Итальянское каприччио, или Странности любви

Аня переоделась в купальник и принялась стирать джинсы.

Паша подошел, предложил свою помощь.

— Сейчас будет вам самая мужская работа, — заметила Аня и протянула мокрые джинсы. — Выкручивайте, только, чур, не порвите, мне еще носить их и носить.

Андрей и Паша сделали из выкручивания настоящий спектакль. Аня буквально вырвала у них джинсы и развесила на кустах.

Пока они возились с джинсами, Олег Иванович стоял в сторонке и разговаривал с Наткой. Аня мгновенно отметила, что отыскал и познакомился с ней режиссер сам, и теперь стоит, чуть подобрав живот, и на губах его играет та самая снисходительная улыбка, которая так возмутила ее в столовой. Он был ослепительно белотелым, но довольно мускулистым. В голосе опять звучали бархатные нотки. Натка деланно улыбалась, но глаза следили за тем, что происходит вокруг Андрея.

«Вот же „селадон“, — подумала Аня об Олеге Ивановиче без всякого раздражения.

— Ну что, теперь можем плыть? — спросил Паша.

— Плывем, — подхватил Андрей.

— А гость? — спросила Аня.

— Гостя бросим на Натку, — захихикал Паша.

Аня протянула парням руки, и они втроем, разбежавшись, с громким криком прыгнули в воду с высокого берега.

Вынырнув, Аня увидела, как Натка бежит к воде и тоже прыгает. За ней — Олег Иванович. Прыжок у Натки не получился, она подняла фонтан брызг, а режиссер вошел в воду вполне грамотно. Она дождалась, когда обе головы — мужская и женская — появились над водой, крикнула: «Догоняйте!» и поплыла кролем. Все ринулись за ней. Режиссер почти не уступал Ане, а ребята и Натка остались позади. Аня сделала рывок, оторвалась от Олега Ивановича и, выскочив на противоположный берег, плюхнулась на прогретый песок. Через пару минут рядом с ней, тяжело дыша, опустился Олег Иванович.

— Благодать какая, — выдохнул он, подставляя лицо солнцу.

— Не боитесь сгореть?

— Нет, на речном пляже солнце совсем другое, не как на море. Я с детства люблю подмосковные речки, а здесь дно совершенно сказочное, песчаное. Расскажите, Анечка, еще что-нибудь об этих местах.

— Да я, пожалуй, все уже рассказала, — задумчиво произнесла Аня. — А вот, знаете, вы сказали — дно, и я вспомнила любопытную аналогию — не помню, где читала: корень «дн» очень древнего происхождения. Прислушайтесь: Дон, Донец, Днепр, Днестр, Дунай — целый букет рек с корнем «дн». Даже в Англии есть река Дон.

— С вами интересно.

Глядя, как выходит из воды Натка, Аня заметила:

— Считается, что она здесь самая красивая.

— Что самая, я бы не сказал, но на фоне стройки и голубого неба она будет смотреться. Завтра приедет моя съемочная группа, и займемся. — Он неохотно поднялся и обратился к Натке:

— Давайте-ка, милая девушка, побеседуем с вами, прежде чем начнутся съемки.

Натка оглянулась на Андрея и Пашу, которые вслед за ней вылезли на берег, и с готовностью пошла к режиссеру. Они отошли чуть-чуть в сторонку, а парни улеглись рядом с Аней.

Аня снова отметила, как игриво ведет себя Олег Иванович с Наткой, а та подхватила эту вечную игру мужчины и женщины, но не упускала из виду Андрея и Аню.

— Аня подобрала сухую травинку и украдкой тихонько провела по загорелому плечу Андрея. Он дернул плечом, словно конь, мышцы перекатились под кожей; Она стала щекотать его за ухом и перехватила злой взгляд Натки, которая теперь уже не слушала Олега Ивановича, а вся подобралась, словно сейчас прыгнет на них. Странное чувство раздражения возникло у Ани, она быстро вскочила на ноги и побежала к воде…

— Ты куда? — крикнул вслед Андрей.

— Поплыву — проведаю свои джинсы, а то как бы совсем без штанов не остаться.

Джинсы долго не сохли, поэтому в столовую на обед она пришла позже всех.

Цигалев, видимо, давно поджидал режиссера, чтобы увести к себе. Олег Иванович понял, что вторично отвергать гостеприимство неудобно, и перестал сопротивляться.

Аня почувствовала зверский голод, взяла две порции котлет и принялась с жадностью есть, кажется, долгое хождение по строительству и купание требовали немедленной компенсации затраченных сил.

В столовую заглянул малознакомый парнишка, кажется из новеньких, подошел к Андрею, сказал, что сейчас созывается срочное заседание комитета комсомола и что он, Андрей и Натка должны бежать, потому что без них не начнут.

Натка с вызовом взглянула на Аню, встала из-за стола, взяла Андрея под руку и демонстративно прошествовала к выходу.

— Пошли обсуждать, кого выдвинуть для съемок. Делать им нечего. Мы с Олегом Ивановичем уже все решили, — не без самодовольства изрек Паша.

— Просто цирк — комитет комсомола будет давать свои рекомендации режиссеру! — пожала плечами Аня.

— Зато жирную галочку поставят — проведена культурно-массовая работа, — сделал заключение Паша.

Аня отправилась к себе, чтобы поспать до вечера. В вагончике Кати не было, Аня разделась, юркнула под простыню и сама не заметила, как уснула.

Вечером, как обычно, она пришла на волейбольную площадку и с удивлением обнаружила, что Сергей разминается вместе с Катей. Аня помахала ей рукой, Катя улыбнулась, помахала в ответ. Сияющая, светлая улыбка делала ее очень привлекательной, и вся она была какая-то просветленная, похорошевшая, хотя на лице ни грамма краски.

«Неужели и я выглядела такой же в наши первые дни с Николаем?» — подумала Аня и рассердилась на себя: она запретила себе думать о нем — ни хорошо, ни плохо, никак.

— Будешь играть? — спросила Аня.

— Пока нет, — смутилась Катя, — просто учусь. Андрей все еще не приходил, и Сергей после разминки буркнул недовольно:

— Кого возьмем вместо Андрея? Аня заметила режиссера.

— Олег Иванович! — закричала она. — Идите сюда! Вы играете в волейбол? Хотите — у нас есть место на третий номер.

— Ах, вы даже с номерами? — спросил он, но тем не менее без излишнего ломания снял джинсы, перешнуровал кроссовки и вышел на площадку. Принимал мяч он грязновато, зато нападающий удар у него был хлестким.

«Сойдет на пару игр, — подумала Аня, — больше не выдержит, староват». И задумалась: а сколько же ему лет?

Если судить по седым вискам, то за сорок, а если по сухому мускулистому телу, то не больше тридцати.

«Мне-то какое дело…» — отбросила праздную мысль Аня, наблюдая, как забирается в судейское кресло их самодеятельный судья. Он уселся и громогласно объявил:

— Игра на вылет. Подача — слабейшим! — Выбросил мяч на половину соперников команды Сергея и дал свисток.

Мяч был еще в воздухе, когда Аня, поняв, что сможет чисто принять и дать пас, шепнула Сергею: «Бей сразу!», накинула мяч на сетку, и он сочно, с выдохом погасил.

— Потеря подачи, — объявил судья.

Ане удалось сделать несколько хороших нападающих ударов. Она сама чувствовала, что получилось красиво: высоко взмывала в воздух над сеткой, резко выбрасывала ноги вперед и, распрямляясь, била не сильно, но точно в незащищенное место на площадке противника. Каждый раз после удачного удара она ловила на себе восхищенный взгляд режиссера, что приятно щекотало самолюбие и рождало еще какое-то непонятное чувство.

Олег Иванович выдержал уже третью игру, а Андрей все не появлялся.

После третьей партии они сели отдохнуть на скамейку.

— Давненько не играл, — Олег Иванович отдышался. — Я теперь больше в теннис… А вы, наверное, в команде мастеров? — Он закинул руку за спинку скамьи и положил Ане на плечи.

— Нет. Просто люблю. И баскет люблю, но волейбол больше, — повела Аня плечом и, когда он не снял руку, отодвинулась от спинки скамьи. Его рука последовала за ней и легла между лопаток. Аня вздрогнула и вскочила на ноги.

К площадке подошли «прозаседавшиеся». Натка победно и с некоторым вызовом посмотрела на Аню. «Все ясно, — подумала Аня, — кандидатуру утвердили на комитете… Мне это совершенно безразлично…»

— Андрей! — крикнула она. — Давай скорее, мы как раз четвертую партию начинаем! — Обернувшись к Олегу Ивановичу, добавила: — Это вы Андрея подменяли… спасибо! — и легким шагом побежала на площадку.

После вечернего купания Андрей взял полотенце и принялся растирать Аню. Она неожиданно для себя вдруг зажмурилась, выгнулась, как кошка от удовольствия, на мгновение прижалась к нему, взяла под руку, и они пошли с пляжа. Остальные тоже собрались и отправились по домам — завтра предстоял рабочий день.

Натке ничего другого не оставалось, как удовлетвориться обществом Олега Николаевича. Некоторое время Аня слышала за спиной поставленный бархатный голос Олега Ивановича — он рассказывал Натке всякие байки о прославленных киноактерах, фамильярно называя их по именам. Потом они свернули на боковую тропку, и голос режиссера стих.

Андрей обнял Аню за плечи, и ей вдруг стало так хорошо, что она опять прижалась к нему. Он шумно вздохнул:

— Аня!..

— Молчи, — попросила она шепотом, — молчи, Андрюша.

У вагончика Андрей развернул ее лицом к себе и, ни слова не говоря, поцеловал в губы — очень целомудренно и мягко. Аня не ответила, но и не отстранилась, и он стал целовать ее в глаза — медленно, нежно, вглядываясь между поцелуями в запрокинутое лицо, словно спрашивая — можно?

Она обняла его за шею, поцеловала так, что закружилась голова, отпрянула от него и вскочила на ступеньки.

— До завтра, — попрощался Андрей.

Она рассмеялась, словно отгоняя смехом от себя наваждение, и вошла в вагончик.

Кати не было дома. Аня разделась, погасила свет и тут услышала голос Натки, который доносился в открытое окно:

— Андрей! Ты что меня с этим бабником бросил? Весь вечер он на Аньку пялился, будто мало ему таких в Москве, а как со мной остался, так рукам волю дал. Пойдем к реке?

— Мне завтра рано вставать, — ответил Андрей глуховатым голосом. — Аня не сразу даже узнала.

— Андрюша!

Наступила пауза. Аня против воли прислушалась.

— Я же сказал, мне завтра рано вставать, — раздался наконец голос Андрея, но теперь он звучал твердо.

— Тогда ты меня проводи, потом я тебя, потом ты меня… — Несмотря на шутливый тон, в голосе Натки слышалась несвойственная ей мольба.

— Иди домой, Натка, поздно.

— А чего ты не идешь, если тебе рано вставать? — не унималась она.

— Мое дело, — сдержанно ответил Андрей.

— Думаешь, не понимаю? Ждешь, когда эта сучка тебя впустит! — крикнула Натка.

— Угомонись. И не смей так о ней говорить.

Аня встала, подошла к окну — Андрей поспешно уходил, очевидно, опасаясь, что она может их услышать.

«Ну зачем, зачем я так? — спрашивала себя Аня. — Ведь уеду же через восемнадцать дней… нет — уже осталось семнадцать… А почему, собственно, я считаю дни?»

Ночью сквозь сон она слышала, как вернулась Катя, долго разбирала постель, выходила, звякала умывальником, наконец вошла в вагончик. Аня открыла глаза — Катя сидела у столика между койками, смотрела в окошко, и на лице ее играла счастливая улыбка. Аня вскочила, обняла Катю и громко чмокнула ее в пылающую щеку, после чего юркнула в постель.

Утром следующего дня Аня и Катя пришли на свой стенд за несколько минут до начала рабочего дня.

Их ждала Натка, а чуть в стороне от стенда, за разбитой бетоновозами подъездной дорогой стояла Валюшка.

«Как засадный полк воеводы Боброка», — подумала Аня.

— Заставляешь себя ждать! — крикнула Натка. Аня с любопытством смотрела на нее: какое странное сочетание напористости, доходящей до наглости, бескомплексности и в то же время страсти, ради которой эта дикая девушка способна даже на унижение.

— У меня кран простаивает! — продолжала Натка таким тоном, словно именно от Ани зависело, заработает ли ее механический гигант.

Аня поняла, что Натка заводит себя, и решила молчать, чтобы не помогать ей в этом. Она поднялась с Катей на стенд, Катя посигналила своему крановщику, который с головокружительной высоты с любопытством выглядывал из кабины, пытаясь понять, что нужно здесь его коллеге.

Стропы крана медленно поползли вниз.

— Отойди-ка в сторонку, — приказала Натка Кате.

— Ты не командуй.

— Отойди, сказала, у меня разговор с этой…

— Тебе свидетели не нужны? — с иронией спросила Катя.

— Отойди, Катя, — попросила Аня. Ей начинал надоедать нелепый утренний спектакль, неизвестно зачем затеянный взбалмошной крановщицей. Вчера она, пожалуй, не была такой агрессивной. Видимо, тот ночной разговор с Андреем, который Аня невольно подслушала, имел свое продолжение…

Катя уже отошла и теперь разбирала спустившиеся стропы.

— Слушай, ты! Если еще раз хоть пальцем прикоснешься к Андрею, я тебя убью. Порезвилась, пока меня не было, и все, хватит! Он мой! Поняла? А то рожу твою постную изуродую! Убью!!

— Может быть, плиту на меня уронишь?

Натка глядела на Аню с такой ненавистью, что той стало не по себе.

— Запомнила?

— Теперь послушай меня, — не выдержала Аня и подошла к Натке так близко, что та отодвинулась. Ее реакция красноречиво свидетельствовала, что крановщица побаивается, несмотря на все свои угрозы и злость. — Я никому и никогда не позволяла обзывать меня грязными словами. Ты попыталась шантажировать, угрожать, ты обозвала меня — я молчала, потому что понимала — тяжело терять самого лучшего парня на стройке. Но мое терпение иссякло. Убирайся отсюда и не смей больше приставать ко мне — я милостыню не подаю.

— Я тебя предупредила! — прошипела от злости Натка. Казалось, она забыла, что стенд доступен обзору со всех сторон, почти как театральные подмостки, и собралась наброситься на Аню. Но все-таки она сдержала себя, пробормотала что-то невнятное и спрыгнула в грязь разъезженной колеи, сопровождая свои действия отборной руганью, потом махнула рукой Вале, и они ушли вдвоем.

Аня почувствовала такое изнеможение, словно был уже конец рабочего дня. Подошла Катя.

— Половецкие страсти, — сострила Аня, надевая брезентовые рукавицы.

— Исчерпывающее объяснение, — отозвалась Катя. Рабочий день начинался.

В обед у открытого окна столовой остановился «рафик».

— Не наш, — меланхолично заметила Катя. — Телевизионный.

— Значит, съемочная группа наконец добралась до нас.

Из машины вышла женщина лет тридцати, и Аня невольно стала наблюдать за ней с повышенным вниманием.

Ее нельзя было назвать очень красивой. Элегантной? Скорее яркой, привлекательной. «Манкая», — вспомнила Аня словцо, произнесенное когда-то Николаем. Опять Николай…

Аня продолжала свое наблюдение: белые джинсовые брюки соблазнительно обтягивали бедра незнакомки, белый широкий ремень стягивал тонкую талию, обычная, ничем не примечательная футболка сидела как влитая, подчеркивая высокую грудь. Белые кроссовки с синими полосками, белый шарфик на шее с синими же полосами и белая бейсболка, из-под которой падали на плечи золотистые волосы с отдельными выцвеченными прядями.

Женщина заглянула в «рафик», достала сумку, извлекла из нее темные очки, сигареты. Закурила.

Из машины вышли еще несколько человек. Все они вместе с женщиной чего-то ждали, проявляя признаки нетерпения. Аня догадалась — они ждали Олега Ивановича, но его нигде не было видно. Странно.

— Опаздываем, — поднялась Катя. — Перерыв закончился.

— Ты иди, я немножко еще посижу, можно? — попросила Аня.

Катя пожала плечами и молча ушла — при необходимости она вполне могла некоторое время управляться на стенде одна. Когда она вышла из столовой, женщина подошла к ней и что-то спросила. Катя неопределенно показала рукой в сторону административного домика.

Наконец появились режиссер, Цигалев, Андрей, Натка и еще четверо рабочих.

— Почему ты нас не встретил? — не здороваясь, спросила женщина. — Мы уже полчаса стоим здесь.

«Врет», — подумала Аня с внезапно возникшей неприязнью — всего-то пять минут.

— Извини, я ждал вас к одиннадцати… крутился тут… — виновато улыбнулся Олег Иванович. — Знакомьтесь…

— Цигалев, начальник строительства, — представился Вадим Николаевич сам, опередив режиссера.

— Очень приятно… Теперь я знаю, кого благодарить за такую чудовищную дорогу, — сказала женщина, протягивая руку, и представилась: — Ирина, директор фильма.

Аня подумала, что сейчас Цигалев осадит дамочку, и ошиблась. Куда подевалась вся его самоуверенность, вальяжность! Он засуетился перед этой маленькой женщиной.

— Мы застряли на вашей дороге, еле выбрались, — продолжала «женщина в белом». Голос ее раздражал безапелляционностью, особой, учительской интонацией, словно она знает что-то, что неизвестно остальным, и ее задача — просветить и научить. — Тонваген так и остался на ваших рытвинах! Распорядитесь, чтобы немедленно отправили туда трактор, рабочих и все необходимое. Придется выравнивать колдобины — другим путем тонваген не вытащить.

Вся группа вдруг пришла в движение: кто-то побежал к административному домику, кто-то в другую сторону, Цигалев кому-то махнул рукой, кому-то что-то коротко сказал. В результате лихорадочной деятельности всех присутствующих появился трактор, прибежал Паша, еще двое рабочих, стали переговариваться с шофером «рафика», о чем-то спорить, а вокруг собирались люди, давали советы…

Аня усмехнулась — позавчера застрял бетоновоз, и целый день никто не мог решить простейшего вопроса — кто поедет его вытаскивать.

Только Олег Иванович оставался невозмутимым в общей суматохе. Казалось, он даже любуется броуновским движением, устроенным его директрисой. Он взял ее за локоть и указал на Натку:

— Взгляни, вот крановщица, будущая героиня сюжета. Я немного ввел ее в курс.

Ирина внимательно посмотрела на девушку и изрекла — как поставила печать:

— Недурна. Вполне. Впрочем, в таких делах вкус тебя никогда не подводил.

Тем временем к Натке подошел молодой человек из группы телевизионщиков, увешанный фотокамерами, сделал несколько снимков и скрылся в «рафике».

«Пора идти трудиться, — подумала Аня. — Катя, наверное забегалась одна».

Она пошла к выходу, остановилась у зеркала, оглядела себя. При мысли, что сейчас она в своем рабочем комбинезоне окажется рядом с директрисой, словно портовый буксир около белоснежной яхты, в ней вдруг вскипела ярость. Аня вскинула голову, вышла из столовой и звонко бросила приветствие в никуда:

— Хай!

Все головы повернулись к ней.

Потом так же громко спросила Олега Ивановича:

— Это и есть ваши люди? — и небрежно указала на директрису.

Ирина вздрогнула от неожиданного выпада, подобралась, как пантера перед прыжком, но сдержалась и, продолжая улыбаться, спросила режиссера:

— Еще одна предполагаемая героиня?

— Есть одна задумка, — пробормотал Олег Иванович, — посмотрим, что получится.

«Интересно, — подумала Аня, — говорят обо мне, словно меня здесь нет. Впрочем, меня здесь уже нет» — и прошагала мимо, направляясь на свой стенд.

…Тонваген добрался на строительство только к вечеру. График съемок пришлось пересмотреть и перенести основную работу с Наткой в подъемном кране на утро следующего дня.

Съемочный день выдался как по заказу — ни облачка, тихий ветерок приятно освежал, но не раскачивал стропы и конструкции. Аня поднялась на стенд, посмотрела в сторону Наткиного крана — он располагался метрах В ста от их площадки. Там уже стоял тонваген, еще одна телевизионная машина, видимо, приехавшая ночью. Люди в комбинезонах расставляли аппаратуру. На стенде стоял Олег Иванович с мегафоном, именуемым в народе «матюгальником», и что-то объяснял Натке. Чуть в стороне Цигалев и другие руководители стройки окружили директрису. Она и сегодня была столь же белоснежна, только огромный зеленый козырек, затенявший лицо, нарушал ансамбль. Аню поразило, что все пять кранов бездействовали. Она подняла голову, взглянула вверх и с удивлением обнаружила, что и крановщик, молчаливый, работящий занудливый парень, не скрывавший, что на строительстве он только ради больших денег, высунулся из кабинки и с интересом наблюдает за тем, что происходит там, у Натки.

Наконец Натка полезла по лесенке в кабинку своего крана. Олег Иванович поднял мегафон, крикнул:

— Приготовились!

Сразу же из съемочной машины полезла стрела с креслом, в котором сидел оператор. Он поднимался вверх одновременно с Наткой и снимал ее медленное восхождение.

В «матюгальник» раздалась команда:

— Отставить!

Все спустились вниз. Олег Иванович собрал их и снова стал что-то втолковывать.

Еще через полчаса Аня поняла, что рабочий день сорван окончательно. Они с Катей устроились поудобнее на балках каркаса — «Как в ложе бельэтажа», — пошутила Аня, — и стали наблюдать.

Вскоре прибежал техник, с ним пятеро сварщиков. Они согнали девушек вниз на стенд, а сами расположились на их месте со своими сварочными аппаратами, причем техник все время бегал к режиссеру и что-то уточнял. Подтянули проводку, распределительный щит, и сварщики стали тыкать электродами в балки конструкции, поднимая фонтаны слепящих искр. Олег Иванович закричал:

— Замечательно! Так и продолжайте, но только по команде.

Катя спросила техника:

— Зачем это нужно?

— Он хочет, чтобы был искрящий фон для съемки.

— Но ведь они ничего не сваривают.

— Я же сказал — искрящий фон, — раздраженно повторил техник и убежал.

Аня подумала, что с их «искрящим фоном» они не смогут наблюдать за событиями на съемочной площадке. На стенд поднялся Андрей, мельком поздоровался и принялся звать крановщика:

— Федотов! Федотов!

— Чего тебе? — высунулся из кабины крановщик.

— Подними плиту и пронеси ее до места, но только по полному кругу.

— Что я, сдурел? Пустой пролет…

— Режиссер просит.

— А на хрена ему?

— Потому что иначе в кадр плита не попадает.

— А на хрена мне его кадр? Я и так простаиваю.

— Цигалев сказал, что день оплатит.

— Из своих денег, что ли?

— Слушай, Федотов, я тебя прошу…

— Лады. Девки, слышали? Цепляйте!

— Не сейчас, а по команде режиссера, — уточнил Андрей.

— Сделаем, — и крановщик исчез в кабине.

— Послушай, Андрей, — сказала Катя. — Ну режиссеру понятно — хочется как лучше. А Цигалев-то чего суетится?

— Правда, зачем ему все это? — спросила Аня.

— Девочки, вы у меня совсем тупые или прикидываетесь?

— Тупые! — с вызовом ответила Аня. Андрей наконец улыбнулся:

— Хорошо хоть вы тут юмора не теряете. А там все уже на ушах стоят — и никаких шуток. А зачем — все очень просто: Цигалев под нынешний телепоказ знаете, какие фонды выбьет наверху? Ого-го! Да он ради этого готов сам камеру носить за режиссером. Ясно? — И Андрей побежал к Наткиному крану.

Девушки выбрали новое место для наблюдения, устроились. И как раз вовремя — Цигалев выхватил у Олега Ивановича «матюгальник» и закричал:

— Немедленно вниз! Немедленно! Или я прекращу съемку!

Оказывается, пока они разговаривали с Андреем, оператор спустился со своего крана и забрался на кран Натки и теперь устроился на стреле, чтобы оттуда снимать Натку в кабине.

— Да в чем дело? — закричал выведенный из себя Олег Иванович.

— Он не пристегнут!

— Никуда он не денется! — заорал режиссер.

— А мне плевать, денется или нет. Не пристегнут — и все! Андрей, вырубай ток! Все!

Теперь режиссер выхватил у него свой «матюгальник» и закричал:

— Славик! Славик, черт бы тебя побрал! Славик!

— Чего тебе? — отозвался оператор сверху.

— Слезай и возьми страховочный пояс!

— Что я, маленький?

— Детский сад, — шепнула Аня Кате, словно ее отсюда могли услышать.

— Я думала, только у нас бардак, — согласилась Катя.

— Слава, немедленно спускайся! — пронзительным голосом без всякого мегафона закричала директриса.

— Чего вы хипеш поднимаете? Я что, в первый раз без страховки? — крикнул Слава, но тем не менее неторопливо, словно боясь уронить свое достоинство, двинулся по стреле крана к кабине.

— Кто-нибудь! Поднимите ему наверх страховочный пояс! — распорядился Цигалев.

Натка, высунувшись в окно кабинки, наблюдала за всем происходящим и подавала какие-то реплики оператору, явно наслаждаясь обстановкой и тем, что она в центре внимания.

Рабочий со страховочным поясом уже лез по лесенке на кран.

Сварщики, устроившись на конструкциях, перекуривали. Директриса бегала от тонвагена к машине с операторским краном.

Андрей стоял рядом с Цигалевым. «На подхвате, как мальчишка», — с внезапной обидой за него подумала Аня предложила:

— А не сбежать ли нам на речку?

— Идея, — подхватила Катя, но не двинулась с места.

Какое-то время Аня не следила за происходящим, засмотревшись на белые пушистые облака над горизонтом. Из задумчивости ее вывел громкий голос Олега Ивановича:

— Наташа, а вы можете пройти по стреле — как будто возникла необходимость устранить какую-то неисправность? А Слава в это время снимет вас из кабины.

— Конечно, Олег Иванович! — звонко откликнулась Натка.

— Не смей! — не выдержал Цигалев и сорвался на крик: — Не смей, я сказал!

Но Натка уже вышла из кабины на стрелу.

Аня знала, что там проходит узенький мостик с односторонним металлическим ограждением. Как они разойдутся с оператором, зачем дурачится и рискует Натка — неужели ей так вскружило голову всеобщее внимание?

…Натка шла медленно, осторожно. Вот она сблизилась с оператором, идущим ей навстречу, вот обняла его, что-то сказала ему — он кивнул, заулыбался, вот обошла с той стороны, где не было металлического перильца-ограждения. Наконец они разминулись, и теперь оператор так же осторожно двинулся к кабине, а Натка, держась за ограждение, пошла дальше. Когда она дошла до самого конца стрелы, а оператор уселся в кабинке, кран неожиданно начал медленно разворачиваться. Стрела вместе с Наткой стала описывать огромный круг над стройкой на высоте десяти этажей.

— Снимай же, снимай! — первым пришел в себя Олег Иванович.

— Снимаю! Потрясные кадры! — закричал в ответ оператор.

— Ну циркачка, — с укором и восхищением заметила Катя.

Цигалев махнул рукой и, схватившись за голову, сел на плиту.

Обедала Натка вместе со съемочной группой. Она стала центром внимания — раскрасневшаяся, оживленная, то и дело громко хохотала. В столовой все поглядывали на нее. Это был, без сомнения, ее звездный час. Она, казалось, даже не заметила, что Андрей сидит за одним столом с Аней и Катей.

После обеда работа на стройке возобновилась, а телевизионщики ушли на речку.

В конце дня, поужинав, Аня с Катей, как обычно, направились к волейбольной площадке. Еще издали Аня заметила, что там уже расположились телевизионщики со всем своим оборудованием — тонвагеном, операторской машиной и софитами.

У сетки разминались Сергей и еще один парень. Олег Иванович ходил с оператором вокруг площадки, что-то выискивал, то приседал, то застывал в полусогнутом положении, даже пару раз лег на землю.

«Ракурсы ищет. Ну, это без меня», — подумала Аня и повернулась, чтобы идти на речку. Не успела она пройти и десяти шагов, как услышала голос режиссера:

— Аня, куда вы?

— На речку, купаться, — ответила она, оглянувшись.

— То есть как купаться? А волейбол?

— Какой волейбол? — с деланным удивлением спросила Аня. — Со всей вашей аппаратурой вокруг площадки? Нет уж, не буду мешать вам работать.

— Аня, вы разве не понимаете? У меня замысел: после напряженного рабочего дня — активный спортивный отдых…

— У вас замысел — а я при чем?

— Вы же будете в центре сюжета!.

— А вы меня спросили?

— О чем?

— Хочу ли я быть в центре сюжета и демонстрировать активный спортивный отдых после напряженного рабочего дня?

— Ну зачем вы так, Аня… Это несерьезно.

— А считать, что одного вашего желания достаточно — и я запрыгаю для вас у сетки, как марионетка, — это серьезно? — возмутилась Аня.

— Съемка займет немного времени. А потом мы сыграем с вашей командой — телевидение против строителей. Три партии. Ну соглашайтесь, Аня!

— Почему вы не спросили меня? Почему ничего не сказали ни вчера, ни сегодня? — не унималась Аня.

— Но вы и без телевидения каждый день играете, разве не так?

— И строители каждый день работают, и крановщицы каждый день лезут на свой кран, но вы же заранее все оговорили с ними, разве не так?

— Анечка, — нараспев и очень доверительно произнес Олег Иванович, — ну что вы сравниваете себя…

— Ваши слова надо понимать как комплимент?, — перебила его Аня.

— Как констатацию факта, — объяснил он и близко заглянул ей в глаза.

«Воркует как голубь», — подумала Аня и отметила, что ей не только смешно, но и приятно.

К волейбольной площадке приближались Андрей, Натка и Валюшка со своим Сашей. Натка шла с видом победительницы на Каннском кинофестивале, ее рука по-хозяйски покоилась на плече Андрея.

— Уговорили, — решительно заявила Аня и пошла обратно к площадке.

За какие-нибудь двадцать минут Олег Иванович в полном смысле слова «достал» Аню.

То он требовал, чтобы она в высоком прыжке гасила мяч, и четыре раза вертлявая ассистентка режиссера шлепала перед ее носом хлопушкой, объявляя номер кадра. Потом ему захотелось снять ее в момент, когда она распасовывает мяч. Опять смазливая нахальная девчонка лезла на площадку с хлопушкой, причем Олег Иванович каждый раз сам конструировал кадр, расставлял игроков, указывал, кому что делать, создавая нежизненные ситуации на площадке.

Сделали три дубля. Затем появились новые идеи у директрисы: она сказала, что с ее точки зрения самые эффектные кадры — когда Аня на задней линии в акробатическом прыжке берет трудный мяч. Режиссер загорелся. Оператор распластался на земле — хлопушка — удар, прыжок… И команда: «Дубль!» Четыре раза Аня покорно каталась в пыли на потеху собравшимся, пока наконец не разозлилась.

— Все! Больше я эту туфту не собираюсь гнать.

— Аня! — закричал Олег Иванович. — Так все замечательно! Еще один дубль — и все!

— Ничего замечательного! — Ане все было отвратительно — грязь, пыль, к тому же из-за фантазий режиссера ей приходилось делать то, с чем она категорически не могла согласиться, и оттого ощущала себя глупой и униженной. — Я согласилась сниматься в настоящей, реальной игре, а не в пародии! — вспылила она.