– Нет, нет, не надо! – явно испугался Мойша, думая, что Котик сейчас вывалит с высоты своего роста ему под нос своё хозяйство.
      Казалось бы, получив красноречивый ответ, Эфрони мог бы успокоится, ан нет, он не только сам невзлюбил Семёна, но и начал свою нелюбовь передавать другим.
      Еврейские религиозные деятели, видя, что интерес к классическому иудаизму среди евреев падает и многие евреи давно проживающие в
      Германии перестали регулярно посещать синагогу, а русскоязычные евреи и особенно молодёжь, приехавшая из СССР, вовсе не знают еврейских традиций, обычаев и культуры, всячески старались привить всё это наряду совместно с правительством, которое заботилось об интеграции в немецкое общество. Для этого придумали даже материальный стимул и платили мужчинам ежедневно посещающим синагогу приличную сумму, что составляло больше, чем половину социальной помощи на человека. Но так как центральная, большая и красивая синагога, выстроенная после войны, находилась далеко, то в доме, в котором жили Котики, из одной трёхкомнатной квартиры на первом этаже сделали синагогу со всеми необходимыми атрибутами, включая наличие
      Торы – священного свитка. Но исполнять богослужение по еврейским законам можно только если присутствуют не менее десяти евреев мужчин. Службу вёл и читал молитвы старый человек возрастом за 90 лет, бывший узник фашистских лагерей, портной по специальности. (Он прожил 102 года и почти до конца исполнял свои обязанности, являясь старостой синагоги).
      Иногда для осуществления молитвенных обрядов не набиралось десять человек, и тогда посылался по квартирам, где есть мужчины, посыльный и просил находящихся дома, пойти в синагогу. Нередко заходили и к
      Котикам. Семён всегда неохотно отрывался от телевизора или чтения, но одевался и шёл на скучное для него мероприятие, так как ничего не понимал. На столах лежали книги псалмов на иврите, немецком, и русском языках. Староста, стоя за кафедрой, спиной к остальным, читал псалмы, качаясь из стороны в сторону, и все должны были читать тот же текст. Иногда все вставали, и Семён вставал вместе со всеми.
      Семён перечитал почти все псалмы, в которых было много заповедей, впоследствии принятых в христианство. Многократно повторялась одна из самых главных: "Отдай десятую часть-десятину (своих доходов)".
      Семён её понимал, и понимал почему во многих городах мира синагоги по своим размерам и богатству могли соперничать с соборами, костёлами и кирхами. Так во Флоренции купол синагоги не уступает католическому собору, доминирующим над городом. А вот других трёх заповедей он не понимал и никто не мог ему их вразумительно разъяснить.
      Первая, это та, что утверждает, что евреи богоизбранный народ.
      Чем же Господь его отличил, какой благодатью? Может тем, что на протяжении веков он подвергается гонениям? Или тем, что более шести миллионов богоизбранных погибли от рук фашистов? Семён чувствовал, что богохульствует, но сделать с собой ничего не мог, потому что любил чёткие ответы и слову "верю" предпочитал слово "знаю".
      В другом псалме еврей благодарил Б-га, за то, что он не сотворил его гоем. Гои – это все неевреи.
      Семён думал, что чем русский, украинец, казах или чукча, если он хороший человек, хуже еврея?
      И третий, абсурдный, с точки зрения Семёна, псалом, в котором еврей радуется, что он не родился женщиной. Котик задал этот вопрос
      "знатоку иудею", и тот ответил, что женщина нехороша тем, что у неё бывают менструации. На вопрос Семёна:
      – Что, твоя мать хуже тебя или твоего отца? – у того ответа не было.
      После случая в лифте за Семёном пришли и позвали на службу. Когда он пришёл, остальные были в сборе, и садясь, Семён услышал, что
      Мойша что-то сказал. Все, как по команде посмотрели на Семёна, обернулся и посмотрел внимательно, как в "афишу коза" и староста.
      Семён понял, что сказал Эфрони, в нём закипело негодование, но понимая, что синагога не то место, где можно ругаться, решил, что впредь он не спустит обиду. Такой момент наступил, когда Вера позвонила с работы и сказала, чтобы Семён занёс в детский сад
      Маргарите кофточку, потому что детей поведут в зоопарк, а на улице прохладно. Семён занёс кофту, отдал её дочери и уже когда шёл по коридору к двери, ведущей во двор, встретил Эфрони. Тот перегородил ему дорогу, чуть не упёршись своим животом в семёновы колени и задрав свою голову кверху, спросил Семёна:
      – Что Ви здесь делаете?
      Семён хотел сказать, что занёс дочери кофту, но подумал, что не будет отчитываться перед всяким говном и ответил:
      – Прогуливаюсь.
      – К-к-а-а-к прогуливаетесь? – аж поперхнулся Эфрони.
      – А вот так! – уже улыбаясь со злорадством, глядя сверху вниз ответил Семён.
      – Вам, Вам тут не можно! – в бессильной злобе проговорил Мойша.
      – А ти кто такой? – подражая Паниковскому из кинофильма "Золотой телёнок" сказал Семён и хотел щёлкнуть своего оппонента по носу, но передумал и проимитировал пальцами возле носа.
      Эфрони задыхался от возмущения, но был бессилен перед этим большим, и как считал Эфрони, гоем. Семён вышел во двор и дождавшись, когда выйдет Эфрони, подошёл к нему. За несколько секунд человек, совсем недавно чувствовавший себя властелином, почувствовал отпор и поник. Семён уловил перемену в Эфрони, но решения своего не изменил и решил поставить точку:
      – Эфрони, ты меня достал! Если ещё хоть раз ты позволишь себе какую-то выходку против меня, я набью тебе морду. И не надейся, что тебя защитит полиция. Я советский десантник, и умею это делать тихо, не оставляя следов.
      Семён повернулся и ушёл, а во дворе остался стоять маленький униженный пожилой человечек. Через пару дней в вестибюле Вера забирала из почтового ящика почту. Там стоял Эфрони и ещё несколько человек. Кто-то заговорил о террористах, а Эфрони громко, так чтобы могла услышать Вера, произнёс:
      – Подумаешь, где-то террористы. В нашем доме тоже живут террористы.
      Вера не знала истории, произошедшей с её мужем и Эфрони, и с недоумением рассказала о разговоре по поводу террористов Семёну. Он засмеялся, а Вера спросила:
      – Что тут смешно?
      – Так это он меня имел ввиду.
      Первое время Эфрони избегал Семёна: не садился рядом с ним в лифт, переходил на другую сторону улицы и т.д. Но надо отдать ему должное за то, что он был незлопамятным человеком и через некоторое время стал первым здороваться с Семёном, заговаривать с ним по различным поводам. Так мирно закончилась эта конфронтация. А через несколько лет Эфрони не стало. И Семёну, узнавшему от людей причину смерти старика, стало искренне его жалко.
      Перебиваясь случайными заработками Котик везде посылал
      "бевербунги", т.е. предлагал себя на работу в разные организации. И к его радости одна ремонтно-строительная фирма предложила не просто работу, а определённый объём работы по установке окон, дверей, демонтажу и монтажу перегородок. Ему предлагали создать бригаду на правах субподрядной организации.
      Но такая удача не просто свалилась Котику с неба, потому что так почти не бывает. Он в этой организации получал временную работу в качестве рабочего, но долго держать его, человека с высшим образованием, в таком качестве не могли. К нему присматривались, оценили его трудолюбие и добросовестность, и нашли вариант удовлетворяющий обе стороны.
      Строительство является тяжелейшей и наименее оплачиваемой отраслью, и в цивилизованных странах на ней заняты иностранцы из стран третьего мира, согласные работать за небольшую плату. После войны Германию отстраивали в основном турки, а с распадом соцлагеря хлынула почти дармовая рабочая сила и в строительстве стало работать много югославов и поляков. Они обладали неплохой квалификацией и научились строить качественно и аккуратно, что являлось определяющим фактором в немецкой строительной индустрии.
      Семён подобрал себе четырёх человек из тех, с кем приходилось работать и зарекомендовавших себя, непьющими добросовестными работниками. Добросовестных и непьющих выходцев из уже бывшего СССР подобрать было сложно. Евреи, менее пьющая часть советского населения, рабочими на стройке не работали и в Союзе, а этнические немцы из Сибири и Казахстана, в большинстве своём, были отравлены этой заразой. Бригада получилась интернациональной. В неё вошли два
      "русских" немца, грек из Крыма, и татарин из Поволжья.
      Работы должны были вот-вот начаться, а предстояло провести большую организационную работу. Необходимо было зарегистрировать свою фирму и получить разрешение на работу, и закупить необходимый инструмент и оборудование. Первый вопрос почти не требовал затрат, но потребовал времени. В Германии открыть фирму несложно, если имеешь соответствующее образование, но собрать необходимые документы дело времени. И вот сертификат на строительную фирму "KOT" получен, осталась вторая часть – приобретение инструмента.
      Строительные магазины или баумаркты "Baumarkt" с первых дней жизни Семёна в Германии тянули его к себе, как магнитом. Он часами мог рассматривать инструменты, приспособления, материалы, которых он раньше не видел и даже не понимал, что такие могут быть. Здесь было всё: от гвоздя и до сложнейших приборов и инструмента, назначение и принцип работы которых Семён пытался разгадать. Причём всё сделано с таким дизайном и качеством, что приятно взять в руки. А цены представляли собой такой разрыв, в зависимости от фирмы-изготовителя и сложности инструмента, что нужно иметь опыт, чтобы купить качественное с минимальными затратами. Забегая вперёд, скажем, что дешёвый инструмент неизвестных фирм, купленный Семёном вначале из-за отсутствия денег, быстро вышел из строя и пришлось, не мудрствуя лукаво, покупать дорогой знаменитой марки "BOSCH".
      Для приобретения всего необходимого нужны были деньги и немалые, и Семён решил напомнить Соколову, что пора отдавать долг, потому что уже больше прошло времени, чем два месяца. Семён вечером позвонил
      Фиме в общежитие, но автомат ответил что телефон отключен. "Наверное отключили за неуплату, на Фимку это похоже. Всегда был безалаберен",
      – подумал Семён и решил к нему завтра съездить. Семён только через два дня смог выбрать время и заехать к Соколову. Но на дверях, где жил Ефим, прицепили листок бумаги с надписью по-русски, что здесь никто не живёт. На площадке, кроме этой двери, находились ещё пять, и Семён позвонил в первую дверь. Ему никто не ответил, и он перешёл к следующей. Открыла старуха и сказала, что она никого и ничего не знает и не нужно её по пустякам беспокоить. Следующую дверь открыл мужчина, из-за плеча которого выглядывала женщина.
      – Скажите, пожалуйста, вы не знаете куда переехал Соколов? – спросил Семён.
      – А, Фимка? Переехал куда-то, кажется на Бонамес он получил квартиру.
      – А адрес Вы не знаете? – без всякой надежды спросил Семён.
      – Нет, – ответил мужчина, – а женщина из-за его плеча сказала: -
      Наверное, Галка с шестого знает. Она к нему убирать ездила.
      – Какая Галка? Как её фамилия? – хотел узнать Семён.
      – Как фамилия? – переспросил мужчина и засмеялся, – Галка "Давалка".
      – Почему "Давалка"? – спросил Ефим и понял, что спросил глупость.
      – Хочешь и тебе даст, засмеялся мужчина, – здесь у неё недавно артист этот, как его? Ну недавно приезжал, с длинными волосами такой.
      – Понял, – сказал Семён и услышал, что женщина добавила:
      – Так и не только он, а весь его ансамбль тоже был. Галка многостаночница. Но днём её трудно застать. Если спит, то не откроет. Приходите часов в шесть, но не позже восьми. У неё потом шпрехштунде, приём начинается.
      – Хорошо, спасибо. Постараюсь застать.
      Семён вышел на улицу и постоял в раздумье. Дело в том, что в
      Германии очень трудно узнать адрес человека, если он этого не хочет.
      В телефонный справочник наряду с номером телефона вносится и адрес, а если абонент не желает, то адрес не вносится. Больше того, абонент может не хотеть, чтобы его фамилию вносили в справочник. Тогда дело труба. Адрес человека никакие официальные органы не сообщат. Семён помнил, что его соседка, недавно вселившаяся в дом, искала свою родственницу. Так ей пришлось заполнять кучу документов, доказывающих, что она не сделает разыскиваемой ничего плохого. А перед тем как сообщить адрес, полиция поехала домой к родственнице и спросила её разрешит она сообщать адрес или нет. Он постоял несколько минут и уже хотел идти к машине, как к нему обратилась женщина неопределённого возраста – лет от двадцати пяти до пятидесяти:
      – Вы, что-то хотели, симпатичный молодой человек? – спросила она кокетливо, и поставила пакет с покупками на землю.
      Семён сразу понял что ему повезло и это Галка "Давалка". Он так чуть и не спросил, но поймал себя на этом и сдержался.
      – Вы Галя с шестого этажа?
      – А как вы узнали?
      – Мне сказали, что самая симпатичная и модная женщина – это Вы.
      Галя, если бы не мешки под глазами и жёлтое лицо курящей и пьющей женщины и впрямь могла бы быть красивой и модной. Ровные красивые ноги, туфли на шпильках и короткая юбка по цвету гармонирующая с кофтой, чуть прикрывающей высокую грудь, замысловатая причёска, чувственные губы с каймой и глаза, серые и большие, они смотрели на мужчин гипнотическим взглядом, и Семён поверил, что она могла завлечь не только небольшой ансамбль, но и большой симфонический оркестр.
      – Может, поднимемся ко мне? – соблазнительным голосом спросила
      Галина.
      Семён подумал: "Надо срочно отсюда тикать, а то добра от этого не будет" – но сказал:
      – Извините, я тороплюсь, у меня через двадцать минут термин к врачу. Не могли бы Вы мне сказать адрес Соколова Фимы. Я его друг детства.
      – А я давно догадалась, что Вы Котик, борец и десантник, Мастер спорта и человек со многими достоинствами. Угадала?
      – Только фамилию, всё остальное Фимка наврал.
      – Я действительно была у него на новой квартире. Он меня свозил туда, как возят кошку на новоселье. Только кошка остаётся, а Фима меня прокормить не сможет, потому что я ненасытная, – и она плотоядно хихикнула, демонстрируя двусмысленность сказанного.
      Семён посмотрел на часы, и Галина поняла, что он торопится.
      – Улица Бен-Гурион ринг сто десять. Телефона тогда ещё у него не было.
      – Данке шён, Галя. Вы мне очень помогли.
      – Битте шён, не за что данкать. Приходите в гости, буду рада, думаю, что и Вы не пожалеете, – сказала Галя, подняла пакет и пошла к подъезду.
      Вечером Семён по карте рассматривал где живёт Соколов. Франкфурт
      – растянутый город с севера на юг и с востока на запад до двадцати километров и очень запутанный. Да ещё есть улицы, которые заворачивают под углом 90(r) не меняя наименования, а продолжение одной и той же улицы может быть с другим названием. Даже люди давно живущие в этом городе, иногда плутают. Названия улиц на домах не пишут в Германии вообще. Небольшая табличка прикреплённая к столбу на перекрёстке, иногда отсутствующая, вот и все указатели. Поэтому нужно тщательно готовить маршрут, чтобы найти необходимый адрес.
      Улица Бен-Гурион ринг представляла собой кольцо диаметром метров пятьсот с парком внутри круга. Семён прикинул расстояние, получалось
      15-16 километра от его дома.
      Поехал Семён к Ефиму в субботу. В семиэтажном доме, в подъезде под номером 110, фамилию Соколов на панели кнопок, вызывающих хозяев квартир, Семён не нашёл и даже растерялся. Неужели Галка умышленно его обманула? Но перейдя к следующему, 112-му подъезду (в Германии нумеруют подъезды, а не дома), на шестом этаже он увидел искомую фамилию и позвонил. Динамик хрипло спросил:
      – Wer ist das? (Кто это?)
      – Я, Семён Котик.
      Зазвенел звонок, обозначающий, что дверь открыта, Семён вошёл в подъезд и удивился. Стены кое-где были расписаны, на дверях лифта чёрным фломастером красноречиво написаны три буквы, так часто встречающиеся в России, а внутри самого лифта изображение того же самого.
      На этаже стоял запах чего-то затхлого и одновременно чего-то жарившегося. Правда, возле окна стояли две пальмы в кадках, создающие диссонанс с увиденным.
      – Привет, Фима!
      – Привет!
      – Кто это у вас тут стены расписывает?
      – Здесь поселяют разный сброд: албанцы, сербы, эфиопы, вот они и малюют.
      – Да нет, я видел и русские надписи.
      – Это казахстанские немцы. Пьют, курят и бабы, и мужики, и детвора. Матюгаются почём зря. Весело здесь. Не то что в твоём еврейском доме.
      – Не скажи. Стали прибывать евреи из Союза, так мало того, что стало грязнее в доме, в келлере, где стоят стиральные машины и находится сушилка, уже несколько раз воруют бельё. Велосипеды воруют. Мы потихоньку сюда переносим свою культуру и свой образ жизни. Ты, наверное, догадываешься, чего я пришёл.
      – Да, конечно, да ты присаживайся.
      – Давай ближе к делу. Мне сейчас позарез нужны деньги, – как бы оправдываясь, говорил Семён.
      – Сёмочка, ты меня извини, но у меня сейчас денег нет. Потерпи немного, я скоро верну.
      – Ты просил на два месяца, прошло три. Я что, должен ездить к тебе за деньгами, – уже возмущённо сказал Котик.
      – Ну потратил я, когда получил квартиру. Видишь?
      – Вижу, что у тебя здесь мебели не меньше, чем на шесть-семь тысяч. Мог бы и дешевле брать.
      – А что мне, на полу спать?
      – Ну ты и нахал, Фимка. Я бы спал на полу, но деньги, если должен, вернул бы.
      – Верну, верну, не нервничай.
      – Ты меня не успокаивай. Когда вернёшь?
      – Позвони через неделю. Мой телефон 23445237 запиши.
      – Ну ты совсем о%уел! Я тебе звонить должен? Через неделю чтобы деньги были у меня дома. Ты понял?, – сказал Семён, но номер телефона записал.
      – Понял.
      – Смотри, ты меня знаешь! – сказал Семён и не прощаясь вышел.
      Соколов, действительно, хорошо знал Котика и знал, что тот слов на ветер не бросает. И он запомнил, фразу, обронённую Семёном, когда тот давал ему в долг: "А то я знаю случаи, когда приходится выколачивать долг". Этого Ефим боялся больше всего. Люди бессовестные, не чувствующие угрызений совести и не умеющие сострадать, чаще всего панически боятся физической боли и не терпят по отношению к себе того, что они делают другим. Вернее, терпят унижения, когда это им выгодно, но оставаясь с собой наедине, посылают своих обидчиков-покровителей подальше и скликают им на голову всевозможные кары. Но стоит им потерять зависимость от них, как сегодняшний подхалим и блюдолиз становится высокомерным и недоступным для вчерашних хозяев. Так сейчас Ефим высказался про себя вдогонку Семёну: "А хер тебе а не деньги. Думает, что он в
      Одессе. Фрайер. Выколачивают. Я сам тебя вколочу в говно, так что нанюхаешься"
      Семён же не знал, как ему быть. У него не было здесь друзей, у которых он бы мог попросить в долг, хотя знал, что у некоторых деньги есть – остались от продажи своего жилья и имущества в Союзе, но обращаться к ним и получить отказ Семён не хотел. Вечером, услышав сетования мужа на отсутствие средств на покупку инструмента, вдруг сказала.
      – Сенечка, не переживай. Я тебя подбила на то, чтобы ты дал ему деньги, я и постараюсь достать. Сколько тебе сейчас нужно?
      – Ой, Веруха, много. Но сейчас нужно хотя бы две-две с половиной тысячи рублей.
      – Не рублей, а дойчемарок.
      – Никак не могу привыкнуть.
      – Да многие наши так. Особенно старики. Копейка вместо пфенинг и рубль вместо марк. Немки-продавщицы смеются, когда наши бабы говорят фюнф марка вместо фюнф марк. Мы всё пытаемся русифицировать. Вот и
      Рита вчера сказала: маленький хундик (собачка). Объединяет русский с немецким.
      – А где ты возьмёшь деньги?
      – Ещё не знаю, попробую попросить в счёт зарплаты.
      – Так тебе и разогнались давать. Тут всё под проценты. Задавятся за копейку, пардон, за пфенинг.
      – Мы все так думали. А это так и не так. Здесь не высчитывают недостачу из кармана продавцов или кассиров. Конечно, если не поймают на воровстве. А у нас там ввели коллективную ответственность за недостачу, вот и приходилось продавцам компенсировать свои убытки обманом покупателей.
      – Воровали, Вера, все. Уже не раз говорили, что мы брали то, что нам недоплачивают.
      На следующий день Вера обратилась к своей заведующей отделом – менеджерин, и рассказала ей ситуацию. Высокая, седая, строгая фрау
      Шпигель выслушала Веру и сказала:
      – Напиши заявление с просьбой выдать тебе три тысячи в счёт будущей зарплаты.
      – Спасибо, фрау Шпигель.
      Ещё на языковых курсах Вера научилась составлять по стандарту различные документы, и на компьютере быстро написала и отпечатала заявление. Менеджерин взяла его и через десять минут вернула Вере со словами:
      – После смены получи в бухгалтерии.
      – Большое спасибо, фрау Шпигель, я Вам очень благодарна.
      Фрау чуть улыбнулась кончиками губ, кивнула и пошла работать, всем своим видом показывая, что вопрос закрыт и нужно заниматься делом.
      На следующий день Семён взял с собой грека Панайоти и поехал в магазин покупать инструмент и сопутствующие материалы. Вдвоём они загрузили машину универсальными дрелями, свёрлами, отрезными станками по металлу, называемыми в Союзе непонятно почему
      "болгарками", хотя их не производили ни в Болгарии, ни в СССР, электрическими ножовками, шурупами разных размеров, спецодеждой и многим другим, необходимым для работы. Набралось на сумму более двух тысяч. Когда они рассчитывались, то кассирша, удивившись, что такие крупные покупатели платят наличными, сказала, что им положена скидка10%.
 
      – Хрен поймёт этих капиталистов. Я вообще не понимаю, как у них складываются цены. Чего они нам вернули больше двухсот марок? – недоумевал Панайоти.
      – Пойти отдать? – спросил Семён.
      – А это уж болт им! – заключил справедливый грек.
      Котик получил объём работ на многоэтажном доме, подлежащем утеплению стен и заменой старых деревянных окон на пластиковые стеклопакеты. Работа была несложная, знакомая ребятам по старой работе, но была одна трудность, чисто физического характера. Все материалы они поднимали на верхние этажи в лифте, а вот большие панели-стёкла пришлось поднимать вручную, потому что они не входили в лифт. Над объектом работали больше месяца, и Семён, получивши деньги, рассчитался с ребятами и погасил большую часть своих расходов на приобретение инструмента.
      Нельзя сказать, чтобы Семён забыл долг Ефима, но он надеялся, что у того сыграет совесть, и он сам принесёт деньги. И вот Семён набрал номер и сказал, не здороваясь:
      – Ты когда вернёшь деньги?
      – Здравствуй, Сеня! Скоро верну.
      – Скоро, это когда?
      – Ну, через пару месяцев.
      – Ты, что шутишь. Ты, Фимка, брось свои штучки.
      – Понимаешь, Сеня приехала моя тётя Фаня, и я опять потратился.
      – А я причём?
      – Ты же её знаешь. Я должен был помочь?
      – Вот что, Соколов, кончай ты ломать комедию, если ты не вернёшь через неделю деньги, обижайся на себя. Я не намерен на тебя работать
      – Хорошо, Сеня, позвони ровно через неделю.
      Семён бросил трубку.
      – Вот дерьмо собачье, сволочь. Когда я, наконец, начну разбираться в людях. Позвоню ему через неделю, но в последний раз, – сказал Семён жене, – попрыгает он у меня.
      – Не связывайся ты больше с ним. Ещё пострадаешь из-за этих денег.
      – Я-а-а? Как это? За что?
      – Боюсь, что ты не сдержишься, а здесь даже за пощёчину могут посадить. Вернёт когда-нибудь.
      – Когда-нибудь меня не устраивает.
      – Смотри, Сеня!
      Если бы Семён предвидел, что с ним будет за то что он требовал свои деньги, он бы наверняка постарался бы забыть о них. Его должник уже давно задумал, как не отдавать деньги и обезопасить себя от угроз Семёна.
 
      Действительно, после долгих уговоров во Франкфурт на ПМЖ приехала тётка Ефима – Фаина. Она приехала после долгих уговоров племянника в письмах и по телефону. И хотя в Одессе жизнь становилась всё тяжелее, Фаина боялась ехать в Германию по нескольким причинам.
      Во-первых, она боялась немцев вообще, так как во время войны почти все её родственники стали жертвами холокоста, и хотя у неё был роман, ну не роман, а юношеская влюблённость с военнопленным немцем по имени Вернер, она не причислялся ею к фашистам. Больше того, она помнила его фамилию, и откуда он призван в армию, и в глубине души надеялась, что может встретит его в Германии. Во-вторых, воспитанная
      Советской властью, она знала, что капитализм – это плохо по определению, и что даром там ничего не дают, и она может быть обречена на нищенское существование. Но уговоры любимого племянника пересилили все её страхи и, она, продав свою комнату в коммуналке за пять тысяч долларов, оформила документы, получила вызов и приехала во Франкфурт.
      Беспредельная радость владела ею первое время после приезда.
      Фимочка её встретил и всячески опекал. Он ей выбил быстро большую комнату, правда далеко от центра, но это небольшая беда, потому что во Франкфурте общественный транспорт работает замечательно, но дом был далеко от трамвайной остановки и дорога к нему шла в гору. Дом находился в районе города, который ей было трудно выговорить и когда её кто-то спрашивал, где это, она говорила, что за тюрьмой.
      Когда она шла мимо тюремного забора, выкрашенного в жёлтый цвет, то удивлялась, что на территории тюрьмы виднелась башня с крестом, по всей вероятности, кирха.
      Ефим, первые полученные Фаиной деньги положил себе в карман и выдавал Фаине понемногу на питание, мотивируя тем, что у неё могут украсть. Забрал он и все деньги, которые она привезла с собой. Когда она получил комнату, то ей дали деньги на приобретение мебели и домашнего инвентаря. Ефим забрал и это, а свёз ей, хоть и неплохую, но старую мебель, с так называемых выбросов. Но тётку огорчало не то, что он забирает у неё деньги, а то, что он приходит всё реже, а когда всё устроилось, то Фима приходил один раз в месяц, и приносил ей минимум её же денег, которые он получал в сберегательной кассе по её пластиковой карточке или доверенности. Остальное время Фаина сидела в ожидании своего любимого племянника, а он ожидал ещё, что тётка получит семь тысяч за эвакуацию – компенсацию немецкого государства евреям, бежавшим от фашистов.
      То, что говорил Соколов Котику, что он понёс затраты в связи с приездом тётки, было ложью, как и ложью было то, что он собирался вернуть деньги. После звонка Семёна Ефим поехал в полицейский участок и заявил, что его давний знакомый, земляк из Одессы, бывший рэкетир, и чемпион по борьбе, и ещё страшнее – десантник, а значит убийца, который и маму родную не пожалеет, требует уже несколько месяцев у него деньги. Видимо, вспомнил своё старое рэкетирство и хочет нажиться на нём, Соколове. Говорил Соколов долго, потому что офицер, выслушивающий его, не мог сразу понять его сбивчивую речь – смесь идиш с немецким и добавлением русских слов, и переспрашивал, делая себе заметки на бумаге, хотя предупредил посетителя, что его разговор записывается на плёнку.
      Офицер, выслушав, и поняв, что хотел сказать Соколов, успокоил его, и заверил, что полиция будет иметь ввиду его обращение к ним.
      Но Ефим сделал перепуганные глаза, и чуть не плача стал говорить, что Котик его предупредил, что позвонит, а потом придёт через неделю, и он опасается за свою жизнь.
      Тогда офицер позвонил куда-то по телефону, изложил суть дела и спросил, не возражает ли герр Соколов, если его домашний телефон подключат на прослушивание.
      – NatЭrlich, NatЭrlich! (Конечно, конечно!), – подтвердил Ефим.
      Полицейский достал из стола бланк, велел его заполнить и письменно подтвердить своё согласие.
      Через шесть дней Котик позвонил Соколову.
      – Ты отдашь завтра деньги? – без всякого вступления начал Семён.
      – Какие деньги? Что ты пристал ко мне с какими-то деньгами, – как-то запинаясь, прозвучал ответ.
      – Ах ты блядь, ты ещё и издеваться будешь?
      – Отцепись ты от меня, Котик. Тебе всё мало. Смотри, подавишься.
      – Ты думаешь, тебе это сойдёт с рук? – уже спокойно сказал Семён?
      – Угрожаешь? Ложил я на тебя с прибором, Кот вонючий.
      – Посмотрим, что ты скажешь завтра. Я к тебе в семь вечера приеду.
      – Буду ждать.
      На этом разговор закончился. Семён положил трубку и недоумённо пожал плечами, не понимая, почему Фимка, всегда заискивающий перед ним, то ли боясь его, хотя Семён никогда Соколова и пальцем не тронул, то ли уважал в нём силу, вдруг так обнаглел.
      – Может чокнулся? – Спросил себя вслух Семён, – ладно, посмотрим завтра.
      Вере он ничего не сказал, а напрасно. Женщины по природе своей созданы так, что острее чувствуют опасность. Так, волчица, увидев что человек побывал у гнезда с волчатами, бросает их, и волка к гнезду не пускает, а уводит от него подальше. Это страшно, но если бы волки и другие хищники защищали от человека своё потомство, человек, вооружённый страшным оружием давно бы их уничтожил.
      Но Вера ни о чём не подозревая, придя с работы, рассказывала, что встретила свою знакомую, эмигрировавшую из Риги, так она не имеет сейчас никакого гражданства и просит Россию дать своё гражданство, а те ей ответили, что это не просто и т.д. Семён слушал вполуха, и
      Вера, заметив это, сказала:
      – Ты сегодня какой-то не такой. Что-то случилось?
      – Да нет. Просто устал сегодня больше обычного.
      – Ты, Сеня, на работе не надрывайся. Всех денег не заберёшь.
      – У этих капиталистов или надрывайся, или вообще ничего иметь не будешь
      – Ты не прав, Сеня. Надрываются или совсем неумёхи, или те, кому, непременно, нужно ездить на "Мерсе", а ты езди на "Опеле".
      – Как раз те, что ездят на "Мерсе", не надрываются. Ладно, садись кушать. И выпьем. Я вина баварского купил.
      – А повод?
      – Семь лет, как мы расписались.
      – Ой! А я и забыла.
      Они выпили, и Вера запомнила семилетнюю дату своего замужества надолго. Она позже говорила, что за день до того, как Сеня пошёл забирать у Соколова деньги, у них было семь лет со дня женитьбы..
      В тот же день, после звонка Котика, опять раздался звонок, и
      Соколов, думая, что опять звонит он, зло рявкнул в трубку:
      – Ну чего ещё тебе?