- А как, пустят германца дальше? - спросил совсем древний старик. - И много там наших супротив него?
      Ответил председатель колхоза. Он сказал, что немцев мы били еще в 1918 году и если они придут сюда, то пойдем партизанить, как и тогда, в революцию.
      Поздним вечером мы покинули наше пристанище и всю ночь шли то полем, то дорогой, то оврагами, пока наконец не увидели очертания города. По всей окраине его тянулись траншеи. Тут же были установлены орудия. Кое-где зарытые в землю по башню виднелись танки. Перед нами был Казатин. Нас остановили патрульные и, проверив документы, рассказали, как добраться до Сквиры.
      Утром 11 июля застава прибыла в Сквиру. Небольшой городок буквально утопал в садах. У огромного пруда мы отыскали свою комендатуру. Группа бойцов вместе со Скляром, следовавшая из Проскурова эшелоном, была уже здесь. Тут же находились наши санитарки - матковские учительницы. Максим доложил мне, что капитан Гладких приказал отправить девушек с попутными машинами в Киев. Но возникло затруднение: во время бомбежки эшелона в Проскурове сгорели их документы вместе с другими вещами. Кто поверит в Киеве, что они учительницы? Время-то военное.
      - Вот до твоего приезда я и оставил их пока в хате.
      - Хорошо, - отозвался я, - подумаем, как быть дальше.
      Клавдия Яковенко и Валентина Ковалева, видно, почувствовали, что разговор идет о них, и подошли к нам.
      - Мы от вас никуда не поедем, - заявили они, - с самой границы идем с заставой, а тут, когда стало тихо, вы нас хотите куда-то отправить.
      Я сказал девушкам, что пусть они дадут мне сначала передохнуть с дороги, а потом уж разберемся, что к чему.
      - Тут и разбираться нечего, мы от вас никуда ни на шаг, - бойко заявила Яковенко.
      На что я ответил:
      - Вы должны понять, девчата, что сам я решить вопрос о вашей дальнейшей судьбе не могу. Это дело командования.
      Вскоре я доложил майору Врублевскому о прибытии заставы, заодно спросил, как быть с учительницами.
      - Они невоеннообязанные, оставить в отряде мы их не можем, - заметил Врублевский. - Насчет документов - проще. Напишите со Скляром, при каких обстоятельствах сгорели они, дадим девушкам справки.
      Со справками и денежным аттестатом, который я выписал в финансовой части за свой счет на месяц, я и вернулся к Клаве и Валентине. Как не хотелось им расставаться с пограничниками заставы, с которыми они шли от самой границы! Но что было делать. В Киев уходили отрядные автомашины. С ними и отправили учительниц.
      После войны, разыскивая Ковалеву и Яковенко, я получил ответ из Новопсковского отделения милиции: "Сообщаем, что гражданка Ковалева Валентина Сергеевна, 1918 года рождения, на территории района не проживает. В 1945 году Ковалева В. С. работала учительницей в школе с. Березовки всего 4 месяца. После чего выехала в неизвестном направлении. В областном адресном бюро МВД Луганской области и Новопсковском паспортном столе прописанной или выписанной не значится".
      О Клавдии Яковенко тоже долго не удавалось получить каких-либо сведений. Но все же девушки отыскались спустя много лет после войны. В. С. Ковалева проживает в одном из совхозов Волынской области, а К. И. Яковенко в поселке Просяная Днепропетровской области. Теперь обе учительницы уже на пенсии, имеют сыновей.
      Только проводили девушек, как поступило новое распоряжение: направить в формируемый при штабе отряда кавалерийский эскадрон старшину Вершинина и всех кавалеристов заставы. Туда же передали строевых и обозных коней. Подобные распоряжения получили все заставы. Командование отряда создавало подвижной резерв на случай каких-либо осложнений. Мера была разумной. Но положение застав, оставшихся без транспортных средств, ухудшалось. Наши хозяйственники работали по старинке. Когда мы стояли на месте, они нас снабжали более или менее сносно. Но стоило только заставам рассредоточиться или начать совершать марш, как всякая связь с тылами прекращалась.
      Глядя на удалявшегося вместе с кавалеристами старшину Вершинина, я вспомнил день, когда он впервые прибыл на заставу. Было это в ноябре 1940 года. В канцелярию ввалился пограничник, с лихой кавалерийской выправкой. Не скрою, первая встреча с Вершининым огорчила меня. Всем своим видом новый старшина хотел подчеркнуть, что он человек независимый. Далекая от уставной барашковая шапка-кубанка, с зеленым верхом и с двумя перекрещивающимися белыми лентами, покоилась на его голове. Длинная до пят шинель во многих местах была окантована зеленым сукном. От множества пуговиц, начищенных до невероятного блеска, рябило в глазах. Гусар, да и только. Словно не замечая его пестрого наряда, я сказал:
      - Коль вас прислали на заставу, то до вечера располагайте собой, знакомьтесь с людьми, а потом обо всем потолкуем.
      На боевом расчете я представил личному составу нового старшину и приказал временно исполнявшему его обязанности сержанту сдать Вершинину хозяйство заставы. Вершинин доложил о принятии всех дел, и мы поговорили с ним по душам. Оказалось, что он из села Воротынец Горьковской области, родился в 1918 году. В селе оставались мать и отец. В погранвойсках служит третий год.
      - Знайте, товарищ старшина, - заметил я тоном, не допускавшим возражений, - вы мой заместитель по хозяйству и помощник по обучению и воспитанию пограничников. Вам придется подчас оставаться на заставе за старшего и самостоятельно решать разные вопросы. А кому много дано, с того много и спрашивается. Давайте нашу совместную работу начнем с того, что вы припрячете свою кубанку до увольнения в запас. Наденьте положенный головной убор, приведите шинель в порядок. Утром мы снова встретимся, будем знакомиться с участком границы.
      Поначалу у нас случались кое-какие недоразумения. Однако уже вскоре Михаил Вершинин стал настоящим хозяйственником и моим помощником. Исключительно храбро действовал он в первые дни войны. И вот судьбе было угодно в местечке Сквира разлучить нас. В 1942 году, уже будучи командиром взвода, Михаил Вершинин пал геройской смертью при наступлении на Обоянь.
      Вечером заставы и подразделения отряда построили и нам объявили, что по решению командования фронтом мы направляемся на охрану тыла 26-й армии. Выступил комиссар Авдюхин.
      - Хотя на полях сражений много фашистских захватчиков нашли себе могилу, сказал он, - враг пока силен. Он продолжает лезть, бросая в бой все новые и новые силы. Везде идут тяжелые и напряженные бои. На нас командование возлагает ответственную задачу: навести порядок во фронтовом тылу. Противник использует любую возможность, чтобы причинить нам урон. Он засылает шпионов, провокаторов, которые распространяют ложные слухи, сеют панику, совершают диверсии. Наша задача - выкорчевать эту нечисть.
      Тут же объявили, что отряду предоставляется пятидневный отдых. Это сообщение всех обрадовало. Пограничники изрядно измотались за эти дни. С 22 июня по 10 июля 1941 года, ведя большие и малые бои, прикрывая отход частей 13-го стрелкового корпуса, мы прошли от Карпат до Сквиры около семисот километров.
      В Сквире находились и пограничники 93-го отряда, охранявшего государственную границу севернее нас. Здесь же сосредоточивались подразделения 6-го и 16-го мотострелковых полков войск НКВД, а также подразделения 92-го погранотряда. Думалось тогда - об этом свидетельствовала и поставленная нам задача, - что на фронте предвидится упрочение нашего положения.
      Вспоминает бывший начальник 93-го погранотряда генерал-майор в отставке В. А. Абызов: "Пограничные отряды - 92-й, 93-й, 94-й - после отхода с границы в июле 1941 года вышли на рубеж Житомир - Казатин - Михайловский хутор и были объединены в один сводный заградительный отряд. Из Бровар под Киевом, где находился штаб пограничных войск Украинского округа, я получил радиотелеграмму от полковника Рогатина, в которой сообщалось, что я назначаюсь командиром этого отряда. Мой штаб дислоцировался в Сквире. Сводный отряд по мере сосредоточения выдвигался: на охрану тыла 5-й армии - 92-й погранотряд и 16-й мотострелковый полк НКВД и на охрану тыла 26-й армии - 94-й погранотряд и 6-й мотострелковый полк НКВД. Таким образом, на участке Казатин - Фастов выдвигались для несения заградительной службы вышеуказанные части. 93-й пограничный отряд, которым я продолжал одновременно командовать, оставался в Сквире и составлял резерв командира сводного отряда".
      На острие танкового клина
      В песчаном карьере недалеко от села Попельня, что на Житомирщине, шел обычный рабочий день. Экскаватор ковш за ковшом набирал песок и загружал им подходившие автомашины. Вдруг верхний слой земли с края карьера пополз. Обнажилась старая траншея. К ногам рабочих упала ржавая граната. Механик Федоренко остановил экскаватор.
      Председатель сельского Совета бывший фронтовик капитан запаса Григорий Иванович Панчук немедленно сообщил об этом в Попельнянский районный военкомат. Военный комиссар подполковник Владимир Алексеевич Голейтовский вместе с начальником 4-го отделения подполковником Павлом Ивановичем Палием спешно выехали к месту работ. Начались раскопки. На поверхность земли были извлечены останки восьми погибших воинов, три гранаты, две винтовки, три обоймы патронов, три противогаза, предметы одежды и обуви, плащ-палатка, два планшета с ремнями офицерского снаряжения, красноармейская звездочка, зеленая петлица с двумя кубиками.
      Вскоре мне пришло письмо от секретаря парторганизации колхоза имени Мичурина Попельнянского района Ольги Ивановны Беспаль: "Обнаружены останки пограничников, что обороняли наше село в 1941 году. Мы решили перезахоронить погибших. Очень просим вас приехать к нам и принять участие в перезахоронении".
      Вечером 11 июля 1970 года я выехал в Попельню. Там меня встретил майор запаса Иван Евграфович Качелуба, которого я знал уже много лет. До войны он тоже был начальником пограничной заставы в соседнем 95-м пограничном отряде. Прошел по фронтовым дорогам с первого до последнего дня. После войны продолжал службу, затем вышел на пенсию и поселился в Попельне.
      Так через много лет я снова оказался в тех местах, где держал оборону на подступах к Киеву наш 94-й пограничный отряд.
      Утро 12 июля, как и тогда, 29 лет назад, было душным и жарким. В этот день на высоту Кругляк, где обнаружили старую траншею с останками героев-пограничников, пришли попельняне. Они собрались на открытие обелиска павшим воинам-пограничникам 94-го погранотряда. В утреннем мареве с высоты виднелась опушка леса, откуда 14 июля 194Ггода на нас двинулись танки врага. Как море колышатся желтое пшеничное поле. Где-то здесь проходил противотанковый ров. У него надолго застряли немецкие танки из 9-й танковой дивизии фашистского генерала Клейста.
      На гранитном обелиске высечены слова: "Безумству храбрых поем мы славу воинам 94-го пограничного отряда, павшим 14 июля 1941 г. в бою за советскую Родину.
      В честь 25-летия победы от колхозников Попельни".
      И вспомнилось все, как тогда было.
      Обстановка на фронте резко изменилась. Перегруппировав силы, противник вновь нанес удар. 8 июля был захвачен Бердичев. 9 июля немецкие танки ворвались в Житомир. 11 июля передовые части 13-й танковой дивизии вышли на реку Ирпень, по берегу которой проходил передний край Киевского укрепленного района. В результате неожиданного глубокого прорыва немецких войск создалось опасное положение на подступах к Киеву. Между войсками 5-й армии, оборонявшей Коростенский укрепленный район, и войсками, прикрывавшими Киев, образовался так называемый житомирский коридор шириной до семидесяти километров, не прикрытый нашими войсками. В эту брешь и устремились танковые и моторизованные дивизии генерала Клейста. Поэтому нам не удалось использовать время, предоставленное на отдых. Отряду был отдан новый приказ.
      Вот что пишет об этих днях Маршал Советского Союза И. X. Баграмян в своей книге "Город-воин на Днепре": "Генерал Кирпонос с горечью констатировал, что для ликвидации прорвавшихся к Киеву дивизий врага в распоряжении командования фронтом ничего пока нет. Лишь через два-три дня к Киеву начнут подходить переданные Ставкой из резерва две стрелковые дивизии, которые составят новый, 27-й стрелковый корпус. Несколько позднее должен прибыть из Северо-Кавказского военного округа 64-й стрелковый корпус, состоящий тоже из двух дивизий. Генерал предложил использовать 27-й стрелковый корпус - для заполнения разрыва, образовавшегося между 5-й армией и Киевским укрепленным районом, а 64-й стрелковый корпус - юго-западнее Киева. Кирпонос заметил, что более конкретное решение о вводе в сражение этих корпусов он примет после их прибытия. Тогда можно будет подумать о том, как зажать в клещи прорвавшиеся к Киеву танковые и моторизованные дивизии противника.
      Кирпонос выразил явную обеспокоенность боеспособностью прибывших из резерва дивизий. Из докладов старших офицеров, ездивших принимать эти дивизии, он узнал весьма неутешительные сведения. Обе дивизии 64-го стрелкового корпуса были недоукомплектованы вооружением, конной тягой для артиллерии и транспортными средствами вообще. Части и штабы дивизий еще не сколочены и не представляют монолитного войскового организма. Особенно плохо обстояло дело с управлением: дивизии были слабо обеспечены средствами связи. Положение в дивизиях 27-го стрелкового корпуса еще менее отрадное. Лишь одно радовало командующего: ему доложили, что люди хотя, что называется, и пороху не нюхали, но настроены по-боевому.
      Из решения командующего фронтом вытекало, что для закрытия бреши, образовавшейся между Киевским укрепрайоном и войсками 6-й армии к западу от Фастова, на рубеже Скрагилевка - Сушанка - Корнин - Скочище выдвигается сводный отряд погранвойск. Этих сил на 70 километров явно было недостаточно, но других сил в распоряжении командования фронтом не было".
      Лишь много лет спустя, прочитав эти строки, я понял, почему наш пограничный отряд оказался на самом острие фашистского танкового клина. А тогда, накануне тяжелого и жестокого испытания, никто из нас не знал, сколь ответственную задачу возложило на плечи бойцов и командиров отряда командование Юго-Западного фронта.
      Буквально накануне боя нам зачитали приказ, в котором говорилось, что начальник отряда майор Босый переводится в вышестоящий штаб, а на его место прибывает майор Иванов. В этой ситуации вся ответственность за выполнение столь сложной, непомерно тяжелой боевой задачи легла на плечи начальника штаба отряда майора Врублевского. В ночь с 12 на 13 июля его вызвал начальник сводного отряда полковник В. А. Абызов и вручил мандат No 5 от 13 июля 1941 года, подписанный начальником охраны войскового тыла 26-й армии замнаркома НКГБ УССР майором госбезопасности Ткаченко и им, Абызовым, начальником сводного заградительного отряда. Вручив мандат, полковник Абызов поставил майору Врублевскому задачу: выдвинуться к станции Попельня и занять оборону.
      "Вернувшись от полковника Абызова, - вспоминает Ф. М. Врублевский, - я приказал подготовить людей к совершению марша на станцию Попельня. В моем распоряжении были вторая, третья и четвертая комендатуры и часть застав пятой комендатуры. Остальные подразделения отряда еще подходили. Для быстрейшего прибытия в указанный район был организован комбинированный марш с использованием узкоколейной железной дороги. Начальник отряда со своим резервом и тыловыми службами убыл из Сквиры в населенный пункт Шамраевку двадцать километров восточнее".
      Ночью 12 июля меня и Скляра вызвали в штаб комендатуры. Коменданта капитана Щербакова, контуженного во время бомбежки на станции Проскуров, замещал капитан Гладких.
      - Немедленно поднимите заставу, - сказал он, когда мы доложили о прибытии, - и выдвигайтесь к реке Ростовице в боевое охранение. С рассветом прикроете узкоколейную дорогу из Сквиры в Попельню.
      Ночь выдалась темной. Дорогу едва было видно. Присматриваясь к колонне пограничников, покидавшей Сквиру, я невольно подумал о том, что ряды заставы со времени отхода от границы заметно поредели. Тогда нас было шестьдесят с лишним человек, теперь - не более сорока. Нет Ивана Фирсова, отстало под Стрыем отделение сержанта Худякова. В Синевудско-Верхнем отправлены в тыл вожатые служебных собак со своими овчарками, в Сквире ушли кавалеристы вместе со старшиной Вершининым и станкопулеметчики, которыми командовал сержант Смолянец, направленные в распоряжение начальника штаба охраны тыла 26-й армии.
      Двигаясь походной колонной, пограничники заставы тихо переговаривались.
      - Александр, а Александр, не знаешь, куда идем? - услышал я голос пограничника Ердакова.
      - Ты лучше об этом Михайлова спроси, он отрядное начальство вчера обедом кормил, - вполголоса ответил Ердаков.
      Но в этот момент кто-то в темноте оступился, чертыхнулся, и разговор затих.
      Так отшагали мы километров пятнадцать и оказались у небольшой возвышенности. Здесь узкоколейка вплотную подходила к шоссе. Установили станковый пулемет у дороги, а ручные пулеметчики заняли позиции на высоте. Мы со Скляром расположились в центре. Ночь выдалась душной. Не спалось.
      - Вроде пока все идет нормально, - заметил Скляр, - больных нет, в бою у границы трусов не оказалось, к бомбежкам мало-помалу люди привыкли.
      - Да, - согласился я, - боевые потери - только один человек, а путь был неблизкий и непростой.
      Начало светать. Из-за горизонта выплыло солнце. Кроваво-желтый диск его, какой-то необычно большой, опалил ярким багрянцем светлеющий небосвод. Ночью в потемках на незнакомой местности мы не смогли отыскать речку Ростовицу. Извилистой лентой блестела она всего в километре от нас. На том берегу виднелось село. Поле ржи и проса, луговина, болотце, кустарник отделяли нас от реки. Мы перебрались поближе к берегу и залегли. Теперь узкоколейка и шоссе были чуть позади и левее нас.
      Тишину утра нарушил паровозный гудок. Из Сквиры показался локомотив с вагончиками, в которых находились пограничники отряда. Чах-чах-чах проследовал он мимо нас. Немного погодя поезд вновь появился у переезда. Теперь он возвращался в Сквиру с пустыми вагонами. Как только состав скрылся в посадках, на дороге показалась пешая колонна пограничников. Впереди шел помощник начальника штаба нашей комендатуры капитан Рыков. Он послал к нам связного с распоряжением покинуть занимаемый рубеж.
      Стало известно, что, подразделения отряда перебрасываются к станции Попедьня. Прошли грузовик с боеприпасами, санитарка, "эмка" начальника штаба и комиссара отряда, а затем проследовало несколько автомашин с бойцами внутренних войск НКВД с прицепленными к машинам пушками.
      Так поездом, на автомашинах, пешком пограничники отряда добрались до Попельни и расположились в садах неподалеку от вокзала. Тут же на привокзальной площади, рядом с длинными, крытыми свежим дерном погребами, отдыхали бойцы НКВД. По виду они отличались от нас. На них были новенькие, чистые гимнастерки, их пулеметы покоились в чехлах, на которых проступали следы заводской смазки. К исходу дня майор Врублевский и батальонный комиссар Авдюхин собрали начальников и политруков застав и объявили, что отряд и подразделения НКВД согласно приказу командира сводного заградотряда должны создать узел обороны у станции Попельня.
      Так мы оказались на заросшей молодым сосняком высоте, именуемой местными жителями Кругляком. Возвышенность и в самом деле походила на огромное блюдце, опрокинутое вверх дном. Один край его упирался в Житомирское шоссе, другой стороной оно спускалось к лесу и речке с болотистыми берегами. Глубокий подковообразный противотанковый ров, вырытый до нашего прихода, охватывал высоту полукругом.
      Отряд прикрывал почти двадцатикилометровый участок. На правом фланге заняли позиции пограничники второй и пятой комендатур под командованием капитана Бурцева. На левом расположились бойцы четвертой комендатуры во главе с капитаном Андриановым и наша третья комендатура, которой командовал капитан Гладких. На долю десятой заставы выпадал трехкилометровый участок, упиравшийся в железнодорожное полотно. По соседству с нами окапывались бойцы подразделений 6-го мотополка внутренних войск НКВД.
      Наиболее плотной оборона была в центре, где проходило Житомирское шоссе. Немцы предпочитали наступать по дорогам. И командование отряда учитывало это. Комендатуру капитана Андрианова здесь поддерживали три 76-миллиметровые пушки и два танка БТ-7 из мотополка НКВД. Еще один танк, на башне которого виднелось "Учебный", стоял чуть поодаль, в лесочке. Из-за недостатка боеприпасов возможности поддерживавшей нас боевой техники были ограничены. Танкисты имели всего по три снаряда на пушку. Восемьдесят снарядов было у артиллеристов.
      Однако это нас не смущало. Из приказа, отданного майором Врублевским, следовало, что нам придется вести борьбу с авиадесантом противника. О прорыве немецких войск на этом направлении ни нам, ни командованию отряда не было известно. Проведя рекогносцировку местности, майор Врублевский убыл в расположение командного пункта отряда на станцию Попельня. Пограничники приступили к оборонительным работам.
      Незаметно подкрались сумерки. Бойцы укладывались спать прямо у своих окопов. Кое-кто снял сапоги, большинство же ложилось не раздеваясь, сунув под голову противогаз или скатку. Бодрствовали лишь выставленные у противотанкового рва полевые караулы.
      Мы присели со Скляром у невысокой сосны. Над темневшим вдали лесом то и дело взлетали ракеты. Их сумеречный свет озарял верхушки деревьев. Кто пускал ракеты - свои или немцы, мы не знали. Со стороны Бердичева доносилась глухая канонада - отзвук бомбовых взрывов. Поднятый заревом пожарища край неба свидетельствовал о непрекращавшейся там жестокой схватке.
      Максим вспомнил Альбертину. Было известно, что немцы разбомбили эшелон с семьями пограничников. Правда, никто не мог сказать, чьи это были семьи, из какого отряда, но это мало что меняло. Переживали многие командиры. Как мог, я успокоил Скляра, сказав, что Альбертина уехала давно и, наверное, уже добралась до своих родных.
      Потом мы перешли к нашим нынешним делам.
      - Вот что, Максим, - сказал я. - Ты оставайся здесь, а я схожу к капитану Андрианову. Все же он поближе к начальству, может, что и узнаю.
      До января 1941 года капитан Андрианов командовал нашей комендатурой, потом его перевели комендантом на четвертую. Исключительно спокойный, рассудительный, наш бывший комендант был из тех, с кем можно было всегда поделиться, посоветоваться.
      Я нашел капитана в лесу у небольшого котлована, рядом с которым окопались пограничники резервной заставы. Капитан сидел задумавшись. Его сильные пальцы мяли недокуренную папиросу. Начальник штаба комендатуры, сухощавый, быстрый в движениях старший лейтенант Андряков, о чем-то тихо переговаривался со старшим политруком Левандовским, заместителем Андрианова по политчасти.
      - А, Паджев, - узнав меня, протянул руку Андрианов, - рассказывай, что слышно у вас.
      - Пока все тихо, - отозвался я, присаживаясь рядом, - вот только что-то гремит впереди да ракеты над лесом не поймешь чьи - свои или чужие.
      - В лесу немцы, - пояснил Андрианов и нахмурился. - Час назад мы задержали местного жителя. Шел в Попельню. Говорит, все впереди забито фашистскими войсками.
      В котлован спрыгнул лейтенант Сазонов. Видимо Андрианов вызвал Михаила до моего прихода. Не успел тот доложить, как комендант поставил ему задачу:
      - Ну-ка, Сазонов, подберите человек восемь крепких, сноровистых пограничников, посмотрим, что делается впереди. Только поскорее, недалек рассвет.
      Подумав, Сазонов ответил:
      - Лучше, чем отделение сержанта Моисеенко, подобрать трудно.
      Андрианов затоптал окурок.
      - Хорошо, готовьте отделение Моисеенко. Через десять минут я жду людей здесь.
      На командном пункте появились фельдшер нашей комендатуры Павел Бойко и начальник резервной заставы лейтенант Александр Титков. Как и я, они решили проведать бывшего своего начальника, на чей опыт полагались, кому верили. Но вот к командному пункту подошли пограничники. Андрианов направился к ним. Я узнал голос сержанта Моисеенко, докладывавшего о готовности бойцов к выполнению боевой задачи.
      Сержант Моисеенко был в моем подчинении, когда я еще командовал учебной ротой в Славутском пограничном отряде. Потом мы вместе прибыли в 94-й. На Моисеенко действительно можно было положиться. Несколько медлительный и спокойный на первый взгляд, он был незаменим в любом деле - решителен, энергичен, ловок. После того как наш 94-й погранотряд перестанет существовать, мы пройдем с Моисеенко одними дорогами до самого последнего дня войны, и я не раз смогу убедиться, что на Моисеенко можно положиться в самых, казалось, сложных ситуациях.
      Капитан Андрианов вернулся к нам:
      - Я тоже иду. В случае чего поддержите... - и растворился в темноте.
      Много лет спустя полковник запаса А. Л. Андрианов прислал мне письмо, в котором описал и бой под Попельней, и то, как тогда ходил в разведку.
      "Была на редкость темная ночь, - писал он, - луну заволокли тучи, мы с трудом различали силуэты дозорных. Держались шоссейной дороги, видневшейся в темноте. Когда наша разведгруппа достигла окраины ближайшего села, Моисеенко доложил: "В селе танки". Я приказал развернуть отделение, а сам выдвинулся вперед. С дозорными вошел в село. На улицах стояли танки, бронетранспортеры, автомашины, пушки. У домов, в садах спали немецкие пехотинцы. Кое-где виднелись часовые. Многих усилий стоило, чтобы не полоснуть очередью из автомата по спящим фашистам. Но наделать переполох было легко, труднее вернуться без шума со столь ценными разведданными. Продвигаясь дальше и дальше, мы обнаруживали все большее и большее скопление вражеской боевой техники и войск. Ничем не обнаружив себя, мы вернулись в расположение своей обороны".
      Так написал А. Л. Андрианов после войны. А тогда, возвратившись из разведки, он объявил нам:
      - В селах и в лесу танки. Много бронемашин и бронетранспортеров с пехотой. Пахнет не одним полком. Давайте-ка, друзья, поднимать людей.
      Передать эти сведения командованию отряда капитан Андрианов, однако, не смог. Проводных средств связи со штабом отряда не было, а писать донесение было уже поздно: занималось утро.
      Перелеском я направился к своей заставе. Прижавшись друг к другу, повсюду спали пограничники. Я почти машинально шел по высоте от одного подразделения к другому, не в силах сбросить охватившего меня оцепенения.
      Скляр ожидал меня. Он сидел, облокотившись на чей-то вещмешок.
      - Ну как? - задал он вопрос, видимо догадавшись по моему озабоченному виду, что вернулся я не с очень добрыми вестями.
      - Впереди немецкие танки, много пехоты, - хмуро отозвался я.
      - Откуда известно?
      - Капитан Андрианов ходил в разведку. Давай, Максим, будить бойцов.
      Пограничники вставали быстро. Кое-кто по привычке делал зарядку. Другие вскрывали консервные банки. Сквозь молодой сосняк пробились первые лучи солнца. Оно всходило позади нас из-за высоты, прогоняя сумеречные тени с пшеничного поля и леса, где сосредоточились немцы. Это были последние минуты тишины.
      Не успели мы привести себя в порядок, как донесся заунывный гул мотора немецкого самолета. Неуклюжий, горбоносый, с паучьими крестами на фюзеляже, он вынырнул из-за леса и прошелся над нашей обороной. Потом летчик пустил зеленые ракеты, самолет лег на крыло и отвалил в сторону. Тотчас из-за опушки леса на дорогу выскочили фашистские мотоциклисты. До них было километр-полтора. С десяток машин приближалось к нам. Так прошло несколько минут. Расстояние до мотоциклистов сокращалось. Находившиеся ближе к дороге станкопулеметчики соседней заставы, которыми командовали сержанты Цыпышев и Лебедев, открыли огонь.
      Треск пулеметных очередей взбудоражил утреннюю тишину. Звуки выстрелов сразу привлекли к себе внимание всей обороны. Заговорили пулеметы сержантов Ивана Беляева и Павла Новикова. Потом застрочили остальные. Шквал огня примерно десяти станковых и двадцати ручных пулеметов нарушил стройное движение фашистов. Несколько мотоциклистов были скощены, остальные, побросав мотоциклы, искали спасения в пшеничном поле.
      Эта первая встреча с врагом была столь скоротечна, что многие пограничники, разбуженные выстрелами, не успели даже одеться. Так, без гимнастерок, босые, в трусах и майках, они занимали свои окопы. Над обороной вновь повисла тишина.
      Наступили минуты ожидания.
      Наконец из леса послышался шум моторов. Немного погодя на дороге показались два танка.
      - К бою! - передали по цепи чью-то команду.
      Все всматривались в клубы пыли, вздымавшиеся за идущими немецкими танками. На дорогу выползли бронетранспортеры, автомашины с пехотой. Немецкие солдаты сидели вдоль бортов, поблескивая касками. Колонна все больше вытягивалась по шоссе вслед за танками, а они, громыхая и лязгая все сильнее, с каждой секундой приближались к нам.
      Лежавший неподалеку от меня лейтенант Петр Титов крикнул:
      - Вот наглецы, прут как на параде, словно у себя дома. А ну, Заплатин, посторонись, - потеснил он первого номера станкового пулемета.
      Сжав деревянные рукоятки "максима", Титов, подавшись вперед, почти прильнул головой к планке прицела и с каким-то остервенением нажал на гашетку. Длинная очередь, направленная в головную машину, взбудоражила округу. К танкам, машинам с разных сторон потянулись трассы бронебойно-зажигательных пуль. Работали все пулеметы от левого до правого фланга. Пулеметчики не жалели патронов. Но танки шли. Наш огонь не приносил им вреда.
      И тут из песчаного карьера ударила батарея мотополка НКВД. Это вступили в бой с фашистскими танками воины-чекисты во главе с капитаном В. С. Юдиным. Головная машина, словно натолкнувшись на невидимую преграду, вздрогнула, остановилась, из нее повалили клубы дыма. Стал и второй танк. Движение на дороге застопорилось. Потом задний танк начал разворачиваться. Немецкие танкисты пытались отбуксировать подбитую машину. Но это им не удалось. Снова ударили наши пушки и пулеметы. А из леса с высоты, ведя огонь на ходу, на фашистов устремился один из БТ. Мы видели, как немцы стали поспешно отходить.
      Так вступили в схватку с передовыми частями 9-й танковой дивизии фашистского генерала Клейста шестьсот пограничников и примерно столько же бойцов войск НКВД, поддерживаемые тремя орудиями и двумя легкими танками.
      Кто этого не видел, не сможет представить, с какой самоотверженностью пограничники встретили немецкие танки огнем из винтовок и пулеметов, старательно целились, норовя попасть в смотровую щель танка или в ствол орудия, страстно желая остановить двигавшуюся по дороге технику.