Обычно заставы находились по соседству с тыловыми органами дивизий, это облегчало снабжение. Для размещения людей подбирались пустующие здания. Помещение в вечернее время освещалось самодельными светильниками, изготовить которые не представляло труда Артиллерийскую гильзу наполняли соляркой, в нее опускали лоскут шинельного сукна - вот и готов источник света И хоть солярка коптила неимоверно и свет был слаб и тускл, все же это был надежный способ освещения.
      Начавшаяся организационная перестройка внесла перемены и в командование полка. Убыл всеми нами любимый и уважаемый комиссар Николай Акимович Авдюхин Его назначили комиссаром одной из стрелковых дивизий. С ней он и прошел всю войну, потом был секретарем партийной комиссии в Группе советских войск в Германии. Выйдя на пенсию, поселился в Подмосковье, где и жил до последнего своего часа. Вместо Авдюхина комиссаром стал бывший военком пограничной комендатуры 92-го погранотряда Николай Иванович Тараканов, человек боевой и храбрый, знающий свое дело. Сменился начальник штаба полка. Вместо майора Кудряшова пришел бывший комендант из 93-го погранотряда майор Зиновий Осипович Блюмин, хорошо знавший особенности службы наших войск. Майор Блюмин прошел все должностные ступени. Был рядовым, старшиной, начальником заставы, заместителем коменданта и комендантом пограничного участка, командиром пограничного батальона. Зиновий Осипович участвовал во многих боях, в том числе и под Попельней и под Рогами.
      3 марта 1942 года убыл и командир нашего полка майор Федор Иванович Врублевский. Его, как имевшего боевой опыт в руководстве пограничным отрядом в начальный период войны, в числе других командиров вызвали в Наркомат внутренних дел и назначили на Дальний Восток начальником пограничного отряда. В то время обстановка там была тревожной, не исключалась возможность нападения со стороны империалистической Японии. В 1944 году, после выхода наших войск на западную границу, Врублевский был назначен начальником Брестского пограничного отряда и в этой должности закончил службу в пограничных войсках.
      Об убытии из полка майора Врублевского я узнал, получив доставленный связным заставы пакет. Это было в селе Купино. Я опрашивал задержанных, когда появился пограничник Путянин и доложил:
      - Товарищ старший лейтенант, вам пакет.
      В конверте оказалась партийно-боевая характеристика, написанная на меня командиром полка майором Ф. И. Врублевским. Документы, по которым накануне войны меня принимали из кандидатов в члены партии, пропали. Уезжая, Врублевский вспомнил об этом. Стало и тепло на душе, и грустно от того, что не пришлось проститься с этим чутким, душевным человеком, который был вместе с нами и у села Коростова, где состоялось наше боевое крещение, и в лесу у Галича во время стычки с вражеским десантом, и в Попельне, Елисаветовке, в Каневе, Лубнах. Всюду Федор Иванович находился там, где было наиболее тяжело и опасно.
      Полк от Врублевского принял наш бывший начальник отряда майор Босый. В этой должности он находился недолго. Уже в конце апреля 1942 года он передал свои обязанности майору Блюмину.
      После сокрушительного разгрома немецко-фашистских войск под Москвой и провала плана "молниеносной" войны против Советского Союза гитлеровское руководство не отказалось от своих целей в этой войне. Оно все еще надеялось одержать победу, поправить дела на советско-германском фронте. Для этого на восточный фронт подтягивались резервы, проводилась перегруппировка войск, усилилась деятельность фашистской разведки. Затяжная война, не входившая поначалу в планы гитлеровского руководства, вызвала перестройку и в работе разведывательных органов. Теперь предполагалось вести активную подрывную работу не только в прифронтовых районах, но и в глубоком тылу нашей страны.
      В феврале 1942 года для этих целей был создан специальный разведывательный орган "Цеппелин-VI", для которого директивой от 15 февраля 1942 года Гиммлер определил направление работы: произвести политико-моральную "расшифровку" СССР; сломить единство народов СССР путем пропаганды; ослабить экономические силы Советского Союза путем вредительства, саботажа, террора и других средств.
      Усилила гитлеровская разведка свою подрывную деятельность и в прифронтовых районах. С помощью диверсий она пыталась во что бы то ни стало ослабить работу тыловых органов наших дивизий и армий, нарушить нормальную жизнь военных предприятий, работавших в непосредственной близости к фронту, навредить любыми путями, не гнушаясь ничем.
      В 1967 году в одном из номеров "Недели" рассказывалось, как немцы выбросили большую группу детей на парашютах в тыл Красной Армии по линии фронта от Калинина до Харькова. Дети были одеты в старую одежду, в торбах у них лежали продукты и мины, замаскированные под куски каменного угля. Они должны были подбрасывать их в тендеры паровозов или склады угля на станциях. Однако вместо этого дети приходили с парашютами и взрывчаткой к командирам воинских частей, в милицию, органы государственной безопасности. В основном это были бывшие детдомовцы, которые еще в диверсионной школе договорились не вредить Красной Армии и сразу же после выброски сдаться своим. Вскоре советская контрразведка ликвидировала школу в Касселе. Все дети были переправлены в советский тыл.
      О размахе, с каким гитлеровская разведка готовила свои кадры в этот период, могут свидетельствовать такие цифры. В 1942 году в специальных школах и на курсах одновременно готовилось до полутора тысяч человек. Эти школы и курсы за год выпускали около десяти тысяч шпионов и диверсантов.
      Понятно, что вся эта огромная армия агентов и диверсантов рано или поздно приводилась в действие на тайном фронте войны. Однако осуществить свои коварные планы гитлеровской разведке не удалось не только в начальный период войны, но и в 1942, 1943 и последующих годах. Оценивая деятельность немецко-фашистской разведки в годы Великой Отечественной войны один из ее руководителей констатировал: "Надо заметить... что мы не выполнили поставленной перед нами задачи. Это зависело не от плохой агентурной работы немцев, а от хорошо поставленной работы русских, от хорошей бдительности не только военнослужащих, но и гражданского населения".
      Тыл действующей Красной Армии надежно охраняли пограничные войска, военная контрразведка, органы государственной безопасности, советские граждане. "Не найдя никакой опоры внутри СССР, - писала вскоре после войны газета "Правда", - столкнувшись с единым, сплоченным советским народом и высоким мастерством советских разведчиков, фашистская агентура оказалась бессильной осуществить планы своих хозяев".
      Весной 1942 года международное и внутреннее положение Советского Союза значительно улучшилось. Продолжал шириться и укрепляться фронт антифашистской борьбы. Была подписана декларация 26 стран, в которой выражалось согласие использовать все силы и средства для борьбы против агрессивных стран. США и Англия согласились открыть в 1942 году второй фронт в Европе. Значительно активизировались антифашистские силы во многих странах.
      На советско-германском фронте наступило временное затишье. Обе стороны перешли к обороне, укрепляли свои позиции. Советский народ, воодушевленный первыми крупными победами Красной Армии, положившими начало повороту в войне, делал буквально все, чтобы больше выпускалось боевой техники и вооружения. В стране велась гигантская работа по вводу в строй эвакуированных и постройке новых промышленных предприятий. Создавались необходимые условия для перехода наших войск в контрнаступление.
      В мае 1942 года активные военные действия развернулись в районе Харькова. 12 мая войска Юго-Западного фронта перешли в наступление в направлении Харькова и нанесли по врагу два удара - из района Волчанска и с Барвенковского выступа. Однако утром 17 мая гитлеровцы произвели ответный удар. Противник вышел во фланг левого крыла Юго-Западного фронта, положение наших войск резко ухудшилось. Немецкие войска заняли выгодные исходные позиции для наступления на Сталинградском направлении.
      В итоговом отчете штаба охраны тыла Юго-Западного фронта того времени говорится: "Ввиду резко изменившейся обстановки на фронте и на участке 21-й армии по приказу Военного совета 92-й пограничный полк с рубежа Новоселовка Никаноровка - Масловка - Вознесенское 26.6.42 г. отошел на рубеж Чернянка Круглов. 3.7.42 года отошел на рубеж Истобное - Алексеевка. Штаб полка в селе Троицкое". И дальше на странице отчета следует такая запись: "3.7.42 г. ввиду внезапного подхода танков противника к хутору Матюшкин 1-я застава (которой я в то время командовал. - М. П.) самостоятельно отошла за Дон в район Архангельского, потом возвратилась обратно к Дону в район Давыдович, где организовала службу заграждения".
      Донесение напомнило о тех трудных днях, хотя в названный выше документ вкрались серьезные неточности. Село Архангельское, куда нас занесло по отчету штаба, находилось километрах в семидесяти от Дона, на восточном берегу, а хутор Матюшкин - километрах в пятнадцати на запад от реки. Если учесть, что в то время от Воронежа до Коротояка мостовых и паромных переправ не было, то никак невозможно было за два дня переправиться через реку в районе села Хорестевань, пройти семьдесят километров до Архангельского и вернуться в Давыдовку. А ведь именно об этом свидетельствовал документ.
      В действительности правильно был указан в отчете штаба лишь рубеж, который занимали заставы нашего полка, и время происходивших событий. Мы располагались в тот период в селе Новоселовка на стыке 40-й и 21-й армий. Именно здесь немцы нанесли сильный удар, обошли оборону 8-й дивизии войск НКВД и развили наступление в направлении Тим - Синие Липяги - Воронеж.
      1 июля 1942 года связные заставы Шишов и Пятунин доставили приказ из штаба батальона. В приказе доводилась обстановка, определялись полоса и рубежи для несения службы заставой, а также меры, которые надлежало принять в случае осложнения обстановки. Указывались населенные пункты, через которые необходимо проследовать в случае отхода. В приказе содержалось распоряжение о перемещении заставы сначала в село Кладово, а затем в Хорошевку. Этот приказ мы и выполняли.
      Правее и левее нас шли бои. А в Хорошевке, куда пришла застава, было тихо. Мы выслали войсковые наряды, перекрыли все направления на указанном рубеже. А противник между тем начал развивать наступление на юг в направлении мостов в районе Коротояк - Лиски, куда отходили части 21-й армии и подразделения нашего полка. Часть войск оказалась между наступавшими клиньями противника, острием направленными и на северо-восток, к Воронежу, и на юго-восток, к Коротояку. В этом пространстве, заполненном вражескими войсками, очутились и мы, пограничники первой заставы. Посланные к левому соседу старшему лейтенанту Сиренко связные заставы его не нашли. Не удалось найти и штаб батальона. В селе, где он располагался, уже хозяйничали немцы.
      В этот же день к нам присоединилась группа бойцов во главе с политруком Мальцевым из 91-го погранполка.
      Обрадовавшись встрече, он рассказал, как оказался здесь:
      - Пока я собирал служебные наряды, противник занял село, где находился начальник заставы с остальными пограничниками.
      Пятнадцать бойцов, с которыми пришел политрук Мальцев, в такой ситуации были не лишними. Я предложил:
      - Коли так все вышло, давайте дальше действовать сообща.
      - Согласен, - отозвался Мальцев. - К своим мне все равно уже не пробиться, а вместе действовать сподручнее.
      Глянув на карту, мы пришли к мнению, что лучше всего держать курс на село Истобное. Оно стояло в стороне от больших дорог и, по нашему предположению, не было еще занято противником.
      Мощными бомбовыми ударами на узком десятикилометровом участке враг прокладывал путь своим войскам на Воронеж. Это мы особенно почувствовали, миновав село Остерветянко по дороге в Истобное, когда отошли от него на несколько километров. В посевах ржи виднелись наши дзоты. Это был, очевидно, тыловой рубеж какого-то соединения Красной Армии, который не был занят в силу сложившейся обстановки. С земли дзоты были почти не видны и казались нам надежным убежищем. Зато с воздуха просматривались отлично. Не успели мы, как говорится появиться здесь, как налетела вражеская авиация. Мы устремились к дзотам, чтобы укрыться в них от гитлеровских самолетов. Но этого словно и ждали фашистские летчики. Они с ожесточением стали бомбить укрытия, делая на них заход за заходом. Пришлось разбивать людей на группы и выбираться из-под бомбежки.
      Наконец мы оказались в безопасности. Темнело. Подошли к селу, казавшемуся безлюдным. В домах не светилось ни одного окна. На просторной площади, где скрещивалось несколько дорог, нас неожиданно окликнули:
      - Стой! Кто идет?
      - Свои, - ответил я.
      Из темноты появился человек среднего роста с винтовкой без штыка.
      - Что за село?
      - Истобное, - ответил мужчина.
      - Военные есть?
      - Нет. Милиция нашего района да все районное руководство вон в том доме, показал мужчина рукой. - А вы кто будете?
      - Пограничники.
      - Это хорошо, - сказал мужчина и повел нас к дому.
      Расположив поблизости бойцов, я вместе с Гончаровым, Мальцевым и Джамолдиновым вошел в здание. В коридоре сквозь пелену табачного дыма тускло пробивался красноватый свет керосиновой лампы. Множество людей сидели на стульях, на столах, прямо на полу и разговаривали. Человек, стоявший у двери, спросил опять: "Кто такие?" И, узнав, что прибыли пограничники, скрылся в одной из комнат. Через минуту он пригласил нас войти. В комнате под потолком висела закопченная лампа, а за большим квадратным столом, облокотившись на него, сидел пожилой мужчина с загорелым мужественным лицом. Справа от него находился капитан милиции, по другую сторону - несколько человек в штатском. Я представился:
      - Начальник пограничной заставы.
      Человек с загорелым лицом протянул руку:
      - Секретарь райкома.
      Он предложил сесть и сразу спросил, откуда мы идем, что нам известно об обстановке. Как понял я, мы оказались в Истобнинском районе, который граничил с Сине-Липяговским. Помимо работников райкома и райисполкома здесь были руководители Сине-Липяговской МТС вместе с начальником политотдела. Мы объяснили, что точной обстановки на фронте не знаем, так как вот уже третьи сутки не имеем связи со своим штабом. Но, видимо, складывается она неважно. Наши части отходят.
      Стали обсуждать создавшееся положение. Решили выслать разведку в села вокруг Истобного, с которыми не было телефонной связи. Секретарь райкома назвал фамилии присутствующих - человек шесть, - разбил их на пары и сказал:
      - Берите лошадей, поезжайте в свои села, установите, что там, и быстро возвращайтесь сюда.
      В Синие Липяги поехал милиционер и один из работников МТС. Синие Липяги нас больше всего интересовали. Отсюда шли хорошие грунтовые дороги на Воронеж и Коротояк.
      Когда все вопросы были решены, мы вышли на улицу. Ночь выдалась темная, теплая. В домах по-прежнему не видно было огней. С одним из местных товарищей выставили при въезде в село часовых. Остальным пограничникам разрешил отдыхать. В ожидании возвращения разведки с политруком Мальцевым, лейтенантами Гончаровым и Джамолдиновым уселись неподалеку от дома, где находилось районное руководство. Земля была так же тепла, как воздух. Пахло полынью. А кругом словно вымерло все - ни звука. Лишь сделает шаг-другой часовой, и снова тишина.
      - Товарищ начальник! - неожиданно послышался чей-то голос из темноты.
      - Кто там?
      - Я, товарищ начальник, старшина Городнянский Это был новый старшина заставы, уже второй после Вершинина.
      - Что случилось?
      - Все в порядке. Только решил уточнить, где будем завтракать - здесь или где-нибудь на привале.
      - А как думаете вы?
      - Здесь лучше, товарищ начальник. Повару сподручнее готовить, колодец поблизости, дровишки найдутся да и кухню можно замаскировать.
      - Хорошо, готовьте здесь, - согласился я. - Учтите только, что обедать, по-видимому, будет некогда, приготовьте завтрак поплотнее. К рассвету чтобы люди были накормлены и хозяйство ваше готово к маршу.
      - Все понял, разрешите идти?
      - Идите, да смотрите, чтобы повар был поосторожнее с огнем, не демаскировал нас.
      Старшина ушел. Где-то в направлении Воронежа на темном небе потянулись светлые нити. Они то становились шире, то уже, то сходились углом, то расходились, то падали, то поднимались, освещая темный горизонт. Потом исчезли. Снова поднялись, перекрестились и опять упали на землю.
      - Что-то ищут прожектористы, - подал голос политрук Гончаров.
      - Немецких самолетов не слышно, - отозвался Джамолдинов. - Видно, свой не вернулся с задания. Помолчали. Потом опять подал голос Гончаров:
      - Что-то, друзья, насчет второго фронта ничего не слышно. Вроде обещали союзники, а не открывают.
      - Думаете, не откроют второго фронта в этом году? - спросил политрук Мальцев.
      - Пока окончательно не погоним фашистов на запад, не откроют, - убежденно сказал Джамолдинов.
      - Пожалуй, прав ты, Гариф Садыкович, - согласился Гончаров. - Одним нам бить фашистского зверя.
      Потом как-то незаметно разговорились о личном.
      - Гончаров, а ты женатый? - спросил политрук Мальцев.
      - Нет, не успел, - отозвался Иван Иванович. - Мать дома осталась и отец.
      Выяснилось, что не женаты все: и Джамолдинов, и я, и Мальцев. Но у каждого кто-то остался дома. И мы вспоминали о доме, своих родных и близких с легкой грустью, не зная, когда доведется с ними увидеться, да и доведется ли вообще. Письма приходили на фронт нечасто. За все это время я получил лишь одно от старшей сестры, Полины, а сам послал единственное где-то сразу после боя у Коростова. Тогда об этом бое было написано в отрядной многотиражке. Я послал и газету. Полина сообщала, что младшая наша, Анна, ушла на фронт. Средняя, Мария, готовилась для работы в тылу врага. Сама же Полина, проводив мужа на войну, оставалась в Москве.
      Стали мечтать.
      - Вот кончится война, - задумчиво произнес Гончаров, - вернусь домой, вооружусь шахтерскими доспехами и буду снова рубать уголек.
      - А кто же вас из армии отпустит, - вступил в разговор я, - вы же политработник.
      - Во-первых, в мирное время численность армии будет гораздо меньше, убежденно сказал Гончаров, - а следовательно, меньше будет потребность в командирах и политработниках. А во-вторых, я не кадровый военный. Если бы не Гитлер, может, и на действительную службу не призвали бы, выдавал бы себе уголек на-гора.
      - Ну, не зарекайся, Иван Иванович. Вот кончится война, поступишь в академию и станешь видным военачальником или политработником крупного масштаба.
      - Не-ет, - протянул Гончаров, - я горный мастер, понимаете, я шахтер, мое место там, на шахте угольной.
      Мы продолжали мечтать о том, кто из нас где будет жить, работать, учиться после войны. Забегая вперед, скажу, что не сбылась мечта Ивана Гончарова, не вернулся он на шахту. Был тяжело ранен, попал в госпиталь. После выздоровления служил до 1949 года дежурным военного коменданта на одной из станций Московского железнодорожного узла.
      За неторопливым разговором мы не заметили, как к дому подъехали двое. Привязав коней к изгороди, они вошли внутрь. Я, Гончаров, Джамолдинов и Мальцев последовали за ними. Это были разведчики, которых секретарь райкома партии посылал в Синие Липяги. В доме все спали. Люди лежали прямо на полу или сидели за столами, положив головы на руки. Дремали секретарь райкома, капитан милиции и остальные.
      Вошедшие назвали секретаря по имени-отчеству. Он поднял голову:
      - Ну что?
      - В Синих Липягах - немцы. На улицах полно танков, орудий, автомашин.
      - Хорошо, присаживайтесь, товарищи, подождем остальных.
      Немного погодя прибыли все, кого посылал секретарь райкома. Люди докладывали, что в ближайших селах наших войск нет.
      - Да, недобрые вести, - словно про себя заметил секретарь и задумался.
      Было о чем подумать и нам. Где сейчас штаб батальона или полка? Куда идти? Карта у нас кончалась на Истобном. Мы не могли прикинуть дальнейший маршрут движения или хотя бы представить, где могли быть в это время полковой или батальонный штабы. Как стало известно позже, на западной стороне Дона к этому моменту подразделений нашего полка уже не было. "18 июля 1942 года по приказу полк вышел на восточный берег Дона и нес службу заграждения на рубеже Хоростевань - Коротояк", - говорится в донесении штаба 92-го погранполка тех дней.
      Через шторы в комнату, где мы коротали время, пробился утренний свет. Кто-то погасил лампу, отдернул занавески. Проглянули очертания села. По черепичным и соломенным крышам домов скользнули лучи солнца. Замычала корова.
      Старшина Городнянский пригласил нас завтракать. У сарая стояла наша повозка, а метрах в семидесяти от нее под раскидистой кроной тополей у походной кухни собрались бойцы. Чуть дальше, у колодца, умывались сержанты Пугачев и Векшин.
      - После бессонной ночи неплохо освежиться и нам, - предложил Джамолдинов.
      Холодная вода сняла сонливость. Потом старшина накормил нас пшенной кашей. Только мы позавтракали, как послышался гул мотора. Кто-то крикнул:
      - "Рама" летит!
      Разведывательный немецкий самолет прострочил по селу из пулемета, сделал круг и отвалил к Коротояку. Я дал команду старшине готовить людей к маршу, часовых с окраины села снять. За год войны мы хорошо изучили тактику врага: вслед за самолетом-разведчиком появлялись танки.
      - Ну, что будем делать, старший лейтенант? - спросил секретарь райкома.
      - Думаю, скоро надо ждать танки, - отозвался я.
      - Как скоро? - переспросил секретарь райкома.
      - Ну, в минутах не скажу, а скоро.
      И действительно, не прошло и четверти часа, как за селом послышалась артиллерийская канонада, а затем окончательно стряхнул утреннюю тишину гул танковых моторов. Он приближался. Отчетливо стали слышны пулеметные очереди.
      Наших войск западнее Истобного не было. Видимо, гитлеровцы устроили пальбу, завидев дзоты и траншеи, в которых не было ни одного человека. Такое случалось. Фашисты нередко бомбили или обстреливали пустые дороги, рощи, лощины, высоты. Как говорится, на всякий случай.
      - Будем отходить, - сказал секретарь райкома. При дневном свете его лицо казалось бледно-желтым, уставшим.
      - К Воронежу нам не пробиться, - заметил я. - Лучше, наверно, на Коротояк. Там, говорят, есть мост через Дон.
      - Пожалуй, удобнее идти к Дону через село Сторожевое, - посоветовал секретарь райкома. - Оно нашего района. В нем рыболовецкий колхоз. Можно переправиться через реку на лодках.
      Вначале шли полевой дорогой. Справа и слева простирались поспевающие поля пшеницы. Она хорошо укрывала нас от взора врага. Потом двинулись по глубокой лощине, пока не дошли до небольшой высотки с лесной посадкой. Солнце поднялось в зенит, палило нещадно. Хоть бы маленькое дуновение ветерка! Все в природе застыло, вымерло. На высоте в редком лесочке сделали короткий привал. Было хорошо видно, как через Истобное, поднимая клубы пыли, непрерывным потоком двигались немецкие мотоциклисты, бронемашины, танки, автомашины с пехотой. Все это растекалось по дорогам на Воронеж и Коротояк.
      Покинув лесные посадки, мы час или полтора шли под гору и оказались в довольно глубоком овраге, заросшем камышом и кустарником. Овраг привел нас к небольшому селу, дома которого прилепились к берегу мелководной речушки. Это был хутор Россошки. Наши попутчики разошлись по домам. А нам следовало пополнить продовольственные запасы.
      Июльская ночь коротка. Не успел сомкнуть глаз, как уже засветало. Дежурный по заставе тихо подал команду: "Подымайсь!" Быстро встали командиры отделений, без суеты построили своих подчиненных. Вперед выехал на повозке старшина. Сноровисто собрались и наши попутчики.
      Часа четыре шли по ровному полю. Потом впереди замаячил темный лесок. Кто-то сказал:
      - Хутор Матюшкин.
      Домов почти не видно. Их укрыли густые фруктовые сады.
      Неподалеку от Матюшкина пролегал овраг, тянувшийся километров на двадцать, если не больше. Это была мощная естественная противотанковая преграда. Дальше виднелась густая роща. Туда мы и двинулись. С большим трудом нам удалось спустить по крутому склону оврага повозку. Выехать же было еще сложнее. Пришлось снять с повозки все, что на ней находилось, и на себе поднять наверх. Вытянули и саму повозку. Еще около часа шли мы по опушке рощи, пока наконец не оказались на окраине села Сторожевого, примостившегося на крутом берегу Дона.
      Подойдя к селу, увидели такую картину. В садах, у домов, на улицах, прямо на берегу сидели, ходили, стояли женщины, старики, дети. Тут же располагались красноармейцы, в большинстве раненые. Рядом паслись коровы, лошади, овцы. Все это осело у Дона с намерением перебраться на другой берег. В распоряжении переправлявшихся было с десяток лодок. У них толпилось несколько сот людей гражданских и военных. Мешая друг другу, они пытались сесть в лодки. Однако переправиться через реку никому не удавалось. Переполненные людьми лодки переворачивались, так и не отойдя от берега. Слышался шум, крики, плач детей. Появились вражеские самолеты. Они пронеслись над переправой на бреющем полете и из пулемета обстреляли собравшихся. Это усилило панику. Самолеты появились вновь. Люди заметались, ища спасения от пуль.
      Видя это, секретарь райкома, начальник милиции и я приняли решение развернуть нашу группу в цепь, оттеснить толпу от берега и установить жесткий порядок переправы. Решили в первую очередь отправить за Дон женщин с детьми, затем раненых, потом остальных. Последними переправятся бойцы и командиры. Осуществить наше намерение, однако, было не так-то просто. Но постепенно страсти улеглись. Каждый стал терпеливо ждать своей очереди.
      Оказавшись неожиданно "комендантом" переправы, я приказал собрать к причалу все лодки, на которых могло разместиться сразу не более шестидесяти человек, и, разбив местных рыбаков на бригады гребцов, назначил младшего политрука Гончарова старшим над ними. На каждую лодку посадил еще по бойцу в помощь ему. Через коридор, образованный пограничниками, сержанты Пугачев и Век-шин провели первую группу женщин и детей. Начались рейсы на восточный берег Дона.
      Группу за группой отправляли мы стариков, женщин, детей и раненых бойцов. Потом остальных в порядке очередности. Так было перевезено около семисот человек. Когда люди оказались на том берегу и наступило относительное затишье, мы вместе с погонщиками скота из эвакуированных совхозов и колхозов с большим трудом загнали в воду несколько сот лошадей и коров, и те поплыли на восточный берег. Трудности возникли с переправой овец. Овцы никак не хотели "садиться" в лодки. Первый "овечий рейс" был не совсем удачным. Часть животных на середине реки выпрыгнула из лодок и затонула. Однако когда на другом берегу овец скопилось значительное количество, они охотно подходили к лодкам и переправа пошла быстрее. Так перевезли четыреста или пятьсот овец.
      За ночь в селе снова скопилось немало граждан, бойцов и командиров. А на рассвете в районе хутора Матюшкин возникла ружейно-пулеметная стрельба, в которую постепенно вклинилась артиллерийская. Несколько снарядов разорвалось в селе и в Дону. Прибежал связной от Джамолдинова, который оставался в Матюшкине с группой бойцов для прикрытия.
      - В хутор ворвались немецкие танки с десантом автоматчиков, - доложил боец. - После перестрелки мы отошли за овраг и окопались. Легко ранен пограничник Бондарь, а лейтенанту три пули прошили гимнастерку, но только спину обожгли. Он просил узнать, как быть дальше?
      - Передайте Джамолдинову, чтобы продолжал наблюдение за хутором. При изменении обстановки немедленно доложить мне. По сигналу белой и красной ракет прибыть сюда, к переправе.
      Пока шел этот разговор, к переправе подъехали десятка два конников. Многие из них сидели на своих скакунах прямо без седел. На плечах каждого была плащ-палатка, на груди - автомат. Всадники сразу направились к переправе. Сержанты Пугачев и Векшин с помощью других пограничников попытались остановить конников. Но те упрямо напирали на них. Тогда со старшиной Городнянским и остальными пограничниками заставы я поспешил на помощь. Дело едва не дошло до стычки. К счастью, в это время на дороге показалась легковая автомашина. Из нее вышли двое в темно-синих шоферских комбинезонах и генеральских фуражках. Мы находились внизу, у переправы, а люди, поверх одежды которых были надеты комбинезоны, стояли наверху у обрыва. Такое расположение делало их рослыми и широкоплечими. Один из прибывших властным голосом скомандовал:
      - Коменданта переправы ко мне!
      Это охладило пыл конников, они быстро покинули переправу и от села Сторожевого поспешно удалились по берегу на север.
      Я доложил о том, что произошло. Легковая машина с генералами тронулась к югу на Коротояк.
      Еще двое суток перевозили мы в лодках раненых и беженцев на восточный берег. Немецкие автоматчики дважды пытались ворваться в хутор Матюшкин, но пограничники под командованием лейтенанта Джамолдинова встречали их дружным огнем. Немцы бежали под защиту своих танков.
      В одну из пауз я передал Джамолдинову, чтобы он оставил занимаемый рубеж и присоединился к нам. Застава переправилась через Дон. Мы оказались в селе Анашкине, куда в скором времени прибыл усиленный стрелковый батальон одной из частей 6-й армии. Из-за незнания обстановки командир батальона разрешил людям разойтись по домам, а артиллерийскую батарею, минометы, станковые пулеметы оставил прямо на улице. Техника стояла в том порядке, как подразделения следовали на марше.
      С младшим политруком Гончаровым я разыскал командира батальона, представился.
      - Начальник заставы 92-го погранполка.
      - А что, на Дону теперь граница? - иронически произнес комбат.
      - Все движется, и граница тоже передвигается, - сказал я спокойно, - а вот беспечность - она в любом месте неоправданна. Ваши люди думают, что и войны уж больше нет. Побросали технику, сами разошлись по хатам, надеются, что впереди река. А она не так уж широка. Смотрите, чтобы немецкие пулеметчики вас не пощипали.
      - Вы что, шутите? - спросил комбат. - Какие пулеметчики?