Добро Наказуемо

      В клинике, куда приехала Марина, её с дочерью разместили в двухкомнатный номер с двумя кроватями в одной комнате, где на стенах висели разные приборы и всевозможные датчики, а в другой комнате стоял диван, два кресла, стол, несколько стульев, телевизор с полусотней программ. На журнальном столике лежали детские книжки, несколько из них были на русском языке. Четверть комнаты занимали детские игрушки. Казалось, что они попали в детский санаторий, и
      Света остаток дня провела в этом детском царстве.
      С утра началось обследование Светланы и Марины. Её заранее предупредили, что если не будет донорской печени, то возьмут у
      Марины, это тоже тяжёлая операция и нужно её перетерпеть. Марина отвечала, что ни секунды не сомневается и пусть хоть сейчас её кладут на операционный стол. Но профессор, который должен был делать операцию, сказал:
      – Мы уважаем Вашу материнскую преданность, но наша задача провести операцию при минимальном риске для ребёнка и матери.
      После трёхдневного тщательного обследования решили, что печень возьмут у погибшего в автокатастрофе молодого мужчины, потому что его группа крови и другие параметры подходят для пересадки печени
      Светлане. Марину спросили не желает ли она присутствовать при операции, предупредив, что это будет долго и довольно страшно для человека никогда не присутствовавшем на операциях.
      Марина даже испугалась такого предложения. Она понимала, что ожидать окончания операции не присутствуя на ней, будет очень тяжело, но смотреть, как режут по живому тело твоего ребёнка ещё ужасней, и она сказала, что будет находиться рядом, и если возникнут проблемы с донорской печенью, она готова в любую минуту стать донором.
      Операция началась в восемь утра. Марина сидела в комнате ожидания, уютно обставленной, с различной литературой, телевизором, но ни читать, ни, тем более, смотреть телевизор она не могла, а беспрерывно смотрела на часы и подносила их к уху. Ей казалось, что часы останавливались, потому что она думала, что прошло полчаса, а часы показывали что прошло только пять минут. Неверующая, как и большинство людей воспитанных советской властью, она просила Бога о благополучном исходе операции.
      Она уже начала впадать в прострацию, когда к ней зашёл один из оперирующих врачей и сказал, что всё сложилось удачно и девочку отвезли в реанимационное отделение, где она пробудет два-три дня, а увидеть её Марина сможет завтра утром.
      Как она дождалась этого "завтра утром", вспоминалось с трудом.
      Когда она зашла в реанимационную палату, Света лежала с открытыми лазами, в нос ей была вставлена прозрачная трубка_ и в вену из капельницы поступала лекарственная смесь. Губы у ребёнка были сухими, и сестричка смачивала их влажной салфеткой. Света увидела мать и попыталась сказать "мама", но сестричка сказала, что ей нельзя сейчас разговаривать. Марина готова была расплакаться, но взяла себя в руки и стала уговаривать дочку, что всё будет хорошо и нужно немножко потерпеть
      Это "немножко" растянулось на много дней и через месяц Марину выписали из больницы дали направление в немецкий реабилитационный санаторий на целых два месяца. Санаторий**находился в небольшом городе с прекрасным парком и небольшой речушкой, протекающей через него. В санатории находились детишки из разных стран, в том числе из
      Украины и России.**
      Руководство санатория, узнав, что Марина владеет несколькими языками, предложили ей поработать переводчицей и даже предоставили ей жильё на территории санатория. Марина согласилась ещё и потому, что Светочке требовалась минеральная вода, источников которой здесь находилось в избытке, да и дополнительный заработок был нелишним, потому что деньги, которые ей были положены от незаконного бизнеса, заметно поубавились на оплату за операцию и послеоперационную реабилитацию.
 
      **Семён получил двухкомнатную квартиру в шестнадцатиэтажном доме, построенном для еврейской общины в конце шестидесятых годов, а точнее в 1968 году (эта дата стояла на табличке в лифте). Он по совету знакомых поступил в Еврейскую общину или как её называли русскоязычные евреи – Гемайда (Gemeinde). Несмотря на то, что он был полукровок, его в общину приняли, видимо потому, что его принимал директор Общины в отсутствие раввина, которого, правда, вскорости освободили от должности, не то за то, что он имел какую-то незаконную корысть, не то за нарушение иерархической дисциплины, а может и за то и другое, а может и третье, или ещё что-то. Говорили, что когда принимал в общину раввин, то он смотрел внимательно документы (а вдруг в Гемайду проникнет нееврей или "гой" по-еврейски) и задавал вопросы на знание еврейских праздников, обрядов и традиций. Директор являлся официальным должностным хозяйственным руководителем, так как у общины на балансе находились три больших жилых дома и один строился, а также здание школы, детского сада, общественного культурного центра с рестораном и других объектов, находящихся за пределами Франкфурта. Он, по всей вероятности, торопился и принял Котика и ещё две семьи в Общину за две минуты.*(см. примечание).
      По количеству членов семьи Котикам полагалась трёхкомнатная квартира, но так как социальных (дешёвых) трёхкомнатных квартир на тот момент ни в Гемайде ни у города не было, им предложили некоторое время пожить в двухкомнатной. Свободными стояли две квартиры – на пятом и пятнадцатом этажах. Вера к тому времени устроилась работать продавщицей в большой магазин, а Маргарита посещала детский сад, находящийся в этом же доме на нижнем этаже – эрдгешоссе
      (Erdgeschoss). Семёну позвонили из Гемайды и сказали, что он может посмотреть обе квартиры, и если даст согласие, то одну из них может получить. Дом находился рядом с зоосадом (ZOO) и через пятнадцать минут Семён был у подъезда. Он начал рассматривать панель с кнопками, ища на ней фамилию хаусмастера** или старшего по дому, назначенного Гемайдой. Панель содержала 60 кнопок, по количеству квартир, и Семён не мог сразу же найти нужную фамилию, и услышал за спиной голос, спрашивающий по-немецки:
      – Кого Вам нужно?
      Семён оглянулся и увидел полицейского, который улыбался. Вид улыбающегося полицейского смутил Семёна, хотя он знал, что полицейский автомобиль постоянно дежурит у дома во время работы детского сада и он, немного растерявшись навал фамилию старшего по дому.
      – Он только что выехал. А зачем он Вам?
      Семён объяснил.
      – Вам может помочь и хаусмастер, вот его кнопка.
      Семён нажал.
      – Что нужно? – ответил из динамика мужской голос.
      – Моя фамилия Котик, я…, ему не дали договорить:
      – Один момент, уже выхожу, – прохрипел динамик.
      Хаусмастер, мужчина лет сорока пяти, вышел, протянул для рукопожатия ладонь и назвался:
      – Бехле.
      Они поднялись по одному из двух лифтов на пятый этаж. Лифтовая шахта вместе с лестничной клеткой стояли отдельно от дома и соединялись с ним трёхметровыми переходами с бетонным ограждением с одной стороны и застеклённой блоками стенкой с другой. На этаже находились четыре квартиры и в одну из них они зашли. Длинный коридор, из которого двери вели в большую спальню, туалет с ванной и кухню, заканчивался застеклённой дверью, ведущей в большую комнату.
      Стеклянная панель во всю стену с дверью на балкон делала комнату больше, чем она была на самом деле – 5,5Х4,5 метра. В Союзе о такой квартире семья из трёх человек могла только мечтать. С балкона дальний вид не открывался, а видны были дома стоявшие на расстоянии
      100-150 метров. Квартиру накануне отремонтировали, и она выглядела совершенно новой. Семён обратил внимание на то, что ремонтники не оставили за собой ни потёков краски на окнах, ни мусора на полу, всё сияло чистотой и свежестью.
      – Gut? – спросил хаусмастер.
      – Ja, ja, sehr gut! – ответил Семён, – что значило: да, да, очень хорошо!
      – Kommen Sie mir! – сказал хаусмастер, и они поднялись на пятнадцатый этаж.
      Квартира представляла собой копию той, которую они только что осмотрели, но когда Семён вышел на балкон, он поразился открывшейся красоте. Перед ним, как на ладони Гулливера в цветном широкоформатном фильме, лежал город Франкфурт на Майне. Впереди в полутора километрах стояли небоскрёбы. Семён уже знал, что это банки. Самым высоким был "Карандаш" двухсотметровое здание-башня с заостренной вершиной – офис Франкфуртской Мессы – громадного комплекса, где проходят международные выставки, самыми известными из которых являлись автомобильная и книжная. Выделялся своими двумя чёрными стеклянными зданиями-близнецами Дойче-банк, рядом стояли ещё десяток небоскрёбов и ещё столько же строились. Левее стоял Дом
      (собор), и просматривался зелёный купол Паульскирхе, помещение которой использовалось для городских собраний. На ней висело много мемориальных досок, рассказывающих, что здесь выступали знаменитые люди, в том числе и президент Соединённых штатов Джон Кеннеди. Слева местами поблескивала река Майн с мостами и бегущими по них цветными трамваями и автомобилями. Справа, почти под балконом, через дорогу, в зоопарке гуляли две большие и одна маленькая жирафы, а ещё правее краснела группа фламинго и в бассейне кувыркались морские львы.
      Вдалеке Семён заметил, как один за другим шли на посадку громадные самолёты и догадался, что там находится аэропорт – главные воздушные ворота Европы. И завершали картину невысокие горы Таунус, кольцом опоясывающие долину, приютившую у себя тысячу двести лет тому назад город, ставший финансовой столицей Старого Света.
      Семён видел фотографии, сделанные с воздуха в 1945 году, и, показывающие примерно ту же территорию, которую он видит сейчас.
      Тогда город лежал в сплошных руинах с фермами мостов, лежащих в
      Майне. Он сравнивал в уме и понимал, что многое удалось восстановить и реставрировать, а многое построить на месте разрушенного города.
      Дом, который станет домом его семье, тоже построен на месте, где до войны находилось четырёхэтажное здание, еврейской религиозной гимназии.
      Семён стоял зачарованный и поэтому не слышал вопроса, заданного ему?
      – SchЖnes? (Красиво?)
      – SchЖnes? – повторил хаусмастер, и Семён как будто проснувшись, спросил по-русски:
      – Что? – и спохватившись, задумчиво продолжил, – schЖnes, sehr schЖnes.
      Семён забрал Маргариту из садика и до вечера находился под впечатлением увиденного. Он с нетерпением ждал прихода с работы
      Веры, работающей сегодня до вечера. Он рассказал ей о предложении
      Гемайды и когда сказал, что предложили пятый и пятнадцатый этаж Вера категорическим тоном заявила:
      – Конечно, только пятый, о пятнадцатом и речи не может быть.
      – Почему? – удивился Семён, – на пятнадцатом так красиво.
      – Во-первых, я боюсь высоты, во-вторых, что я буду делать, когда приду с сумками из магазина, а лифт не работает?
      – Там два лифта, – вставил Семён.
      – Всё равно, и два могут сломаться. И в-третьих, ты ведь знаешь, что на верхних этажах всегда проблема с водой.
      – Вера, так то ж в Одессе! У немцев редко что ломается. Ты же видишь, что у них всё работает по расписанию, магазины открываются вовремя, За то время, что мы здесь живём, никогда не отключался свет и вода. Поехали посмотрим, пока не стемнело.
      Когда они подошли к дому, уже наступили глубокие сумерки, и полиция от дома уехала. Как и днём, к ним вышел хаусмастер и повёл на пятый этаж. Вере квартира понравилась, и она сказала хаусмастеру:
      – Нам подходит, мы её будем занимать.
      Семён вспылил:
      – Почему нам? Пошли посмотрим на пятнадцатом этаже.
      – Ладно, – неохотно согласилась Вера, – пошли.
      Они поднялись на пятнадцатый этаж и зашли в квартиру.
      – Такая же самая, – констатировала Вера.
      – Такая, да не такая, – сказал Семён и направился в большую комнату.
      Вера пошла за ним, подошла к окну и ахнула. Окна всех небоскрёбов освещались, и вся их панорама походила на светящуюся сказочную гору в долине мерцающей разноцветными огнями. Справа моргала красными огнями телевизионная вышка, а ещё правее стоял небоскрёб, светящийся зелёным светом, а внутри его двигались снизу вверх красные огоньки, наверное, лифты. Вера почувствовала себя Белоснежкой, попавшей к гномам, или Медной горы Хозяйкой, и постоявши минуту, смогла выдохнуть:
      – Боже, как красиво.
      – Ну и что? – обиженно произнёс Семён.
      – А то, что мы выбираем эту квартиру.
      – А вода? – спросил её муж.
      – В ванну будем набирать, как в Одессе.
      – А лифт?
      – Иногда и пешком можно пройтись, полезно. Да, Рита?
      – Да, мама!
      Семён повернулся к хаусмастеру и спроси:
      – Скажите, пожалуйста, а с водой у вас бывают перерывы?
      – Не понял.
      – Здесь высоко и может не хватать давления.
      Бехле зашёл на кухню, открыл кран и вода с силой ударила в раковину. Он объяснил:
      – Если большой водоразбор, то автоматически включается насос, усиливающий давление.
      Семён вспомнил, что нечто подобное он учил в институте, но так как ни разу не видел на практике, то позабыл. Ему стало немного стыдно своей неграмотности, и о лифте он вопросов больше не задавал.
      И, действительно, за то время, что они здесь жили, ни одного раза им не пришлось подниматься пешком или оставаться без воды. Кроме той красоты, что они наблюдали в первый раз им довелось любоваться чарующе неповторимыми закатами, и фейерверками, устраиваемыми несколько раз в году по всякому поводу. Кто-то из знакомых придя к ним сказал, что Котики могут продавать билеты на посещение их квартиры, как на смотровую площадку на Эйфелевой башне.
      На следующий день они получили ключи от квартиры, входной двери в дом и почтового ящика и началась суета с заселением, какая всегда бывает в подобных случаях.
      Ключи ему выдал и снова показал квартиру мужчина лет за 70 по фамилии Эфрони. Небольшого роста, толстенький, он вёл себя несколько высокомерно, явно преувеличивая свою роль завдома, хотя такой официальной должности в Гемайде не существовало. Ему, наверное, нравилось быть старшим, что он и делал. Хаусмастер Бехле, трудолюбивый человек с золотыми руками любил заложить за воротник, это все знали и шутники говорили, что Эфрони в мирном бою взял командование на себя. Он родился в Польше, войну пережил в СССР, затем эмигрировал в Израиль, воевал там и позже осел в Германии, до выхода на пенсию имел свой магазин и неплохо говорил по-русски, но с сильным польско-еврейским акцентом. В первый же день Эфрони спросил
      Семёна:
      – Ты еврей?
      – Да еврей.
      – Почему ты не поехал в Израиль?
      – По многим причинам, одна из которых – очень тяжёлый климат и вторая – там идёт война.
      – Евреям всем надо бы жить в Израиле, – назидательно втолковывал
      Семёну Эфрони.
      Семёна начала раздражать беспардонность собеседника, хотелось ответить резко, и он сдержался и спросил:
      – А чего Вы здесь живёте?
      На что Эфрони с гордостью ответил:
      – У меня здесь дело.
      Семён не понял, что имеет ввиду Эфрони, но на этом их беседа закончилась, но дальнейшее общение с "запасным" хаусмастером, как назвал его про себя Семён, имело неприятные последствия для них обоих.
 
      Соколов после развода с Мариной некоторое время ещё вёл прежний образ жизни, но когда закончились деньги, загрустил. Варить себе еду он не хотел, а в кафе всё было дорого, не говоря уже о ресторане. Он знал, что многие его коллеги по иммиграции подрабатывали по чёрному, т.е. не заявляли властям о своей работе, потому что им разрешалось зарабатывать дополнительно к социальному пособию мизерную сумму, а если заработаешь больше, то социаламт или попросту "социал", эти деньги забирал. Иногда по доносу "друзей" государство узнавало о дополнительном заработке, и тогда он полностью перекочёвывал в карман государства. Вообще, получатели социальной помощи облагались массой ограничений. Им нельзя было ездить на родину, нельзя ездить в дорогие круизы, нельзя иметь автомобиль, хотя он мог ничего не стоить и т.д. В Германии большие права даны "беамтеру" – инспектору социала, ведущему твоё дело. Он может казнить, а может миловать Так, одну женщину, поехавшую в Россию к своей больной матери, и которую заложила соседка, лишили месячного социального пособия. В другом случае, парень, купивший машину, был прощён, так как объяснил, что машина нужна ему, чтобы искать работу, хотя он на ней постоянно подрабатывал извозом.
      Лентяй и трус Соколов не хотел ни левой работы, ни ответственности, которую за неё можно иметь. Однажды, имея в кармане пару марок, оставленных себе на хлеб и молоко, он в злачном месте увидел проститутку, такую же толстую, какой была Люська – минетчица в Одессе. Страстное скотское желание возбудил её вид у Ефима, и он решил её снять без денег, а там будь, что будет. Не заявит же она в полицию. Он спросил, как её зовут и она ответила:
      – Люси, – это странное совпадение ещё больше растравило его
      Ефим сказал ей, что у него пустая квартира, и они в ней проведут время. Люси назвала сумму в 50 марок за сеанс, но он начал торговаться и сбил цену до 20. Затем она потребовала, чтобы он её провёз до дому на такси, но он сказал, что это рядом, и она пошла, чертыхаясь, за ним. Её телеса на ходу раскачивались, она сопела и потела переставляя ноги, делая ними радиальные движения. Видимо, трудные времена наступили и у этой женщины, что она по-большевистски преодолевая трудности двигалась за своим небольшим заработком. Чем ближе они подходили к общежитию, тем больше волновался Ефим, чувствуя последствия какие могут быть. Но укротить свою похоть он не мог. Недалеко от общежития Люси сказала, что дальше не пойдёт, но он показал, что они уже совсем рядом и "любовники" вошли в подъезд.
      Поднявшись в лифте на этаж, они зашли в комнату, и Люси, не говоря ни слова, стала стаскивать с себя платье, прилипающее к потному телу. Ефим тоже начал раздеваться, предчувствуя наслаждение, но Люси пошла в душевую кабину и стала сопя и фыркая, плескаться под душем. Ефим сидел в это время на стуле и уже боялся, что у него ничего не получится, так как он перегорал он страстного желания.
      Но Люси вышла из душа, улыбаясь, с другим лицом, со смытым макияжем, и своей фигурой японского борца сумо сводила Ефима с ума.
      Он встал на дрожащих от страсти ногах и хотел обнять её, но Люси строго сказала:
      – Das Geld vorwДrts (Деньги вперёд).
      – SpДter, spДter (Потом, потом), – почти шёпотом говорил ей Ефим.
      – Nein, jetzt. Ohne Geld des Sexes wird nicht (Нет, сейчас. Без денег секса не будет).
      – Verstehst du, ich habe kein Geld jetzt, ich bitte gib mir in die Schuld. (Понимаешь, у меня сейчас нет денег, я прошу дай мне в долг).
      – Auf, bekomm (На, получи), – и Люси сначала плюнула кавалеру в лицо, а затем залепила ему такую оплёуху, что он еле удержался на ногах.
      – Ах ты, сука! – уже по-русски рявкнул Ефим и кинулся на обидчицу, но опять получил кулаком тяжеловески под дых и грохнулся на пол, хватая ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды.
      От обиды и бессилия перед этой бабой, которую он только что страстно желал, Ефим заплакал. Люси оделась, взяла со стола кувшин с водой и вылила на голову незадачливому ухажёру.
      – Werde du wissen, wie die anstДndigen MДdchen zu betrЭgen.
      (Будешь знать, как обманывать порядочных девушек), – сказала Люси, оборвала телефонный шнур, вынула ключ из замка, вышла, заперла снаружи дверь и оставила ключ в замочной скважине.
      Ефим посидел немного на полу, встал, помыл свою оплёванную и побитую морду, сел на стул и сказал сам себе:
      – Вот и пое…ся.
      С того дня он стал подумывать о работе, но кроме вождения автомобиля, он ничего не умел, а автомобиля у него не было, и он стал подумывать, где достать денег, чтобы купить хотя бы дешёвый.
      И как всегда, по теории, что больше всего везёт дуракам и лентяям, деньги вскорости появились и не откуда-нибудь, а из Одессы от, шефа. Ефим уже отчаялся найти деньги, как вечером зазвонил телефон и Ефим поспешно схватил трубку.
      – Я слушаю, алё?
      – Это Соколов Ефим? – спросил незнакомый мужской голос.
      – Да, я Соколов, а кто это? – поспешно с нервозностью переспросил
      Ефим.
      – Завтра узнаете. Вам привет от Вашего шефа.
      – Спасибо, а кто Вы? – уже нервничал Ефим.
      – Слушайте меня внимательно. Завтра в десять сорок пять Вы должны быть в аэропорту и стоять в секторе где встречают рейс из Одессы.
      Держите в руках бумажку, на которой крупно напишите букву "Я". Вы всё поняли?
      – Да! А кто прилетит?
      На том конце повесили трубку, и в телефоне пошли короткие гудки.
      Соколов думал – кто может прилететь? Сам шеф? Маловероятно, хотя и возможно. А может прилетит кто-то с проверкой, почему он не работает, как поручил ему шеф? Тогда его дела плохи. Но где ему было взять денег на машину? А какое шефу дело? Приказал и всё. А ты ломай голову. А может, он присылает Дрына на расправу с ним? Нет, тогда бы не нужна бумажка с буквой "Я". Ладно, завтра увидим, успокоился Ефим и уснул.
      Утром он заранее поехал на метро в аэропорт, походил по его громадным залам, поднялся на балкон и увидел стоящий там реактивный самолёт с одним колесом под фюзеляжем. С трудом прочитал на табличке, что этот самолёт ещё в 1941 году развил скорость более
      1000 километров в час. Ефиму это ни о чём не говорило, и он к назначенному времени пошёл в сектор, откуда должны появляться пассажиры из Одесского рейса.
      Люди выходили из двери, проходили мимо, и Соколов уже стал думать, что что-то случилось, и вдруг ему пришла мысль, что его просто разыграли. Но откуда они могли знать "шефа"? Может просто совпадение. Он решил постоять ещё несколько минут и уходить, но к нему подошёл лётчик в форме и сказал:
      – Вам привет от шефа, отойдёмте в сторонку. Вы Соколов?
      – Да! А в чём дело?
      – Покажите мне какой-нибудь документ с фотографией.
      – А в чём дело? – переспросил Ефим.
      – Простите, мне некогда, надо ещё сделать кое какие дела, а документ я спрашиваю, потому что должен передать Вам деньги и боюсь ошибиться.
      – Вот мои права, полученные уже в Германии.
      Лётчик посмотрел права, вернул их Ефиму, достал из портфеля конверт и протянул Соколову.
      – Там три тысячи марок, можете не пересчитывать. И письмо, для чего они. Кратко я скажу сам. Деньги на покупку машины. Вы должны подыскать в городе гостиницу, где смогут отдыхать наши экипажи. Вы будете встречать их, размещать в гостинице и отвозить в аэропорт.
      – А если я не смогу на эти деньги купить машину?
      – Это вопрос не ко мне.
      – А к кому?
      – К тому, кто передал Вам деньги и письмо. Не советую потратить деньги на что-то другое. До свидания, у меня ещё много дел, сказал пилот, пожал Ефиму руку и растворился в толпе.
      На следующий день Ефим поехал на дикий автомобильный рынок, который находился в конце города. На площадке в полтора гектара стояли сотни легковых автомобилей всех марок и всех цветов. Ефим имел опыт в покупке автомобилей, когда он с Мариной ездил по Украине и "кидали" незадачливых продавцов. Он ходил, осматривал машины, приценялся, но ничего подходящего найти не мог. Он хотел купить машину подешевле, с таким расчётом, чтобы часть денег из переданных, осталась ему. Но такие машины были в том состоянии, которое везут на
      "шрот" – что значит по-немецки металлолом.
      Покупатели в основном были из стран бывшего СССР и большая часть литовцы. Они покупали даже битые машины, которые, по их словам, в
      Литве реставрируют, превращая в новые. Но ходили по рынку и украинцы, и казахи, и россияне и т.д. Ефима позвали к небольшой группе людей, в которой говорили по-русски. Оказалось, что это дочь, вышедшая замуж за немца, высокого здорового парня, и её родители, приехавшие из России покупать машину.
      – Извините, пожалуйста, обратилась к Ефиму, молодая, симпатичная, пухленькая, как на рождественских открытках, женщина, – я слышала Вы говорите на немецком.
      – Немного, а в чём дело?
      – Понимаете, это мой муж – немец. Он говорит что-то родителям, а ни они, ни я ничего по-немецки не понимаем.
      Девушка говорила смущаясь и смеясь одновременно. Родители, наверное сельская интеллигенция, лет по сорок, тоже смущённо улыбались. Немец говорил Ефиму, что машина, к которой они приценяются, неплохая, но нужно проверить на специальном стенде пробег и заключение не была ли она в аварии. И сколько, примерно, это стоит.
      Ефим перевёл, его поблагодарили, а он подумал: "Надо же, что такому придурку досталась такая симпотная девка, а я тут вынужден всяких блядей искать".
      Он и не подумал, что этот парень, наверное работает, и может прокормить свою семью и будет хорошим мужем. А язык его жена выучит и его научит русскому.
      Потолкавшись ещё среди машин, Ефим уехал ни с чем.
      В отличие от Одессы, где поставить квартирный телефон всегда являлось проблемой, в Германии никто не представляет себе, как можно жить без телефона. Стоит подать заявку, заключить договор с
      Телекомом, купить нравящийся тебе аппарат и через неделю – полторы можешь разговаривать с любым континентом планеты. Но телефон штука дорогая. Существует ежемесячная плата за пользование телефоном и за все разговоры нужно платить. Причём ежегодно каждый абонент получает несколько телефонных книг-справочников с квартирными телефонами и всех организаций и предприятий города или района.
      Ефим сел на телефон и стал обзванивать гостиницы Франкфурта. Он звонил во все гостиницы подряд, надеясь, что в одной из гостиниц ему ответят на русском языке и там смогут заключить договор также на немецком и русском. Перезвонив более чем в двести гостиниц, он остановился на трёх, в разных концах города. В письме, которое служило ему инструкцией, были указаны условия, необходимые для заключения договора. Это и цена, и комфорт, и время, необходимое для поездки в аэропорт. Ефим объехал все три и остановился на двоих, приемлемых по цене, комфорту и расстоянию. Третья хотя и была недорогой и находилась в центре города, но походила своим комфортом и чистотой на захудалую одесскую гостиницу. В обоих гостиницах составили договоры, и Соколов с ближайшим рейсом передал их в
      Одессу. С покупкой машины он не торопился, и когда заканчивались у него деньги, брал понемногу из выданным ему на покупку автомобиля. И случилось то, что произошло с ним, когда ему было лет девять.
      Зинаида, Фимкина мать, ожидая какого-то ценного кавалера, еврея, прибывающего из Европы в качестве туриста, заказала у женщины, занимающейся приготовлением кошерных блюд, пирог с рыбой, и послала
      Фимку забрать его за несколько часов до встречи гостя. Время было послеобеденное, и Фимка ещё не поевши, здорово проголодался. Он забрал пирог, лежащий на фанерке и завёрнутый в тряпицу, и пошёл домой. Пирог ещё был горячий и так вкусно пах, что Фимка не удержался, сел на бордюр у дороги, открыл краешек пирога и отщипнул маленький кусочек корочки. Её не нужно было жевать, достаточно прижать языком к нёбу, и она таяла во рту, издавая сильный аромат и возбуждая ещё больший аппетит. От пирога шёл дурманящий живот и голову запах, и ещё не доходя до трамвайной остановки он ещё несколько раз присаживался отведать пирога. Когда он сел в трамвай, то уже не заворачивал край пирога в тряпицу, а отщипывал не глядя на него по маленькому, ну совсем маленькому кусочку, так, что мама и не заметит, что он пробовал пирог.
      Вкус того пирога и боль ягодиц от ремня, которым его наградила мать, развернув изуродованный и переполовиненный пирог, Ефим запомнил на всю жизнь, и тем не менее, настоящего урока от того случая он не вынес. То, что произошло с пирогом, случилось и с деньгами. Ефим обратил на это внимание, когда денег почти не осталось. К тому времени договор с гостиницей заключили, и пилоты, прилетавшие на ночь, останавливались в ней, добираясь сначала на метро, а потом на трамвае. Гостиница находилась в районе города, ближайшем к аэропорту, но Ефима торопили с покупкой машины. Ефим покупал удешевлённый месячный проездной билет, положенный получателям социального пособия, и ездил в аэропорт встречать экипажи и провожать их на общественном транспорте к гостинице. Но
      Ефим недавно получил серьёзное предупреждение от шефа, и требование приобрести машину, или он с ним разберётся. Ефим знал шефа, и не хотел иметь, мягко говоря, неприятностей, которые могут последовать за этим и решил во что бы то ни стало достать денег, одолжив их у кого-то. Он мучительно перебирал в памяти знакомых, имеющих, по его мнению, деньги и не находил никого, кто мог бы ему доверить их долг.
      И тут он вспомнил о своём детском и школьном приятеле и соседе
      Семёне Котике! Как же он раньше о нём не подумал?! Его-то можно убедить. Семён ещё в юношеские годы никому не отказывал в помощи, а сейчас на чужбине, Ефим был уверен в этом, что Котик, ему, соседу и соученику, безусловно поможет.
      Позвонив Семёну и договорившись с ним о встрече, Ефим зашёл в цветочный магазин, купил в горшочке цветок понравившейся ему орхидеи и пошёл на трамвайную остановку. На остановке под стеклом висела карта города с нанесенными на неё маршрутами всех видов транспорта и расписанием его. Ефим знал, где живет Котик, но ездил в тот район давно – посмотреть зоосад, и забыл название остановки. Он стал рассматривать карту, а в это время за его спиной пришёл, загрузился и ушёл трамвай. Ефим увидел только хвост трамвая и выругался про себя. Трамваи ходили по рельсам так тихо, что Ефим уже не первый раз упускал его и ждал следующего. Благо, транспорт в Германии ходит так, что по нёму можно проверять время. Ещё до приезда в Германию дворовой мудрец, чистильщик обуви дядя Хаим, прошедший всю войну, рассказывал байку:
      Когда началась война, на железнодорожных станциях СССР всегда находилось много народа, ожидающего опаздывающие поезда. Приходящие с опозданием даже в мирное время, они во время войны приходили на много часов позже расписания. На вопросы и возмущения пассажиров железнодорожное начальство говорило: "Что же вы хотите -*война*!"
      В Германии в мирное время поезд мог опоздать на две-три минуты, а во время войны, когда поезд прибывал секунда в секунду, немцы не удивлялись по этому поводу, а железнодорожное начальство говорило: