ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

 
       Дульчин, Ирина.
       Дульчин. Кого я вижу! Ирина Лавровна!
       Ирина. Ах, Вадим, ах!
       Дульчин. Какими судьбами? Я сейчас сам к вам собирался…
       Ирина. Нет, нет, Вадим, не надо.
       Дульчин. Как, что такое, что случилось?
       Ирина. Бежим.
       Дульчин. Куда?
       Ирина. Куда хочешь, только подальше от Москвы, подальше от людей.
       Дульчин. Чем же нам люди мешают? Зачем бежать?
       Ирина. Зачем? Ты спрашиваешь? Затем, чтобы утопать в блаженстве.
       Дульчин. Да утопать в блаженстве мы можем и здесь.
       Ирина. Ах, это такая проза, так обыкновенно, так пошло…
       Дульчин. Ваша правда, но зато блаженство будет прочнее, потому что с благословением родительским соединяются и другие блага, которые необходимы в жизни.
       Ирина. Но я, Вадим, боюсь.
       Дульчин. Чего, моя фея, чего?
       Ирина. Нас могут разлучить, есть препятствие…
       Дульчин. Я знаю, про какое препятствие ты говоришь… Я ожидал этого… Не бойся, она… то есть это препятствие, не помешает. Когда я желаю достигнуть цели, я знать не хочу никаких препятствий.
       Ирина. Какой высокий, благородный характер! Вот и у меня такой же: видишь, какая я смелая. Итак, Вадим, или бежать, или сейчас же венчаться; чтоб ничто не могло помешать нам.
       Дульчин. Сейчас нельзя, это так скоро не делается.
       Ирина. Как ты хочешь, но уж я тебя не оставлю, я готова на все.
       Дульчин. Как не оставишь? Что это значит?
       Ирина. Я к тебе совсем, я не уйду от тебя.
       Дульчин. Ирина, подумай!
       Ирина. Нет, нет; иначе бы я не была достойна тебя. Ты мой, и никто нас не разлучит. Вадим, ты искал страстной любви… счастливец, ты ее нашел! (Бросается на шею к Вадиму.)
       Звонок.
       Дульчин. Постой, погоди! Кто-то звонит. Войди на минуту вот сюда. (Провожает Ирину в боковую дверь и идет в залу.)
       Входит Салай Салтаныч.
 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

 
       Дульчин, Салай Салтаныч.
       Дульчин. Салай Салтаныч, вот кстати.
       Салай Салтаныч. Я всегда кстати, мы не ходим некстати.
       Дульчин. Денег, Салай, денег! Давай больше!
       Салай Салтаныч. Зачем шутить! Шутить не надо.
       Дульчнн. Какие шутки? Я тебе серьезно говорю, мне нужны деньги.
       Салай Салтаныч. Кому не нужны? Всем нужны. И мне нужны. Заплати по векселю.
       Дульчин. По какому векселю? Ты, никак, с ума сошел. Ты обещал ждать, и сам же кредит предлагал. Ну, вчера, вчера, помнишь? Ты опомнился ли со вчерашнего-то?
       Салай Салтаныч. Вчера был день, – нынче другой; вчера было дело, – нынче другое.
       Дульчин. Белены, что ль, ты объелся?
       Салай Салтаныч. Я дома хороший шашлык ел, кахетинский пил, белены не кушал. Плати деньги!
       Дульчин. Да ты много кахетинского-то выпил?
       Салай Салтаныч. Самый мера, сколько надо. Мы много не пьем: бутылка-другой выпил, довольно. Зачем разговор? Плати деньги!
       Дульчин. Откуда я тебе возьму? Ты мои дела знаешь: мои деньги впереди, пока у меня только надежда.
       Салай Салтаныч. Твоя надежда – ничего! Никто грош не даст.
       Дульчин. Но ведь ты сам верил, ты сам меня жениться заставлял.
       Салай Салтаныч. Кто знал?… Он пустой человек, дрянь человек. Тебя обманул, меня обманул, всех обманул.
       Дульчин. Кто «он»? Кто обманул?
       Салай Салтаныч. Лавр Мироныч. Он фальшивый векселя делал.
       Дульчин. Фальшивый? Зачем?
       Салай Салтаныч. Дисконт отдавал, деньги брал.
       Дульчин. На чье же имя?
       Салай Салтаныч. Зачем далеко ходить? Дядя есть, Флор Федулыч. Чего долго думать?
       Дульчин. Ну, что ж Флор Федулыч? Да говори толком!
       Салай Салтаныч. Нынче узнал, нынче и деньги платил.
       Дульчин. Заплатил-таки?
       Салай Салтаныч. А не заплати, – Лавр Мироныч в Сибирь гуляй. А теперь мало-мало сидит в яме; дело знакомый, не привыкать.
       Дульчин. Да ты видел Флора Федулыча?
       Салай Салтаныч. Сейчас видел, в Троицком с ним сидел, долго говорил.
       Дульчин. А как же внучка, Ирина Лавровна?
       Салай Салтаныч. А внучка чем виновата? Ее дело сторона.
       Дульчин. Значит, его расположение к ней не изменилось?
       Салай Салтаныч. За что обижать?
       Дульчин. И приданое даст?
       Салай Салтаныч. Обижать не будет.
       Дульчин. Да сколько даст-то?
       Салай Салтаныч. Не обидит.
       Дульчин. Да говори! Ведь уж ты выспросил, вызнал все; разве ты утерпишь?
       Салай Салтаныч. Говорил, пять тысяч дам. Его слову верить можно, купец обстоятельный, как сказал, так и будет.
       Дульчин. Ты меня зарезал.
       Салай Салтаныч. Кто тебя резал? Сам себя резал. Деньги платить будешь?
       Дульчин. Разумеется, не буду; откуда я возьму?
       Салай Салтаныч. Так и знать будем. А мне что с тобой делать, скажи! Советуй, сделай милость.
       Дульчин. Мое дело было занимать, а уж получай с меня, как знаешь; это твое дело. Не мне тебя учить.
       Салай Салтаныч. И за то спасибо, прощай! (Уходит.)
       Вбегает Дергачев.
 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

 
       Дульчин, Дергачев.
       Дергачев. Я слышал, все слышал. Какое несчастие, какое ужасное несчастие, Вадим!
       Дульчин (хохочет).Миллионы-то как скоро растаяли.
       Дергачев. Значит, ехать незачем. Как же карета?…
       Дульчин. Какой урок, какой урок!
       Дергачев. Куда я денусь с каретой?
       Дульчин (не слушая).Но!! Падать духом не надо; еще не все потеряно. Юлия меня выручит.
       Дергачев. Разве отпустить карету да велеть завтра приехать за получением?
       Дульчин. Вот когда узнаёшь цену искренней любви.
       Дергачев. А потом опять «завтра», и так до бесконечности. Денег у меня нет, ведь я для тебя нанимал…
       Дульчин. К ней, сейчас же к ней! Ручки, ножки целовать. Лука, я тебе клялся, что больше не сделаю ни одной низости в жизни; я тебе повторяю эту клятву, торжественно повторяю. Ты ее помни.
       Дергачев. Да я ее помню… А как же мне с каретой-то?
       Дульчин. А мне что за дело? (Подойдя к боковой двери.)Ирина Лавровна!
       Ирина выходит.
 

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

 
       Дульчин, Дергачев, Ирина.
       Дульчин. Ирина Лавровна, теперь я знаю препятствие, которое мешает нашему блаженству.
       Ирина. Вы знаете? (Кланяется Дергачеву.)
       Дульчин. И, к несчастию, оно так серьезно, что вам надо будет отправляться к родителю.
       Ирина. Что это значит, Вадим Григорьич?
       Дульчин. У меня сейчас был Салай Салтаныч; вы, вероятно, слышали хоть часть нашего разговора?
       Ирина. Я не имею обыкновения подслушивать.
       Дульчин. Он мне передал, какое несчастие случилось с вашим родителем.
       Ирина. Ну, так что же? Это до меня не касается.
       Дульчин. Нет-с, в таком положении оставлять родителя не следует; ваша обязанность – утешать его в горе.
       Ирина. Со мной шутить нельзя, Вадим Григорьич. Мне здесь лучше, чем дома, и я отсюда не выйду. Вы завлекли меня до того, что я прибежала в вашу квартиру, в квартиру молодого человека; для меня отсюда только один выход: под венец!
       Дульчин. Можно и под венец, только нет никакой надобности.
       Ирина. Как нет надобности?
       Дульчин. Решительно никакой! У вас приданого только пять тысяч, у меня ни копейки и пропасть долгу.
       Ирина. Где же ваше состояние?
       Дульчин. Было когда-то; но от него осталось одно только воспоминание, и уж я давным-давно гол как сокол и кругом в долгу. Но меня очень полюбили мои кредиторы и не захотели ни за что расстаться со мной. Они меня ссужали постоянно деньгами, на которые я и жил по-барски, но ссужали не даром. За меня вдвое, втрое заплатила им одна бедная женщина. То есть она была богата, а мы ее сделали бедной. Теперь она ограблена, и кредиту больше нет. На днях меня посадят в яму, а по выходе из ямы мне предстоит одно занятие: по погребам венгерские танцы танцевать за двугривенный в вечер: «Чибиряк, чибиряк, чибиряшечки!…»
       Ирина. Ах, какая гадость!
       Дульчин. «С голубыми ты глазами, моя душечка!» Угодно вам идти со мною под венец?
       Ирина. Я думала, что вы очень богаты.
       Дульчин. И я думал, что вы очень богаты.
       Ирина. Как я ошиблась.
       Дульчин. И я ошибся.
       Ирина. Но как же вы говорили, что вы ищете страстной любви.
       Дульчин. Отчего же мне не говорить?
       Ирина. Но как вы смели обращаться с такими словами к девушке?
       Дульчин. Однако вы слушали мои слова очень благосклонно…
       Ирина. Но какое вы имели право желать страстной любви?
       Дульчин. Всякий смертный имеет право желать страстной любви.
       Ирина. Скажите пожалуйста! Человек, ничего не имеющий, требует какой-то бешеной, африканской страсти. Да после этого всякий приказчик, всякий ничтожный человек… Нет, уж это извините-с. Только люди с большим состоянием могут позволять себе такие фантазии, а у вас ничего нет, и я вас презираю.
       Дульчин. На ваше презрение я желал бы вам ответить самой страстной любовью, но… что вы сказали о мужчинах, то же следует сказать и о женщинах: на страстную любовь имеют право только женщины с большим состоянием.
       Ирина. Вы невежа, и больше ничего.
       Дульчин. Что вы сердитесь? Оба мы ошибались одинаково, и нам друг на друга претендовать нельзя. Мы люди с возвышенными чувствами и, чтобы удивлять мир своим благородством, нам недостает пустяков – презренного металла. Так ведь это не порок, а только несчастие. И потому дайте руку и расстанемся друзьями.
       Ирина. Конечно, и я тоже виновата. (Подает руку.)
       Дульчин. Ну, вот! Зачем ссориться? Жизнь велика, мы можем встретиться при других, более благоприятных обстоятельствах.
       Ирина. Ах, кабы это случилось!
       Дульчин. И непременно случится, я в свою звезду верю: такие люди, как я, не пропадают. А теперь садитесь в карету и поезжайте домой. (Дергачеву.)Бедный друг мой, проводи Ирину Лавровну. Вот и для твоей кареты работа нашлась. (Почтительно целует руку Ирины.)
       Ирина уходит под руку с Дергачевым.
 

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

 
       Дульчин (один).
       Дульчин. Я даже рад, что дело так кончилось, на совести покойнее. Да и по русской пословице: «Старый друг лучше новых двух». Она хоть и говорит, что больше у нее денег нет, да как-то плохо верится: поглядишь, и найдется. Оно точно, я просил последней жертвы, да ведь это только так говорится. Последних может быть много, да еще несколько уж самых последних.
       Входит Глафира Фирсовна.
 

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

 
       Дульчин, Глафира Фирсовна.
       Дульчин. Глафира Фирсовна, очень рад вас видеть.
       Глафира Фирсовна. Хоть бы ты и не рад, да нечего делать, я по должности с обыском пришла. (Осматривает комнату.)
       Дульчин. От кого, Глафира Фирсовна, по какому полномочию?
       Глафира Фирсовна. Пропажа у нас, вот и послали меня сыщиком. Да ты говори прямо: у тебя, что ли!
       Дульчин. Что за пропажа, чего вы ищете?
       Глафира Фирсовна. Вещь не маленькая и не дешевая. Уголовное, брат, дело: живой человек пропал – Ирина Лавровна сбежала.
       Дульчин. Так почему же вы у меня ее ищете?
       Глафира Фирсовна. Где ж искать-то? ей больше деваться некуда. Явное подозрение на тебя. Она нынче утром толковала: убегу да убегу к нему, жить без него не могу.
       Дульчин. Ошиблись вы в расчете, Глафира Фирсовна, хитрость ваша не удалась. Не вы ли ее и отправили ко мне, чтобы потом захватить с поличным и заставить меня жениться.
       Глафира Фирсовна. А мне-то какая корысть, женишься ты или нет?
       Дульчин. Много ли приданого-то за Ириной Лавровной?
       Глафира Фирсовна. Али уж вести дошли?
       Дульчин. Миллионы-то ваши где?
       Глафира Фирсовна. Было, да сплыло. Разве я виновата? Ишь ты, отец-то у нее какой круговой! Дедушка было к ней со всем расположением… А его расположение как ты ценишь? Меньше миллиона никак нельзя. Теперь на племянников так рассердился – беда! «Никому, говорит, денег не дам, сам женюсь!» Вот ты и поди с ним! И ты хорош: тебе только, видно, деньги нужны, а душу ты ни во что считаешь. А ты души ищи, а не денег! Деньги – прах, вот что я тебе говорю. Я старый человек, понимающий, ты меня послушай.
       Дульчин. И я человек понимающий, Глафира Фирсовна; я знаю, что душа дороже денег. Я такую душу нашел, не беспокойтесь!
       Глафира Фирсовна. Нашел, так и слава богу.
       Дульчин. Я – счастливец, Глафира Фирсовна: меня любит редкая женщина, только я ее ценить не умел. Но после таких уроков я ее оценил; я ее люблю так, как никогда не любил.
       Глафира Фирсовна. Где же ты такую редкость обрящил?…
       Дульчин. Эта женщина – Юлия Павловна Тугина.
       Глафира Фирсовна. А ты думаешь, я не знала? Вот новость сказал. Да, добрая, хорошая была женщина.
       Дульчин. Как «была»? Она и теперь есть!
       Глафира Фирсовна. Да, есть; поди, посмотри, как она есть. Эх, голубчик, уходил ты ее…
       Дульчин. Что такое? Что вы говорите? «Уходил»! Что значит «уходил»? Я вас не понимаю.
       Глафира Фирсовна. Померла, брат.
       Дульчин. Вот вздор какой! Что вы сочиняете, она вчера была и жива, и здорова.
       Глафира Фирсовна. Утром была здорова, а к вечеру померла.
       Дульчин. Да пустяки, быть не может.
       Глафира Фирсовна. Да что ж мудреного! Разве долго помереть! Оборвется нутро, жила какая-нибудь лопнет, вот и конец.
       Дульчин. Не верю я вам; с чего вдруг здоровый человек умрет? Нужно очень сильное нравственное потрясение или испуг.
       Глафира Фирсовна. И все это было: заехал Лавр Мироныч, завез приглашение на бал и вечерний стол по случаю помолвки Ирины Лавровны с Вадимом Григорьичем Дульчиным, оборвалось сердце, и конец.
       Дульчин. Да неужели? Умоляю вас, говорите правду.
       Глафира Фирсовна. Какой еще тебе правды? Ошиб обморок, приведут в чувство, опять обморок. Был доктор, говорит: коли дело так пойдет, так ей не жить. Вечером поздно я была у ней, лежит, как мертвая; опомнится, опомнится да опять глаза заведет. Сидим мы с Михевной в другой комнате, говорим шепотом, вдруг она легонько крикнула. Поди, говорю, Михевна, проведай! Вернулась Михевна в слезах; «надо быть, говорит, отходит». С тем я и ушла.
       Дульчин. Да лжете вы, лжете вы! Вы только хотите мучить меня. Что ж вы не плачете? Кто ж не заплачет об такой женщине? Камнем надо быть…
       Глафира Фирсовна. Эх, голубчик, всех мертвых не оплачешь. Будет с меня, наплакалась я вчера… А вот хоронить будем, и еще поплачу.
       Дульчин (схватясь за голову).Были в моей жизни минуты, когда я был гадок сам себе, но такого отчаяния, такого аду я еще не испытывал; знал я за собой слабости, проступки, оплакивал их, хоть и без пользы… а уж это ведь преступление! Ведь я… ведь я – убийца. (Останавливается перед портретом Юлии.)
       Глафира Фирсовна. Не воротишь, мой друг, не воротишь. Да что это темнота какая! хоть огня велеть подать. (Уходит в залу.)
 

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

 
       Дульчин (один).
       Дульчин. За что я погубил это сокровище? Я губил тебя, губил твое состояние, как глупый ребенок, который ломает и бросает свои дорогие, любимые игрушки. Я бросал твои деньги ростовщикам и шулерам, которые надо мной же смеются и меня же презирают. Я поминутно оскорблял твою любящую, ангельскую душу, и ни одной жалобы, ни одного упрека от тебя. И наконец я же убил тебя и не был при твоих последних минутах. Я готов бы отдать свою жизнь, чтобы слышать последние звуки твоего голоса, твой последний прощающий вздох.
       Тихо входит Юлия.
 

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

 
       Дульчин, Юлия Павловна.
       Дульчин. Боже мой! Что это? Юлия! Юлия! Или это обман чувств, милый призрак! Юлия, ты жива?
       Юлия тихо подходит к столу и берет портрет.
      Но ведь видений не бывает! (С радостью.)Юлия, ты жива, ты сама пришла ко мне! А мне сказали, что ты умерла.
       Юлия. Да, это правда: я умерла.
       Дульчин (с ужасом).Умерла!…
       Юлия. Да, умерла… для вас.
       Дульчин. О, если ты жива для других, так жива и для меня. Ты не можешь принадлежать никому, кроме меня; ты слишком много любила меня, такая любовь не проходит скоро, не притворяйся! Твоя бесконечная преданность дала мне несчастное право мучить тебя. Твоя любящая душа все простит… и ты опять будешь любить меня и приносить для меня жертвы.
       Юлия. Я принесла последнюю.
       Дульчин. Юлия, не обманывай себя и меня! Ну, что такое особенно ужасное я сделал? Все это было и прежде, и все ты мне прощала.
       Юлия. Я вам прощаю это, одного я простить не могу.
       Дульчин. Чего же, чего же?
       Юлия. Вы проиграли деньги.
       Дульчин. Да разве это в первый раз? Да и велики ль деньги?
       Юлия. Какие б ни были, но они мне стоили слез, стыда и унижения, а вы их бросили.
       Дульчин. Во-первых, для женщины слезы стоят недорого, а во-вторых, женщины ничего не жалеют и все переносят для любимого человека.
       Юлия. Я не жалела ничего для вас, я вам отдала все, что у меня было; я все переносила для вас; одного я переносить не могу… Вы заставляли меня терпеть стыд и унижение и не оценили этой жертвы. Я рассудила, что лучше мне разлюбить вас, чем сделаться для вас бесстыдной попрошайкой.
       Дульчин. Хороша любовь, которая может хладнокровно рассуждать.
       Юлия. А эта любовь хороша? (Подает пригласительный билет Лавра Мироныча.)
       Дульчин. Это клевета, это интрига против меня. Впрочем, как я глуп, что оправдываюсь перед тобой! Разве перед любовницами оправдываются, разве их уговаривают? Слова только больше сердят их, логика на них не действует; на них действуют ласки, поцелуи, объятия…
       Юлия. У меня есть защита.
       Дульчин (смеется).Защита? Зачем? Разве я обижать тебя хочу?
       Юлия. Ваши ласки хуже обиды для меня.
       Дульчин. Защита! Но кто же может, кто осмелится защищать тебя от моих ласк, да еще здесь, в моей квартире? (Хочет обнять Юлию.)
       Юлия (громко).Флор Федулыч!
       Входят Флор Федулыч, Глафира Фирсовна, Дергачев.
 

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

 
       Дульчин, Юлия Павловна, Флор Федулыч, Глафира Фирсовна, Дергачев
       Флор Федулыч. Честь имею кланяться, милостивый государь! Извините, что без приглашения. Впрочем, мы люди знакомые. (Юлии.)Что вам угодно, Юлия Павловна?
       Юлия. Нам пора домой.
       Флор Федулыч (предлагая руку).Пожалуйте-с.
       Дульчин. Позвольте, Юлия Павловна, у нас остаются не кончены счеты: я вам должен.
       Юлия. Вы мне ничего не должны.
       Дульчин. У вас есть мои документы.
       Флор Федулыч. Изволите ли видеть-с, я имею согласие Юлии Павловны на вступление со мной в брак; так ваши документы поступают ко мне вместо приданого.
       Дульчин (в изумлении).Вместо приданого?!
       Флор Федулыч. Так точно-с. Угодно вам будет деньги заплатить, или прикажете представить их ко взысканию? Один Монте-Кристо на днях переезжает в яму-с, так, может быть, и другому Монте-Кристо угодно будет сделать ему компанию? Во всяком случае, прошу вашего извинения. Имею честь кланяться. (Уходит под руку с Юлией.)
 

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

 
       Дульчин, Глафира Фирсовна, Дергачев.
       Глафира Фирсовна. Вот так отрезал! Коротко и ясно! Каков старик-то у меня.
       Дульчин. Револьвер! (Идет к столу.)
       Глафира Фирсовна. Ах, страсти!
       Дергачев (загораживает Дульчину дорогу).Что ты? Что ты?
       Дульчин. Револьвер, говорю я! (Подходит к столу.)Отойди, убью!
       Глафира Фирсовна. Что ты? Что ты? Дай мне срок хоть на улицу выбраться!
       Дульчин. Никто ни с места!
       Глафира Фирсовна (падая в кресло).Постой! Дай хоть зажмуриться-то!
       Дульчин (взяв револьвер).Прощай, жизнь! (Садится к столу.)Без сожаления оставляю я тебя, и меня никто не пожалеет; и ты мне не нужна, и я никому не нужен. (Осматривает револьвер.)Как скоро и удовлетворительно решает он всякие затруднения в жизни. (Открывает стол.)Написать несколько строк?… Э! Зачем! (Взглянув в ящик.)Вот еще денег немножко, остатки прежнего величия. Зачем они останутся? Не прокутить ли их или не затягивать? (Подумав несколько, бьет себя по лбу.)Ба!! Глафира Фирсовна!
       Глафира Фирсовна. Что, батюшка? Да ты застрелился или нет еще?
       Дульчин. Нет еще, черт возьми, а надо бы. Да это еще не уйдет от меня. Попробую еще пожить немного. Глафира Фирсовна, у Пивокуровой много денег?
       Глафира Фирсовна. Миллион.
       Дульчин. Сватай мне вдову Пивокурову.
       Глафира Фирсовна. Давно б ты за ум взялся.
       Дульчин. Вези меня к ней сейчас. (Встает.)
       Глафира Фирсовна. Вот и расчудесно. Поедем! (Встает.)
       Дергачев. Нет, позволь, а как же мне быть с каретою-то?
       Дульчин. А вот женюсь на Пивокуровой, тогда за все расплатимся.
       1877