– Да, да, – говорил он, – шевелится, и кажется я слышу, что и сердечко там бьётся быстро, быстро, тук-тук, тук-тук. Интересно, кто там, девочка или мальчик?
      – А ты у неё спроси?
      – Почему у неё, может у него?
      – Может, может, – смеялась Марина и положив ладонь на его голову легонько трепала его волосы.
      Михаил считал дни, когда жена должна рожать, но прошла неделя от намеченного срока, а долгожданный ребёнок не появлялся.
      – Ты, Маринка, меня совсем замучаешь. То ты два года не беременела, а теперь не рожаешь вовремя.
      – Всё будет нормально, не волнуйся.
      Ночью Марина разбудила мужа:
      – Вызывай скорую, кажется начались схватки.
      Михаил вскочил, схватил телефон сначала вызвал скорую, а потом позвонил к себе в отделение и услышав ответ дежурного, назвал пароль и сказал:
      – Гапонов говорит. Как у вас там? Порядок? Серёга, пришли мне машину, у меня жена рожать собралась, я вызвал скорую, но подстрахуюсь, ты знаешь, как у них бывает. Ну, спасибо!
      Марина уже одевалась. Михаил вёл её по лестнице поддерживая под локоть.
      – Ты мне руку сломаешь, медведь. Пусти, я сама.
      – Извини, я аккуратней буду.
      У подъезда стояли обе машины – скорая и милицейский "газик"
      Михаил сел вместе с Мариной в скорую, а водителю приказал ехать за ними. Когда подъехали к роддому, Михаил хотел зайти вместе с
      Мариной внутрь, но женщина-врач со скорой сказала, что там ему нечего делать, и он может ехать досыпать. Михаил ещё в растерянности покрутился возле роддома, когда уехала скорая, а потом сказал водителю, чтобы тот отвёз его на работу. Молодой лейтенант, пославший за Гапоновым машину сказал ему:
      – Вы бы, товарищ майор лучше бы поспали дома. Ещё только четыре часа.
      – Какой там сон? Поработаю, у меня дел много.
      Но не работалось. Через полчаса позвонил в роддом:
      – Девушка, я привёз недавно жену…
      – Как фамилия?
      – Гапонова Мария.
      – Молодой человек, вы же только что привезли, чего вы звоните?
      – Может родила уже?
      – Женщины не пушки, детьми не стреляют. Подождёте. Звоните часов в десять, – и бросила трубку.
      Гапонов жил в Одессе больше восьми лет, но никак не мог привыкнуть к их шуткам, граничащим то с грубостью, то с нахальством.
      Он вспомнил: "Женщины не пушки", – и вначале разозлился, но потом себе представил, как дети вылетают из материнской утробы и засмеялся.
      Работа не лезла ему в голову, он перебирал бумаги и натыкался на отдельные слова и несколько секунд думал, что они обозначают. В половине восьмого не выдержал, позвонил:
      – Девушка, Гапо…
      – Слышу по голосу, Марина Гапонова только что родила.
      – Кого?
      – Дайте договорить. Девочка, три с половиной килограмма, пятьдесят два сантиметра. Поздравляю.
      – Спасибо, родная!
      Он хотел выскочить из кабинета, вернулся, не зная для чего, потом вспомнил и позвонил тёще.
      – Мама, (впервые он её так назвал) девочка, три с половиной килограмма, пятьдесят два сантиметра! Поздравляю Вас, бабушка Аня!
      – Спасибо, Миша, – ответила Анна, положила трубку и заплакала.
      Она сидела, слёзы радости катились по её щекам и думала о себе, что вот и жизнь прошла, она бабушка, а жизни-то настоящей и не было.
      Швейная машинка, костыли, инфаркт. Только одна радость у неё в жизни
      – Марина. Как она ей тяжело досталась. Но теперь награда на старости лет – внучка. "А сколько же мне лет, что я говорю о себе, что я старая? Боже, всего сорок семь! Ничего, мы ещё поживём." – думала
      Анна, взяла лист бумаги и стала записывать, что нужно купить для новорожденной.
      Михаил забежал в дежурную часть и радостно воскликнул:
      – Девочка!
      – Поздравляем!, – почти одновременно сказали присутствующие милиционеры.
      Сидящий на стуле задержанный пьяный дебошир, на которого составляли протокол, огляделся вокруг и произнёс:
      – К-ка-кая девочка? Никакой девочки не знаю.
      В дежурке раздался хохот.
      – Ещё узнаешь, смеясь сказал Михаил.
      – С тебя причитается, майор.
      – Какой может быть вопрос. Я беру машину.
      – Бери, если что, мы свяжемся.
      Михаил приказал водителю подъехать к скверику, где бабки с утра выносили на продажу цветы. Он вышел из машины, а пятеро стоящих с цветами женщин испугались и начали хватать свои вёдра с цветами, думая, что их сейчас прогонят.
      – Стойте, я покупаю все цветы у вас.
      Он уплатил за все цветы, и громадный букет положил в машину.
      – В роддом!
      Только отъехали от сквера, затрещал радиотелефон. "Вот, чёрт, кому-то или я, или машина понадобилась", – подумал Михаил.
      – Орбита тридцать восемь слушает.
      – Гапончик, дорогой, поздравляю с наследницей!
      Михаил узнал своего армейского друга, а сейчас полковника милиции, начальника ОБХСС одесской области, которому все прочили большое будущее.
      – Спасибо, Виктор, извините, товарищ полковник.
      – Привет Марине и здоровья ей и дочке.
      Не успел положить трубку – опять вызов.
      – Орбита тридцать восемь, ответьте первому.
      – Орбита тридцать восемь слушает.
      – Поздравляю тебя и твою жену, майор.
      – Спасибо товарищ первый.
      Радиотелефон трещал не переставая. Наконец раздался голос с главного пульта:
      – Мы присоединяемся к поздравлению, но прекратите засорять эфир частными разговорами.
      Михаил был рад, что его поздравляет вся милицейская Одесса и считал, что своей службой он заслужил признание и повышение в должности. Но это было так только отчасти. Служил он ровно, но звёзд с неба не снимал, а на последнюю должность его выдвинул Виктор
      Живаго, его армейский друг, начальник ОБХСС области. Известность он получил благодаря своей жене и запоминающейся фамилией. Когда Марину кто-то видел впервые, то спрашивал:
      – А чья это красивая баба?
      – Капитана (майора) Гапонова.
      Или уточняли:
      – Это тот Гапонов, что у него жена красавица со светло-коричневыми глазами?
      – Ага, и с точёной фигурой.
      Подъехали к роддому. Михаил с громадным букетом пошёл в приёмный покой. Дверь он не мог открыть – стоило разжать руки и цветы выпали бы на землю. Водитель это сделал за него, и Михаил услышал властное:
      – Мужчина, куда Вы?
      Букет закрывал глаза, и Михаил не видел спрашивающую.
      – Я к Гапоновой Марине, в какой она палате?
      – Вам туда нельзя. И цветов столько в палату нельзя. Положите их на стол.
      Михаил положил цветы, распрямился и увидел перед собой женщину средних лет.
      – Я только на минутку.
      – Нельзя. Кто-кто, а вы должны это понимать.
      – А как я передам ей цветы?
      – Выберите один букетик, сейчас придёт нянечка, она и отнесёт.
      Можете написать записку.
      Михаил вырвал листок из записной книжки и написал:
      "Мариночка, поздравляю и целую вас обеих. Как ты себя чувствуешь?
      Михаил".
      Он дождался пока санитарка принесла ответ, сунул ей в руки трёшник, вышел на улицу и прочитал:
      "Миша, приди вечером. Я в 318-й палате. Подойдёшь к окну и позовёшь меня".
      Михаил обошёл здание и увидел на окнах бумажки с номерами палат.
      Кое-где стояли отцы и переговаривались с жёнами через окна. Он постоял пару минут напротив окна 318 палаты и уехал на работу. Его все поздравляли, и он уже машинально благодарил.
      После обеда позвонил полковник Живаго и вызвал к себе. Михаил поехал в областное управление, зашёл в кабинет начальника ОБХСС.
      Живаго поднялся со стула, поздоровался с Михаилом:
      – Ещё раз поздравляю с дочкой и сразу к делу.
      – Спасибо, а что за дело?
      – У меня есть осведомитель в Ильичёвском порту. Уже несколько месяцев он мне сообщает, что за границу идёт контрабанда такого количества товаров, что мы себе не можем и представить. Я уже посылал двоих человек туда, но никакого результата. Мне трудно бездоказательно подозревать их, но человек оттуда криком кричит, что ему это может стоить жизни, а мы бездействуем. На местных надежды нет, и поручить такое дело я могу только тебе. Уверен, что не подведёшь. И учти, будь осторожен, одно неаккуратное движение и можешь поплатиться жизнью: очень большие там деньги крутятся. В первую очередь проверь нефтепродукты. И ещё. Никто у нас в управлении, кроме меня, естественно, не знает, что ты туда едешь.
      Возьми приказ, командировку, а фамилию и дату впишешь на месте. Я не могу это доверить даже машинистке. Чувствую, что кто-то предупреждает. Вот тебе папка, просмотри материалы. О них, кроме меня, никто не знает. Записывать ничего не нужно – запоминай.
      Михаил просмотрел материалы и не поверил своим глазам. Здесь, в
      Одессе, они ловят воров, укравших пять бутылок водки и десять килограмм мяса, а там уходит тысячи тонн бензина, и это при том, что на своих заправках его не хватает. Он понимал, что ему одному с таким объёмом работы не справиться и задал вопрос Живаго:
      – Виктор, здесь одному на год работы, за это время уйдут ещё тысячи тонн. Ты мне помощь дашь?
      – Михаил, ты мне нужен, чтобы потянуть за ниточку. Потом я тебя освобожу от этого дела, если меня самого не освободят, – и он хихикнул.
      – Что, даже так?
      – Да, Гапон, наверняка. Машину я за тобой пришлю. Она тебя там оставит и вернётся. Когда подослать? Будь!
      – В семь. Пока!
      Михаил вспомнил свою кличку, которой его всегда называли. Больше того, он знал, что за глаза его и сейчас так все зовут. В школе он сначала обижался, потому что поп Гапон был личностью, сравнимой с
      Деникиным, Петлюрой, которые тогда считались врагами простого народа и советской власти, но потом привык: невозможно по пустяку долго и на всех обижаться.
      Гапонов поехал на работу, подготовил записку Марине, затем поехал в роддом, передал записку, в которой предупредил, что, возможно, не сможет завтра к ней придти, и пошёл к окну палаты 318. Ждал минут десять, а потом увидел в окне Марину. Она держала в руках дочку и показывала её Михаилу. У него радостно забилось сердце, а Марина жестами показала, что всё поняла и идёт кормить ребёнка. Михаил поехал домой, Анна его покормила ужином и спрашивала как выглядит внучка.
      – На меня похожа, а может и на Марину. Я её видел секунд десять через стекло.
      – Миша, если сможешь следующий раз, возьми меня с собой.
      – Я завтра буду занят и вряд ли могу вообще быть у неё. Но если буду ехать, то возьму обязательно.
      Ильичёвск – большой грузовой порт, имеющий и нефтеналивной терминал. Нефтепродукты поступают по трубе и железнодорожными цистернами. Танкеры со всего мира прибывают в Ильичёвск и бывает, что ждут своей очереди по несколько суток.
      Михаил приехал и сразу направился в отдел отгрузки. В книгах, распечатанных на ЭВМ, были сотни поставщиков и сотни получателей.
      Михаил понимал, что одному человеку весь объём работ не осилить, тем более, что нужно оперативно проверять и поставщиков и отгрузку. Он ещё не представлял, как запутана вся бухгалтерия, потому что расчёты велись и в рублях, и американских долларах и проходили через десятки иностранных банков и несколько отечественных.
      Просмотрев отгрузку за последний месяц, Гапонов решил остановиться на одном поставщике, в частности на Кременчугском нефтеперерабатывающем заводе. Он выписывал все данные в специально заведенную тетрадь. К нему подошёл начальник отдела отгрузки и сказал, что пусть товарищ майор скажет, что его интересует, и ему быстро всё подготовят.
      – Спасибо, я сам всё выберу. Мне это нужно для проформы, чтобы отчитаться. Я сегодня и закончу. Мне ещё нужно будет посмотреть кое-что в бухгалтерии.
      Выбирая поставку бензина из Кременчуга, Михаил обратил внимание, что в данных по поставкам из Баку внесены исправления. Он на всякий случай переписал и эти данные.
      Обедал он в столовой самообслуживания. Когда он принёс еду на свой стол, к нему подсел высокий и худой пожилой человек:
      – Извините, я бы хотел иметь собеседника за обедом. Ви не возражаете? – он говорил с "одесским" акцентом
      – Нет, пожалуйста.
      – Ви, молодой человек, проверяющий из внутренних органов?
      – Откуда вы взяли, я ведь не в форме.
      – Э, дорогой, это ви сейчас не в форме. То что на вас сейчас одето, явно по вам. Да и с левой стороны под мышкой бугорок, тоже не опухоль.
      – Вы имели с нами дело?
      – Не только с вами. Я отсидел 18 лет за краснуху. И всё, потому, что был дурак. Ми взяли товар из китайского корабля, и я шёлковый платок подарил красивой девушке. Ви слыхали песню про Мурку? Так эта девушка и была Мурка. Когда меня брали, я пристрелил двоих из вашего брата. Следователь у меня был – писатель Шейнин. Вы слышали о таком?
      Он, правда, здорово привирал, но после войны книги его расходились.
      Он потом скурвился и перешёл на политических. Суд был скорый и справедливый. А в 53 третьем освободился. Дорабатываю до пенсии.
      – И чем Вы сейчас занимаетесь?
      – Ви ешьте, ешьте. Разве я похож на человека, который может сменить профессию по своей воле?
      – Вы не боитесь это говорить первому встречному?
      – У вас хорошее лицо, располагающее к беседе. Я бы Вам дал хороший совет, но бесплатно я советы не даю.
      – Но за хорошее лицо можно?
      Мужчина перегнулся через стол и почти шёпотом проговорил.
      – Можно. Сматывайтесь отсюда, Вам здесь не светит.
      – Вас кто-то послал ко мне с советом?
      – Ну что Ви! Кто меня может послать? Если Ви хотите, пошлите меня. За добрый совет и послать можно. Извините за компанию. Я пошёл, куда Ви меня сейчас послали.
      Михаил кивнул случайному знакомому, но подумал о том, что таких случайностей не бывает. Задержать его и допросить? А что это даст?
      После восемнадцатилетней отсидки он научился молчать. Но нужно быть повнимательней.
      Проверяя Кременчугский НПЗ по бухгалтерским книгам, Михаил опять увидел исправления в поставках с азербайджанского НПЗ. Вообще,
      Михаил знал, что бензин имеет разные марки и применяется в зависимости от октанового числа на разных видах автомобилей. Но зачем из Баку везут в железнодорожных составах бензин, причём с более низким октаном, а стоимостью дороже, он не понимал. Спрашивать у портовиков он не хотел, чтобы не навести подозрение на его догадку. Он сделал соответствующие выписки и сказал, что проверку закончил. По лицу бухгалтера, обслуживающего проверяющего, он увидел, что тот облегчённо вздохнул. Это мало о чём говорило, потому что никому неприятны проверки, да ещё милиции, но всё же наводило на размышления. Дома он был поздно вечером. В роддом он не смог попасть, но тёща сказала, чтобы он не волновался. Она попросила соседа – владельца "Москвича", и он её за трёшник свозил туда и назад. У Марины и девочки всё нормально и ему не надо волноваться.
      Завтра сходит. Утром он пошёл в областное УВД доложить о проделанной работе и возникших подозрениях.
      Живаго выслушал его внимательно и спросил:
      – Что ты предлагаешь делать дальше?
      – Думаю, что нужно кому-то ехать в Баку, а я буду параллельно проверять Кременчуг.
      – Я пока не могу никому доверить проверку по этому делу. В Баку без разрешения Москвы тебя никто слушать не станет, а в Москву через голову Киева я обращаться не могу. Больше того, я должен придумать причину, из-за которой назначена проверка, потому что, думаю там завязаны, – Живаго показал пальцем в потолок, – ты понял?
      – Ага.
      – Значит, поезжай на недельку в Кременчуг, а потом поедешь в Баку.
      – Виктор, мне нужно забрать Марину из роддома.
      – Я скажу, чтобы отдел всё организовал.
      – Мне надо ещё подкупить для ребёнка всё необходимое.
      – Не волнуйся, хлопцы уже тебе организовали подарок из "набора для новорождённых", а я тебе сейчас организую подарок.
      Гапонов вопросительно посмотрел на Живаго.
      – Хочешь увидеть дочку вблизи?
      – Да, конечно, – обрадовался Михаил.
      Живаго стал набирать номер телефона.
      – Это родом? Соедините меня с Верой Николаевной. Полковник
      Живаго. Вера Николаевна, здравствуйте. Живаго. Помните, в горкоме я обещал Вам помочь с постельным бельём. Четыреста простыней хватит?
      Не надо меня благодарить, я делаю это недаром. Вы можете организовать показ ребёнка нашему сотруднику, у него жена у Вас лежит. Гапонова Марина. Нет, ну что Вы, сюда везти не надо. Он к вам подъедет, а вы всё организуйте. Спасибо. Ты всё понял? – обратился он к Михаилу?
      – Спасибо, Виктор, сиял Михаил.
      – Это судом конфисковали вагон ворованного постельного белья. А мне она жаловалась, что у неё в роддоме уже драное, а денег на новое нет. Вот я и договорился. Сегодня ты свободен. Завтра с утра готовься, вечером на Кременчуг. Будь здоров, Гапон.
      – Будь, – и друзья размашисто ударили по ладоням.
      Гапонов поехал в роддом. Сейчас он увидит своего ребёнка, свою девочку, какая она?
      В роддоме его уже ждали, и дежурная его провела в кабинет главврача.
      – Садитесь, пожалуйста, – пригласила она Михаила, я сейчас распоряжусь и сюда принесут ребёнка. Но прежде всего вам оденут марлевую маску.
      Вера Николаевна, большая, длиннолицая, смуглая, с большой чёрной родинкой на крупном носу, позвонила по внутренней связи, пришла сестричка, одела Михаилу маску на рот и нос, и на затылке завязала шнурочки.
      Михаил поймал себя на том, что очень волнуется. Открылась дверь, и молодая женщина занесла завёрнутого ребёнка. Михаил весь сжался и стал рассматривать спящую девочку. Он и не заметил, как расслабился и чувство умиления разлилось по всему телу. Крошечное, смуглое личико с закрытыми глазками было спокойно и только иногда пошевеливало губками. Михаил хотел сравнить её с собой или Мариной, но общих черт не находил. Вдруг девочка открыла глазки и заморгала, на удивление, большими ресницами. Михаил даже засмеялся.
      Вера Николаевна смотрела на молодого отца и думала о том, что он тоже похож на большого ребёнка, которому принесли необыкновенную игрушку, о которой он и мечтать не мог.
      Он очнулся от слов, сказанных главврачом:
      – Уноси ребёнка. Ну как Вам дочка?
      Михаил на лице изобразил глупую улыбку и не знал что ответить.
      Подумав несколько секунд, выдавил.
      – Маленькая такая.
      – Нет, она не маленькая. Нормальный хороший ребёнок.
      – Спасибо Вам, – сказал Михаил и вышел.
      Он написал записку Марине, передал и пошёл к её окну. Когда она выглянула, он жестами показывал ей какая у них маленькая и красивая дочка. Марина смеялась и показала, что сейчас будет кормить ребёнка, он помахал ей рукой и поехал домой.
      В Кременчуге Гапонов засел за бухгалтерские и отгрузочные документы. В первый же день он увидел, что учёт запутан, и наверное, специально. Он попросил одного из бухгалтеров разъяснить ему несколько цифр, но тот что-то бормотал невнятное, и было видно, что он сам удивлён несовпадением. Начались консультации с главным бухгалтером, но тот явно занервничал и понёс околесицу, или как говорил Райкин, запустил Дурочку. Гапонов, пометил книги и продолжал работать. До пятницы он "накопал" более десяти эпизодов, составил акт об изъятии некоторых бухгалтерских книг и документов, поставил об этом в известность дирекцию завода и собрался уезжать. Поезд только недавно ушёл на Одессу и ему любезно предложили попутную машину, объяснив, сто один из работников отдела снабжения недавно купил "Жигули", и едет в Одессу к родственникам на выходные.
      Михаил подумал о том, что им не рекомендуют пользоваться услугами проверяемой организации, но желание скорее у видеть жену и дочь, которые были уже дома, взяло верх и он согласился, тем более что и груз у него был немалый.
      Выехали под вечер. Молодой попутчик, вернее хозяин машины, назвался Юрием. Вёл он машину лихо, иногда создавая аварийные ситуации. Михаил его попросил ехать потише, но тот сбросив скорость через несколько минут опять её увеличивал После Кировограда, выехали на бетонную дорогу Полтава – Кишинёв, которая только так и называлась, а фактически начиналась в Кировограде и заканчивалась у границы с Румынией. Строилась она в военных целях и нигде не пересекала населённые пункты. Машин на дороге было мало и Юрий иногда разгонял машину до 130-и километров. Колёса стучали на стыках, и Михаил под их стук иногда засыпал. Впереди, на просёлочной дороге стоял грузовик, и Михаил увидел, что перед самым их подъездом к перекрёстку он выехал на дорогу. Последнее, что видел Михаил, это складывающийся и медленно поднимающийся вверх капот их машины. Успел подумать, что уже не увидит дочь… Ни удара, ни треска металла он уже не слышал.
      Приехавшая через три часа милиция и скора помощь собрала на дороге и кювете то, что осталось от пассажиров легковушки. На заклинившем спидометре стрелка стояла на цифре 120, а часы остановились в 10:27. Водителя грузовика не нашли, хотя Зил-150, получивший удар в заднее колесо, был отброшен в сторону и перевёрнут. Позже оказалось, что грузовик был без номеров, а табличка с номером шасси и номер на двигателе оказались уничтоженными.
      Хоронила Гапонова почти вся одесская милиция. Марина собрала себя в кулак, не плакала и не кричала, и приехавшие из села родственники
      Михаила удивлялись этому и осуждали Марину. "Наверное, не любила она его" – перешёптывались они. Как всегда, произнесли положенные в таких случаях речи официальные лица, и звучали заверения, что будут заботиться о семье погибшего. Протрещал троекратный салют из десяти автоматов, забросали могилу землёй и возложили цветы. Поминки, или как их назвали -гражданскую панихиду, устроили в столовой, недалеко от областного УВД. Марина всё делала и двигалась автоматически и задавала себе вопрос:
      "За что? За что Бог, если он есть, лишил маму ноги, оставил меня без отца, за что меня выгнали из университета, за что оставил меня без мужа, а ребёнка без отца?"
      Она вся сжалась в кулак и решила держаться, держаться ради дочери и стареющей матери-инвалида.
      Во время похорон самые высокие милицейские чины выражали Марине соболезнования и обещали найти убийц Гапонова. Именно убийц, говорили они, а не виновников аварии. Но получив документы на оформление пенсии на ребёнка, Марина прочитала, что майор Гапонов погиб в результате несчастного случая. Марина с недоумением позвонила другу и начальнику Михаила, полковнику Живаго, и спросила, почему такая формулировка, ведь всем было понятно, что убийство умышленное.
      – Мариночка, я как-то зайду к тебе и расскажу подробнее. Сейчас я могу сказать, что официальное расследование показало, что это несчастный случай.
      Марина швырнула трубку и обхватила голову руками. Хотелось выть собакой, но она не хотела тревожить больную мать у которой был очередной сердечный приступ.
      Полковник Живаго тяжело переживал смерть друга, и считал себя виновным в том, что случилось. Но говорил себе, что такая у них работа – рисковать своей жизнью и жизнью своих подчинённых и даже близких людей. Он следил за расследованием гибели друга. Его вела прокуратура Николаевской области, на территории которой случилось преступление, но когда узнал о заключении следствия, пошёл к начальнику Областного УВД.
      – Товарищ генерал, Николай Трофимович!
      – В чём дело, Виктор?
      – Почему прикрывают дело с убийством Гапонова. Ведь абсолютно ясно, что это убийство. Если бы ещё не пропали документы, которые он изъял в Кременчуге, то ещё можно было бы сомневаться.
      Генерал помолчал, поднял голову, и сказал, глядя Живаго в глаза:
      – Это тот случай, Виктор, когда я ничего не могу сказать. Я могу только догадываться. Советую тебе, нет приказываю, не лезть больше в это дело. Так будет лучше.
      – Кому?
      – И тебе и его семье.
      – Куда мы идём, Николай Трофимович?
      – А мы уже почти пришли, – генерал встал, – а если хочешь узнать подробней, спроси у начальника политотдела, – сказал он с сарказмом.
      – Я всё понял.
      – Тогда иди работай.
      Для Марины опять наступили тяжёлые времена. Во первых, сразу же пропало молоко, а детское питание, приготавливаемое на детских фабриках-кухнях, было некачественным и у ребёнка начал болеть живот, а импортного невозможно было достать. Всё дорожало, пенсии матери и дочери не хватало, и Марина опять села за швейную машину.
      Большинство клиентов она растеряла, а те, кто остались или появились вновь тоже становились жертвами инфляции. Марина просила всех, по возможности, доставать детское питание и ей иногда приносили. Но одна женщина стала приносить молоко остающееся у её дочери после кормления своего ребёнка. Марина сказала, что будет ей шить бесплатно, но та даже обиделась:
      – Моя Лиличка не коза и не корова, чтобы я торговала её молоком.
      Так, и больше об этом мне не говори.
      – Извините, Жанна Самойловна.
      Прошёл год, Света, так звали девочку, уже ходила, говорила несколько слов, но была болезненна. Марина носила её в детскую поликлинику, но там говорили, что ребёнок нормально развивается, и что так бывает, нужно больше бывать с ребёнком на воздухе, правильно питаться и т.д. Но Марина видела, что у девочки состояние ухудшалось, и она стала искать концы у знакомых, чтобы ребёнка осмотрел врач-педиатр высокой квалификации. Она вспомнила о своей бывшей клиентке, которая была женой медицинского светила и позвонила ей. Та её выслушала и начала Марине выговаривать, что вот, дескать, она, Марина не захотела ей шить даже за двойную цену, а теперь обращается с просьбой.
      – Как тревога, так до бога, – заключила она.
      Марина хотела бросить трубку, но понимала, что ей больше не к кому обратиться и спросила срывающимся на хрипоту голосом:
      – Так Вы мне не поможете?
      – Нет, почему же? Я сейчас поговорю с мужем и перезвоню тебе, если он чем-то сумеет тебе помочь.
      Часа через полтора раздался звонок.
      – Марина, тебе послезавтра в десять часов необходимо придти с ребёнком к профессору Габинскому в поликлинику мединститута, и он посмотрит ребёнка.
      – Спасибо Вам большое, – сказала Марина и тихонько заплакала.
      Она понимала, что должна заплатить профессору, но деньги так обесценивались, что она не знала сколько его устроит и решила сделать подарок, который чем больше проходит времени, тем он ценнее.
      У них в доме хранилась книга Н.В. Гоголя "Вечера на хуторе близ
      Диканьки", изданная при жизни автора, но самое главное – с его автографом для некоего Федорченко, и Марина решила, что подарит её, если доктор окажет помощь её ребёнку.
      Профессор оказался высоким пожилым человеком с добрыми глазами.
      Он походил на Корнея Чуковского и вызывал доверие у детей. Света, обычно побаивающаяся мужчин, охотно пошла к нему и даже улыбалась во время осмотра.
      – Марина, так, кажется, Вас зовут, не могу Вас обрадовать, но и не могу сделать вывод, пока не соберём все необходимые анализы.
      Сейчас я Вам выпишу направления и за результатом придёте через неделю, в это же время. Пока возьмите эти лекарства и давайте ей три раза в день после еды. Желаю удачи.
      – Доктор, я прошу принять от меня вот это.
      Габинский взял в руки книгу, посмотрел внимательно и мягким голосом, но твёрдым тоном произнёс:
      – Девочка, такой дорогой подарок я не могу от тебя принять. Этой книге нет цены, а тебе, по всей видимости, скоро понадобятся деньги для покупки заграничных лекарств. Я не говорю импортных, потому что государство их не закупает. Привозят, ну сама знаешь кто. Если тебе нужно будет найти честного покупателя, у меня есть товарищ, любитель книг, я его и порекомендую. Пока забирай, сдавайте анализы и встретимся через неделю.
      Марине казалось, что лекарства, данные доктором, помогают дочке, она повеселела, улучшился аппетит и посветлели глазки, раньше казавшиеся с жёлтыми белками. Марина пришла к Габинскому и он, увидев ребёнка, сказал Марине:
      – Вот видите, таблетки помогли. Но радоваться пока нечему. Я не ошибся в своих предположениях, всё показывает на то, что у Светочки редкое и тяжёлое заболевание. У нас оно, к сожалению, не лечится.
      Придержать болезнь можно лекарствами, которых у нас также не производят и не закупают, а полностью излечится можно только благодаря операции пересадки печени от матери ребёнку. Такие операции успешно уже несколько лет делают в Бельгии, но они стоят больших денег, если я не ошибаюсь, несколько десятков тысяч американских долларов. Понимаю, что у Вас таких денег нет. Значит, пока только один выход – доставать лекарственный препарат, -
      Габинский взял бумагу и написал название препарата, – возьмите и постарайтесь скорее его приобрести.
      – *С*пасибо большое, не знаю, как Вас отблагодарить Дмитрий
      Вениаминович.
      – Мне ничего не нужно, кроме сознания, что я сумел помочь ребёнку. Но в данном случае я не могу быть удовлетворённым. В этих условиях я бессилен, простите меня.
      – Что Вы, что Вы! Я очень Вам благодарна. Извините меня, не могли бы Вы дать мне координаты того человека, который заинтересовался бы той книгой.
      – У Вас есть телефон? Вот и ладненько, он Вам позвонит. Его зовут
      Аркадий Семёнович.
      На следующий день тот позвонил и попросил разрешения придти и назначить ему время.
      – А когда Вы можете?
      – Я горю от нетерпенья встретиться с Николаем Васильевичем.
      Марина даже сразу не поняла, с кем хочет встретиться Аркадий
      Семёнович, но, сообразив, сказала, что можно и через час. Она навела в комнате порядок, завела Свету к матери комнату, и точно в назначенное время явился Аркадий Семёнович.
      Небольшого роста, пухленький, с лоснящимися губами и улыбчивыми глазами, он напоминал Марине одного из Бальзаковских персонажей.
      – Можно вас называть Мариной, или Вы скажете мне своё отчество?
      – Можно Мариной.
      – Я смотрю, у вас в книжном шкафу стоят книги на французском и английском языках. Кто-то их читает?
      – Сейчас нет. Я их уже прочитала.
      Марина пригласила гостя сесть и дала ему томик Гоголя. Он принял его как драгоценную хрустальную чашу и так осторожно перелистывал, что казалось, что он и не дотрагивается до станиц книги. В одном месте страницы почему-то не разнимались, так он, как ювелир разнял их пинцетом, который вынул из своего портфеля. Он так увлёкся, что ничего вокруг себя не видел, и только закрыв книгу, поднял на Марину восторженные глаза.