняли суть трюка Дункельонкеля, народная молва припишет ему выныривание из пара над любым котлом, появление из-под земли, хождение по воде и полеты на драконах.
– Елки-ковырялки, целый пиар уже получается… – протянул рядовой Лавочкин.
– Что вы сказали?
– Пиар. В нашем мире так называют целенаправленные, тщательно спланированные публичные акции или целую череду поступков, формирующих в народе некое представление о ком-то или о чем-то.
Колдун почесал подбородок:
– Слово новое, но методы древние. Зато вы, Николас, необычайно точно сформулировали! Дункельонкель разыгрывает давно просчитанную комбинацию. Знаете, почему его подручный вылез из зеркала именно здесь? Ведь было бы достаточно и пары-тройки огненных бомб, правда?
– Наверное, – растерялся Коля.
– Его птицы-бомбовозы просто не могут досюда долететь! – Глаза Всезнайгеля горели. – Драконы не пускают их через свою долину. Значит, здесь паника сеется иными методами. Но ничего, ничего…
Волшебник надолго замолчал, буравя жестким взором коврик на полу. Потом словно очнулся и сказал, улыбаясь:
– Не сомневайтесь, мой юный друг, на каждый их ход у нас найдется свой.
Глава 4. Экстремальная инсектология, или Новое о Дункельонкеле
Перед отлетом в Дробенланд Палваныч и Хельга прошлись по рынку. Торговля была куцей, но прапорщику и графине удалось купить в дорогу хорошего сыра, копченого мяса и доброго вина.
Дубовых подслушал интересный разговор. Зеленщик в красочных подробностях излагал симпатичной покупательнице историю возвращения «того самого Николаса Могучего» и то, как «славный барон чуть ли не смертельно ранил проклятого Дункельонкеля». Было там и про Барабан Власти, и про разоблачение гномьего воровства… Зеленщик поведал и о «восставшем из мертвых Повелителе Тьмы, ушедшем в услужение Николасу и готовом покарать Черное королевство самой страшной карой, вот увидите».
– Откуда он взял всю эту карикатуру? – недоуменно спросил Палваныч Хельгу.
Та не знала. Да и откуда ей было знать, что намедни Всезнайгель, сидя у начальника сыска Шпикунднюхеля, пересказал ему подвиги Лавочкина, прапорщика и самой Страхолюдлих. Вместе со Шпикунднюхелем колдун разработал байки, которые должны были травить агенты сыска. Уже наутро на рынках, в харчевнях и лавках гремела слава Николаса Могучего и прирученного им Повелителя Тьмы.
Может быть, Тилль Всезнайгель и не знал слова «пиар», но имел неоспоримый талант политтехнолога.
В арсенале Хельги не нашлось амулета, поддерживающего температуру, поэтому прапорщик и графиня оделись особенно тепло. Заворожив ковер и погрузившись на него, диверсанты взяли курс на северо-запад. Скорость была невелика, однако путники быстро замерзли.
– Эх, сюда бы спиртику! – размечтался Палваныч.
– Что такое спиртик? – спросила Страхолюдлих.
– Спиртик, Хельгуша, – это сила! – прокричал прапорщик. – Он греет. Эх, черт, зябко!
Рядом с Палванычем тут же появился черт. Рогатый, с копытами и хвостом. Клочки бурой шерсти трепетали на ветру. Маленькие злые глазки беспрерывно бегали, жиденькая бороденка тряслась, а розовый пятачок как-то брезгливо втягивал морозный воздух.
– Рядовой Аршкопф прибыл! – премерзко провизжал черт.
Прапорщик скривился. Он был зол на бесенка за то, что в прошлый раз тот поздно явился на зов. И как ни оправдывался потом Аршкопф, Дубовых был непреклонен – нарушение воинской дисциплины он потерпеть не мог. Ведь речь шла не о командирской прихоти, а о жизни и смерти: на Палваныча и его спутников надвигался злобный тролль. Впрочем, черт успел вовремя. Он перенес тролля за далекие восточные горы.
– Как не надо, так ты здрасьте, а как срочно, так обед, учет и санитарный день, – проворчал Дубовых.
– Ну, не обижайтесь, товарищ прапорщик! Я же объяснял – бабка задержала.
– Ладно, комик, сделаю вид, что верю. Проблема такая. Нам с Хельгой холодно. Надо как-то решить.
– Вон, внизу деревня, там корчма с очагом, – пропищал черт.
– Издеваешься, Хейердалов сын? – прорычал Палваныч.
– Никак нет!
– Нам нужно быстро лететь и не мерзнуть, адское отродье, – ледяным тоном сказала графиня Страхолюдлих.
– А, сразу бы и объяснили, – залебезил Аршкопф. – Это я мигом.
Он исчез и тут же вернулся, держа в мохнатых руках два драных одеяла.
Дубовых утробно зарычал:
– Ох, е! Держите меня семеро, задушу поганца!
– Не надо, товарищ прапорщик! Это волшебные одеяла! Они хранят в себе жар преисподней. Чем сильнее холод, тем они теплее. Вот попробуйте…
Палваныч потрогал краешек. Действительно, горячий.
– Ладно, давай сюда, – проворчал Дубовых. – Погреемся. Попутно пообвыкну к адскому пеклу. Чую, с таким помощничком туда мне и дорога…
Теперь Хельга ускорила полет. Часам к четырем дня путники достигли границ Драконьей долины. Она располагалась значительно ниже королевств, ее окружавших. Спуск в долину со стороны Вальденрайха был сравнительно пологим. Ковер скользил параллельно земле.
Снега резко закончились, теперь на земле зеленела трава. Графине и прапорщику стало жарко, они сняли одеяла и теплую одежду. Драконы умели управлять климатом, поэтому, несмотря на то что во всем мире царила зима, в долине было настоящее лето.
Вскоре уклон закончился, и летчики увидели древние исполинские деревья. Затем одиноких зеленых великанов сменил лес.
Страхолюдлих предложила сделать привал. Палваныч был за. Он не переносил воздушных путешествий, и если на морозном ветру его почти не укачивало, то в зное Драконьей долины он моментально почувствовал себя вывернутым наизнанку.
Прапорщик скатился с ковра на луг, пряча от подруги сизое лицо.
– Как же я забыла, что тебе бывает нехорошо при полетах? – всплеснула руками Хельга. – Прости, Пауль. Я знаю отличный способ справиться с воздушной болезнью. Перед следующим перелетом я тебя усыплю.
– Чтобы я свалился? – страдальчески протянул Палваныч.
– Ох, горе ты мое, – выдохнула графиня.
Они сели под деревом, и Страхолюдлих достала еду и питье. Прапорщик немного попил, но есть, разумеется, не хотел.
– Я прогуляюсь, – сказал он и пошел в глубь леса.
Самочувствие Дубовых постепенно улучшилось. Прохладный воздух, твердая почва под ногами, свежий ветерок в лицо. Палваныч даже принялся мычать себе под нос какой-то фальшивый мотивчик. Лес, как обычно, звучал: переговаривались птицы, скрипели ветви, шелестела листва. И тут в привычный фон ворвался новый необычный шум. Прапорщику почудилось: где-то выше и сзади летит вертолет.
Дубовых резко обернулся. Прямо на него пикировал комар. Комар был размером с кавказскую овчарку. Большие прозрачные крылья стучали, как вертолетные лопасти. Но больше всего Палваныча поразил хоботок. Он был раза в два толще соломинки для коктейлей.
– Ектыш! – воскликнул прапорщик и упал наземь.
Комар протарахтел мимо и заложил крутой вираж.
«Как же я забыл? – мысленно возопил Дубовых. – В этой дурацкой долине все здоровенное!» Палваныч быстро поднялся на ноги.
– Ну, лети сюда, кровопийца, – хмуро сказал он. – Сейчас я тебе хобот оторву.
Переросток снова приближался к жертве. Прапорщик понимал: встречать такую тушу «лоб в лоб» не стоит. Он отскочил влево и обеими руками вцепился в хоботок. Хищник набрал достаточную скорость, чтобы Палваныча дернуло, сшибло с ног. Комариный ротовой аппарат не выдержал веса толстого мужчины и с громким «чвак!» оторвался от головы. Дубовых рухнул на траву, со всего маха вонзая добытое жало в кочку. Комар, качаясь, пролетел дальше и врезался в ствол дерева.
Раздался громкий хруст. Насекомое кверху лапками упало наземь.
Прапорщик встал, опасливо приблизился к поверженному врагу.
Комар не подавал признаков жизни. Искалеченная голова свесилась набок. Подрагивали лапки. Конвульсивно трепетало крылышко.
– У, бегемот носорожий или как там тебя, – пробубнил Палваныч.
Он живо вспомнил очаровательных существ, с которыми уже встречался в Драконьей долине: белку в полтора человеческих роста, саблезубого енота, улитку-переростка, паучка с банкетный стол…
– Хельга! – сипло вымолвил прапорщик и бросился к любимой женщине.
Коренастого плешивого мужика, бегущего на коротких толстых ножках, можно было принять за местного колобка. Дубовых пыхтел, сопел и коротко поругивался.
Выкатившись к месту стоянки, колобок-Палваныч застыл на месте. Лежал ковер. Валялись вещи – провиант, автомат, коробки с патронами, одеяла, шубы…
Графини Страхолюдлих не было.
– Хельгуша, – прошептал прапорщик, затравленно осматриваясь.
Он поглядел наверх, в крону дерева, под которым оставил спутницу.
Все было тихо.
Палваныч тяжело дышал, сжимая кулаки.
– Где же ты, милая? – произнес он, и в этом печальном вопросе сквозила такая мука, что сам Гамлет позавидовал бы. – Где же ты?..
– Пауль, откуда такое любопытство? – раздался за спиной Дубовых голос Страхолюдлих. – Мне надо было посетить кусты.
– Ты жива! – Прапорщик, чуть ли не плача от радости, подбежал к Хельге и заключил ее в объятия.
– Право же, мне приятна твоя страсть, но к чему такая драма? Вполне ординарная отлучка… – непонимающе проговорила графиня.
Палваныч справился с эмоциями:
– Здесь опасно. На меня было совершено диверсионное нападение силами комара больших габаритов. Еле отбился. Тут, Хельгуленочек, все твари больше, чем надо. Поэтому мой тебе командирский наказ: проявляй осторожность!
– Ах, точно! Я что-то подобное читала о местной живности! – закивала Страхолюдлих. – Ты не ранен?
– Нет. Но я полный болван по двум пунктам. Пункт первый: оставил тебя одну. Пункт второй: не взял с собой автомат. А сейчас лучше убраться отсюда.
Дубовых бережно поднял автомат, обмотал ремень вокруг кулака. Графиня собрала вещи.
Путники сели на ковер и продолжили путь. Скользили над кронами деревьев, дабы не привлекать внимания драконов. Изредка прапорщик замечал движение в зелени. Например, он воочию убедился, что воробей – родственник орла. Во всяком случае, любой российский орел смотрелся бы воробьем рядом с серым «птенчиком» из Драконьей долины.
Пока Дубовых наслаждался видами дикой природы, графиня управляла ковром и предавалась невеселым раздумьям. Недавняя встреча со своим старым повелителем тягостно повлияла на настроение Хельги. «Слишком ты силен, Дункельонкель, – размышляла Страхолюдлих. – Мощь твоя многократно возросла со времен Темного ордена. Сможем ли мы одолеть твой сумрачный гений?..»
Обычные люди считают, что гении, как правило, ненормальны. Правда это или ложь, неизвестно. Но гениальный колдун Дункельонкель служил неплохим доказательством упомянутой истины.
Если бы нашелся историк, захотевший написать биографию главы Черного королевства, то он быстро бы сдался, так как Дункельонкель тщательно уничтожал любые следы, документы и свидетелей своих дел.
Происхождение злого колдуна оставалось секретом. Возраст тоже. Первое упоминание о Дункельонкеле относится к временам Зингершухера, то есть отстоит от событий нашего повествования на сто поколений. Разумеется, это явный подлог. Создатель Черного королевства занялся подделкой древних скрижалей еще в юности.
В Дриттенкенихрайх Дункельонкель прибыл около двадцати лет назад. Он поселился отшельником, часто и надолго отлучался из страны, не был замечен в сомнительных делах. Меж тем его всегда окружал ореол тайны. Поэтому никто не удивился, когда стало известно, что он – глава Темного ордена, причем не шутейного, а самого настоящего: с шабашами и кровавыми планами. Орден объединил колдунов и ведьм, искавших вдохновение в черной символике и запрещенных видах ворожбы. Идеология Дункельонкеля провозгласила волшебников сверхлюдьми, стоящими над серой рутиной, которая объявлялась уделом бездарей. Мысль была не новой, но отчего-то именно тогда, именно в среде вальденрайхских колдунов она нашла горячий отклик.
Тилль Всезнайгель полагал, что в этих землях всегда существовали предпосылки для магического бунта. Главным источником силы в королевстве был непознанный и своенравный Зачарованный лес. На легендах о нем воспитывались местные волшебники. Они ощущали свою избранность, причастность к чему-то мощному и темному, а также испокон веков были недовольны законами, ограничивавшими возможности магов.
Дункельонкель призывал сломать старый порядок и установить новую власть, окрещенную демагогами от науки магократией. Черный колдун не остановился. Он выдумал так называемую перманентную магическую революцию. Ее целью было свержение королей и построение никогда доселе не виданного государства, управляемого волшебниками.
В таком устройстве было место трем сортам людей – сверхлюдям, пейзанам и отлученным. Пейзанином Дункельонкель считал любого человека, не осененного колдовским даром. Отлученными становились маги, отказывавшиеся принять учение о революции. К таким волшебникам сверхлюди относились как к рабам. В общем, выходило весьма приятненькое общество.
На территории отдельно взятого королевства, которое соседи величали Черным, Дункельонкель и построил свою магократию. Это ему удалось после того, как он и его орден потерпели сокрушительное поражение в Вальденрайхе. Победители потом долго гадали, был ли бунт против власти Генриха неким отвлекающим маневром, или темный колдун рассчитывал совершить перевороты в двух странах сразу.
Так или иначе, ветхий Зингершухерланд пал, и на его месте родилось новое государство с коротким названием Доцланд
. Дункельонкель собирался преподать урок всему миру. К тому же в своих владениях он носил официальный титул «Вождь и Учитель».
Пятнадцать лет Доцланд копил силы для экспансии в соседние государства. Великий Разлом питал империю Дункельонкеля магической энергией. Старые находки и открытия, о коих будет рассказано в свое время, ждали полной реализации. Теперь же темный колдун сделал первые шаги к мировому господству и встретил первые трудности.
В тот славный вечер, когда Всезнайгель и Лавочкин беседовали с королем Наменлоса, Вождь и Учитель отдыхал в зале, служившем ему кабинетом, спальней и лабораторией.
Дункельонкель то слушал музыку, то дремал, потом встал с ложа и подошел к приоткрытому окну.
Белые одежды слегка трепетали на сквозняке, но колдуну не было холодно. Он лишь спрятал руки в широкие рукава.
Пронизывая острым взглядом вечернюю темноту, Дункельонкель, казалось, видел нечто приятное и долгожданное. На смуглом лице, словно вырезанном из древесной коры, играла улыбка. Неподвижно простояв четверть часа, Вождь и Учитель погладил ладонями длинные черные волосы, собранные в хвост.
– Все очень хорошо, – произнес колдун.
Он отвернулся от окна и посмотрел на магическую карту империи. За ее состоянием следили маги-рабы из отлученных. Работая круглосуточно в три смены, они поддерживали голографическое изображение территории Доцланда и прилегающих к ней районов в огромном кристалле, занимающем почти весь зал. Вещица поражала грандиозностью и шиком. По желанию Дункельонкеля любая местность увеличивалась, обрастая деталями. Причем движущимися. Снегопады, бури, горные обвалы – все отражалось в этой модели. Пусть не в очень мелких деталях, но вполне различимо.
Дункельонкель подумал: «Как, должно быть, противно превращать дар в рутину, быть разумным подсвечником. Магия дает возможность творить одно великое дело в год, в десятилетие, вообще в жизни и нежиться в лучах единственного свершения. А этих глупцов загнали в рабство, будто каких-нибудь рудокопов, и требуют питать ненавистный кристалл…»
Слабый зеленоватый свет кристалла-карты успокаивал глаза. Глава Черного королевства щурился, словно млел, и постепенно увлекался самолюбованием: «Все они не созидают, а городят и плодят выкидыши. Да, большая разница – созидать и просто строить. Счастлив я, ибо созидаю. Я задумал свой порядок, страстно переболел своей мечтой, я довожу до ума воздвигнутое и расширяюсь. Мое творение – Доцланд – пейзане называют кровавым, но оно выстрадано. Для вкусного жаркого надо убить барана. Они еще поймут… Может быть». Дункельонкелю нравился собственный цинизм, правда, иногда он пугал самого Вождя.
– Ты старый самовлюбленный идиот, – сказал себе колдун. – Банальный самовлюбленный идиот. Чем и хорош.
Хмыкнув, Дункельонкель поморщился – сломанные Лавочкиным ребра еще не срослись. Потом маг дотронулся до кулона, висевшего на груди, и произнес имя дочери Иоганна Всезнайгеля.
– Я сейчас, – раздался тихий голос.
Вскоре дверь открылась, и в зал вошла виконтесса Марлен.
На ее шее висел точно такой же кулон, как и у темного колдуна, – маленький флакончик на золотой цепочке.
– Ты достаточно отдохнула? – тепло спросил Дункельонкель.
И хотя на идеальном лице, обрамленном белыми волосами, еще лежали тени, девушка ответила:
– Я готова ко всему… В меру скудных сил.
– Ты все еще переживаешь о том, что потеряла магическую силу? – нарочито небрежно отмахнулся колдун. – Не печалься. Ты мне дорога и без нее. И потом, неужели это навсегда? Я бы на твоем месте пожил денек-другой прямо над Разломом. А потом поговорим. Поняла?
Марлен ожила, глаза вспыхнули новым светом. Виконтесса коротко кивнула.
– Вот и славно… – Дункельонкель подошел вплотную к кристаллу. – Не время горевать, девочка. Вчера столицу Труппенплаца сровняли с землей, а Стольноштадту послали жестокое предупреждение. Сегодня я передал привет королю Наменлоса. Войска в Дробенланде забуксовали, но это каприз погоды, а не сопротивление глупых князьков. Все идет как нельзя лучше, Марлен. Вернешься от Разлома, поезжай в свое убежище. Мне кажется, там есть следы, которые стоило бы замести.
– Ничего существенного, Учитель.
– Ты уверена?
– Да, – не колеблясь, ответила девушка.
– Тогда съезди обязательно. Теперь иди.
Виконтесса удалилась, и к Дункельонкелю тут же зашел шкафоподобный человек в черном. Злобное лицо с массивными скулами и длинным, почти корабельным носом выражало почтение.
– Вождь, все сделано, как вы распорядились.
– Поподробнее, Адольф.
– Я появился перед Бесфамиллюром, огласил ваш ультиматум и исчез до того, как опомнилась его глупая стража. Вернувшись через главное зеркало сюда, я почувствовал: портал в Наменлосе разбит. Ваш расчет полностью сбылся.
– Вот видишь? А ты сомневался, – улыбнулся Дункельонкель.
– Что вы, Учитель! – В ровном голосе Адольфа проскочила извиняющаяся нотка.
– Я чувствую твои эмоции, мой лучший слуга, – промолвил колдун. – Твои возражения не были высказаны, но помогли мне при составлении плана. А молодой принц?
– О, он находился рядом с отцом. Юный Петер был напуган и подавлен.
– Очень хорошо. Хваленая пейзанская аристократия больна и обречена на вымирание. Скоро мы будем сидеть в залах Наменлоса, а принц и его золотоволосая жена станут нам прислуживать. Ты хорошо поработал, но теперь ты нужен мне в Дробенланде. Найди Четырех всадников и вели им убить этого зажравшегося преступника… Как же его? Рамштайнта! Да. Если будут упираться (а они будут, попомни мое слово), пообещай им полную свободу. Неплохая цена за заказ, не правда ли?
– Безусловно, Вождь и Учитель.
– Тогда удачи.
Дункельонкель вновь остался в одиночестве.
Он обошел кристалл, остановился напротив изображения территории Дробенланда. Захваченные земли были окрашены в синий цвет.
– Мало. Мало и медленно, – проворчал колдун.
За кристаллом у дальней стены зала на мощной чугунной треноге покоился хрустальный шар размером в два обхвата. Глава Доцланда приблизился к нему, торжественно возложил руки на ледяную поверхность. Магический хрусталь отозвался на касание теплых ладоней: вокруг них заплясали алые искры, в глубине шара родились разноцветные завихрения, вращение своеобразных протуберанцев постепенно замедлилось, и внутри волшебного предмета образовалось гротескное изображение лица. В чертах этой эфемерной крикливой маски угадывался лик самого Дункельонкеля.
– Погода на завтра, – низким голосом скомандовал колдун.
Маска открыла глаза. Из них хлынул желтый свет, ослепивший Вождя и Учителя и тут же давший ему новую способность видеть. Дункельонкель ощутил себя внутри шара, потом словно очутился на неких каменных развалинах. Рядом возлежал дракон. Змей был стар, его чешуя пожелтела и потускнела. Древние глаза были прикрыты, будто он не мог поднять веки выше.
Дракон выдохнул через ноздри дымное облако и сказал:
– Завтра будет теплее.
Дункельонкель очнулся, смеясь. Маска в хрустальном шаре растворилась.
– Продолжим наступление! – почти пропел колдун, шагая к выходу из зала.
Даже боль в ребрах куда-то делась. Увлеченность – вот самая мощная магия.
Глава 5. Правда о зеркале, или Вести с Дробенландского фронта
Коля Лавочкин сидел перед принцем Петером и всем своим существом ощущал: Бесфамиллюр-младший врет, боится и стыдится.
Солдат и Всезнайгель встретились с Петером и Катринель рано утром. С рассветом в комнату, где спали Коля и Тилль, пришел посыльный и проводил их в покои семьи наследников.
И вот Лавочкин беседовал с принцем, а колдун говорил со златоволосой девушкой. Катринель казалась больной, Всезнайгель взял ее за руку и отвел к окну. Там они принялись вспоминать старые деньки и обсуждать общих знакомых. Парни остались один на один.
– Ваше высочество, я могу вам помочь, – тщательно подбирая слова, начал Коля. – Вы что-то знаете об истории с зеркалом. Что-то, отчего готовы провалиться сквозь землю.
Петер, русоволосый юноша, сильно похожий на Лавочкина, опустил плечи, бросил на солдата колючий взгляд и потупился.
– Мне нечего вам рассказать, барон, – пробубнил принц.
В этот момент рядовой уже знал правду – злой взор Петера словно открыл мысли, которые наследник Наменлоса тщательно прятал. Колин дар заработал на полную мощность. Не так давно принц разбил фамильное зеркало и, боясь отцова гнева, срочно заказал копию…
Лавочкин заговорил тише:
– Итак, вы расколотили некую семейную реликвию и в панике подменили ее муляжом. Я бы сказал, поступили по-детски.
– Вздор! – вскрикнул Петер.
Тилль и Златовласка замолчали.
– Грязные домыслы! – теперь голос принца звучал тише, но его все равно услышали.
Бесфамиллюр-младший это понял и обратился к Катринель:
– Зачем ты позвала их сюда? Что городит этот человек, так называемый барон из черни?
Коля аж подпрыгнул:
– Ах ты, лживый хлыщ! Тилль, вы как хотите, но так называемый принц расквасил их чертово зеркало, подсунул папаше обманку, а теперь делает вид, что это брехня!
Всезнайгель предостерегающе поднял руку:
– Николас, не горячитесь. Вы и минуты не проговорили, а уже ссоритесь. Откуда такие обвинения?
– Оттуда! – вспылил Лавочкин. – Я сразу почувствовал, что он боится…
– Вон отсюда! – завопил Петер, вскакивая на ноги.
– Подожди, любимый. – Катринель подбежала к мужу. – Ты забываешь: это мои друзья, без которых мы бы не воссоединились. Не лучше ли сказать им правду и попросить помощи?
Принц опустился на стул, спрятал лицо в ладонях.
– Милая моя принцесса, – тепло промолвил Всезнайгель, – если его высочество не хочет иметь с нами дела – мы уйдем. А если разум все же победит его гордыню, то он поймет, что друзей ближе нас с бароном у вас, увы, нет.
– Петер? – тихо спросила Златовласка.
– Рассказывай, – выдавил принц, не отнимая рук от лица.
– Зеркало разбила я, – призналась Катринель. – Ума не приложу, как это случилось, но отпираться бессмысленно. Мы с Петером танцевали в тронном зале. Сходились, кружились, снова расходились. Я оступилась и… Мы страшно испугались. Чуть ли не навязанная невестка разбивает ценность фамилии! Представляете реакцию короля Томаса? Петер бы взял вину на себя, только Томас обязательно выбил бы из нас правду…
– Понимаю-понимаю, – закивал Тилль. – И где вы нашли замену?
– Придворный лютнист. Он как раз играл во время нашего танца. Видя наш ужас, он предложил помощь. Его брат оказался стекольщиком. Он и изготовил фальшивку.
– А где был король? – поинтересовался Лавочкин.
– Охотился. Его не было несколько дней. Мастер успел.
– Еще бы он не успел, – невесело усмехнулся Всезнайгель. – Зеркало наверняка сделали заранее. Пойдемте, Николас. Мы, конечно, опоздали, но…
– А как же мы? – почти взмолился Петер.
– Можете на нас положиться, принц, мы вас и Катринель не выдадим, – заверил его Тилль.
– Как звали музыканта? – спросил Коля.
– Не помню, – растерялась девушка.
Рядовой Лавочкин в очередной раз удивился своей способности читать мысли. Принцесса действительно не могла извлечь из памяти имя лютниста, но оно там было.
– Спасибо, это Ларс, – сказал солдат.
Он и колдун покинули Златовласку и Петера, оставив их в недоумении.
Шагая по коридору, Всезнайгель отчитывал спутника:
– Николас, я ведь вас предупреждал. Не козыряйте своим талантом. Теперь бедняжка Катринель будет мучительно вспоминать, о чем она при вас думала. Более того, она станет избегать встречи с вами, боясь ваших способностей. Поставьте себя на ее место. Мы легко можем сдержаться и не сболтнуть лишнего, но попробуйте-ка не думать лишнего!
Коля покорно молчал. «Елки-ковырялки, я ж не выпендривался, – размышлял парень. – Просто торопился… А этот дар, он так ускоряет поиск нужного, вот я и… Нет, Лавочкин, ты кретин!»
– Хорошо, Тилль, я все понял. Большие возможности расхолаживают. Буду следить за собой, – сказал Лавочкин перед дверью королевских покоев.
