Мир Бабилона (№2) - Суть острова. Книга 2

«Мама принцесса, мама принцесса!» И Элли за ним – она любит подражать старшему брату: «титета! Мама титета!'

Но моя подруга, вместо того, чтобы удовлетвориться изысканным комплиментом моего приготовления, ринулась в атаку:

– Господи! Боже мой! С кем я связалась! Кому отдала руку и сердце!..

– И лучшие годы.

– …и лучшие годы! Я никогда, заруби себе на своем медвежьем носу, никогда не хожу в парикмахерскую! Меня обслуживает мой постоянный куафер. Не в парикмахерской, понимаешь? В хорошем дорогом салоне. Где также бывает первая жена мэра, внучка премьер-министра, даже Ванда Вэй посещает… иногда…

– Ну, если Ванда Вэй… – Я бережно отдираю от себя протестующую Элли и иду целоваться к супруге. Та мгновенно тает и спохватывается только, получив звучный поцелуй в щеку.

– Ну, все. Весь макияж насмарку… Элли, не плакать, мама принесла тебе подарок. Вот кому куколка-малышка?

– А мне-е-е…

– И тебе. Сабелька-малышка.

– А мне?

– Тебе-то за что? За то что свез с лица мэйкап? Какой кошмар – эта семейная жизнь. Что вы ели, дети? Не морил вас папочка голодом?

– Себя морил, их – нет. По конвертику с повидлом, по кусочку сыра и по две конфеты.

– Погоди мой дорогой, сейчас я надену фартук, косынку и чего-нибудь приготовлю посущественнее… А вам обязательно! Маленьким зайчикам в самую первую очередь!

– Перед вечеринкой? Да я потерплю.

– Нет уж. Это твои сослуживцы пусть чавкают как свиньи, мажут щеки кетчупом и горчицей, макают галстуки в жир и в майонез, а мой муж должен быть самым элегантным и самым воспитанным в мире! Поешь, как следует дома, а там пощипывай себе кусочками, запивай маленькими глоточками. Хочешь мясо по-аргентински?

– Еще бы! А не хлопотно будет?

– Что ты, Ричик (при этих ее словах мое сердце немедленно окунается в мед)! Я уже все заранее приготовила, и картошечку, и говядину, и лучок, и майонез, и травки, только на противень положить и на огонь поставить. А деткам – кашки! Кто будет сладкую кашку с ягодками?..

– Может, лучше в микроволновку? Скорее будет? – Шонна мечет в меня такой силы взор, что я теряю дар речи и, совершенно уничтоженный, бегу, пошатываясь, к спасительному креслу, где меня ждут нечитанные с утра газеты. В ближайший час деткам будет нужна только мама. Это не значит, что я до самого обеда буду беспрепятственно бить баклуши, семья в шесть глаз бдительно следит за тем, чтобы меня не настигла гиподинамия, но я умею довольствоваться малым: первую газету, первые десять минут у меня даже Всемирный потоп не отнимет!

Фирме нашей двадцать пять лет исполнилось, четверть века, с ума сойти. По этому замечательному поводу руководство устраивает грандиозное торжество в одном из хороших кабаков, сняв его на весь вечер: банкет, непринужденно перерастающий в полуночную пьянку. Мужчины в смокингах и в костюмах-тройках (чур, я в смокинге!), дамы в платьях для коктейля или для званого обеда, – большой свет, да и только! Но народ у нас – по большей части простой и очень простой, не обремененный воспитаниями да образованиями: есть бывшие полицейские, есть бывшие гангстера, бывшие военные из боевых подразделений… Всякой твари по паре, некоторые попадаются и с высшим образованием, вроде нашего Карла, который у нас юрист на все руки, старший юрист, со степенью магистра, и вашего покорного слуги, который увы, всего лишь бакалавр гражданского права… Но я не купил это гордое звание, а честно вымучил вечерними лекциями и бессонными кухонными посиделками за конспектами и учебниками… А у остальных-то, как правило, и этого нет. Дипломированных юристов – самый минимум, плюс парочка выпускников технических университетов. Народ у нас больше полагается на силу, на опыт, на звериную хитрость, на связи, на сложившуюся репутацию… Образование у нас в фирме скорее уважается, нежели ценится. Мне за мою бакалаврину хоть бы сотню прибавили – да куда там…

Если бы не Шонна, мне бы на корпоративных вечеринках было бы вполне терпимо: там выпил, тем закусил, с той перемигнулся, с этими байки потравил, – вот и вечер прошел не напрасно, на хорошо и отлично. Шонна держится несколько чопорно, безумно раздражая более зрелых и бесформенных жен наших сотрудников. Мне это тоже в Шонне весьма нравится, не хуже флирта и анекдотов, но – через полтора-два часа, вскорости после окончания здравниц и тронных речей, в самый разгар веселья, мы с нею уходим. И жалко становится: ждешь-пождешь праздника, а вот он уже и закончился. И понятно, что дальше там будет пьяно и не менее тупо, однако все равно грустно уходить, оставляя за спиной крики, смехи, звон бокалов и музыку…

А дома нас будет ждать моя матушка, которую я очень люблю. Жалко, что они с Шонной не могут найти общего языка. Я бы не возражал, чтобы кроме холодного уважения, они испытывали друг к другу приязнь, чтобы им было тепло в общении, как мне тепло в компании с любой из них. Но только не когда они вместе.

Да, тут иной раз приходится быть плохишом. Как только я чую, что холодная война между моими любимыми женщинами начинает набирать градус, я становлюсь резким и почти грубым. Сходу могу заткнуть и маму и Шонну, за мной не залеживается. И они четко понимают, что я не шучу, что меня на слезы или на игнор не возьмешь и бойкотом не испугаешь… И вот ведь смех: совместное недовольство мною – это единственное, что может их на короткий миг примирить и объединить. Они начинают терзать меня, бедолагу, вонзать в меня клыки и когти… К счастью, мне это нипочем: зыркну, рыкну, зуб оскалю – смирились. А как разошлись в стороны, по домам, – то и на меня уже совсем-совсем не сердятся.

Вот и сегодня так вышло: после вечерины – легонький серпентарий, на тему позднего детского укладывания в неправильно подготовленные кроватки ( позднее укладывание – вечный мамин просчет, кроватки – вечное неумение Шонны), потом дружные синхронные наскоки на зловредного и тупого маминого «Ричарда» и Шонниного «Рика», потом фальшивые прощальные поцелуи…

А потом уже настоящие и горячие, наши с Шонной. И непременный мамин звонок, который я всегда с нетерпением жду, но который раздается в самое невовремя… Гм… И мама – тоже уже прежняя мама, которую если и можно в чем-либо обвинить, то разве что в чрезмерной заботливости ко мне и внукам.

Отшумел юбилей, вернулись будни. Спихнули на меня, как на самого молодого из детективов, довольно глупое дело: защищать школьника. Нет, ну в самом-то деле! Как будто ни на что иное, более толковое, я не гожусь! Обычная школа, муниципальная, в винегретном районе. В винегретном! Если у них есть деньги нас нанимать – какого хрена, тогда, взамен этой дыры – не отдают парня в нормальную частную в хорошем районе???

Оказывается – Бобби меня просветил – бывшая давняя пассия нашего генерального, живет неполною семьей в самом низу социальной лестницы: брошенная когда-то мать-одиночка, беднота, сумела дотянуться звонками до нашего босса, напомнила былое, попросила о помощи… Все они люди, даже высокие и богатые…

Вот меня и послали – защищать ее четырнадцатилетнего сына от местной околошкольной шпаны. Дешевле было бы заплатить за парня в частную нормальную школу, я так думаю, но… И что мне с ними со всеми прикажете делать? Бодигарда изображать? На переменках в драки вступать на стороне моего питомца? Что реально делать-то?

Тем не менее, вышел я из ситуации с блеском, не побоюсь этого слова, и удостоился высочайшего одобрения. Но не столько за выполненный заказ, как…

Да… Сижу, такой, перебираю варианты: с чего начать? С визита директору? Или к квартальному забежать да подмаксать его чуточку в натуральной форме, чтобы просветил насчет местной обстановки? В пределах пары сотен талеров бухгалтерия без скрипа оплатит мне чек на коньяк и колбасу… Это ехать туда вечером и пить вне дома… Может быть, в том районе квартальный – трезвенник, это было бы удобнее, но пока я с такими не сталкивался… Да, начнем с квартального… Так решил я, однако начал со знакомства с подзащитным…

Мама – черная, парень – кофе с молоком, полукровка, мулат, памятник неизвестному солдату. Четырнадцать лет, ни то, ни се, неглупый, худощавый, невысокий, не широкий…

– Ты не похож на труса, – говорю ему. – Но если тебе понадобилась посторонняя защита – значит, дело не в одних кулаках, а? Чокко? Ты же не собираешься в одиночку справиться с целым миром? В чем там загвоздка, если твои кулаки – не аргумент? Старшие посторонние?

Кивает. Парень не ломался, видимо потому, что вдруг проникся ко мне доверием, и рассказал ту самую необходимую правду. Сцепился он еще в позапрошлом году с одним парнишкой, Перейрой, выходцем из Колумбии, тот на год старше, второгодник из параллельного класса. И с тех пор у них стычки, но Перейра весь в старших братьях, три брата у него. Самый старший сидит, двое – своей очереди дожидаются, а пока, чтобы не скучать – хулиганствуют на улицах и помалу приторговывают марафетом. Пока еще легкой дрянью – марихуаной, ноксироном, экстази… Но уже хвастаются кокаиновыми и героиновыми связями… Непосредственно в драки они пока не вмешивались, но своим присутствием и авторитетом давят и младшего с приятелями неустанно подзуживают… Он же один против них, и в регулярных драках ему достается.

– А чего им надо в конечном итоге?

– Ясно чего. Чтобы прогнулся перед ними и шестерил. И дань платил. Только мне нечем, да если бы и было чем – все одно не стал бы. Западло.

– Мать все детали знает? Про наркоту, братьев?

– Почти ничего не знает. Только то, что ей подруги напели и классная чего-то рассказала…

Парень не трус – и это уже хорошо. Тем хорошо, что есть для кого стараться, что он готов защищать свою честь и хотя бы в этом меня не подведет.

Ну, думаю, что-то нам квартальный поведает… разыскал я у нас в «Совиных» дебрях, через пятые руки, подводки к местному квартальному, чтобы не шиш с горы к нему нагрянул, а как бы не чужой, хотя и не близкий… Квартальный оказался, вопреки всем моим знаниям человеческого естества, малопьющим ирландцем, я не шучу: тяпнули по стохе и он крышечку завинтил.

– Не хочу, Рик. Хочешь – допивай, хочешь – забирай, а я за весь день устал как собака и завтра будет не легче. Спрашивай, что надо и выметайся. Извини брат, но вымотался, спать хочу.

Мужик золото! Без лишних выгибонов дал мне полную раскладку по интересующему меня делу – а знает он много. Вот это, я называю, талант в человеке и совесть! Такой квартальный – клад для населения. Но когда он такой – не место бы ему там, гораздо лучшей участи заслуживает. Надо будет запомнить, да при случае к нам сманить… Берет – но в самую меру, по малости: типа, чашку кофе пропустит в кафешке забесплатно… (это я уже позже узнал), мелкий ремонт по дому даровыми силами местной коммунальной фирмешки, пол отциклевать, горшок починить… И никогда деньгами, и никогда от гангстеров. Принципы у него. Малопьющий, любопытный, толковый… ну, я ему и пообещал, что с этой школой мы проблему уладим и тем самым чуть разгрузим его заботы. Ухмыльнулся он недоверчиво, но спорить не стал и даже поблагодарил авансом…

Оказия выпала в четверг. Оказия – это не чистая случайность, а совокупность ожидаемых факторов, которые отнюдь не каждый день совокупляются. Мне Чокко, парнишку, из школы встречать, а я уже приметил драндулет с открытым верхом – на улице начало апреля, но, на удивление, все еще по-летнему тепло. В моторе том сидит теплая компания в три жала, без девушек, один из них старший брат обидчика, Пако Перейра, начинающий марафетный барыга. Я, естественно, ничего этого не знаю, просто случайно прохожу мимо. Одет я буднично: джинсы, кроссовки, легкий свитер на голое тело, без ствола (нож, однако, под джинсами над лодыжкой прикреплен, на всякий случай).

Парни чего-то там регочут ублюдочными голосами меж собою, а я уже рядом. Дальше было как по нотам.

Вдруг чувак, который проходил мимо теплой компании, словно бы споткнулся, замер. Парни смотрят на окаменевшую спину, машинально, без особого интереса, а чувак медленно разворачивается и вытаращивает глаза. И смотрит прямо на Пако. Потом разевает рот и сипит:

– Э, ты это кому сказал?

Ребята в непонятках, Пак в свою очередь пытается вылупить пошире свои полуиндейские глазки и спрашивает:

– Это ты мне? – Чувак также не отвечает на поставленный вопрос, а повторяет свой и видно, что – да, к Паку обращается.

– Ты что сказал, гондон, ну-ка повтори, что ты про меня тут тявкнул?

Мужик явно псих, либо обкурок, но не местный, по обличью – не при делах и думает, что если перед ним парни на несколько лет помладше, то можно борзеть… Это он зря так… Пак не трус, но втроем махаться проще, и Пак с приглашающей улыбкой смотрит на друзей… Друзья видят, что в мужике ничего такого особенного нет и согласны ассистировать…

Вот тут-то самый тонкий момент и наступает…

Я ведь не собираюсь избивать всех троих, не потому что мне кого-то из них жалко, а просто из целесообразности: мне нужна победа в войне, а не в отдельной битве. Но раньше надобно аккуратно развязать эту самую войну, и чтобы она не на мне одном замыкалась, и чтобы сулила выгоды, по крайней мере, одной из сторон, то есть – нам, мне. Я бью этого Пака в челюсть – и он падает. Драться ребята, быть может, и умеют, но скрывают свои умения: второй типчик почти рядом, стоит столбом, вместо того, чтобы двигаться и нападать. Я его бью кулаком в живот, в скромной надежде, что правильно соразмерил силу удара… Я – молодец, ювелир и замечательный умница: парень остался на ногах, но только потому, что задницей уперся в дверцу мотора. Вот он стоит, такой, и мучительно пытается не обосраться и не согнуться пополам, но внешне – просто осторожничает и не рвется в бой. А третий – на самом деле испугался, он младший, лет шестнадцать ему. Тем же двоим – около двадцати.

Пако начинает вставать, я за шиворот помогаю ему принять вертикальное положение, отхожу на шаг и опять бью в рыло, прицельно. Потому, как клацнула челюсть и заныло в костяшках, я угадываю: как минимум один зуб я выбил. Это превосходно. Конечно, руки свои, не дядины, – их следовало бы обуть в перчатки или в бинты, но ради такого результата можно и потерпеть разок. Пак, Пако, опять валится, не забывая при этом громко мычать, я же озираю поле битвы. Соратники его смирно стоят в двух метрах от меня. Звонок прозвенел за минуту до начала моего движения вдоль мотора и на улице довольно много школьной детворы средних классов. Наблюдатели и будущие рассказчики.

Горько, стыдно мне браниться при детях, даже в винегретном районе, уши и щеки у моей совести пылают от смущения, но посторонним этого не видно, а интересы дела требуют:

– И заруби себе на носу, пидорус латини! Еще раз на меня хвост поднимешь – вырву вместе с кишками! А вас по-настоящему накажу. Прочь, шакалы. Прочь, я сказал, падлы!

Один пинок попадает под ребра лежащему Пако, другой – посильнее – по автомобильной фаре. Всегда надо знать, куда и как сунуть ногой, тогда и результаты будут требуемые: фару разбить, Пака взбодрить, этих двоих вывести из ступора. Так оно и получается. Который цел и невредим, втаскивает поднявшегося Пака на заднее сидение, другой восстановил дыхалку и уже на водительском месте, ключом терзает зажигание…

Как бы не вознамерились они поутюжить меня мотором… Но – нет: дают по газам – и сгинули… Струсили конкретно. Мне все же урок: надо предусматривать, обязательно держать в поле зрения и в пределах досягаемости какую-нибудь полосу препятствий для автомобильных колес.

Они уехали, а я неспешным шагом продвигаюсь к зданию школы, ко внутреннему двору, через внешний, здоровенный пришкольный двор. Хоть этим хороши новостройки, что пространства много; а в центральных районах Бабилона, даже у престижных лицеев пришкольные участки крохотные, размером с местную баскетбольную площадку. Но там действительно учат, и там безопасно.

– Чокко, привет, Чокко! Как дела, как оценки?

– Нормально. – Чокко в некоторой досаде, что за ним пришли, типа как гувернант к недееспособному… Погоди, дорогой Чокко, это еще до тебя вести с полей не дошли… А как дойдут – одна твоя досада сменится другою, не сказать чтобы более легкой… Хотя, в первый момент, приятной, видимо…

– Погоди, дорогой Чокко, подожди меня здесь минут десять-пятнадцать, ибо мне назначено у вашего директора. Я быстро.

Мне действительно назначено, совместными стараниями Карла, нашего юриста, Джека, квартального полицейского, и моими скромными, как координатора усилий тех двоих… Руководству «Совы» лучше бы пока не знать о моих инициативах, поскольку они любят только удачные авантюры, а на неудачные – гневаются.

Поговорили. Директор, зрелый, вполне сложившийся алкоголик, мечтает только об одном: дотянуть оставшиеся пять лет до пенсии и выйти на нее. Да, он слышал о целевом внебюджетном финансировании муниципальных школ, он не против такого распределения внутримуниципального благотворительного гранта, да, и он не против взаимовыгодного сотрудничества с нашим агентством. Чудно. О том, как я прогнал мелких гангстерят, я ему не стал докладывать, это и без меня случится.

А Чокко, судя по горящему взору, уже в курсах: пока он ждал меня внизу, в вестибюле, свидетели неравной битвы все ему рассказали. Теперь он смотрит на меня совсем иначе, нежели полчаса назад, но тревога закрадывается в его юную душу…

– Они теперь на злобе.

– Да ты что, правда?

– Точняк. У этого Пака еще братья есть и все они в банде «Два окна». Мы их колумбийцами зовем. Наркотой торгуют, ну я рассказывал.

– И что?

– Пожалуются, вот чего. Сначала брату, а там не знаю…

– Пожалуются… Что ж, таковы реалии, друг мой Чокко. Средняя школа испокон веку немыслима без второгодников, стукачей и дипломов о неполном среднем образовании… Узнаешь чего – держи меня в курсе. Да, еще, вникни в одну интеллектуальную тему и не бойся: до тех пор, пока они не разделаются со мной – тебя и пальцем никто не тронет. Врубился?

– Точно? А… вы как же?

– Точно. А я? Я очень не люблю, когда меня избивают и ставят на ножи. Прорвемся.

И мы идем, себе, по двору, по улице, сопровождаемые взорами… Да… Прорвемся… Игру я затеял серьезную и мне тоже страшновато… Перед любым заданием, перед любой стычкой, даже если это обычная кулачная махаловка, мне становится не по себе, дрожат поджилочки… Когда все понеслось – тогда азарт, жажда крови и почти весело, а перед «экшеном» – всегда тоска на сердце. Не знаю как у других – а у меня с детства так. Я об этом никогда никому и ни гу-гу, только Шонне одной. Но она, по-моему, не очень-то мне верит в этом пункте.

Первая стычка случилась в четверг, и потом до вторника все шло тихо. Но уже в понедельник по небу низко-низко пролетели две ласточки…

Я, как обычно, приехал не в своем моторе, а на такси, которое оставил за два квартала от школы, и иду, такой, четко выработанным, заранее продуманным маршрутом. Стоят двое, газетный киоск подпирают. Может быть, они ухаживают за газетной торговкой? Но ей за семьдесят, а им на двоих полста, мне почти ровесники. Взглянули на меня, переглянулись, отделились от подпорки… Здоровые ребята. Мне таких отметелить – еще не трудно, но уже почетно. Однако, конфликта не получилось: осень потихонечку наступала и я утеплился, был в пиджаке. Вот расстегнул я пиджак, чтобы из брюк мелочь на газету достать, а у меня за поясом ствол торчит, совершенно случайно забыл за спину сунуть. Эти двое – шлеп, шлеп толстыми жопами обратно, в еще неостывшие стенки… Ошиблись, видимо.

– Парни, как тут к пятьсот пятьдесят первой школе проще пройти?

– Не знаем.

– Вон, два квартала прямо и налево.

– Спасибо, друзья, дай вам Бог долгого телесного здоровья.

Вечная, неистребимая гадость в мире – это торговцы марафетом. Хоть в ведре их топи, хоть стреляй без суда и следствия – новые и новые подрастают… Сами коматозят и других за деньги угощают… И в этом бизнесе им, уличным маркетологам, не нужно никого выслеживать, да на иглу специально подсаживать, как об этом в умных и желтых газетах пишут, этим никто и не занимается. А только каждый, кто распробовал, спешит поделиться своим счастьем с друзьями и товарищами: круто, улетно, приятно и недорого! На первых порах оно действительно приятно и недорого… Но, опять же, не потому недорого, что коварные торговцы новичка вовлекают низкой ценой, а потому, что наркота имеет свойство давать привычку а-ля Мидас: прежняя доза постепенно теряет силу кайфа и ее надо увеличивать… В случае, например, с героином, увеличение необходимой дозы доходит до пятидесятикратного. А то и выше. Но удорожание удовольствия произойдет не сразу, чуть попозже… Подсевший агитатор пока еще сохраняет пристойную внешность и уверенность в своих силах, как такому не поверить и самим не попробовать? Это потом уже «сирена» теряет человеческий облик и за дозу продаст себя самого и с себя все, кроме штанов, потому что они не раз уже обоссаны и обосраны, потеряли торговый вид… Но тем, кого он сагитировал, поздно показывать и его, и штаны, в виде наглядного пособия, потому что слушатели уже сами подсели крепко-накрепко, ломом не сковырнуть… И сами агитируют новобранцев. И торгуют, наваривая себе на дорогой раскумар.

Но у каждой медали есть своя оборотная сторона: мир этот гнилой, зыбкий, и любая конкретная шайка торговцев наркотиками – слаба, ибо состоит из наркоманов, подонков, трусов и иных дешевых личностей. Каждую по ветру развеять – невелика проблема. С явлением же справиться – извините, это не моя задача. Но и мне одному, без помощи «Совы», данную конкретную тему не поднять, все-таки – банда, это не один и не два трухлявых торчка.

Да я и с самого начала не собирался в одиночку геройствовать.

Итак, вторник. Я иду четким, изученным недругами маршрутом, и слегка мандражирую: вдруг они сразу возьмут быка за рога и не мстя, не тешась, – просто завалят меня из длинного ствола с большого расстояния… Вероятность этому весьма невелика, но все ж таки отлична от нуля и я беспокоюсь… Хотя, с другой стороны, квартальный наш предупредил, что в этот час никаких полицейских патрулей в округе не будет, за это хорошо заплачено. И его не будет, но по другим причинам. Бюрократического свойства. Тем не менее, он все же постарается побыстрее разделаться с управленческими крысами и хотя бы сегодня подстраховать. Но все дни он быть на стреме не в силах, дел – реально по горло. Мне хочется верить в его причины бюрократического свойства и я верю. Более того, я постарался убедить, что именно его присутствие сегодня было бы лишним. Все ништяк, господин старший лейтенант, все учтено. Все что обещано – сбудется. Удачи всем нам.

На том и поладили.

Так вот, раз полицейского патруля не будет, значит, немедленной заказной смерти тоже не должно бы быть, потому что подкупленные патрульные без колебаний превратятся, как минимум, в осведомителей следствия, а то и в свидетелей, если запахнет жареным… А вот показательная расправа с гражданином, не принадлежащим к лягавскому сословию, она может быть списана в обычную уличную хулиганку, которая ни на волос не способна ухудшить печальную статистику винегретного района. На его улицах каждый день и каждую ночь повреждается столько членов всяких-разных…

Иду я, минут за десять до звонка об окончании занятий, а там, возле баскетбольной площадки, уже два мотора меня дожидаются: один старый знакомый драндулет «Север» с подбитой фарой, другой, конечно же, Кадиллак. Но не тот, который я однажды видел на заправке, из-под двух избитых мною гангстеров, а другой, тоже гангстерский. (Кто и когда, кстати, ввел среди ганстерья кичливую моду на «кадиллаки» – наверное тайна, не ведомая даже Богу…) Набитый как пушерский бумажник, только вместо мелких купюр в нем – мордовороты, пять экземпляров. Я их сосчитал, когда они из мотора повылазили: четверо битюгов с битами и стволами и один невысокий чернявый, морда широкая и плоская, Перейра старший. Стволы – это чтобы мой ствол нейтрализовать на стадии извлечения из недр одежды, а биты, чтобы, понятное дело, меня ими избивать. У самого Перейры в руке пистолет-пулемет системы ПАСАМ (это я уже потом рассмотрел), довольно хреновенький, но кашляет настоящими пулями…

Все это, конечно, ни от кого не скрывается, все напоказ, чтобы смотрели и боялись, и восхищались, и думали, прежде чем…

Они направляются ко мне, зловещие негодяи, явно с нехорошими, а то и преступными намерениями, я же, напротив, замедляю шаг и даже останавливаюсь. Кровь в висках не шумит – ревет!.. Но я сдерживаюсь, я спокоен…

В это время, из-за угла, со скромным урчанием выезжает джип и деликатно тормозит как раз посередке между нами. Но не так, чтобы загородить обзор, а чуть сбоку. Из него выходят трое сотрудников «Совы», под руководством Джорджа Кохена, двое держат по пистолет-пулемету М-11 «шорт» с глушителем, а сам Джордж муляж автомата АК-47. Муляж исполнен мастерски, от настоящего не отличить. Почему именно муляж, спросите вы? Как же, как же… У нас выправлены все необходимые лицензии на хранение и ношение, однако, случись «тяжелая» стычка с «последствиями», по результатам ее любой прокурор и любой суд очень доходчиво объяснят подсудимым разницу между серьезной автоматической винтовкой и безобиднейшим пистолет-пулеметом, из которого простому неискушенному человеку даже при полном рожке и в людном месте не накрошить без тренировки более двух-трех покойников. В то время как…

– Ну-ка стоп! – Это Джордж. Нос у него перебит и этот дефект отдается в голос, когда ему доводится брать слово. У меня – и то от его резкого, несколько гнусавого голоса душа в пятки уходит, а гангстера в момент уморозились: стоят смирно и глаз от чужих стволов не отводят. – Выронили волыны, быстро. Повторять не буду.

Выронили, и сами, без дополнительной команды, руками к небу потянулись.

– Дубины то же самое…

Стук, стук – и обе дубинки пали на асфальт. Я еще подумал, помню, что дубинкам-то ничего не сделается, а железки-стрелялки и повредиться могут от неосторожного обращения. Кто мы такие, зачем мы здесь, почему с оружием? – Джордж даже и не подумал им представляться.

– Рик, твоя очередь. Разберись с ними. – Это Джордж мне бразды правления передает, как и условились. Самый темный момент миновал – гангстера не осмелились ввязываться в лай и перестрелку, хотя – нет, Перейра пасть разинул. Но голос негромкий, не провоцирующий.

– Вы чо, парни, вы хоть знаете, на кого тянете?

– На кого же? – Это я, такой вежливый, полюбопытствовал.

– «Два окна» – слыхали, может?

– Слыхали. – Это я опять отвечаю. – В основном там пидоры. – Запускаю вербальный пробный шар – но никто не шевелится, не реагирует аффектно на полученное оскорбление. Кроме Перейры, который также неподвижен, лицо безучастное, но языком чешет:

– Напрасно ты так сказал. – Это он мне.

Что же мне было – терпеть такую неслыханную наглость? И плохо замаскированные угрозы? Я подошел и пнул его в пах, а он упал. Все Перейры какие-то слабоногие оказались, неустойчивые на удары. Тем временем, зрителей из школы на улицу вывалило совсем немного, и все они жмутся довольно далеко. Зато окна в школе и окрестных домах битком забиты, в три этажа головы торчат… Ни одного телефонного звонка в полицейский участок от местных жителей не поступило, это мы позже выяснили. Впрочем, кто бы сомневался…

Чувство удара и времени у меня развиты неплохо – и Перейра старший встал сам, минуты не прошло. Хотя, справедливости ради, я подбодрил его настойчивой просьбой встать вертикально.

– Господа гангстеры! Вы сами видите, как переменчива судьба: обидчики превращаются в обиженных, те в обиженку…

Молчат гангстера, паузу не рушат, так что мне приходится продолжать.

– Короче говоря, у нас с вами есть все шансы уладить наши разногласия мирным путем: я вызываю на драку любого из вас присутствующих. Кто, чей представитель, победит в поединке – того и поле битвы, того и район. Без кастетов и ножей, до первого нокаута. Откажетесь – всех замесим беспощадно, с последствиями для здоровья – от больничной койки и далее. Перейра, хочешь со мной один на один?

Перейра щупловат, я уже нацелился на одного верзилу, самого крупного из них, но, по-моему, немного неуклюжего. Это именно он, один из двоих, сказал «не знаю», в ответ на мою смиренную просьбу показать дорогу к школе… Надо только вычленить именно его…

– Откуда ты меня знаешь?

– Готовились, – простодушно отвечаю я Перейре. Но не вслух, при всех, а шепотом в ухо, подойдя к нему поближе. И тут же толкаю ему дальнейшую вязанку из слов, чтобы внешне была видимость диалога.

– «Сову» знаешь? Это мы. Департамент нам дал спецзаказ насчет очистки этого конкретного микрорайона от марафетчиков. Контора попросила.

Вполне возможно, что он слышал про нашу фирму, она довольно известна, и делами, и рекламой, но уж про Контору, министерство внутренних дел, он точно слышал. Сразу подобрался. А я, когда ему шептал, сам поглядел на верзилу, но не сразу, а подождал, пока Перейра буркнул вопрос:

– Чего им надо? – Вот тут-то я и поглядел на верзилу, типа, оценивая кандидатуру Перейры.

– Не твое дело. Ладно, я вон того выбираю, с зелеными татуировками. – все это прежним шепотом. Потом киваю и уже громогласно, выманивая пальцем верзилу:

– Я согласен, мне по фигу, пусть он выходит, раз так! Драться всерьез, щадить не буду. Готов?

Провокация – мать предательства. Они потом замучаются доказывать друг другу, кто что говорил и как действовал, кто кого вместо себя подпихивал и в чем трусил. Вместо единого фронта – будет ощущение у каждого, что другие его предали. Вернее, опять предали, потому как в их гнилом мирочке нет места верности, дружбе и благодарности. Я ему, который уже топчется на асфальтовом ристалище, предложил перемотать носовыми платками кисти рук и он отказался. А я согласился, поскольку руки стараюсь беречь, а носовые платки предусмотрительно положил в свой карман и в карман Джорджа.

Верзила – куда деваться, если старшие за него договорились – вышел против меня, типа, на поединок, ну и я тут же его крепко побил, не щадя, руками и ногами, в голову, в пах, под ребра, в живот. Но я честный человек, и как только он потерял сознание от побоев, я тотчас же остановился и позволил затащить его в кадиллак, с целью дальнейшей госпитализации. Сопляки в другом моторе сидят, ни живы, ни мертвы, своими глазами видят, как выглядят мелкие дежурные разборки. На фоне стволов, готовых к бою. Это им полезно для выбора будущей профессии. Пришлось подойти и пинком добить оставшуюся фару.

– Парни, уж не знаю, как вы без фар собираетесь избегать дорожно-транспортных происшествий, но я бы вам порекомендовал следовать вон за тем «кадильником», они дорогу знают…