Глава 21

Справа потянулось поле, сплошь заставленное уже вывезенной из Грозного подбитой техникой. Я попросил ненадолго остановиться. Серега Шахов хотел все это пофотографировать. Мне же хотелось просто пройтись и осмотреться.

Когда я зашел в глубь рядов из подбитых машин, то просто физически почувствовал всю ту боль и отчаяние, которое испытали бывшие на этих машинах люди. Сколько смертей видела эта техника? Для скольких солдат и офицеров башни танков и десанты БМП стали могилой? Через открытые люки десанта я видел окровавленные бинты, оплавленные шлемофоны, пустые магазины, прогоревшие цинки с патронами, рыжие от огня пулеметные ленты, куски бушлатов и пустые тюбики с обезболивающим.

Мне стало плохо, и я поспешил к ожидающей нас БМП.

Кравченко внимательно посмотрел в глаза:

— Впечатлился?

— Это ужасно.

— Я тебе еще ужасней покажу. Сегодня вечером. Двигай! — Он ударил башмаком по броне.

БМП дернулась, и под лязг гусениц мы покатили на базу.

Благодаря дневальным наш вагончик пыхал жаром. На столе уже открытые консервы и нарезанный хлеб. Я достал из наших рюкзаков водку.

— Ну, чем еще вас занять, ребята? — спросил Кравченко.

— А что тут у вас есть?

— Я же обещал тебе показать еще кое-чего. Закончим есть и пойдем, посмотрим.

— Далеко? — Мне не хотелось никуда ехать. Особенно в город.

— Нет, тут рядом.

Когда мы вышли из вагончика, вокруг уже сгустилась тьма. Вдали летали одиночные трассирующие выстрелы БТР.

Мы пошли какими-то тропинками среди сугробов. Кравченко иногда включал на секунду фонарик, чтобы проверить курс, и мы двигались дальше. Я достал пачку сигарет. Меня тут же известили о вреде курения. Я удивился. Уж кто бы говорил!

— Рядом снайперы боевиков шляются. Так что схлопотать пулю — как нечего делать, — объяснили мне.

— Разве мы так близко к зоне боев?

— Ну, корреспондент! Ты чего, еще не понял?

Где-то в стороне, через снежное поле темнела стена леса.

— Вон оттуда они и выползают по ночам. Тут по кромке стоят наши секреты, так что иногда, когда они пытаются подлезть поближе, происходят стычки.

Вскоре мы набрели на палатки. Они стояли в полной темноте. Вокруг ни души.

Кравченко откинул полог одной из палаток:

— Заходи.

Ой, ничего хорошего там меня не ожидает. Но все же заставил себя войти.

Вдоль стен стояли солдатские койки. Под одеялами лежали в кровавых бинтах умершие. Те, кого не смогли спасти в медсанбатах. Гробовая тишина, и лунный свет сквозь пустые окна палатки. Убитые словно спят в жутком холоде.

Мне стало плохо. Я выскочил наружу.

— А хочешь посмотреть на кусок человека? — спросил меня кто-то из офицеров.

Группа двинулась дальше. Похоже, нашего согласия никто не ждал. Мы подошли к «Уралу». Офицеры откинули брезентовый полог. Весь кузов от края до края был загружен человеческими останками. Вперемешку окровавленные руки, ноги, головы.

Я отшатнулся.

— Вот это и называется мясорубкой войны, журналист. Кто эти люди, из каких они подразделений — мы не знаем. Собираем, что есть…

Сергей-фотограф сделал несколько кадров, и группа снова зашагала в полной темноте.

Через несколько минут мы оказались на одной из улиц огромного палаточного городка. Отовсюду веяло теплом и жратвой. Сновали солдаты и офицеры. Кто-то курил, прикрывая огонек ладонью. Голоса приглушенные. Изредка у какой-нибудь палатки откидывался полог, падал на снег треугольник желтого света и снова пропадал. Все явственней долетал до нас запах кухни.

Кравченко откинул полог, и мы вошли в офицерскую столовую. Здесь были те же демократичные правила харчевания. Люди занимали свободные столики, ели и уходили. Как только мы сели за стол, солдаты сразу же принесли нам первое. После недавней «экскурсии» есть не хотелось. Но желудок нещадно урчал, и волей-неволей приходилось работать ложкой и челюстями. Разговор не клеился. Поминутно в столовую заглядывали офицеры и громко спрашивали, кто командовал таким-то подразделением или экипажем. Из-за столиков иногда откликались.

На мой вопросительный взгляд Сергей ответил:

— Тут все больше сборные команды воевали. Подразделения комплектовали наспех. Экипажи танков зачастую знакомились перед самым выходом в Грозный. Мы, офицеры, еще более-менее друг друга знаем, а солдаты — вообще никого. Так вот, если кто и успевал познакомиться перед этой бойней, теперь методом тыка выясняем личность погибших. Сам видел, сколько их тут — неопознанных.

Зашел очередной офицер:

— Кто-нибудь помнит, кто был в экипаже девятой машины?

Из-за соседнего столика откликнулся другой офицер:

— Я на восьмой шел. С девятой все погибли. Там наш прапорщик рулил. Кого ему дали — не знаю. Спроси у моих солдат. Они ведь одним этапом сюда прибыли. Может, подскажут?

Мы доели и пошли в свой вагон.

Водка еще оставалась, и наша вечеринка плавно перетекла за полночь. Мы болтали о разных отвлеченных вещах. И тут в вагон вломился солдат:

— Товарищ капитан! Там, в темноте, кто-то идет по полю!

Мы выскочили из вагончика и побежали к пулеметному гнезду. Обложенная мешками огневая точка на пригорке как бы нависала над полем. На другой стороне — темная стена леса. Там боевики.

Явственный скрип снега. Кто-то крался. Кромешная тьма.

— Здесь капитан российской армии! — гаркнул офицер в сторону поля. — Кто идет?

— Рядовой третьей роты! — донеслось из темноты.

— Рядовой, ко мне! — по-уставному скомандовал капитан.

Быстрые шаги заскрипели в нашу сторону. Безвестный рядовой подошел к пулеметному гнезду и уставился вверх. Впотьмах мы еле различали его фигуру.

— Ты чо там, боец, офонарел?! Ты куда прешься?

— Нам приказали!

— Кто?!

— Лейтенант, командир взвода.

— Чего-о-о?! Так ты там еще не один, что ли?

— Никак нет! Товарищ лейтенант приказал нашему взводу прочесать этот лесок, — рядовой указал варежкой на противоположную сторону поляны.

— Вы там совсем остекленели, уроды снежные! — вскипел капитан. — Бегом к своим! Приказываю всем немедленно отойти назад, в расположение части! Подохнуть захотели? Там боевики! Немедленно назад!

Рядовой козырнул и побежал во тьму. Офицеры возбужденно переговаривались, выясняя фамилию идиота-лейтенанта.

Над полем взлетела осветительная ракета. Боец за пулеметом машинально передернул затвор. По полю, утопая в снегу, медленно двигалась в сторону леса цепочка солдат. Тотчас из-за стволов деревьев по ним ударили автоматные и пулеметные очереди.

— Огонь! — заорал капитан.

Наш пулемет зашелся длинными очередями. Стараясь заткнуть боевиков. Мгновенно ощерились огнем соседние огневые точки. Еще минуту назад местность выглядела холодной и безлюдной. Теперь же все вокруг стреляло и ухало из сотен стволов. Люди попадали и начали отползать. Над полем, в обе стороны, вперемешку с матом, летали многочисленные ниточки трассеров.

Почти вся боевая линия федералов уже полыхала огнем, но боевики не собирались так просто упускать шедшие к ним жертвы.

— БМП сюда! Быстро! — скомандовал капитан.

Наша огневая точка стояла к лесу ближе всех. Поэтому огонь отсюда получался наиболее прицельный. С грохотом подкатили машины.

— К бою!

БМП выехали на позиции.

— Огонь!

Ударили башенные пушки. Со всех сторон над полем то и дело вылетали осветительные ракеты и освещали отползающих в спешке бойцов.

— Что тут, мля, происходит! — вылетел откуда-то из темноты разгневанный полковник.

— Пытаемся подавить огневые точки боевиков, — отрапортовал кто-то.

— Кто приказал наступать?!

— Лейтенант какой-то. Наверное, из новеньких.

— Козел! Я этого лейтенанта удушу на его же ре-ринке от трусов! Собственными руками!

Рядом притормозил командирский уазик. Полковник обернулся на ходу:

— Сейчас артнаводчика пришлю, пульнем по ним артиллерией.

Уазик мигнул красными огнями и пропал вместе с полковником.

Бой продолжался. Потихоньку, мелкими рывками, но пехотинцы все же выползали из-под огня. Но и бой вокруг них разыгрался нешуточный. Прибежал запыхавшийся артнаводчик.

— Ну?! Где?! — просипел он простуженным голосом.

Все вытаращили пальцы в сторону леса.

— Ага! — сказал он хищно. — Сейчас, мля, погоди, ты у меня наешься металла!

Он затараторил в рацию цифры. Где-то позади нас ухнули орудия. Потом еще и еще. На лес обрушился шквал огня. Стрельба со стороны боевиков мгновенно прекратилась.

— Ну, все. Пошли. Дальше уже неинтересно, — сказал Сергей.

Мы снова поддали водки. Офицеры увлеченно гадали, что это за лейтенант-идиот? Перебирали фамилии новоприбывших. Орудия продолжали долбить по лесу. Тут в вагон заглянул тот же полковник:

— Нашли его! Слава богу, никто не убит и не ранен. Я ему такой зазвиздон вставил! Повоевать захотел. Урод!

Полковник махнул предложенную стопку водки и добавил уже в дверях:

— Вот так вот, журналисты! Вы только про этого дурака не пишите. Я его уже и так наказал.

Мы снова разлили по кругу. Разбавили водку женьшенем из ампул. Получилось опять неплохо.

— Слушай, а ты когда домой? — спросил я Сергея.

— Скоро. Вот еще трупы своих дособираем. Потом домой… — Он сладко потянулся. — Так надоело уже все. Эта война, эта грязь. Хочется в ванную, одеколончик, надеть костюм.

— Насчет ванной не обещаю, но одеколон или там лосьон для бритья — запросто! — сказал я.

— Откуда?

— В Моздок прокатимся. Нам материал все равно надо сдавать. А потом вернемся с товаром.

— Что-то не верится, что вы сюда еще вернетесь.

Глава 22

Утром, когда разведчики уехали в Грозный сопровождать какого-то генерала, в вагон заглянул незнакомый офицер:

— Ты журналист?

Я кивнул.

— Из Москвы?

Я снова кивнул.

— Там твои коллеги из Москвы на аэродром прилетели. Если поспешишь, успеешь с ними поговорить.

До взлетной полосы — километров пять. Я бежал что есть сил. В душе слабенькая надежда — вдруг прилетел Сашка Колчин? Я обязательно заберу его к разведчикам.

Весь в мыле, выскочил на взлетку и увидел уходящий в сторону Моздока чистенький и опрятный вертолет. По его виду даже дурак определил бы, что именно на нем прилетало высокое армейское начальство в сопровождении журналистов.

— А ну стой!

Я обернулся.

Ко мне шли трое патрульных:

— Кто?

Я достал документы:

— Журналист.

Они переглянулись. И наставили на меня автоматы:

— Откуда взялся?

Меня достал этот глупый вопрос. На километры вокруг все военные уже давно знают, что у разведчиков сидят двое журналистов из Москвы!

— Мы у разведчиков стоим.

— А ну-ка! — Старший патруля шевельнул автоматом. Хотел еще что-то жестко добавить, но не успел.

Из-за его спины неожиданно выглянул человек в форме, но без знаков различия. Впрочем, и различать особенно ничего не надо. У этого типа вдоль всего лба тянулась незримая надпись «военная контрразведка».

— Алексей Николаевич? — осведомилось лицо официальным тоном.

Патрульные притихли.

— Да.

— Вас куда определили?

Тут патрульные опустили оружие и в почтительном молчании куда-то тихо исчезли.

— К разведчикам.

— Вот и шкандыбай туда, Леша, не хрен по аэродрому шляться! — отбросил контрразведчик всякую официальность. — Еще раз увижу — арестую и посажу в зиндан.

Ага, зиндан. Это такая глубокая яма для содержания пленных и арестованных подозрительных типов. И оказывается, меня тут прекрасно знают! Просто я налетел на тупоголовых патрульных. То есть спроси я контрразведчика про Николь Кидман или Шона Коннери — он бы хрен вспомнил, кто это. А меня увидел — и сразу: «Алексей Николаич! Добро пожаловать в боевые войска!»

Вот она, слава и популярность! Ведь этот контрразведчик даже в документы мои не смотрел, а уже издалека определил, кто я и откуда. Есть чем гордиться! Мне.

— А кто прилетал на вертолете? — спросил я.

Контрик (именно так их называют в войсках) скорчил мину, почесал нос и нехотя ответил:

— Журналисты с генералами.

— А был там такой — Александр Колчин?

— Нет. Такой фамилии не значилось.

Я вздохнул.

— Дуй домой, Леша! — ласково посоветовал контрик.

На этой доброй ноте мы и расстались.

Забавно, он сказал «домой». Надеется, что я в этом вагоне пропишусь, что ли?

Однако оказалось, он не только контрразведчик, но и пророк. Все последующие годы я приезжал в Москву, как в командировку. Чуток отдыхал, писал материалы, брал деньги и снова ехал в Грозный. Порой казалось, что я родился в этой республике. И с детства ничего кроме войны не видел. И была у меня только одна забота все это время — выжить.

Вот так мимолетная встреча с контрразведкой ломает людям жизнь.

На следующий день мы с Шаховым решили вернуться в Моздок. Пора передавать материал в газету. Самый быстрый способ попасть к телефону — это сесть на вертолет. Благо они сновали тут десятками. И почти все по маршруту Моздок — Северный.

Каждый день на военный аэродром прибывали все новые подразделения войск.. Обратно шли вертушки с ранеными. На аэродроме в Моздоке их перегружали на самолеты и отправляли по городам: Москву, Питер, Ростов, Волгоград и далее везде.

В сопровождении майкопцев мы прикатили на аэродром. (Пусть теперь попробует какой-нибудь патруль подойти — замочим сразу.) Как ни парадоксально, нам повстречался все тот же генерал! Опять под шофе! Обрадовался, как старым друзьям:

— Ну что?! Посмотрели смерти в глаза?

— Да уж!

— Вот и славно! — Он обнял нас по-отечески. — Пишите там правду.

Вертушку на Моздок штурмовала толпа военных. Летчики в проходе буквально ногами отбивались от настойчивых пассажиров.

Мы остановились в недоумении. Куда лезть? Если они военных вышибают, то с гражданскими вообще церемониться не станут.

Но и тут генерал нам подсобил. Всех растолкал нашими телами, крича: «Генерала пропустите!» — подтащил нас к двери и гаркнул пилотам:

— Приказываю этих людей взять с собой!

Летчики козырнули.

— Это люди смотрели смерти в глаза! — добавил генерал свою любимую присказку.

Бьюсь об заклад, летчики только-только прилетели в зону боев. Как только генерал ввернул свое козырное «смерти в глаза», на лицах пилотов выразился ужас и почтение одновременно. Кажется, они решили, что мы не совсем обычные гражданские и натворили тут массу подвигов, раз о нас заботится сам генерал-лейтенант.

Вертушка все-таки домахалась своими винтами, и ее засосало в небо. Через полчаса мы очутились в Моздоке.

На военной базе все по-прежнему куда-то спешили, бежали, ехали. Мы с трудом нашли пресс-центр. Для журналистов там поставили прямой московский телефон.

Я набрал редакцию. На том конце провода телефонистки обрадовались, услышав нас, и принялись записывать под диктовку. Уловив несколько фраз из моего репортажа, какой-то офицер по работе с прессой бросился к столу и нажал рычаг телефона, обрывая связь.

— В чем дело? — раздраженно спросил я.

— Вы кто? По какому праву звоните? — Он вырвал трубку из моих рук.

— Мы журналисты, — я показал удостоверение.

— Откуда? Почему я вас не видел раньше?

— Был бы в Грозном — увидел бы! — вскипел я.

— А кто вам разрешил посещать Грозный? Это запрещено.

— Дайте телефон!

— Не дам! — Военный заграбастал со стола аппарат и прижал к груди. — Вы не имели права ездить в Грозный! Это строжайше запрещено!

Вокруг собралась толпа любопытствующих журналистов. Но в спор никто не вмешивался.

— Дайте телефон. Мне надо позвонить!

— Не дам! Это мой телефон.

Я развернулся и пошел к выходу.

Военный из пресс-службы догнал меня уже в коридоре:

— Что там в Грозном? Как вы там оказались? Кто вас пропустил?

Вот сучара! Хочет узнать о нашей лазейке и прикрыть ее.

— Пошел ты на х…й, военный! — сказал я, не оборачиваясь.

Мы долго плутали по Моздоку в поисках телефона. Нашли какой-то дом, где располагались офисы и конторы. Потом ходили по коридорам, дергая двери. Везде закрыто. Поднялись на следующий этаж. Наконец одна из дверей подалась, и мы попали в просторный кабинет. На нас удивленно уставились две пары глаз. Осетин и русский. Вид у нас был ужасный. Грязные, заросшие щетиной, воспаленные глаза. Я извинился за вторжение и попросил позвонить в Москву. Они на всякий случай разрешили.

— Я дам вам денег, — сказал я. — Серега, засеки, сколько я буду разговаривать. Потом подсчитаем.

Они согласно кивнули.

Первым делом я начитал приготовленный текст. Потом трубку взял Павлов:

— Леша! Как у тебя там?

— Нормально. Вот материал надиктовал.

— Да, я уже успел почитать. Тут есть некоторые сомнения.

— Чего-чего? Какие сомнения?

— В достоверности…

Владельцы кабинета внимательно слушали разговор, потом о чем-то тихонько переговорили, и один исчез.

— Мы только что из Грозного, — напомнил я Павлову. — Все видели своими глазами. Либо разговаривали с очевидцами, которые сидят на передовой. Я им верю. То, что здесь творится, это не война. Это массовое убийство при отягчающих.

— Ладно, — Павлов замялся, — потом поговорим… По нашим данным, боевики покидают Грозный.

Вернулся один из хозяев кабинета, с огромными пакетами в руках.

— Надеюсь, вы не хотите и это на меня свалить?

— Не в том дело, — не понял шутки Иван Тимофеевич. — Надо перебраться к ним. Пойти с ними в горы. Можно потом классный материал написать. Где они живут? Что делают?

Мне стало не по себе от такого задания. Я огляделся. На столике уже стояли бутылки с водкой и хорошая закуска. Хозяева кабинета даже шашлык где-то раздобыли.

— Постараюсь, — сказал я Павлову.

Тут трубку взял Колчин:

— Леха! Привет! Ну, как там?! Все нормально? Ты в Грозном был?

— Да. Только что оттуда.

— Тут хреновое дело такое, Леха… Твои материалы вообще не хотят публиковать.

— Как это? — У меня все опустилось внутри.

— Главный говорит: ты пьешь водку в Моздоке, возле штаба, и сочиняешь всякую чернуху.

— Он что, сдурел?

— Понятия не имею. Похоже, он тебя после того случая с «огнями» невзлюбил. Ты когда возвращаешься?

— Как можно скорее, — ответил я упавшим голосом. — Спасибо, Саш. Кстати об «огнях». Никто не знает о них. Их здесь нет. До встречи в Москве.

— Не натвори там глупостей. Жду тебя.

Я пью водку. Да, правда. И никогда этого не скрывал. Тем более от родной редакции. Но пью я с одним «но»… Возле штаба действительно сидело в те дни множество журналистов. Они, как и полагается, пили водку. Сочиняли со слов раненых и со слов солдатских матерей статьи. Но только нас с Серегой среди этих журналистов не было! Мы пили в Грозном.

Я надеялся, что, попав на фронт, мы получим полный эксклюзив. Оценим обстановку и возьмем информацию из первых рук. Так оно и вышло. Мы сработали лучше всех. Мы были не просто корреспонденты, мы были супер! Мы прошли туда, куда никого из гражданских не пускали. Мы общались с офицерами и солдатами, которых генералы из Министерства обороны никогда даже близко не подпустят к микрофонам. Мы все видели своими глазами, знали обстановку в войсках, знали, что делается в городе и куда все катится. У нас уникальные, страшные фотокадры, а на пленке — масса интервью. Мы легко могли доказать, что обстановка в Грозном совершенно отличается от официальной пропаганды. Это настоящий журналистский успех! И — такой пинок от собственного главного редактора! Это чересчур. Это нечестно, в конце концов.

Опять же, забегая вперед, скажу: когда я прощался с редакцией, заместитель главного редактора, подписывая мое заявление об уходе, сказал: «Ну, что? Дописался?» — «Я писал правду!» — «И кому нужна твоя правда?» Тут-то я и понял — правда главным редакторам из старой плеяды абсолютно не нужна.

А теперь представьте. Идет война. Посылает командир дивизии разведчиков выяснить: что за противник им противостоит? Приходят они и честно докладывают: столько-то танков, столько-то пехоты. Стоят тут и там. Видели своими глазами, подсчитали. Языка взяли и допросили. Противник перед нами — мощный и сильный. А командир дивизии выгоняет их из кабинета со словами «не верю!». Типа нет перед нами никакого противника. Пили где-то, а теперь мне сказки рассказываете!.. А начальник штаба дивизии добавляет ошарашенным разведчикам: «Кому нужна эта ваша правда? Командир не хочет ее знать!»

Эх! В любом деле, в любом месте — незнание ситуации ведет к катастрофе.

Более того, Сашка Колчин сказал мне при разговоре, что прилетавший на пять минут на аэродром «Северный» журналист уже все описал. Как он ездил с генералами по Грозному. Как пули свистели у него над головой. Как он прорывался с подразделениями к своим. И все в таком духе. Даже эксклюзивное интервью с генералами опубликовал. (Они потом долго плевались и открещивались: ни о чем подобном с этим журналистом не говорили!.. Тому, понятно, ничего потом за это не было. И сегодня он работает в Администрации президента. Там, видимо, тоже не хотят знать правду.)