Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Адмирал Макаров

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Островский Борис Генрихович / Адмирал Макаров - Чтение (стр. 15)
Автор: Островский Борис Генрихович
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


Наличие айсбергов навело Макарова на мысль пробраться в те места, где образуются эти ледяные горы, увидеть их рождение.

И Макаров снова возвращается к идее создания еще более мощного ледокола, который смог бы победить любые льды и пробиться к полюсу. Только с помощью такого ледокола, считал Макаров, науке раскроются тайны, разрешить которые она тщетно стремится столько времени. Макаров мечтал о лабораториях на ледоколе, оборудованных по последнему слову науки, самыми точными инструментами.

Но и с теми средствами, что были на «Ермаке», можно было сделать очень многое. Например, однажды тралом, опущенным на глубину свыше тысячи метров, было извлечено огромное количество морских животных: мшанки, губки, черви, актинии, офиуры, морские звезды, креветки, раки-отшельники, крабы, моллюски, всевозможные рыбы. Никто из биологов экспедиции не ожидал такого обильного улова.

Выполнив программу научных работ, «Ермак» вышел из льдов и направился к Шпицбергену.

В бухте Адвент Макаров соорудил бетонированный знак, так называемую «вековую марку» для отметки изменений уровня моря.

От Шпицбергена «Ермак» повернул на юг, в Ньюкасл.

Второе полярное плавание «Ермака» было закончено. Вечером 16 августа ледокол прибыл в Ньюкасл, на верфь Армстронга.

Возвращение в европейские воды было для Макарова далеко не радостным. «Ермак» вернулся с тяжелым повреждением, доказывающим, что арктические льды крепче корпуса ледокола, хотя и укрепленного после первого ледяного рейса.

Если бы Макаров мог предвидеть, как все это обернется против него, он выехал бы в Петербург и лично доложил бы о результатах плавания Витте, чем, вероятно, польстил бы его самолюбию. Но Макаров, будучи человеком деловым и прямолинейным, изложил результаты плавания в короткой телеграмме на имя Витте, рассчитывая, что его поймут правильно. Вот эта телеграмма: «Ермак» оправдал все ожидания относительно возможности пробиваться сквозь льды. Он разбивал торосы высотой 18, глубиной в 42 фута и ледяные поля в 14 футов141. Прошел около 230 миль полярным льдом, но при разбивании одного тороса получена пробоина ниже ледяного пояса, где корпус не был подкреплен. Пришлось отказаться от дальнейшего следования».

Явные и тайные недоброжелатели Макарова не скрывали своего злорадства по поводу неудачного завершения экспедиции. Отношение к Макарову в министерстве резко изменилось.

Особенно злорадствовал и радовался неудаче Макарова контр-адмирал Бирилев142, пользовавшийся влиянием в военно-морских и правительственных кругах.

Посылая телеграмму из Ньюкасла, Макаров полагал, что ответная телеграмма будет содержать указания, как поступить с ледоколом, и вызов в Петербург для подробного доклада. Но вышло иначе. Переговорив с морским министром Тыртовым, Витте послал Макарову следующую телеграмму: «Оставайтесь в Ньюкасле до прибытия комиссии». Макаров был поражен. Он понял, что допустил ошибку, послав Витте телеграмму, и не сомневался, что комиссия будет подобрана тенденциозно. Желая парировать удар, он написал Витте письмо, в котором подробно изложил обстоятельства дела. «Надеюсь, — писал Макаров, — что комиссия назначена не для того, чтобы раскрыть фактическую сторону дела, ибо таковую я не скрываю и разъясню ее лучше, чем кто-либо. Если я сделал ошибку, то я откровенно в ней признаюсь и, кроме того, покажу, как ее исправить Я действительно сделал ошибку, но эта ошибка заключается главным образом в том, что я недостаточно подготовил ваше превосходительство к возможности неудачи в первое время. Я помню, что, прощаясь с вами, я обратился с единственной просьбой поддержать меня в случае какой-либо неудачи».

Но было уже поздно. Письмо Макарова пришло, когда члены комиссии находились уже на полпути в Англию, причем, как Макаров и предполагал, комиссия, стараниями Тыртова, полностью состояла из недоброжелателей или завистников Макарова, отрицательно относившихся к идее ледокола. Возглавлял комиссию контр-адмирал Бирилев.

Как по команде, большинство газет, которые только вчера всячески превозносили адмирала Макарова, теперь порочили и чернили и его и «Ермака».

В реакционной газете «Новости» какой-то развязный и невежественный писака, скрывшийся за псевдонимом Карданус, писал: »…с какой физиономией покажется теперь могучий «Ермак», когда всем стало известно, что до настоящих полярных льдов он и дойти не мог, а не то что ломать их?» Карданус предлагал, «чтобы не было стыдно», славное имя «Ермака» отменить и кораблю присвоить название «Ледокол Э 2».

«Шушера взяла верх, и мне опять много хлопот с ней», — писал Макаров Врангелю.

Когда Степан Осипович узнал о составе следственной комиссии, для него стал ясен замысел Витте. Он обратился тогда к нему с просьбой ввести в комиссию хотя бы командира «Ермака» Васильева, однако в этом ему было отказано. Но Макаров не мог и не хотел признать себя побежденным. Он обратился к председателю Географического общества П. П. Семенову с письмом, в котором явственно слышится боязнь, что ему не дадут довершить начатое им дело. «Дело ломки полярного льда, — писал Макаров, — есть дело новое и небывалое. Никто никогда не пробовал ломать полярный лед, и было бы чудом, если бы, построив специально для этого дела судно, мы бы сразу нашли наилучшую комбинацию форм и машин. В то время как английские ученые приветствуют меня с успехом, наши газеты делают все возможное, чтобы возбудить против меня общественное мнение, и я боюсь, что мне не дадут докончить дело». Но и это письмо почему-то осталось без ответа.

«Мне не дадут докончить дело!» — вот мысль, которая больше всего угнетала Макарова. Он никак не мог примириться с мыслью, что дело похоронено. «Предположения необыкновенные, — считал Макаров, — обыкновенным людям всегда кажутся несбыточными до тех пор, пока они не сбудутся». На своего «Ермака» он смотрел лишь как на «прототип» будущего, еще более мощного и совершенного ледокола. «Свое дело я не считаю проигранным… Мы еще не исчерпали все наши средства. Сражение затянулось, но еще может быть выиграно», — писал он, не теряя надежды на победу.

Прибыв со своими помощниками в Ньюкасл, Бирилев приложил все усилия, чтобы опорочить Макарова. Устранив его от всякого участия в работе комиссии, не обращаясь к нему ни за какими разъяснениями, Бирилев начал для чего-то, как заправский следователь, опрашивать команду. Члены комиссии не отставали от своего председателя в «служебном рвении». В поисках недочетов они облазали ледокол сверху донизу, проверяя каждое крепление, каждую гайку. А по вечерам, обложившись чертежами, отыскивали недостатки в конструкции корабля. Макаров, наблюдая издали это «следствие с пристрастием», проявлял исключительное терпение, но переживал это очень сильно.

15 сентября он занес в дневник: «Оставил комиссию на ледоколе. Чувствую полное омерзение к людям, которые приехали специально для того, чтобы правдой или неправдой разыскать обвинения и всякими кривыми путями помешать делу. Они не пригласили меня ни на одно заседание и при мне боятся высказываться"143. Ф. Ф. Врангель, хорошо понимая настроение Макарова, писал ему из Петербурга: „Желаю Вам спокойствия и уверенности в борьбе с противниками, которых Вы теперь грудью победить не можете, а лишь временем и силою аргументов"144. И Макаров остался верен себе. Он не опустил руки и, стараясь не обращать внимания на происки комиссии, с головой ушел в работу по исправлению повреждений на ледоколе, а в остальное время готовил к печати свой труд „Ермак“ во льдах“, в котором подробно обосновывал свою идею и давал полную картину работы ледокола во льдах145. Выпуском этой книги Макаров надеялся снова привлечь внимание широких кругов общественности к вопросам ледового плавания и снять с себя несправедливые, злобные обвинения.

Тем временем комиссия закончила свою деятельность. В акте подробно перечислялись все недостатки «Ермака» и отмечалось, что может и чего не может выполнить ледокол. Общий же вывод сводился к тому, что «ледокол „Ермак“ как судно, назначенное для борьбы с полярными льдами, непригодно по общей слабости корпуса и по полной своей неприспособленности к этого рода деятельности. Каждый раз, когда ледокол встречался с полярными льдами, получались и будут получаться более или менее серьезные и тождественные аварии, что происходит как от конструктивных недостатков ледокола, так и от недостаточно тщательного производства кораблестроительных работ на этом судне». Ледокол рекомендовалось использовать в русских дальневосточных или северных водах в качестве спасательного парохода. Особенно большие услуги, по мнению комиссии, ледокол мог принести в военное время. Акт в основном правильно отмечал недостатки «Ермака», сильно преувеличивая их. Несправедливым было, например, утверждение, что корабль совершенно не приспособлен к полярному плаванию: он превосходно разрушал ледяные торосы и прошел во льдах до 81 o 28' северной широты.

В акте поражала не критика отдельных дефектов «Ермака», которых и в самом деле было немало (сам Макаров не отрицал этого), а в целом придирчиво-недоброжелательный тон его, явное преувеличение отрицательных и замалчивание положительных качеств корабля. Члены комиссии сознательно не хотели понять той простой истины, что это был первый опыт ледокольного плавания, опыт борьбы с полярными торосами и поэтому заранее определить безупречную конструкцию корабля, предназначенного для подобной работы, было практически невозможно. Сделать больше, чем сделал Макаров для осуществления в подобных условиях идеи полярного мореплавания, не смог бы никто. И если бы члены комиссии были объективны в своей работе, то они пришли бы к выводу, что общий замысел Макарова при проектировании и строительстве ледокола был правильным.

Макаров дал достойную отповедь необъективному акту комиссии Бирилева, разобрав этот акт по пунктам. Свой отзыв, вместе с новым проектом плавания в Арктику Макаров представил Витте. Было ясно, что адмирал решил бороться до конца и не сойдет со своих позиций. В проекте он писал: «…Все мои соображения вполне подтвердились: переход к Петербургу зимою оказался возможным, полярный лед поборим и плавание к Енисею без ледокола невозможно. Постройка же полярного ледокола не имела прецедента, опыт показал, что такое полярный лед, и будет жаль, если мы не доведем дело до конца».

Но наиболее сильным союзником Макарова оказалась сама жизнь. Огромная практическая польза «Ермака» стала вскоре очевидной для всех. Когда в начале ноября отремонтированный в Ньюкасле «Ермак» прибыл в Кронштадт, пароходовладельцы, которые собирались прекращать навигацию, изменили свои намерения и, несмотря на позднее время, продолжали доставлять грузы в Петербургский порт. Одновременно Макаров стал получать многочисленные запросы от зарубежных фирм, смогут ли они рассчитывать, что их пароходам «Ермак» окажет содействие в случае, если внезапно наступят морозы. Макаров дал положительный ответ.

Но, конечно, ледовая работа в Финском заливе не особенно интересовала Макарова. Все мысли и стремления его по-прежнему были отданы далекой Арктике, борьбе с полярными торосами. И принимая предложения пароходовладельцев, Макаров продолжал думать об улучшении конструкции «Ермака». Прежде всего он решил по окончании навигации в Петербурге и в портах Балтийского моря заново перестроить носовую часть ледокола, оказавшуюся недостаточно крепкой для плавания в Ледовитом океане.

В ноябре Макаров получил сразу несколько телеграмм от пароходовладельцев, просивших оказать в срочном порядке помощь их пароходам, застрявшим во льдах Петербургского порта. Внезапно грянувшие морозы застали их врасплох. Не все успели даже выйти из Невы. Макаров отдал распоряжение разводить пары, чтобы тотчас идти на помощь. Но в это же время он получил другое извещение, более серьезное. Главный командир порта сообщал, что крейсер первого ранга «Громобой», следуя из Кронштадта в Петербург, сел на мель в морском канале и что его необходимо немедленно выручать. С помощью «Ермака» «Громобой» благополучно сошел с мели. Вскоре «Ермак» освободил двенадцать застрявших во льду пароходов и вывел их на открытую воду.

Вернувшись в Кронштадт и став на якорь на Малом рейде, «Ермак» готов был по первому требованию выполнить новое распоряжение. И такое распоряжение вскоре последовало: надо было спасать броненосец береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин», который, направляясь из Гельсингфорса в Кронштадт, на полном ходу наскочил на камни у южной оконечности острова Гогланд.

Положение броненосца было серьезным. Многие даже считали, что спасти броненосец невозможно. В зимних условиях снять громадный корабль с камней очень трудно, а весною прибрежный лед своим напором потащит броненосец по камням и разломает его. Никакие якоря не помогут. По словам местных жителей, напор льда на Гогланд бывает таков, что «весь остров трещит». Не будь «Ермака», вряд ли возник бы вообще вопрос о спасении «Апраксина», «Ермак» решил все дело. Были организованы спасательные работы, начальником которых назначили контр-адмирала Амосова. Работы по спасению броненосца «Апраксин» продолжались всю зиму. «Ермаку» пришлось снабжать людей, производивших спасательные работы, всем необходимым. Никакому другому кораблю это было бы не под силу. На борту ледокола была организована ремонтно-механическая мастерская. В течение зимы «Ермак» сделал четыре рейса в Кронштадт и шесть рейсов в Ревель. Прибытие ледокола на Гогланд всегда было радостным событием для команды «Апраксина», которая переселилась на остров в деревянные бараки, построенные из материалов, привезенных все тем же «Ермаком». На ледокол приходили развлекаться, отогреваться и обедать. «Ермак» получил среди офицеров наименование «Отель Гогланд».

Возникавшие при сложных спасательных работах вопросы требовали повседневной, постоянной связи Гогланда с материком. Осуществить такую связь «Ермак», естественно, не мог. Да и вообще это было тогда совершенно невозможно. О том, чтобы проложить в зимних условиях кабель, нечего было и думать, а сообщение с материком, до которого от острова 46 километров, по льду было сопряжено с большим риском и могло осуществляться лишь несколькими смельчаками — почтальонами из жителей Гогланда; не обеспечивала необходимой связи и световая сигнализация.

Выручил снова Макаров. Он вспомнил о своем друге — преподавателе Кронштадтских минных классов А. С. Попове, демонстрировавшем свой аппарат — грозоотметчик. Летом 1899 года Полов производил опыты на Черном море, устанавливая при помощи изобретенного им аппарата связь со станциями, находившимися на трех броненосцах. Попову удалось добиться успеха: сигналы принимались на расстоянии свыше пяти километров. Но на большем расстоянии они не улавливались. Не видевшее, по своему обыкновению, в опытах Попова ничего заслуживающего особенного внимания морское ведомство отнеслось к величайшему открытию безобразно равнодушно. Денег Попову не отпустили, и он должен был прекратить опыты.

Вспомнив о Попове, Макаров предложил высшему морскому начальству пригласить Попова и попытаться с помощью его грозоотметчика установить связь между Гогландом и материком. Морскому министерству ничего не оставалось, как принять этот совет. И хотя денег на производство опытов и в этот раз было отпущено очень мало, Попов со своими помощниками с жаром принялся за дело. Ассистент минных классов Н. П. Рыбкин и капитан 2 ранга Залевский занялись оборудованием станции на Гогланде, а лейтенант А. А. Реммерти унтер-офицер А. Безденежных — на материке, вблизи финского городка Котка. Вскоре «Ермак» доставил на Гогланд с партией рабочих все необходимые приборы.

Когда станции были оборудованы и установлены огромные антенны, передающая станция на Котке передала первые сигналы. Вначале на сигналы с Котки не было ответа. Но вскоре на телеграфией ленте стали появляться какие-то знаки. «Я немедленно сообщил об этом Попову, — вспоминает Реммерт, — и он быстро приехал. Началась слежка, настройка, поскольку такая в то время могла так называться. Так продолжалось всю ночь. Настало утро. Наконец, около трех часов дня, спустя почти месяц после нашего приезда, на ленте довольно четко начали получаться знаки, но слова еще не были достаточно разборчивы. На следующий памятный день, наконец, разобрали, несколько слов. Смысл этих слов был тот, что наши сигналы „Гогланд“ принимает и спрашивает, получили ли мы их сигналы. Надо было видеть состояние Александра Степановича Попова. У него не держалась лента в руках от дрожи в них, он был бледен, как полотно, но улыбка озаряла его доброе лицо. Мы, народ молодой и горячий, решили, что „сношение установлено“, и бросились целовать Попова"146.

Так было положено начало практическому применению величайшего изобретения — радио147. Это замечательное событие произошло 24 января 1900 года.

Макаров оказал большую поддержку великому изобретателю. Предвидя огромные возможности в будущем для радио, он одним из первых оценил его и позже решительно отвергал притязания Маркони на приоритет в области изобретения «беспроволочного телеграфа». «Профессор Попов, — заявлял Макаров, — первый открыл способ телеграфирования без проводов, Маркони выступил после Попова».

На другой же день после установления связи с Готландом началась регулярная работа первых русских радиостанций.

Когда о результатах опытов с беспроволочным телеграфированием доложили начальнику главного морского штаба адмиралу Авелану, он воскликнул:

— Как кстати! Это очень хорошо! Где находится сейчас «Ермак»?

Ему ответили, что ледокол стоит у Гогланда. Тогда Авелан взял лист бумаги и быстро набросал:

«Командиру ледокола „Ермак“.

Около Лавен-Саари оторвало льдину с 50 рыбаками. Окажите немедленно содействие в спасении этих людей.

Авелан».

Радиограмма полностью, без всяких искажений, была принята на Гогланде. «Когда принимавший прочел вслух эту телеграмму, — вспоминает один из очевидцев первых шагов радио, — то, по крайней мере, минута прошла при мертвой тишине, никто не проронил ни слова. Все присутствующие были глубоко взволнованы. Они поняли, какую громадную услугу оказывает только что установленный способ сообщения, и в общем сознании мелькнуло, что этим призывом к спасению погибающих беспроволочный телеграф наилучшим образом осветил начало своей деятельности на нашей родине».

«Ермак» в точности выполнил приказание: пятьдесят человеческих жизней было спасено. Впоследствии А. С. Попов в письме к Макарову так вспоминал об этом случае: «Первая официальная депеша содержала приказание „Ермаку“ идти для спасения рыбаков, унесенных в море на льдине, и несколько жизней было спасено благодаря „Ермаку“ и беспроволочному телеграфу. Такой случай был большой наградой за труды, и впечатление этих дней, вероятно, никогда не забудется».

Быстро разнеслась повсюду весть о первой крупной победе, одержанной беспроволочным телеграфом. Уже через неделю связь по радио между Гогландом и Коткой настолько наладилась, что передавались телеграммы, содержавшие до ста слов.

Макарова в период описываемых событий уже не было на «Ермаке». Назначенный главным командиром Кронштадтского порта и военным губернатором города Кронштадта, он находился в Кронштадте, всеми же делами на ледоколе в течение памятной зимы 1899/1900 года руководил его ученик и друг капитан 2 ранга М. П. Васильев.

Когда Макарову доложили, что беспроволочная связь между Гогландом и Коткой установлена, он послал А. С. Попову такую приветственную телеграмму:

«А. С. Попову, 26/1, 1900 г.

От имени всех кронштадтских моряков сердечно приветствую вас с блестящим успехом вашего изобретения. Открытие беспроволочного телеграфного сообщения от Котки до Гогланда на расстоянии 43 верст есть крупнейшая научная победа.

Макаров».

С установлением радиосвязи спасательные работы на «Апраксине» пошли значительно быстрее. Камень, продырявивший дно броненосца, был постепенно удален при помощи взрывов, и, наконец, 11 апреля «Ермак» стащил «Апраксина» с мели. Стали заделывать огромную пробоину пластырями. А еще через несколько дней Макаров получил от руководителя спасательными работами следующую радиограмму: «Ермаку» и его доблестному командиру, капитану 2 ранга Васильеву «Апраксин» обязан спасением. В непроглядную снежную метель броненосец, обмотанный вытянутыми в струну цепями, стальными и пеньковыми тросами, прикреплявшими до 450 кв. метров пластырей, шел 7 часов в струе «Ермака» ледяными полями между отдельными глыбами торосистого образования и каналом, пробитым в сплошном льду, и ни одна цепь, ни один трос не были перерезаны льдом».

Морской министр, еще совсем недавно заявлявший, что не видит в «Ермаке» никакой пользы, теперь, обращаясь к Витте, писал: «…Мне остается только благодарить вас за предоставление в мое распоряжение ледокола, неутомимая деятельность которого много способствовала успеху работ по снятию с камней броненосца „Апраксин“.

Спасая «Апраксина», «Ермак» несколько раз ходил в Ревель и Кронштадт. В одно из этих плаваний в Ревель ледокол оказал еще одну большую услугу военно-морскому флоту. Он освободил застрявший во льдах крейсер первого ранга «Адмирал Нахимов», отправлявшийся из Ревеля в дальнее плавание. Боевой корабль со своими грозными орудиями и бронированным корпусом оказался совершенно беспомощным в борьбе с ледяной стихией. Всякая надежда выйти в море была потеряна, к тому же крейсеру угрожали серьезные повреждения. И тогда, неожиданно для всех, на горизонте показался «Ермак», подошел к «Нахимову», освободил его и вывел на открытую воду.

Когда список кораблей, которым ледокол оказал помощь, пополнился такими крупными боевыми единицами, как крейсер «Нахимов» и броненосец «Апраксин», отношение к Макарову и «Ермаку» изменилось.

А что, если явится необходимость отправить военный флот в зимнее время в открытое море? Ведь может произойти такой случай, а вдруг война? Какую пользу может тогда оказать «Ермак»? — подобные вопросы задавались теперь не только военными моряками. «Ермак» снова привлек внимание, о ледоколе и его создателе все чаще стали говорить и писать.

Макаров воспользовался переменой обстановки и поднял казалось бы окончательно похороненный вопрос о новой экспедиции во льды Ледовитого океана. Он снова обратился к Витте с большим письмом, в котором доказывал возможность осуществления этого плавания. Макаров высказывал уверенность, что перестройка носовой части «Ермака» обеспечит ему успех. Более острые новые обводы ледокола позволят ему легче раздвигать ледяные поля в Ледовитом океане. Макаров писал, что к северу от Шпицбергена находятся еще не открытые земли, до которых никто, кроме «Ермака», не может дойти. Земли эти необходимо описать и присоединить к России. «…У нас есть корабль, — заканчивал свое письмо Макаров, — который дает возможность сделать то, что не под силу ни одной нации и к чему нас нравственно обязывают старые традиции, географическое положение и величие самой России… Было бы неестественно останавливаться перед полуоткрытыми дверями к тому, что обещает такие благие результаты».

Но Витте, ссылаясь на мнение консультантов, отказал Макарову в организации экспедиции. Однако Макаров не сложил оружия. Он обстоятельно ответил консультантам и отправил Витте новое обширное письмо, в котором снова и снова доказывал пользу экспедиции. Есть все основания надеяться, — писал Макаров, — что в своем теперешнем виде ледокол выдержит удары о полярные льды. Макаров обещал действовать осторожно и осмотрительно, не задавая непосильной работы ледоколу, и выражал полную уверенность, что с таким кораблем, как «Ермак», можно многое сделать, не подвергая его излишнему риску. Заканчивая письмо, Макаров писал, что он не просит лично для себя никакой награды за те дела, которые «Ермак» уже совершил. «Наградою будет возможность довести дело до конца, благодаря чему уже осуществилось и осуществляется в гораздо более широких масштабах мероприятие в высшей степени полезное для преуспевания русской морской торговли».

Возможно, что доводы Макарова показались на этот раз убедительными, возможно также, что немалую роль сыграли здесь честолюбивые замыслы Витте. Так или иначе, Макарову было разрешено организовать экспедицию и предложено представить подробный план нового арктического похода.

Закончив дело на Гогланде, «Ермак» 16 апреля прибыл в Кронштадт. За зиму ледокол проделал огромную работу; он прошел 2257 миль, из них 1987 — во льдах. Срочные дела не позволяли его команде отдохнуть. В Кронштадте «Ермак» пробыл всего неделю и снова отправился в рейс на помощь застрявшим во льдах пароходам.

Вблизи острова Нерва148 с «Ермака» заметили пароход, подававший сигналы бедствия. Немедленно отправились к нему. Но было уже поздно. «Ермак» подоспел к пароходу, оказавшемуся норвежским, в тот момент, когда он стал погружаться в воду. Забрав с льдины команду и пассажиров, «Ермак» отправился дальше. У острова Сескар были спасены семь финнов, застрявших на поврежденной шлюпке среди льдов. Изнуренные и обессиленные люди нашли радушный прием на ледоколе.

Летом 1900 года «Ермак» ушел в Ньюкасл для капитальной перестройки носовой части; конструкцию Макаров предложил совершенно изменить. Передний винт, не оправдавший себя, был снят. Решено было также удлинить носовую часть на четыре с половиной метра. Превращение носовой части ледокола в более острую и длинную, по мнению Макарова, позволило бы кораблю более легко врезаться в ледяные поля и раздвигать льдины. Предложение Макарова было одобрено специальной комиссией. Более полугода потребовалось на переделки. Лишь в феврале следующего года ледокол вышел в Кронштадт. У Толбухинского маяка его встретил Макаров. Он хотел лично убедиться, каковы стали качества ледокола после реконструкции. Проба прошла вполне успешно. Правда, испытания происходили не в арктических льдах, а в Финском заливе, но Макаров не сомневался, что ледокол в его новом виде будет лучше работать и в полярных условиях.

Удачно проведенные испытания положили конец колебаниям Витте, и он окончательно разрешил экспедицию. Через два дня Макаров представил полную программу плавания и план всех подготовительных работ. «Ермак» должен был идти к устью Енисея, но не через Югорский Шар149, как обычно ходили туда, а вокруг северных берегов Новой Земли, то есть вокруг мыса Желания. Такой маршрут, сравнительно менее рискованный, был вполне сознательно избран Макаровым из опасения, что более смелые и широкие замыслы могут испугать Витте и экспедиция опять не будет разрешена. Намеченный маршрут не удовлетворял Макарова, но он вынужден был с этим смириться.

Вместе с тем и этот маршрут заслуживал внимания, так как северные окраины Новой Земли и условия плавания в этом районе еще никем не были изучены. Обратный путь, в случае благоприятного состояния льдов, намечался севернее.

Такая программа действительно не вызвала возражений и была утверждена. На Макарова возлагалось исследование пути по северную сторону Новой Земли и одновременно нанесение на карту ее западного берега.

Макаров не скрывал своей радости. Полтора года с удивительной настойчивостью добивался он разрешения вновь устремиться на своем ледоколе в неизведанные просторы Арктики и, наконец, достиг своего.

Обладая большим жизненным опытом и трезво оценивая сложившуюся обстановку, Макаров отлично понимал, что он взялся за дело чрезвычайно рискованное и что неудача может постичь его так же, как и в предыдущих плаваниях. Об этом свидетельствует его «весьма секретная записка», составленная им перед отправлением в плавание и адресованная на имя царя. Эту записку в запечатанном конверте Макаров передал адмиралу В. Мессеру «на случай, если к 15 октября 1901 года никаких известий о благополучном возвращении „Ермака“ не будет». Содержание этой записки теперь известно.

«Теперь предстоит плавание в Ледовитый океан, — писал в ней Макаров. — Вся ответственность как за мою мысль, так и за ее исполнение лежит на мне одном, и если на „Ермаке“ что-нибудь не сделано, то виноваты не те, которые сумели помешать, а я, который не сумел этого отвратить. Мною сделано все, что оказалось в данных условиях возможным, чтобы ледокол „Ермак“ мог выдержать всякие случайности, которые сопряжены с этим плаванием…"150 Далее Макаров советует, что надо будет делать и как поступать, если придется посылать экспедицию на поиски исчезнувшего ледокола. Считая посылку санной партии нецелесообразной, Макаров советовал немедленно приступить к постройке ледокола, вдвое меньшего, чем „Ермак“. Тут же были приложены чертежи этого ледокола. Заканчивалась записка так: „Прошу великодушно простить мне это, ибо единственное побуждение, которое толкает меня на север, есть любовь к науке, желание раскрыть те тайны, которые природа скрывает от нас за тяжелыми ледяными преградами“.

Начались сборы. Времени оставалось мало. Макаров представил программу министру 11 апреля. В середине мая «Ермак» должен был отправиться в путь, а ничего еще не было готово. Сам Макаров, исполнявший в это время обязанности главного командира Кронштадтского порта, имел очень мало времени для наблюдения за подготовкой экспедиции, «лишь небольшие обрывки», как говорил он.

И все же экспедицию нельзя было упрекнуть в плохой организации. С особенным вниманием Макаров подбирал людей. Команда была предупреждена о возможных трудностях и случайностях, вплоть до вынужденной зимовки. Но это отпугнуло лишь немногих. Личный состав «Ермака» почти не переменился — в новое плавание пошли почта все те, кто плавал на «Ермаке» зимой. Всего в экипаже «Ермака» числилось девяносто три человека. Это был народ молодой, энергичный и бесстрашный. Хорошо была обеспечена экспедиция и научным персоналом. На корабле имелись астроном, геолог, метеоролог, топограф, гидролог, физик-магнитолог, зоолог, ботаник и фотограф.

16 мая 1901 года «Ермак» отправился в путь. Он должен был зайти в Ньюкасл за углем, затем в Тромсе. Макаров не участвовал в плавании. Ему предстояло еще закончить дела в Кронштадте. В Ньюкасле было погружено 3200 тонн угля — столько, сколько могли вместить бункера. Перед походом к Новой Земле «Ермак» временно поступил в распоряжение русской градусной экспедиции академика Ф. Н. Чернышева. Под его начальством «Ермак» сходил на Шпицберген и 14 июня вернулся в Тромсе. Через три дня сюда прибыл и Макаров.

В Тромсе Макаров собрал всех членов экспедиции и подробно разъяснил, кто и что должен делать. На себя он взял руководство гидрологической частью. Закончив все приготовления и пополнив запасы угля, «Ермак» 21 июня 1901 года отправился в путь, взяв курс на расположенный в северной части Новой Земли полуостров Адмиралтейства. Обычно в это время западные берега Новой Земли на значительном протяжении бывают свободны от льда, но в 1901 году ледовая обстановка в этом районе была исключительно тяжелой. Еще не доходя новоземельских берегов, ледокол вошел в большое, совершенно ровное поле льда толщиной около одного метра. Однако новоземельский лед был для «Ермака» не труден. Он смело и уверенно шел вперед, легко ломая лед.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23