Хорошо мне запомнился военком нашей комендатуры политрук Петр Дудин. Он был одним из героев пограничников-дальневосточников, участвовал в боях у озера Хасан, за что был награжден орденом Ленина, являлся депутатом Верховного Совета РСФСР. Обладая большой выдержкой и мужеством, он появлялся на самых жарких участках, подбадривая бойцов, воодушевляя их личным бесстрашием. К сожалению, не знаю ничего о его дальнейшей судьбе, говорят, он возглавил группу по выносу знамени из окружения, но больше никогда я о нем не слышал.
      Убедившись в бесплодности своих планов и понеся значительные потери в живой силе и технике, враг откатился назад. Начался более "спокойный" период обороны. Между нами и немцами образовалась "нейтральная" зона. И вот по приказу вышестоящего командования в погранотряде сформировали разведгруппу по захвату "языков". Эта группа состояла из 50-60 добровольцев-пограничников. Командиром ее был старший лейтенант Киселев. Политруком назначили меня.
      Наша группа существовала около 2 недель и действовала в районе Ирпеня и Ворзеля. В Ворзеле в помещении детского санатория была наша база. Действовали мы путем налетов на немцев, занимавшихся главным образом грабежом местного населения. Наши действия прикрывал бронепоезд. Операции проводились успешно. Об одной из таких операций написал статью в газете "Известия" ее корреспондент В. Полторацкий. В Орловской областной библиотеке я разыскал тот номер газеты, датированный 31 июля 1941 года. Статья называлась "В поисках "языка". В. Полторацкий написал ее с моих слов. Итоги этой операции-11 убитых немцев, захвачено два "языка", оружие, имущество. Особенно отличились тогда лейтенант Албегов, заместитель политрука Шишкин, пограничники Сафин и Зюзгин. Помню, в нашей группе был младший лейтенант Шапарь. Хорошо действовал и военфельдшер Бураков.
      Запомнился последний день оборонительных боев. Опять на нашу долю выпала нелегкая задача прикрывать отход. На рассвете мы вошли в Киев. Не могу забыть, как жители Киева, до этого верившие, что Киев не будет сдан, увидев, что уходят пограничники, стали присоединяться к нам и с узелками, а то и без всего потянулись за нами к Днепру. Это значительно осложнило наше положение, но мы ничего не могли поделать.
      За Днепром наступил самый тяжелый период - бои в окружении. Но и в этих неимоверно трудных условиях пограничники проявляли стойкость, мужество, сохраняли верность воинскому долгу. Нам приходилось выполнять самые различные задачи: прикрывать отход, ликвидировать засады врага, обеспечивать переправы, делать многое другое. На всю жизнь запомнились населенные пункты Барышевка, Борисполь, Пирятин, Яготин, где были особенно жаркие бои. Как ни было тяжко, но я не слышал ни об одном случае, когда бы кто-нибудь из пограничников помышлял о сдаче в плен, хотя немцы буквально засыпали нас листовками с призывом сдаваться в плен".
      Прошло более сорока лет с тех пор, но люди сохранили в своей памяти подвиг пограничников. Помнят о нем жители Киева и Белой Церкви, Фастова и Казатина, больших и малых городов Украины, деревень и сел. В канун двадцатилетия победы над немецким фашизмом жители Попельнянского района в память о подвиге воинов нашего 94-го погранотряда, кто в тяжелую годину для нашей Родины мужественно и стойко защищал их землю, воздвигли недалеко от села Голубятин, у развилки дорог, обелиск, на котором написали: "Товарищ! Низко поклонись этим полям. Они окроплены кровью героев. Здесь 14 июля 1941 года в неравном бою с фашистскими танками пали смертью храбрых Герой Советского Союза капитан Середа, политрук Колесниченко и 152 бойца 94-го пограничного отряда".
      И снова - бой
      К исходу дня 14 июля 48-й моторизованный корпус противника продвинулся на юго-восток от Бердичева до двадцати километров, а 9-я танковая дивизия, наступавшая из района Попельни, утром 15 июля заняла город Сквиру. 13-я танковая дивизия подошла к Фастову. Командующий Юго-Западным фронтом генерал Кирпонос приказал нанести удар по наступавшим немецким соединениям с трех сторон: из района Казатина на Житомир - силами 16-го механизированного корпуса, с рубежа Васильков на Фастов - 5-го кавалерийского корпуса, из Белой Церкви на Попельню - 6-го стрелкового корпуса. Однако с утра 16 июля командующий 26-й армией мог начать контрудар лишь силами малочисленных дивизий 6-го стрелкового корпуса.
      Командир 6-го стрелкового корпуса генерал-майор И. И. Алексеев, в подчинение которого вошел наш 94-й пограничный отряд, решил наступать в направлении села Малое Половецкое и станции Попельня. Хорошо помню этот новый приказ. После тяжелого боя под Попельней мы всю ночь и весь следующий день без сна и отдыха шли по бездорожью и к исходу 15 июля сосредоточились в селах между Фастовом и Белой Церковью. Утром 16 июля пограничники приводили себя в порядок, получали боеприпасы, а вечером нам стало известно, что войска Юго-Западного фронта переходят в наступление и нам предстоит выбить немцев из Попельни. Справа от нас должны были наступать 91-й и 93-й пограничные отряды, 16-й и 6-й мотострелковые полки НКВД. Левее - одна из дивизий 6-го стрелкового корпуса. Наше наступление поддерживал из села Ковалевка артиллерийский полк.
      В ночь на 17 июля нас, то есть третью и четвертую комендатуры, а также очень малочисленные четвертую, седьмую, восьмую, двадцатую и первую резервную заставы построили в походную колонну. Началось сближение с противником. Всю ночь мы шли лощинами и перелесками, пока наконец, преодолев какую-то речушку, не вышли на ровное свекловичное поле западнее местечка Малое Половецкое. Наш правый сосед выдвинулся к селу Трилессы и там у небольшой рощи, неподалеку от железной дороги, с марша вступил в бой.
      Пока мы развертывались, артиллерийский полк из села Ковалевка сделал несколько залпов. Немцы ответили массированным огнем. Наши батареи замолчали. В это время по дорогам из Попельни на Фастов и из Сквиры на Белую Церковь нескончаемым потоком двинулись немецкие войска. Мы лежали в глубоких бороздах, прикрытые высокой свекловичной ботвой, и ожидали подхода 169-й стрелковой дивизии, с которой вместе должны были выполнить поставленную боевую задачу.
      А справа от нас все время шел бой. Бойцы и командиры 91-го и 93-го погранотрядов, 6-го и 16-го мотострелковых полков НКВД, некоторых частей 6-го стрелкового корпуса в районе Фастова и Белой Церкви оказали противнику отчаянное сопротивление, стойко удерживали занимаемые позиции, хотя и несли серьезные потери. Они контратаковали врага и отбросили его за шоссе Васильков - Белая Церковь. Немцы нанесли ответный удар. Бой продолжался с переменным успехом.
      Не так давно меня разыскал подполковник в отставке Сергей Лукьянович Клейменов, с которым мы служили сначала в 20-м Славутском Краснознаменном пограничном отряде, затем в 94-м. Буквально за месяц до начала войны Сергея Лукьяновича перевели в 92-й погранотряд в Перемышль. Наши пути почти пересеклись у Фастова и Белой Церкви. Клейменов был здесь вместе с пограничниками маневренной группы.
      - Когда мы прибыли в Фастов, - рассказывал С. Л. Клейменов, - там уже находились пограничники 91 -го отряда. А через два дня подошли подразделения 6-го и 16-го полков внутренних войск НКВД. Бойцы рассказали о тяжелых боях под станцией Попельняиусела Котлярка. 17 июля нам приказали наступать из Фастова в направлении Брусилова. Произошел исключительно тяжелый встречный бой. К вечеру мы отошли в Фастов. 19 июля немцы пытались ворваться в город, но безуспешно. Были открыты шлюзы на реке Унаве, и заполненные до краев водой глубокие овраги преградили путь фашистским танкам.
      Все попытки противника прорвать нашу оборону терпели неудачу. Через несколько дней, стянув к Фастову значительные силы, гитлеровцы подвергли город такой бомбежке и обстрелу, что ночью в нем было светло, как днем. Мы получили приказ оставить Фастов и выйти к Василькову, где стоял наш бронепоезд. Огонь бронепоезда помог оторваться от наседавших на нас танков противника.
      А мы, пограничники 94-го отряда, получили приказ прибыть в село Елисаветовка. В этом селе мы оказались не случайно. Встретив упорное сопротивление наших войск под Фастовом и Белой Церковью, гитлеровцы решили перерезать шоссейную и железную дороги, связывавшие эти города. Лучше всего это было сделать у станции Устиновка, к которой вел удобный проселок. Но на пути к Устиновке стояла Елисаветовка. Вот мы и получили приказ занять здесь оборону.
      Проселочная дорога входила в Елисаветовку с северо-запада. В густых зарослях вишен особняком стояли две мазанки. Впереди них простиралось пшеничное поле. А позади, словно на вогнутой дуге, спрятались в садах глинобитные дома. Обойти Елисаветовку мешала глубокая балка, по которой текла река Каменка, прикрывавшая село с трех сторон. Заставы расположились по дуге у хат и вишневых посадок.
      "При въезде в село установили ложную батарею. Ее смастерили из осей телег, тонких бревен и фанерных щитов. Рядом отрыли окопы истребители танков пограничники резервной заставы лейтенанта Алексея Фоменко. Их прикрывал расчет станкового пулемета, которым командовал сержант Мендрин.
      Участок десятой заставы находился в центре обороны у хаты колхозника Дмитрия Ефимовича Павленко. Правее дома Павленко окапывались бойцы одиннадцатой заставы. Лейтенант Петр Аникин и его помощник младший политрук Николай Долбилов, переходя от одного пограничника к другому, подсказывали, где и как лучше отрыть окопы. Окапывались и пограничники девятой заставы, расположившиеся левее нас, близ свинарника и конюшни. Лейтенант Петр Титов установил на чердаке свинарника ручной пулемет, а сержант Иван Сазыкин с пулеметчиками Петром Злотниковым и Иваном Маркеловым рыли окоп у дверей конюшни. Неподалеку от них долбили землю политрук заставы одессит Михаил Эдельштейн и старшина Григорий Артемьев.
      За девятой заставой вдоль балки заняла оборону резервная застава во главе с лейтенантом Александром Титковым. На самом фланге была двенадцатая застава под командованием младшего лейтенанта Тихомирова. Правее по дуге располагались заставы четвертой комендатуры. Ими командовал начальник штаба старший лейтенант Андряков. Капитан Андрианов был направлен офицером связи в штаб 6-го стрелкового корпуса.
      Командный пункт отряда находился в восьмистах метрах позади, в глиняном карьере, где стоял единственный в селе дом с железной крышей - школа или сельсовет. Тут же были поставлены и четыре отрядные автомашины. Начальник связи комендатуры лейтенант Леонид Пономаренко провел от КП отряда телефонную линию. Затем в подсолнухах связисты отрыли небольшой котлован для командного пункта старшего политрука Коровушкина, принявшего после ранения капитана Гладких командование нашей комендатурой.
      Мы занимались своими делами, когда из хаты вышли Дмитрий Ефимович Павленко, его жена, дочь и малолетние сыновья.
      - Окапываетесь? - произнес старший Павленко и вздохнул.
      - Приказано, - отозвался я, понимая, что наш приход не сулил ничего хорошего.
      - Отступаете, стало быть, - вновь с укором произнес Дмитрий Ефимович и положил руку на плечо младшего сына.
      - Отходим по приказу.
      - Вы не обижайтесь, я ведь старый солдат, воевал в империалистическую, был ранен, на всю жизнь остался инвалидом. Понимаю, что такое война. Думал, может, беда минует нас, а вон нет, докатилась и сюда...
      Утешить Павленко нам было нечем, и он ушел в дом. Остались его сыновья. С присущим детям любопытством они стали проворно лазать по садовым зарослям то к одному, то к другому бойцу. Мальчишки просили дать им гильзу или патрон, разрешить подержать оружие, щелкнуть затвором. Кто-то попросил их принести воды, и они наперегонки бросились к колодцу. Набрав ведро и взяв дома кружку, ребята обходили пограничников, предлагая напиться.
      Опять появился старший Павленко. Сыновья стали помогать ему выносить из хаты домашнюю утварь в стоявший неподалеку небольшой погреб. Ребятишки бегали проворно. Новое дело увлекло их, хотя вряд ли они хорошо понимали, зачем отец заставляет их таскать из дому вещи и посуду.
      Пограничники продолжали рыть окопы. А по улице проходило стадо. Звенели колокольчики, лениво мычали коровы. Казалось, ничто не предвещало беды. Подошел Скляр, и мы уселись на скамейку возле павленковского дома, наслаждаясь этой обыденной деревенской картиной. Наблюдая, как бойцы штыками и лопатами оборудуют позиции, мы заговорили о событиях последнего времени.
      Уже середина июля, почти месяц, как началась война, а мы все идем в глубь страны, и нашему отходу пока не видно конца. Немцы прут и прут, хотя мы пытаемся задержать их на доверенных нам рубежах.
      Максим вгорячах сказал:
      - Все, Михаил, вроде бы ничего, могут наши люди драться с врагом, еще как могут, только вот боевой техники у нас маловато. Ведь от самой границы мы только раз и видели свои самолеты.
      - Видно, берегут технику до поры до времени, - отозвался я и стал рассказывать Скляру, как в 1938 и 1939 годах видел парады на Красной площади. Это было, когда я приезжал в краткосрочный отпуск в Москву на праздники из пограничного училища. Моя сестра работала в Московском городском комитете партии, и ей удавалось доставать для меня пропуск на Красную площадь. Припомнил, как на гнедом скакуне из ворот Спасской башни выезжал нарком обороны К. Е. Ворошилов, как звучали фанфары и начинался парад. Стройными рядами проходили пехотинцы, лихо гарцевали кавалеристы, громыхали пулеметные тачанки, тягачи тянули артиллерию, проносились легкие танки, а потом с грохотом вываливались на площадь и тяжелые стальные громадины. Все было торжественно и величаво.
      - Дай срок, Максим, - закончил я, - будет у нас и боевой техники вдосталь, и немцы покатятся назад, и мы вышвырнем их с нашей земли, как сделали это в бою у границы.
      - Как хотелось бы это видеть скорей, - вздохнул Максим. - Я ведь хорошо, Михаил, понимаю, что фашисты заставили работать на себя промышленность почти всех стран Европы, а мы одни. Гитлеровцы начали внезапно, и их первоначальное преимущество понятно. Я и сам видел все, о чем ты говорил, и верю: настанет день, и мы заставим фашистов убраться восвояси. Только бы знать, когда этот день, наконец, придет...
      Вечерело. Затихало село. К дому Павленко, оказавшемуся в центре обороны, стали подходить начальники застав и политруки. Вскоре появился майор Врублевский. Все вошли в хату. Хозяин зажег керосиновую лампу без стекла и покинул нас. Сев за стол, Врублевский развернул потертую на сгибах карту и долго смотрел на нее, собираясь с мыслями.
      - Ночью надо выслать разведку, - сказал он глуховато, - посмотреть, что делается вокруг. С разведчиками пойдет командир комендантского взвода лейтенант Селецкий. Боевое охранение выставить от каждой заставы. С рассветом продолжать оборонительные работы.
      Врублевский умолк, закрыл глаза. До сих пор помню, как устало выглядел тогда начальник штаба. Из-за черной бороды лицо его казалось бледно-желтым, под глазами залегли темные круги. Он облокотился на стол и задремал. Это продолжалось несколько минут. Потом, выходя из оцепенения, Врублевский сказал:
      - А теперь отдыхать, товарищи.
      И ушел на командный пункт.
      Мы продолжали сидеть в раздумье. Тускло мерцал, чадя, не прикрытый стеклом слабый огонек лампы. В горнице стоял полумрак. Неожиданно с северо-востока послышался тяжелый рокот. Кто-то выглянул за дверь.
      - Что там?
      - Бомбят Фастов.
      Вскоре глухие взрывы донеслись и с юга. Очевидно, немецкая тяжелая артиллерия била по Белой Церкви.
      - Нащупали штаб 6-го корпуса, - высказал свое мнение лейтенант Титков.
      - Нащупали не нащупали, а земля от дождя разбухла, вот фрицы и жмут по дорогам. Фастов и Белую Церковь им не обойти, - возразил Эдельштейн.
      Кто-то вздохнул, сказал неожиданно:
      - Эх, хлопцы, сейчас бы на стол добрую миску полтавских галушек.
      Последние дни мы питались прескверно, и упоминание о галушках вызвало оживление. Потом, прислушавшись к далеким раскатам, мы снова заговорили о наших нынешних делах, обстановке на фронте. Все сходились на том, что нам, видимо, предстоит тяжелое испытание. В Попельне нас было побольше, да и пулеметов мы имели около трех десятков. К тому же рядом сражались артиллеристы, три танка и подразделения 6-го полка НКВД. Теперь нас осталось не более трехсот человек, вооружение наше - два станковых и с десяток ручных пулеметов. Справа и слева своих никого.
      - Вот что, друзья, - приподнялся политрук Николай Долбилов. - Что нам принесет утро, мы не знаем. Случится драться - легко село не отдадим, пусть даже немцев будет в десять раз больше. Только давайте всегда помнить друг о друге, и когда победим врага, вспомним о тех, кто не вернется с этой войны. И не оставим в беде наши семьи.
      Все поддержали политрука и стали расходиться. Скляр, Аникин, Долбилов и я расположились у дома Павленко. Темное небо было усеяно зеленоватыми звездами. Мы долго сидели под вишнями, прислушиваясь к глухим раскатам, и тихонько разговаривали. Так незаметно задремали.
      С первым проблеском зари все были на ногах. Наступило утро 18 июля 1941 года. Оно было хмурым, пасмурным. По-прежнему моросил дождь. Пограничники опять взялись за лопаты, продолжая оборудовать окопы. Те, у кого окоп был уже отрыт, проверяли оружие, снаряжали обоймы патронами, осматривали гранаты. Появились Врублевский и Авдюхин. Батальонный комиссар тоже осунулся, одежда была запылена, но глаза смотрели весело. Со свойственным ему душевным оптимизмом он обратился к бойцам, подбодрил их. Врублевский и Авдюхин обошли расположение нашей комендатуры и направились на правый фланг.
      Вскоре послышался гул моторов. А через некоторое время показались немецкие бронемашины. Сначала из пшеницы были видны только их серые башни. Но вот колонна приблизилась. Впереди мотоциклисты, за ними две танкетки. А дальше броневики и автомашины с пехотой. Дождь размыл дорогу, и колонна двигалась медленно, отчего казалось, что немцы ехали совершенно спокойно, словно на их пути не могло быть никаких преград. Мотоциклисты все ближе и ближе подъезжали к селу. Четыреста, триста, двести метров. Команда "Огонь!". Почти в упор ударили от ворот конюшни пулеметчики девятой заставы Злотников и Маркелов. С чердака свинарника длинной очередью полоснул по фашистам сержант Сазыкин. Дал очередь и пулеметчик нашей заставы Илья Гуляев. Как у Попельни, передние мотоциклисты упали, словно скошенные. Остальные, бросив мотоциклы, удрали в посевы пшеницы.
      Но танкетки продолжали ползти. Похожие на приземистых черепах с белыми крестами на боках, они уверенно направлялись в село. Мы вглядывались в мазанки у вишневых посадок, где засели в окопах лейтенант Фоменко и его бойцы. Задержат или не задержат они этих стальных черепах? Вот головная машина скрылась за домом. Неужели пропустили? Нет. Взрыв. Потом другой. Поползли вверх белые клубы дыма. Танкетки подбиты.
      Бронемашины медленно разворачивают свои орудия. Сухой звенящий треск и фыркающий свист над головой.
      Трах! Трах! - рвутся снаряды в огороде за нами. Кто-то там ругается, испуганно кричит. Топот ног. Снова взрывы подымают землю, но теперь к ним добавляется глухой перестук пулеметов. По огородам в одиночку и группами бегут из села жители. Видно, все, кто был в хатах, ринулись в спасительный овраг. Ревут коровы, кричат гуси и куры. Вслушиваюсь в сумятицу звуков - опять гудят моторы. Кто-то кричит:
      - Товарищ политрук, смотрите, смотрите вон туда, по полю движутся какие-то дуги.
      И в самом деле, по пшеничному полю расползались автомашины с пехотой. Немцы сняли брезент, и теперь видны над бортами металлические каркасы. Трах! Взрывы прижимают нас к стенкам окопов. Пули и осколки прошивают крышу хаты Павленко. Звенят разбитые стекла. Ветер разносит пыль и соломенную труху. Слышны испуганные крики детей. Через раскрытую дверь видно, как жена Дмитрия Павленко с детьми бежит к погребу. Меня забрасывает землей. Пыль. Дым. Кто-то опять подает команду, но ее не разобрать. Воздух буравят снаряды. Еще мгновение, и один из них пробивает стену павленковского дома. Неожиданно к свисту снарядов и пуль примешивается урчание мин. С сухим треском они рвутся позади и впереди нас.
      - Вот это кутерьма, - слышится голос политрука Эдельштейна.
      Более часа немецкие минометы и артиллерия обрабатывали наши позиции. А тем временем, прикрываясь рослой пшеницей, фашистские автоматчики двинулись в атаку. Слышен дружный перехлест автоматов, колышется пшеница, долетают слова команд:
      - Форвертс! Форвертс!
      Замерли у пулемета Заплатин и Федоров. Глядит на пшеницу через прорезь прицела Гуляев. Рядом с ним политрук Скляр. Он что-то говорит Гуляеву, показывая рукой туда, откуда вот-вот появятся немцы. Проходит еще несколько секунд, и гитлеровцы выбегают из посевов.
      - Огонь!
      Захлебываясь, стучат пулеметы. Несколько гитлеровцев падают. Остальные, не обращая внимания на наш огонь, продолжают бежать вперед, строча на ходу.
      - Гранатами бей их, гадов! - кричит комсорг комендатуры старшина Сергей Маслов. По цепи прокатывается команда:
      - По противнику гранатами - огонь!
      Землю и воздух потрясли взрывы. Но у наших окопов по-прежнему рвутся мины. Мы под двойным обстрелом - минометчиков и немецких автоматчиков. Вражеский огонь не дает поднять головы. Положение угрожающее. Еще немного, и гитлеровцы ворвутся на наши позиции. Есть только один выход - рукопашная. Это понимают все. Понимает и старший политрук Коровушкин. Вижу, как он с десятком бойцов перебегает огородами.
      - Ура-а!
      Поднимается и лейтенант Аникин. Его смуглое лицо еще больше почернело, плотно сжатые губы перекосились, глаза горят лихорадочным блеском. Весь он как сжатая пружина. Впереди блестит штык винтовки, которую он держит наперевес. Я тоже примкнул штык к своей винтовке, поднялся. За мной вскакивают бойцы. Рядом, как всегда, Ердаков, за ним Макаров, тут же комсорг заставы Вьюгов, пограничники Лючев, Лушников, Кузьмин, Колесников, Дмитриев, Виноградов. Чуть в стороне устремились на немцев Скляр, Ефимов, Сергеев, Устюгов, Савченко, Сычев, Арбузов и еще несколько бойцов. А за ними поднялись пограничники Агафонов, Шляхтин, Смирнов, Ваньков, Кудряшов, Зыкин во главе со своим командиром сержантом Михайловым.
      - Ура-а! - этот клич воедино сплетает наш порыв.
      Фашисты не принимают рукопашного боя - бегут к стоянкам автомашин. Мины теперь рвутся где-то позади нас. Но потом гитлеровцы переносят огонь. Перед нами вырастает заградительный огневой вал. Мы вынуждены отойти к своим окопам.
      Снова начался обстрел. И вновь гитлеровцы атаковали нас. И опять, чтобы выйти из-под двойного обстрела и сорвать вражескую атаку, мы поднялись врукопашную. Фашисты и на этот раз отступили, остановив нас отчаянным минометным огнем.
      Об этом бое вспоминает пограничник нашей комендатуры Иван Беспалов: "В селе Елисаветовка оборона была хорошая. Несколько раз немцы после артиллерийской и минометной подготовки ходили в атаку. Они шли пьяные, в полный рост, лезли напролом. Мы их подпускали на близкое расстояние и отбивались, чем могли. Отбивать атаки, однако, мешало то, что фашисты и в это время не прекращали минометного огня. И тогда, чтобы отразить врага, мы шли врукопашную. Но немцы удирали раньше, чем их догоняли мы".
      Итак, гитлеровцы не смогли овладеть селом, но они не оставили нас в покое. Очередной обстрел был настолько изнуряющим, что казалось, его нам не перенести. С пронзительным визгом секли воздух осколки. Пули срезали подсолнухи, сдирали с вишневых веток кору. Пыль и дым заволокли все вокруг. Когда в обстреле наступила пауза и я выглянул из своего окопа, представшее перед глазами поразило меня. Подле нас стояли совершенно белые деревья, словно их неожиданно обтесала ловкая рука дровосека. Двор Павленко сплошь был изрыт воронками. Сотни пробоин изрешетили стены дома. Пристроившись за углом, Павел Бойко бинтовал окровавленного человека, но не закончил, сказал: "Скончался". Это был мой друг и сосед по заставе лейтенант Аникин. Рядом с ним лежало еще чье-то безжизненное тело - политрук Долбилов. Чуть поодаль приткнулся убитый начальник связи комендатуры лейтенант Пономаренко. У колодца, где только что стоял наш ручной пулемет, валялись расплющенная коробка с магазинами и бесформенный металл. Пулеметчик Гуляев и политрук Скляр лежали неподвижно.
      Я выбрался из окопа, подбежал к Максиму. На сером плаще его темнела кровь. Лицо было бледным, глаза полуоткрыты. Откуда-то появились пограничники Вьюгов и Лючев. Они подняли безжизненное тело политрука и перенесли к дому. Сюда же положили Гуляева. Почти машинально я достал из кармана гимнастерки Скляра партийный билет, удостоверение личности, фотографию Альбертины и все это передал Вьюгову.
      Закончив перевязывать раненых, к нам подошел Павел Бойко. Он осмотрел Скляра и Гуляева.
      - Моя помощь им уже не нужна.
      Потрясенный, я стоял в каком-то оцепенении, ничего не видя вокруг, кроме павших своих близких боевых друзей. Казалось, это просто страшный сон: стоит только открыть глаза, и все исчезнет. Но это была явь.
      Противник между тем начал атаку на участке четвертой комендатуры. Там создалось критическое положение. Враг напирал, наседая на цепь пограничников все сильнее и сильнее. Бойцы едва отбивали натиск пьяной фашистской своры. Начальник штаба четвертой комендатуры старший лейтенант Андряков решил контратаковать врага. Помогая соседям, перешли в контратаку и заставы нашей комендатуры. Так мы поднялись врукопашную в третий раз. И враг снова бежал.
      День постепенно угасал. Синий сумрак спускался на землю. Мало-помалу все стало затихать вокруг. Не сумев сломить нашего сопротивления, гитлеровцы от дальнейшего наступления отказались. Однако они оставались в поле на своих исходных рубежах. Фашисты напоминали о себе ракетами, которые то и дело пускали со стоянок своих машин. Рассыпаясь на множество мелких искр, ракеты освещали истоптанное поле пшеницы зеленоватым призрачным светом. Где-то у Фастова и Белой Церкви тоже раздвигали темное небо желто-багровые снопы света, слышались тяжкие вздохи взрывов. Мы настороженно всматривались в пелену неожиданно опустившегося тумана - где-то там затаились немцы.
      Глубокой ночью из Белой Церкви, из штаба 6-го стрелкового корпуса, в Елисаветовку прибыл капитан Андрианов. Он информировал начальника отряда о том, что части корпуса оставили город. Кто-то из командования приказал захоронить погибших пограничников. Прямо в огороде колхозника Дмитрия Павленко была отрыта братская могила.
      Из штаба отряда прибыл связной. Он передал, что получен приказ двигаться к железной дороге между Фастовом и Белой Церковью. Лейтенант Тихомиров, политрук Эдельштейн и я построили пограничников комендатуры. Бойцы положили на плащ-палатку смертельно раненного младшего лейтенанта Данилова, и мы тронулись в путь. Дорога привела к оврагу, где находился командный пункт отряда. Неподалеку от кирпичного дома стояли застрявшие в грязи отрядные автомашины.
      Вспоминая о бое в Елисаветовке, сын Дмитрия Ефимовича Павленко Владимир через много лет написал: "Хотя я был тогда мальчишкой, но помню, когда к нам в Елисаветовку пришли пограничники. Героически дрались с фашистами бойцы в зеленых фуражках. Вы стояли насмерть за наше село. Благодаря вашему мужеству нога фашистских гадов боялась вступить в Елисаветовку даже тогда, когда враг был уже под Киевом. Прежде чем заехать в село, гитлеровцы высылали моторизованную разведку. Вот какого вы им тогда нагнали страху. Жители села никогда не забудут этого боя и тех, кто пал смертью храбрых".
      Да, подвиг, который совершили пограничники отряда в июльские дни 1941 года на дальних подступах к столице Украины Киеву, не забыт. По просьбе трудящихся Фастовского района, по решению Киевского- областного Совета депутатов трудящихся 30 мая 1965 года на площади в селе Елисаветовке в центре нашей обороны установлен гранитный обелиск, на котором золотыми буквами написано:
      "Вечная слава героям.
      17-18 июля 1941 года в районе села Елисаветовка пограничники 94-го отряда вели героические бои против гитлеровских захватчиков.
      Смертью храбрых пали: Аникин П. Т., Данилов В. А., Долбилов Н. Г., Ефимов, Жуков, Калмыков И. Д., Осадчий, Савченков М. А., Скляр М. А., Титов П. М., Титков А. В., Цветков.
      Сооружен в память подвига советских пограничников".
      На гранитной плите высечено двенадцать фамилий. Нет там имен Ильи Михайловича Гуляева, Леонида Петровича Горожанинова, Анатолия Ивановича Заплатина, Леонида Кирилловича Пономаренко и многих других, кто тоже пал в том бою.
      Гранитный обелиск напоминает, что в тяжелую годину для нашей Родины небольшой отряд пограничников стоял здесь насмерть и не пропустил врага. Этот обелиск - свидетельство мужества и бесстрашия бойцов в зеленых фуражках, их беззаветной преданности своей Отчизне.
      В Устиновском лесу
      На рассвете 19 июля мы прибыли на небольшую железнодорожную станцию Устиновка. Утро выдалось хмурым, туманным, дождливым. Промокшие, голодные, измученные бессонным ночным маршем, пограничники садились прямо на каменный перрон станции и засыпали. Казалось, никакая сила не в состоянии заставить их подняться. Командование и работники штаба собрались в станционном здании. Начальник связи отряда капитан Ребристый пытался дозвониться по железнодорожной телефонной сети до штаба пограничного округа, но ему не отвечали. Однако он не терял надежды и продолжал вызывать Киев. В конце концов удалось соединиться с начальником штаба войск округа полковником Рогатиным. Но разговор прервался: з сеть вклинились немецкие телефонисты. Никаких конкретных указаний от Рогатина получить не удалось.
      Легкий ветерок постепенно рассеял утренний туман. Стали видны редкие дома пристанционного поселка. На северо-востоке, примерно в двух километрах от станции, сквозь дымку проглянула опушка небольшого леса. Закричали первые петухи. А следом за петушиным криком тишину утра нарушил тягучий гул моторов вперемежку с мотоциклетным треском. Гул приближался - к станции двигались немцы.
      Политрук Эдельштейн, младший лейтенант Тихомиров и я, растормошив командиров отделений, начали вместе с ними будить пограничников. На заставе бойцы вскакивали от самого легкого прикосновения. Поднять спящих с холодной цементной платформы было почти невозможно. Командиры отделений почти каждого человека ставили на ноги и трясли, пока тот не приходил в себя. Так одного за другим разбудили всех. Без суеты и шума пограничники построились в ожидании, что им прикажут делать дальше.