— Пр-ривет.

Лена говорила с сыном только по-русски, чтобы он знал язык, не изучая его позже как иностранный, а ощущая как второй родной язык.

Маленький принц понимал абсолютно все, но предпочитал чаще отвечать по-итальянски.

Аня подхватила его, усадила верхом к себе на колени и стала изображать скачки на лошадке. Роберто визжал от восторга и приговаривал:

— Анкора! Анкора!

— Смотри, он из тебя душу вытрясет, если будешь потакать, — предупредила Лена.

— Ты иди, иди, занимайся своими делами, мы тут сами разберемся. Да? — обратилась Аня к малышу.

— Си! — ответил хитрец и потянулся ручками к Ане, обнял ее за шею и шепнул на ухо, чтобы не слышала мать: «Анкора кавалло» — что означало: «Еще лошадку».

— Не забудь, до прихода Марио у тебя всего час. Заиграешься, не успеешь переодеться.

— Иди, иди, злодейка, не мешай, оставь нас наедине, — отшутилась Аня.

Роберто мгновенно оценил ситуацию, помахал Лене ручкой и изрек:

— Чао, мамма. Лена ушла.

Аня крепко-крепко обхватила мальчика за плечи, прижалась к нему, вдыхая необыкновенный запах, которым пахнут только дети, закрыла глаза и замурлыкала какую-то примитивную мелодию. Роберто тотчас стал ей подпевать, произнося какие-то только ему одному ведомые слова на своем эсперанто.

«Если бы у меня был ребенок, — подумала Аня, — мне никто бы не был нужен…»

Ровно через час, как и предупреждала Лена, приехал Марио. Он вошел с букетом цветов, сияющий, нарядный, вручил цветы Ане, обнял нежно и в то же время как-то по-хозяйски привычно, буднично. Аня мгновенно это почувствовала, подумав про себя: «Неужели он принял вчерашний телефонный разговор за уже состоявшуюся помолвку?»

Вышла Лена, приветливо бросила:

— Чао, Марио.

В этот момент загудел домофон. Лена сняла трубку, ответила «Пронто» и добавила по-русски: «Привет… проходи», — нажала на кнопку и, повернувшись к Ане, чуть развела руками, словно хотела сказать: «Ничего не могу поделать…», затем объявила:

— Это Олег.

А он уже шел по дорожке от ворот, с букетом цветов, высокий, элегантный, подтянутый, слегка загорелый и чрезвычайно импозантный. Он стремительно вошел в квартиру, на мгновение остановился, увидев, что Аня стоит с цветами и рядом с ней незнакомый ему мужчина, видимо, по-режиссерски оценил мизансцену и пошел напролом: сунул ей цветы, воспользовавшись тем, что руки у Ани заняты, крепко обнял, расцеловал ее в обе щеки, шепнув:

— Я виноват, прости, я все объясню.

Так же, по-свойски, облобызал Лену, присел на корточки перед Роберто, который притопал, как только хлопнула входная дверь, — он был большим любителем гостей, достал из полиэтиленового пакета деревянную резную игрушку, отдал ребенку, увидел вышедшего к нему Франко, встал, поздоровался, напомнив на всякий случай, что его зовут Олег, и вручил ему бутылку коньяка, объявив, что это настоящий армянский коньяк, и наконец вопросительно посмотрел на Марио, ожидая, что их познакомят.

— Познакомьтесь, — сказала Аня с какой-то обреченностью. — Это Олег, мой бывший муж… — Она запнулась, так как ей вдруг захотелось схулиганить, сказать: «и мой будущий муж», но удержалась и произнесла чинно, с едва заметной паузой: — А это Марио, друг семьи.

Фраза получилась двусмысленной, но никто не заметил, потому что между Марио и Олегом проскочила искра взаимной неприязни, и была она так ощутима, как если бы заискрили обнаженные провода.

В следующее мгновение режиссерские функции взяла на себя Лена: она тихонько подтолкнула замеревшую на месте Аню и шепнула: «Отнеси, пожалуйста, цветы в гостиную», — а сама повела мужчин на террасу.

Впереди бежал Роберто, на ходу осваивая новую игрушку, которая представляла собой двух баранов, начинающих бодаться, стоило только дернуть за ручку. Игрушка удивительно точно соответствовала сути создавшейся ситуации.

— Я на минуту покину вас, — обратилась к ним Лена и направилась на кухню. Там она приготовила сервировочный столик и стала устанавливать на нем коньячные рюмки, фрукты, сок, вытаскивать из холодильника все, что попадало ей под руку. Со стороны могло показаться, что делает она все увлеченно и весело. На самом деле ее привычные механические действия производились с таким напряжением, как будто Лена задалась целью перебить всю посуду, зато они помогали ей обрести равновесие.

Вошла Аня и бесстрастным тоном исполнительной горничной доложила:

— Цветы я поставила. Что теперь делать?

— Теперь иди к ним, — распорядилась Лена.

— Он же сказал тебе, что приедет к концу дня.

— Но приехал в начале…

— Какой кошмар! Я так надеялась уговорить Марио сбежать… А теперь придется…

— Аня, помолчи, иначе со мной будет такая же истерика, как вчера с тобой, — перебила ее Лена и, окончательно взяв себя в руки, объявила: — Ну что ж, пошли на амбразуру.

Они взялись вдвоем за ручку столика и торжественно выкатили его на террасу.

Олег на своем ломаном английском рассказывал о будущем фильме. Мужчины слушали с интересом или делали вид, что это их увлекает. Неизбежная суета, связанная с накрыванием стола, такими «ответственными» действиями, как откупорка бутылки и разливание коньяка, дали возможность женщинам прийти в себя, тем более что Олег опять взял на себя роль ведущего.

Он поднял бокал и сказал на своем чудовищном английском:

— Зер из э вери гуд традишнл рашн тоуст — то аур митинг!

Все выпили, посмаковав густой маслянистый ароматный напиток, и Олег, перейдя на русский, обратился к Ане:

— Я видел Наташу. И очень долго разговаривал с ней.

Он красочно рассказал, как столкнулись они в Елисеевском, и как сначала не хотелось ему даже стоять рядом с этой женщиной, и как случайно выяснилось, что ни Наташа, ни Аня не знали, в каком бандитском стиле происходили переговоры с так называемой риэлтерской фирмой…

Обо всем Олег рассказывал, придавая событиям легкий комический оттенок, видимо, спасаясь от страшных воспоминаний с помощью самоиронии, такой привычной для российского интеллигента палочкой-выручалочкой.

Возможно, для непосвященных история размена квартиры и могла выглядеть как курьезное происшествие, но не для Ани. Она пришла в такое возбуждение, что, не считаясь с присутствием Марио, подошла к Олегу, обняла его и со слезами на глазах спросила:

— Что они с тобой сделали? Что?

— Успокойся, девочка, — ответил Олег, целуя ей руки, — все уже позади… Как видишь, я жив и совершенно здоров.

— И ты мог подумать, что я участвовала в таком варварстве?

Существует очень хороший традиционный русский тост — за нашу встречу!

— Прости, я последний идиот… Твой уход так потряс меня, что я, видимо, не совсем адекватно воспринимал события.

Лена, которая буквально накануне была посвящена Аней в историю с изнасилованием, еще не успела до конца осознать реальность происшедшего и сейчас воспринимала рассказ Олега как продолжение, как вторую серию криминального детектива. Она была в том состоянии, которое мама, Ольга Николаевна, называла «полный растреп чувств», слушала Олега, не отрывая глаз от него и Ани, как будто хотела увидеть их в той, немыслимой для нормальных людей ситуации, в которой оба оказались по вине одного и того же человека. Вдруг она перевела взгляд на Марио. На лице его была написана такая мука, что она немедленно прервала Олега, бросив скороговоркой:

— Об этом вам лучше поговорить позже, а сейчас я бы не отказалась от еще одной рюмки коньяка.

Олег мгновенно уловил некий дисбаланс среди сидящих за столом и произнес, как бы подводя итог всему:

— Наташа беременна. Семь недель, как я понял. И хочет делать аборт, потому что не желает даже думать о ребенке от него… Вот такой трагический узел завязался в результате случайной встречи…

— Безумие… — прошептала Лена и посмотрела на Роберто, уютно устроившегося на коленях у Франко.

— Мне кажется, ей самой решать, — неуверенно произнесла Аня и тут же ужаснулась собственным словам. — Нет, я не то хотела… я… в смысле — жить ли ей или нет с ним, а маленький ни в чем не виноват.

— Я сказал ей то же самое тогда, — подхватил Олег. И они наперебой заговорили о том, что с самого первого вечера, во время свадьбы вокруг ракитова куста, как назвал тот вечер покойный Платон, Дим Димыч не понравился никому.

Марио сидел, молча переводя глаза с одного женского лица на другое — они были обращены к красивому, самоуверенному, раскованному мужчине, бывшему Аниному мужу. Казалось, своим рассказом он просто зачаровал их, как удав мартышек, особенно Аню. Она даже расплакалась и так нежно обняла его… Марио чувствовал, что он здесь лишний, даже Франко ничего не переводит ему, наверное, потому, что не успевает до конца понять стремительную русскую речь. Он чувствовал, что должен встать и уйти в знак того, что возмущен. Неужели Аня не поняла, что он пришел специально для важнейшего в его жизни разговора, пришел делать предложение, а для него не оказалось места во всем, что происходит сейчас в доме его друга.

Франко мучился от того, что не все понимал — слишком много для него непонятных слов, вроде «коммуналка», «подселение», «качки»… Но главное даже не в том: тонкий, деликатный человек, он чувствовал, что происходит глубоко личный разговор, очень важный для Ани, и что даже если бы он и мог понять, не стоило без ее согласия пересказывать все Марио. Одновременно он страдал за друга, оказавшегося в таком щекотливом, скажем прямо — трудном положении. И когда Марио встал, Франко весь напрягся — что сейчас он скажет? Но Марио произнес негромко:

— Я хочу откланяться…

И все кивнули ему, как бы отпуская. И тогда Франко пошел проводить его до ворот.

— Но как ты мог, Олег, как ты мог подумать хоть на мгновение, что я участвую в их бандитских разборках! — воскликнула Аня.

— У меня были такие убедительные доказательства на лице и на всем теле, — хотел отшутиться Олег, но понял, что шутка не принята, и сказал: — Потому я и примчался сюда, что просто должен был сказать тебе, как я перед тобой виноват…

— И перед Наташей, — добавила Лена.

— И еще… — продолжал Олег. — Лена свой человек, она все поймет… чтобы сказать, что я ни на минуту не забывал тебя, что я люблю тебя, и что если ты сможешь найти в себе силы и простить, я прошу тебя вернуться ко мне. — Олег встал.

Аня и Лена глядели на него широко открытыми глазами как на фокусника, ожидая, что же еще он извлечет из своего цилиндра.

— Я прошу твоей руки, — заявил Олег торжественно. Воцарилась тягучая пауза.

— Точнее, моей второй руки. Первую ты уже просил пять лет назад, — поправила его Аня, сохраняя крайне серьезное выражение лица.

— Совершенно верно, я прошу твоей второй руки, — повторил Олег, широко улыбаясь. Анину шутку он принял как сигнал, что ему в конечном счете уготовано прощение.

— Вы тут выясняйте насчет первой и второй руки, — сказала Лена, поднимаясь, — но учти, Олег, третьей руки уже не будет.

— Я знаю. Третьим может быть только плечо друга.

— Вот именно. А я пойду позвоню Наташке, скажу, чтобы не делала никаких глупостей до возвращения Ани.

— А куда делся Марио? — вдруг спросила Аня.

— Они ушли с Франко, — ответил Олег. …Разговор по телефону с Наташей получился таким долгим, что Аня даже сострила: дешевле было слетать в Москву на самолете. Но в конце концов подруги, вырывая трубку друг у друга, а то и одновременно, в два голоса втолковывая что-то, успокоили ревущую в Москве Наташу и уговорили отложить все решения до приезда в Москву Ани.

Олег попытался вернуться к главной для себя теме об его отношениях с Аней, но обе женщины были мысленно настолько все еще там, в Москве, в квартире Наташи, что он вздохнул и сказал, что ему пора на поезд.

— Я так и не расспросила тебя о фильме, — спохватилась Аня, но по ее лицу можно было понять, что с таким же успехом ей сейчас можно рассказывать о биноме Ньютона или шансах Ельцина на переизбрание летом будущего года.

— Я отвезу Олега на вокзал, — предложил Франко, и все с облегчением стали прощаться с гостем.

Когда мужчины уехали, Аня взяла на руки Роберто, уже успевшего разъять игрушку на составные части и теперь сосредоточенно искавшего путь для возвращения ее в исходное состояние.

— Что скажешь? — спросила она Лену, касаясь губами русой головки мальчика.

— А ты?

— У меня такое ощущение, словно я заново родилась. Несмотря на все: на Наташку, на ужас, который пережил Олег, на все то темное, что вспоминалось, вернее, не выходило у меня из головы. Понимаешь, я освободилась от проклятия, от чувства вины перед ним, от его слов: «Мне стыдно, что ты была моей женой», от всего…

— Ты вернешься к нему?

Аня снисходительно улыбнулась.

— Я вижу, теория второй руки тебя увлекла.

— Нет, просто восхитила, — как ты смогла шутить в Такой серьезный момент?

— А вот так и смогла! Потому что освободилась! Ты меня понимаешь, Роберто?

— Си, — отозвался малыш серьезно.

— Ты бы видела себя с двумя букетами в руках!

И они наконец расхохотались. Отсмеявшись, Лена сказала:

— Отдай ребенка. Рожай себе сама и целуй беспрерывно, а Роберто нечего зацеловывать. Правда, Роберто?

— Но! — воскликнул мальчик и обнял ручонками Аню.

— Рожай сама следует понимать как подсуживание команде Марио?

— Понимай как знаешь, — ухмыльнулась Лена.

— Он сегодня меня чуть-чуть напугал. В нем обнаружился такой ма-а-ленький, но от этого не менее черный Отелло.

— В Марио? — удивилась Лена.

— Да. Точнее, в его глазах. Но мне сегодня как-то некогда было поразмыслить над этим.

— Еще бы, — язвительно вставила Лена. Аня не обратила внимание на ее укол.

— Знаешь, — сказала она мечтательно, — я сейчас чувствую себя такой свободной, как ветер, и если бы можно было родить ни от кого, я бы, наверное, сегодня же и сделала это.

— Есть еще варианты: поискать в капусте или попросить аиста, — парировала Лена, убирая со стола.

…Ночью Аня проснулась от собственного крика. Ей приснился Олег, на том самом диване в комнате Петра… Руки сковывали наручники, как в американских триллерах, и кто-то похожий на Петра, но почему-то в сутане лилового цвета, бил его нагайкой. Аня хотела выбежать, чтобы позвать на помощь, но не могла, потому что одежда на ней была вся разорвана в клочья. Тогда она спросила странного Петра, почему его сутана лилового цвета, ведь кардиналу полагается носить красную. Он не ответил, и она решила, что лучше позвонить по телефону в милицию. Медленно, чтобы не вспугнуть Петра, подошла к телефону и… обнаружила перерезанный шнур. А Петр продолжал истязать Олега. Аня выскочила в лоджию, где стоял тренажер, и стала кричать, только никто ее не слышал — лоджия была застеклена… Крик разбудил ее.

Было два часа ночи.

Она встала, набросила халат и пошла на кухню. Там стояла Лена со стаканом сока в руке. Аня буквально наткнулась на нее.

— Господи, как ты меня напугала… — пробормотала она. — Что ты здесь делаешь?

— А ты?

— Мне приснился жуткий сон… я хотела попить воды.

— А мы еще и не ложились, — сказала Лена.

— Что случилось?

— Должна же я рассказать Франко, о чем мы говорили за столом, и вообще… прояснить ситуацию. Мы так тарахтели, все трое, что он, бедный, успевал схватывать только с пятого на десятое.

— Ему же утром рано вставать.

— Ань, он так волнуется за Марио и за тебя, неужели ты думаешь, что он смог бы заснуть, пока толком не понял, что к чему!

— Слава богу, хоть один человек понял. Может, он и меня просветит, а то у меня что-то туго нынче с пониманием… — отозвалась Аня.

— Хватит ерничать, давай спать, — ответила Лена. Женщины разошлись по своим комнатам.

На следующий день около двенадцати загудел домофон, и голос Олега осведомился, пускают ли москвичей в этот дом.

У Ани приоткрылся рот, она автоматически нажала на кнопку открытия двери и позвала Лену, Лена вышла в прихожую, и одновременно появился Олег.

— Лен, ты уверена, что Франко отвез его вчера на вокзал? — спросила Аня.

— Вчера была уверена, сегодня уже нет.

— Я уезжал, уезжал, не сомневайтесь, — весело сообщил Олег. — Но утром я вспомнил, что не выяснил главного вопроса, и решил приехать. Как там сказано у классика? «Чуть свет — уж на ногах, и я у ваших ног!»

— А не бомжевал ли ты, часом, на вокзале? — спросила Лена.

— Ваш выпад, синьора, я оставляю без внимания, — отпарировал Олег.

— И что мы с ним будем делать? — указывая пальцем на Олега, осведомилась Аня.

— Ты хотела спросить, что ты с ним будешь делать? Потому что я знаю, что я буду: в два часа усажу за стол, накормлю, а в семь отправлю с Франко на вокзал, чтобы он успел к поезду.

— Синьора, вы прощены! — объявил Олег.

Он потянулся, чтобы поцеловать Аню, но она чуть отступила и призналась серьезно:

— Олег, я не выйду во второй раз за тебя.

— Ладно, я пошла, — бросила Лена и тут же исчезла.

— Не надо спешить, Анечка. — Он заглянул ей в глаза. — Я и не жду немедленного ответа. Ты должна прийти в себя, успокоиться, — думаешь, я не заметил, как ты была взвинчена вчера? Поэтому и приехал сегодня… совсем с другой целью.

«Господи, какой непредсказуемый, невероятный человек!» — подумала Аня и спросила именно то, чего ждал от нее Олег:

— С какой же?

— Просить о помощи.

— Так… — не нашлась что ответить Аня и села в кресло. — О какой помощи?

— Понимаешь… мне нужно написать синопсис к фильму о Шаляпине. Срочно. Иначе вся поездка с продюсером в Италию не имеет никакого смысла — я один не справлюсь.

Олег конечно же лукавил: собираясь в Милан, он никак не мог рассчитывать на мирное восстановление отношений с Аней, не мог предвидеть, как сложится вся ситуация в Турине. Однако вчера, не получив никакого ответа на свою просьбу о прощении и повторном браке, он решил увлечь Аню, втянуть в работу над синопсисом, а позже, возможно, и Над сценарием, зная точно по собственному опыту, как сближает совместное дело, общие интересы, частое и тесное общение.

— Да-а… — протянула Аня, — это была моя идея.

— Почему была? — перебил ее Олег.

— Потому что все уже в прошлом.

— Неправда, Аня, это сегодняшний день, это наше будущее… Все еще будет, все вернется, вот увидишь!

— Не надо, Олег…

— Почему?

— Я не люблю тебя.

— Но ты же любила! У нас все так хорошо складывалось.

— Пойми, я ничего не зачеркиваю, — начала Аня, — ничего не пересматриваю в наших прежних отношениях. Я любила тебя, я так крепко привязалась к тебе, что уже не мыслила себя в свободном полете. Я за многое благодарна тебе. Да, мне было с тобой хорошо. Но я больше не люблю тебя.

— Прости, я не должен был заводить сегодня этот разговор. Я хотел дать тебе время, чтобы ты не спешила.

— Но раз уж зашел разговор, я бы желала полной ясности между нами. Не стоит возвращаться к одному и тому же снова и снова.

— Анечка, неужели только одна моя ошибка могла полностью разбить, уничтожить наш брак, нашу любовь?

— Дело в том, что я совсем не умею алгеброй поверять гармонию. Я не знаю, сколько нужно сделать ошибок, какие они должны быть, кто их должен совершать, чтобы разрушить все, не знаю. Я говорю лишь то, что чувствую: я не люблю тебя, Олег.

— Я не верю тебе.

— Почему? Разве я когда-нибудь лгала тебе?

— Не верю! Потому что видел своими глазами, как ты волновалась вчера.

— Волновалась, потому что… Да что я перед тобой оправдываюсь! — рассердилась Аня. — Волновалась — и все. Мало ли, почему женщина может волноваться! Может быть, тут присутствовал человек, который мне нравится, и я не знала, как он воспримет появление моего бывшего мужа.

— Ты говоришь о докторе Марио?

— Допустим.

— Он очень интересный.

— Я тоже так думаю.

— И благополучен.

— Вполне.

— И что же ты будешь при нем делать?

— Тебя не касается.

— Как Лена, рожать ему детей, хорошеть, принимать гостей и собирать вокруг себя русскую колонию милого провинциального Турина?

— Замолчи!

— Хорошо, я замолчу. Надеюсь, ты примешь правильное решение.

— Давай лучше вернемся к Шаляпину, — предложила Аня, как бы подводя черту, — а со своей жизнью я разберусь сама.

— К Шаляпину — так к Шаляпину, — отозвался кисло Олег, но тут же оживился: — Признайся, ведь тебе интересно?

— Тут и признаваться нечего — конечно, интересно.

— Успеешь сегодня написать синопсис? Всего шесть страничек.

— Ах ты, паршивец! Все продумал и приехал сюда в полной уверенности, что стоит этой курице набросать ярких зерен, и она будет клевать у тебя из руки.

— Я ошибся? — спросил Олег с хитрой улыбкой.

— Нет. Попал в точку. Но если ты думаешь, что глупая курица в процессе совместного ударного труда станет твоей любовницей, сразу же предупреждаю — ошибаешься! Я рада, что мы помирились, я рада, что у нас есть много общего, что могу считать себя твоим другом, но в ощип снова — ни за что!

— Я согласен на любые отношения, лишь бы они были дружескими. Так мир?

— Мир. Ты не учел только одного: я не умею работать без материала, без литературы.

— Господи, Анечка, какие тебе нужны материалы? Ты же все помнишь. А несколько дат мы попросим Лену посмотреть в Вебстере или в Британике.

— Данных из словаря мало… — с сомнением сказала Аня. — Ты же меня знаешь. Это ты всегда фантазировал, и если твои фантазии не совпадали с фактами, то тем хуже для фактов.

— Аня! — воскликнул укоризненно Олег.

— Что Аня? Я не помню, в каком году приехал Шаляпин в первый раз в Италию с Рахманиновым.

— А нам и не нужно. Нам нужно знать, когда он приехал в Милан, в Ла Скала. Это ты помнишь?

Аня кивнула.

— Ну вот! Что еще нужно? Давай работать.

— А как с переводом?

— Уговорим Лену.

— Вот так — на минутку расслабилась, , а он уже сел верхом и понукает! — воскликнула Аня, но покорно пошла на кухню к Лене выяснять, можно ли им расположиться в кабинете Франко и согласна ли она перевести синопсис на итальянский.

— Вы еще создайте его, а я погляжу, — уклончиво ответила Лена, хотя, без сомнения, она уже заинтересовалась работой.

— Я забыла, в каком году Шаляпин приехал в Тифлис, — сказала Аня безнадежно.

— Господи, зачем год для синопсиса? — удивился Олег.

— И я не помню, как звали его первого учителя пения, — не унималась Аня, — фамилия его Усатов, а имени-отчества не помню…

Аня стала раздражаться — она не привыкла работать «приблизительно», это выводило ее из себя также, как грязь в комнате.

— И не нужно, оставим Усатого, — заверил легкомысленно Олег.

— Но мы же только сейчас договорились, что его юность обязательно войдет в сценарий!

— В сценарий войдет, в синопсис не войдет, — отмахнулся Олег. — Ты напиши о Мамонте Дальском. Мне страшно нравится придуманный тобой эпизод, помнишь, ты рассказывала, как Мамонт ему объясняет про Мефистофеля.

— Боже мой, Олег, ну как так можно! Этот эпизод описал сам Шаляпин в своей книге, а вовсе не я придумала. Нельзя же начинать фильм, не прочитав даже автобиографическую книгу.

— Прочту, прочту, в Москве все прочту! — завопил Олег и попытался обнять Аню.

— Олег! — предостерегла она, отступая. — Синопсис — не способ сблизиться, а средство убедить продюсера!

— Знаю, знаю, а марксизм не догма, а руководство к действию. Пиши: «Воспоминания унесли Шаляпина в Тифлис конца прошлого столетия. Город для русского человека как страница из „Тысячи и одной ночи“, город базаров, шашлычных, кинто…»

— Как переведут слово «кинто» на итальянский? — спросила Аня.

— Как-нибудь… Может быть, Шаляпин даже встретит случайно в одном из духанов, где он слушал шарманщика, Пиросмани, а потом вместе с ним он будет ловить рыбу на берегу Куры, и они станут петь грузинские песни, не зная, что в будущем им обоим суждено бессмертие.

— И подобную стряпню ты хочешь продать своему продюсеру?

— Именно! Нужна экзотика. Не покупать же итальянцев на картины Милана и оперного театра Ла Скала или галереи Витторио Эммануила, хотя я их излазил вдоль и поперек! Заглянула Лена.

— Как я и обещала, обедать будем в два, — сообщила она и спросила: — Дело идет?

— Ты боишься, что сегодня мы не успеем сделать шесть страничек и я приеду еще и завтра? — спросил Олег. — Кстати, Аня тебя предупредила — переводить будешь ты. И не бесплатно.

— Ох ты, ох ты, какие мы богатые! — Лена ушла.

— Олег, — сказала Аня, — ты набросал идей, а я так и не поняла, с чего ты, в конце концов, хочешь начать фильм.

— Ну разумеется, с самого начала! Пиши: «Венский экспресс прибывал в Милан ранним утром…»

— Откуда ты знаешь? Ты смотрел расписание тех лет?

— Да никто этого не знает!

— А мне надо знать, чтобы писать, — возразила Аня.

— Все экспрессы прибывают на конечные станции ранним утром, чтобы нормальным людям оставался весь день для дел… И потом, утром легче снимать. Пиши: ранним утром…

Марио появился в самом начале седьмого. Олег как раз заканчивал складывать листы бумаги в папку и перебрасывался шутками с Леной. Она уговаривала его остаться ужинать, а он не соглашался, утверждая, что в Милане его ждет продюсер и ужин в лучшем ресторане и что он бы рад, да уж такая ныне, в век спонсоров, продюсеров и финансистов, судьба у них, у режиссеров, еще недавно полновластных хозяев картины: подчиняться и мириться с их прихотями.

Аня заметила, как напряженно идет Марио по дорожке от ворот к дому, и у нее защемило сердце: вчера он ушел явно обиженный, да и как могло быть иначе, если он только что предложил ей руку и сердце, а она… Аня с раздражением поглядела на Олега — нет того, чтобы уйти чуть раньше. Впрочем, Олег не виноват — Франко рассчитывал подвезти его точно к поезду и потому не торопился, утверждая, что осталась еще масса времени.

Марио поднял голову, и первым, кого увидел на террасе, оказался Олег.

Аня с грустью отметила, как изменилось его лицо, и сразу же подумала, что была права, когда сказала Лене, что в Марио появился маленький Отелло…

Встретились они буквально на пороге — Олег и Франко уже стояли в холле, когда вошел Марио.

— Мы едем на вокзал, — сказал Франко, и Аня поняла его стремительный итальянский. — Я вернусь через полчаса…

Они ушли. Тотчас же Лена предательски укрылась в детской, якобы поиграть с Роберто, чего она в такое время дня никогда не делала. И Аня осталась одна перед мрачным, угрюмым Марио.

Первые же его слова заставили ее внутренне сжаться:

— Он ночевал у вас?

— Нет. Олег приехал сегодня в двенадцать, — ответила Аня и вдруг возмутилась: что еще за допрос? по какому праву? — А если бы и ночевал? — спросила она с вызовом.

— Ты все еще его любишь, — сказал Марио утвердительно. — Почему ты не сказала мне этого раньше?

— Потому что я его вовсе не люблю, — ответила Аня и со всей отчетливостью, окончательностью и ясностью поняла, что да, не любит — ни Олега, ни Марио, и потому счастлива, хотя и видит, как страдает этот милый, достойный любви человек. Она вдруг ощутила себя как бы сидящей в зрительном зале, откуда отстранение наблюдает за событиями, в которых сама же и участвует.

— Марио, милый, хороший Марио, послушай меня минутку. Я не люблю своего бывшего мужа. Но я не люблю и тебя. Я ничего не ответила тебе на твое предложение, потому что хотела пригласить тебя в Москву, чтобы познакомить с моими родителями, с моей родиной, чтобы получше узнать друг друга и только тогда решать… Сейчас я не готова полюбить ни тебя, ни кого-либо другого. Пойми меня и прости.

Марио выслушал ее страстную тираду и сделал свой вывод:

— Все же в глубине души ты любишь Олега, иначе ты не стала бы его целовать и плакать.

— Олег пережил страшное потрясение, и мне его было жаль — вот и все.

— Я тоже жалею каждого своего больного, но это не значит, что мне следует целоваться с ними, — набычившись, ответил Марио.

Аня готова была взорваться, но сдержалась и решила отшутиться:

— Но ты ведь и не был женат на своих больных. А Олег — мой бывший муж, и тут уж ничего не поделаешь.

— Я ухожу… Извинись за меня перед Леной… С Франко я поговорю завтра.

В последних словах Марио Ане почудилась скрытая угроза, словно он собирается обвинять бедного Франко в предательстве. Она вздохнула и не стала ничего говорить, а пошла проводить его до ворот.

Марио церемонно поцеловал ей руку на прощание и ушел.

Аня с огромным и совершенно искренним сожалением подумала, что, видимо, он ушел из ее жизни навсегда. Она вернулась в дом.

Из детской выглянула виноватая физиономия подруги:

— Понимаю, я слиняла, но я не могла, просто не могла — такая сумятица чувств… Мне и его жалко, и тебя, и совершенно неприлично хочется смеяться, оттого что вспомнилась дурацкая фраза — не знаю откуда — «жених пошел косяком», и еще твои слова, что в нем проявился маленький Отелло.

Ленка виновато поглядела на Аню:

— Ты меня понимаешь?

— У меня словно камень свалился с сердца: я не виновата перед Олегом, Олег не виноват передо мной, я ничем не обязана Марио, я больше не хочу ни за кого прятаться, ни к кому прислоняться. Я — снова я. Единственное, о чем я жалею, так это о крушении мечты жить рядом с тобой…

Когда вернулся Франко, он застал идиллическую картину: обе женщины ползали по полу, строя из игральных карт ажурные замки, а Роберто, с трудом дожидаясь возведения очередной башни, с восторженным воплем дул и кричал:

— Бам! Бам!

Франко посмотрел на них, склонив голову, и что-то сказал Лене по-итальянски с такой скоростью, что Аня попросила ее перевести.

— Он сказал, что Роберто разрушает наши карточные домики так, как это делала ты последние два дня.

— Ты прелесть, Франко! — Аня легко вскочила на ноги и расцеловала его. — Завтра я весь день наслаждаюсь Турином и одиночеством, — без всякой логической связи объявила она.

На следующий день Аня выбралась из дома поздно — неожиданно много времени занял выбор обуви. Чтобы гулять, лучше всего подходили кроссовки, но к ним необходимы джинсы, а в такую жару даже подумать о них было страшно. Но и туфли надевать не хотелось — нужны колготы или гольфы…