— Надо ежечасно упражнять свой ум, дабы вовремя находить ответы! Всё говорит за то, что избранник Нэрренират мёртв. Или избранница, это пока не выяснили. Произошло убийство, тело то ли спрятано, то ли уничтожено. Когда богиня об этом узнает, будут неприятности. Пока она только эскалаторы остановила. Но если прекратится движение по рельсовым дорогам, для бизнеса это катастрофа. Титус, как бы ты ни относился к нехорошим богачам, благополучие Панадара держится именно на бизнесе!

Титус смущённо опустил взгляд. После недолгой паузы Магистр вновь заговорил:

— Выход один: найти убийц, выдать их Нэрренират и предложить ей избрать новую жертву взамен погибшей. Орден занимается расследованием параллельно с Департаментом Жертвоприношений. Пока ничего, совсем ничего… Если б Нэрренират согласилась сотрудничать, мы бы узнали имя жертвы, но ведь это Нэрренират! Она чуть не вышибла дух из придворного мага, который рискнул потревожить её этим вопросом. Бесполезно. У богов иной разум, не человеческий… Один тугодум из Департамента предложил блестящее, по его мнению, решение: сфабриковать дело и выдать ей всё равно кого, лишь бы доказательства были весомые. Она же великая богиня, она сразу поймёт, что ей подсунули невиновного! И таких деятелей держат на руководящих постах… — Он покачал головой. — Вот так-то, мальчик. Всё очень плохо.

— Погодите, наставник… Если избранника убили и бестелесное существо ушло в невидимый мир, неужели Нэрренират до сих пор об этом не знает?

— Если бестелесное существо угодило в какую-нибудь ловушку, об этом ни одна живая душа не узнает. Даже боги.

— Простите, наставник. — Титус покраснел, сконфуженный своей ошибкой.

— Вот так-то… — повторил Магистр. — В Департаменте Жертвоприношений все очень нервные стали, чуть что — срываются. Проморгали. До сих пор от Нэрренират никто не прятался, со своими избранниками она обращается хорошо. А тут на носу жертвоприношение Мегэсу, надо вовремя отследить, кого он выберет. Мегэс — это морозильные установки! Если ещё и он прогневается, вся экономика пойдёт вразнос.

Против воли Титус поёжился. Жертвоприношения Мегэсу — это нечто такое, о чём даже вспоминать лишний раз не хотелось. В храмах Мегэса холодно, как в отдалённых северных краях, и стоят там нерукотворные ледяные колонны с вмороженными в их прозрачную толщу трупами. Прежние жертвы. Скоро в одном из храмов появится новая колонна с кошмарной начинкой. “Всеблагой Создатель, осени меня своей милостью! Пусть это буду не я…” Титус понимал, что молиться бесполезно, Создатель давным-давно ушёл творить другие миры… Сделав над собой усилие, он отогнал парализующий страх.

— Если бы боги Панадара не были такой отпетой сволочью… — с горечью прошептал опёршийся о стол Магистр. — Мы бы тогда жили в прекрасном светлом мире! Но мы живём в Панадаре. Департамент Жертвоприношений сейчас разрывается между тем делом и этим, вот нас и подключили, по личному распоряжению председателя Палаты. Если ты вдруг что-то узнаешь о судьбе избранника Нэрренират, немедленно приходи ко мне с докладом. Но это так, на всякий случай. Если. У тебя другие задачи.

Выдвинув из-за своего рабочего стола старинное деревянное кресло, столь же неудобное, как и стул, на котором сидел Титус, Магистр устроился напротив.

— Профессор Ламсеарий, ректор университета, скоро уйдёт на пенсию. Многие хотят занять его место, и поэтому началась охота за его информационной шкатулкой. Эта шкатулка содержит массу чрезвычайно любопытных сведений… Если мы завладеем этой информацией, влияние Ордена стократно возрастёт. Титус, надо снять копию. Лезть к ректору за шкатулкой — рискованное предприятие… но речь не об этом. Её уже трижды пытались выкрасть, скоро опять попытаются. Твоя задача — изъять шкатулку у воров и скопировать содержимое. Только скопировать. Если ты после этого вернёшь её законному владельцу, это будет хороший выход из той нравственной головоломки, в которую Орден таким образом попадает. — Он вздохнул. — Титус, мальчик, ты пока ещё не постиг, что такое неразрешимые нравственные дилеммы… Постигнешь. Ни одному афарию не удалось избежать сей участи.

— Я понял, наставник. Я выполню задание.

— Украсть шкатулку должны Тубмон и Атхий из Нижнего Города, нанятые одним из претендентов. Сейчас я тебе их покажу.

Дотянувшись до стола, Магистр взял магическое зеркало в раме, усыпанной мелкими самоцветами, поочерёдно прикоснулся пальцем к нескольким кристалликам и прошептал имя. В зеркале появилось костистое, болезненно-некрасивое лицо молодого мужчины. Тубмон, маг-недоучка. Второе имя — второе лицо, невзрачное, прыщавое, остроносое. Атхий по прозвищу Козья Харя, грабитель и наёмный убийца.

— Я запомнил их, наставник.

— Будет тут одна трудность… В гости к ректору приехал Арсений Шертон. Слыхал о нём?

— Что-то слыхал… — Титус напряг память. — Какой-то авантюрист?

— Не какой-то! Это он нашёл в своё время камень Вафферла. Он засадил в ловушку Ипаластона. Он открыл врата в Азеераду. И много чего ещё сделал… Титус, обычные авантюристы — это люди без морали и мудрости. У Шертона есть и мудрость, и мораль… но они далеко не во всём совпадают с мудростью и моралью нашего Ордена. Он всегда поступает так, как сочтёт нужным, независимо от общепринятой точки зрения. Он крайне опасен… Если вы с ним столкнётесь, он вряд ли тебя убьёт, просто так он не убивает.

— В чём же тогда опасность?

— В том, что задание ты в этом случае не выполнишь!

— Наставник, я не на худшем счёту у наших учителей боевых искусств…

— Наши учителя боевых искусств против него щенки. Вот он… — Магистр вновь дотронулся до камешков на раме зеркала. — Наилучшая для тебя тактика — избегать его.

С интересом рассмотрев возникшее в зеркале лицо, Титус спросил:

— Ректор его нанял?

— Нет, они давние друзья. Видишь ли, Арсений Шертон — человек очень одинокий. Он не является членом какого-либо сообщества, у него нет родственников, нет семьи, нет постоянной женщины… Такие люди обычно держатся за друзей. Или за тех, кого они считают своими друзьями. Раз уж он приехал сюда по вызову профессора Ламсеария, он постарается не подвести! Это усложняет твою первую задачу, но не делает её невыполнимой. Зато вторая задача совсем простенькая. И весьма для тебя полезная… Знаешь, кто такая Эрмоара До-Энселе?

— Глава торгового клана До-Энселе с Идонийского архипелага. Исключительно богатая женщина.

Он старался говорить бесстрастно, но всё же проскользнул в его тоне оттенок неодобрения.

— Ох, Титус… — только и вздохнул Магистр.

Сын нищей попрошайки из Нижнего Города, Титус с молоком матери впитал неприязнь и недоверие к богачам. С тех пор как он себя помнил, мать ежедневно вытаскивала его, закутанного в грязное тряпьё, просить милостыню на рынке или возле какого-нибудь храма. “Гляди, вон богатый идёт! — шептала она ему на ухо, в то время как он едва не терял сознание от жары; пыли и долгого неподвижного сидения на солнцепёке. — Денег полные карманы, а нам не даёт! Ну-ка, давай, заплачь!” — и больно щипала его, чтобы заплакал, а потом начинала тискать и гладить по голове, умоляя “доброго господина” или “добрую госпожу” подать “денежку на пропитание ребёнка”.

Иногда его брал с собой дед, занимавшийся тем же промыслом. Дед любил пофилософствовать. “Вот если бы, малыш, при императоре вместо Высшей Торговой Палаты была Высшая Палата Нищих, мы бы зажили по-другому! — рассуждал он порой, подвыпив. — Тогда бы каждый с нами делился, никто бы не проходил мимо! Всё-всё бы разделили поровну!”

От нищенской доли Титуса спас афарий, нынешний Магистр. Он тогда маскировался под нищего, выполняя некое задание Ордена. Семилетний Титус по его поручениям относил незнакомым людям послания и приносил ответы, один раз даже следил за каким-то мужчиной. Потом новый друг исчез, пообещав перед этим, что они ещё встретятся. И правда, встретились! Два восьмидневья спустя он подошёл к ним на рынке: в рясе афария, в хороших кожаных ботинках, гладко выбритый. Титус узнал его с трудом, но всё-таки узнал. Афарий выкупил мальчика у матери за двести серебряных барклей.

Новым домом Титуса стал Дом афариев, он учился, тренировался, у него появились друзья… Но плохое отношение к “богачам”, привитое дедом и матерью, никуда не делось. Конечно, повзрослевший Титус сознавал, что золотым мечтам деда о Высшей Палате Нищих не суждено осуществиться, и всё же хотелось ему социальных перемен.

— Мои взгляды не мешают мне делать своё дело, наставник.

— Какой же ты ещё мальчишка, Титус… Ладно, посмотрим, что ты скажешь, когда познакомишься с Эрмоарой. У себя на архипелаге она финансирует множество благотворительных программ, поддерживает людей искусства. После бешенства Цохарра она безвозмездно построила жильё для людей, оставшихся без крова. Неужели ты не слыхал об этом?

— Слыхал.

Великий бог Цохарр взбесился двенадцать лет назад. Он тогда начал всё подряд разносить, и особенно досталось островам Идонийского архипелага. Водяные смерчи, грозы, ураганы, землетрясения, а в центре всей это катавасии — заливающийся громовым хохотом спятивший бог. Пожалуй, это был единственный случай в истории Панадара, когда люди и боги объединили усилия, чтобы загнать одного из богов в ловушку. Цохарр допёк и тех и других! Треть идонийских городов после этого лежала в руинах, счёт погибших шёл на десятки тысяч.

— Слыхал, а выводов не сделал?

— Покупает себе популярность, — неохотно вытолкнул Титус.

— Да не нужна ей популярность! Она и так почётный член Высшей Торговой Палаты, а идонийцы на неё разве что не молятся. Это женщина редких душевных качеств, редкой культуры… Даже с рабами она ведёт себя вежливо! Я с ней познакомился ещё до бешенства Цохарра, тридцать пять лет назад… — Губы Магистра тронула меланхолическая улыбка. — Образованная, интеллигентная, утончённая… Идонийцы вообще очень культурный народ, но Эрмоара даже среди них выделяется. Пожалуйста, Титус, постарайся быть на высоте. Чтобы мне за тебя краснеть не пришлось.

“Похоже на то, что он в неё платонически влюблён, — предположил Титус, наблюдательный, как и все афарии. — Понятно тогда, почему он все её поступки истолковывает в её пользу! Большие деньги развращают. Не могут не развращать. Не удивлюсь, если эта Эрмоара окажется не такой, как он расписывает. Любовь заслоняет истину”.

— В чём состоит моя задача, наставник?

— Эрмоара так и не вышла замуж, детей у неё нет. Однако она усыновила осиротевшего мальчика из клана До-Энселе и воспитала его как наследника. Сейчас это уже взрослый молодой человек. Не знаю, что у них там произошло, но она как будто изменила своё решение и теперь собирается сделать главной наследницей дочку своего покойного кузена, Роману До-Энселе. Этой Романе семнадцать лет, недавно она сдала экзамены и поступила в Императорский университет. Эрмоара хочет получить на девушку досье. Ради этого она приехала сюда инкогнито и сделала щедрое пожертвование Ордену. Информацию соберёшь для неё ты.

— Я понял, наставник.

Титус ощутил невольное облегчение: предсказание гадалки, несмотря на свою нелепость, не шло у него из головы, но теперь можно о нём забыть. Оба задания вполне пристойны и “конца света” не сулят.

— Сегодня вечером ты должен спуститься в Нижний Город, госпожа Эрмоара хочет лично проинструктировать исполнителя, который займётся этим делом. Остановилась она в гостинице Бедолиуса в квартале Сонных Танцоров. Инкогнито, учти! Надеюсь, ты не ударишь лицом в грязь перед этим интеллигентнейшим существом. Следи за своей речью и за манерами, избегай некрасивых выражений. Я бы сам к ней спустился, но она боится, что это привлечёт ненужное внимание. Кроме того, я должен находиться здесь и координировать поисковые работы.

— Мне переодеться?

— Нет, иди в рясе. Сейчас я отправлю к ней посыльного с запиской, а ты ступай, когда начнёт смеркаться. Вот, посмотри на неё.

В магическом зеркале появилось худощавое бледное лицо немолодой женщины. Пожалуй что некрасивое: слишком тонкие губы, слишком длинный нос… Но было в нём определённое благородство, а тёмные глаза лучились приветливой энергией.

— Как впечатление, Титус? — Магистр пытливо смотрел на молодого афария.

— Трудно сказать, наставник.

Ему не хотелось сознаваться, что глава торгового клана До-Энселе произвела на него приятное впечатление. А впрочем, ведь магический портрет можно приукрасить, если оригинал щедро заплатил за это магу… Как будто наставник об этом не знает!

— Я уверен, что после знакомства с ней кое-что в твоих взглядах переменится.

— Не могу обещать вам этого, наставник.

Магистр давно уже вынашивал планы идеологического перевоспитания Титуса, но до сих пор не преуспел: за свои взгляды Титус держался крепко.

На нижних этажах этого корпуса находились кельи студентов и жилые помещения для рабов, верхние пустовали. Хотя, вообще-то, не совсем пустовали. На полу валялся мусор — верный признак того, что люди здесь бывают. Мятые бумажки, кожура фруктов, глиняные черепки, огарки курительных палочек… В отдалении звучали голоса. Шер-тон шёл по коридору, ориентируясь на звук: ему хотелось посмотреть, что там происходит. У плинтусов колыхались невесомые клубки пыли, потревоженные его шагами.

Шарканье впереди. Всё ближе и ближе. Из-за поворота появился мужчина в тунике раба, с корзиной, из которой выглядывали горлышки глиняных бутылок. Увидав Шертона, он остолбенел, испуганно заморгал и чуть не выронил свою ношу.

— Что там за шум?

— Я раб, господин! Здешний раб! Бутылки вот собираю, чтоб под ногами у господ не валялись…

— Я не спрашиваю, кто ты такой. Я спросил, что там за шум?

— А… Это студенты, господин.

Он съёжился в поклоне, глядя на Шертона с тревожным ожиданием.

— Ступай, — разрешил Шертон.

Не поднимая головы, мужчина торопливой развинченной походкой побрёл дальше. Скорее всего, никакой он не раб. Бездомные бродяги, пропившиеся до последней нитки алкоголики или даже беглые преступники нередко выдавали себя за государственных рабов, получая таким образом кров и бесплатное питание. В тех учреждениях, где числятся сотни рабов, затеряться в общей массе несложно. Департамент Рабонадзора периодически устраивал проверки и выявлял нелегалов. По закону, те обязаны возместить государству убытки — либо же, в случае отказа, они действительно станут рабами, да только в Верхнем Городе им после этого не жить: таких отправляли на плантации, на рудники, на соляные копи.

Нелегал, встретившийся Шертону, неспроста испугался: если здешние рабы проведают, что он собирал на их территории пустые бутылки, они сами сдадут его инспектору из Рабонадзора — чтобы неповадно было отбивать у людей кусок хлебной лепёшки!

Голоса теперь звучали отчётливей, Шертон уже мог кое-что разобрать:

— Мы идиоты! Мы идиоты! Мы маменькины сынки и дочки!

Следующий коридор оканчивался проёмом, за которым виднелся зал с ребристыми медолийскими колоннами из серого камня. Там копошились люди. Довольно много парней и девушек — несколько десятков, на глаз определил Шертон — ползали по кругу на четвереньках. Другие, этих было около дюжины, сидели с бутылками на широких каменных подоконниках, время от времени выкрикивая приказы:

— Орите громче, засранцы! Ну-ка, давайте: “Мы — вонючие дураки!”.

— Мы — вонючие дураки! — хором подхватили ползавшие.

— Громче, не слышу!

И те и другие были одеты как студенты. На Шертона эта сцена произвела мерзкое впечатление. Некоторое время он наблюдал, оставаясь незамеченным, потом повернул обратно.

— Мы психи, мы придурки затраханные! — неслось ему вслед.

В озарённом вечерним солнцем коридоре с растрескавшейся штукатуркой навстречу попалось ещё двое рабов: один с веником, совком и ведром, второй с корзиной, на дне которой перекатывалась пустая бутылка. Оба степенно поклонились. Видимо, настоящие рабы, зарегистрированные, с документами.

— Что там творится? — Шертон кивнул в ту сторону, откуда доносились голоса.

— Это старшекурсники и первокурсники, господин. У студентов такие ритуалы, господин.

— И часто здесь такое бывает?

— Каждый год, господин.

— Хм… И все первокурсники на это соглашаются?

— Все, господин. Они не могут отказаться, господин. Не все. Девочки с обожжённой рукой в зале не было.

Он бы её узнал.

— Их там человек семьдесят. Первокурсников гораздо больше.

— В зале все не поместятся, господин, и поэтому старшие вызывают туда младших по очереди. Сегодня одних, завтра других, господин.

На уровне третьего этажа находилась галерея, соединявшая жилой корпус с соседним, учебным. На стене возле входа искрились на солнце подкрашенные кристаллы, складываясь в надпись: “Самопожертвование — твой священный долг, молодёжь Панадара!”. В университете полно таких призывов, также как и в других казённых зданиях Верхнего Города, на улицах, в общественных местах… Воспитание. Несмотря на это, молодёжь Панадара проявляла достаточно здравого смысла, чтобы всячески уклоняться от исполнения своего священного долга. Шертон её за это не осуждал.

Правда, нынешнего избранника Нэрренират, пренебрёгшего великой богиней, он ну никак не мог понять… Принимая человеческий облик, Нэрренират представала прекрасной женщиной, высокой и гибкой, с белой, как лепестки жасмина, кожей, водопадом иссиня-чёрных волос, налитой грудью и лиловыми глазами, подёрнутыми влажной поволокой. Если б её выбор пал на Шертона, уж он бы не отказался!

Следующая галерея соединяла учебный корпус с ректорским. Тут дежурили охранники, но Шертона они пропустили без расспросов.

Венцлав отдыхал на балконе, развалившись в плетёном кресле. Юная рабыня умащивала его отёчные ноги благоуханными снадобьями, другая перебирала струны арфы, извлекая переливчатые хрустальные звуки. В золотых подставках дымились курительные палочки, их аромат накрывал балкон плотным незримым куполом.

— Прогулялся, Арсений?

— Прогулялся. Ты знаешь, что у тебя под носом творится?

Выслушав рассказ, ректор не удивился. На его усталом обрюзгшем лице появилась благодушная улыбка.

— Это же старые студенческие традиции, Арсений. Традиции! Что тебе тут не нравится?

— Унижение человеческого достоинства.

— Да брось ты, какое там унижение… Просто студенческие шутки. Через год-другой эти ребята сами будут так же шутить с первокурсниками. Это идёт из поколения в поколение… Ты же сам когда-то был студентом?

— Я был вольным слушателем. И с таким дерьмом я ни разу не сталкивался.

— А-а, вольным… Это было всегда, ты просто раньше не видел. Ты же только на лекции сюда приходил, не знал, чем живут студенты.

— Среди первокурсников часто случаются самоубийства?

Венцлав нахмурился и недовольно заворочался в покачнувшемся кресле.

— Каждый год мы теряем по пять-шесть человек, если тебя это интересует. Нервные срывы из-за возросшей учебной нагрузки. Не всякий способен усваивать большой поток информации без перенапряжения! Кроме того, ребята молодые, боятся, что их для жертвоприношения изберут… В общем, причины известны, от них никуда не денешься. А эти вековые традиции, они прививают студентам корпоративный дух, сплачивают их…

— Венцлав, ты хоть сам понимаешь, какую чушь городишь? — глядя на него с сожалением, спросил Шертон.

— Да ладно тебе… — буркнул ректор. — Не ругайся при рабынях. Лотея, сбегай-ка за идонийским вином! Давай, Арсений, выпьем, как два старых друга…

Услыхав стук в дверь, Роми вздрогнула. Её разоблачили и сейчас арестуют, этим и должно было кончиться… Новый стук, громкий, нетерпеливый. Неслышно ступая по циновкам, устилающим пол маленькой кельи, она подошла к двери:

— Кто там?

— Я это, я!

Сибрела. Однокурсница и соседка. Роми отодвинула засов.

— Почему сразу не открываешь?!

— Извини, я задремала.

Сгущались сумерки, лиловые, как глаза Нэрренират. В этом полумраке Роми видела своё лицо в зеркале, висевшем возле двери: откровенно испуганное лицо. Прищурившись, она постаралась придать ему более пристойное выражение.

— Уроды… — прошептала Сибрела, усевшись на койку. — Все они уроды, так и наплевала бы им в морды! Этот мудяра Клазиний сказал, что, если ты и завтра не придёшь, у тебя будут неприятности.

— Я не приду.

Успокоившись, Роми тоже села. Эта проблема, при всей своей паршивости, против первой проблемы — сущая мелочь. Главное, что её до сих пор не разоблачили! Она ещё придумает, как отделаться от Клазиния и его дружков. Уж если она сумела разобраться с первой проблемой… Правда, после этого к ней пристала репутация наркоманки, но для университета сие не редкость: здесь то и дело кого-нибудь ловили на употреблении наркотиков, причём куда более опасных, чем кивчал.

— Лучше сходи, — посоветовала Сибрела. — Все ведь ходят… Это же традиция! Ну, ползаем там, орём… Зато на будущий год такого не будет. Ты дождёшься, что они против тебя заведутся. Они уже завелись. Почему ты не хочешь хоть немножко подыграть им?

— Я так решила.

Раньше Роми не знала о том, что в Императорском университете такие отношения между старшекурсниками и новичками. Если б знала, выбрала бы другую карьеру.

Выбор у неё был. Она выросла на Эзоаме, самом большом из островов Идонийского архипелага. В приюте, который госпожа Эрмоара, глава клана До-Энселе, устроила специально для осиротевших детей своего клана, чьи семьи погибли во время бешенства Цохарра. Были там приюты и для других сирот, но для маленьких До-Энселе — отдельный. Очень уютный, на берегу моря, с множеством игрушек и ласковыми нянями.

Несмотря на приятную обстановку, Роми никак не могла забыть ту ночь, когда дом её родителей был разрушен Цохарром. Ей тогда едва исполнилось пять лет. Она осталась в живых только потому, что забралась в шкаф, испугавшись завываний ветра. Этот старый шкаф был сделан на совесть, из хорошего крепкого дерева. Из-под завала её вытащили полуживую, на третьи сутки. И потом ей долго-долго не говорили, что мама и папа умерли… Когда Роми всё-таки узнала об этом, она возненавидела богов Панадара. Всех. Без исключения.

Госпожу Эрмоару дети видели редко. Целиком погруженная в дела, от которых зависело процветание клана, она во время посещений приюта держалась суховато, но приветливо, всем одинаково улыбалась, а вот имена иногда путала.

Когда дети подрастали, каждому предлагали на выбор работу в торговых структурах До-Энселе либо обучение за счёт клана в Императорском университете. Для девушек был ещё и третий вариант: небольшое приданое и брак с кем-нибудь из служащих До-Энселе. Роми выбрала учёбу, ей хотелось побольше узнать и посмотреть мир.

Теперь она жалела о своём выборе: её подвела неинформированность о пресловутых университетских традициях. А ещё она порой, почти не признаваясь в этом самой себе, сожалела о том, что так лихо и поспешно разделалась с первой проблемой… Ведь если б не это, её вторая проблема, в лице Клазиния, Фоймуса и других старшекурсников, сейчас бы гроша ломаного не стоила! Но что сделано, то сделано, идти на попятную поздно.

В келье стало ещё темнее. Сибрела съёжилась у себя на койке, с головой накрывшись одеялом: старшекурсники уже трижды вызывали её в заброшенный зал на шестом этаже, и каждый раз после этого она вначале делала вид, что ей всё нипочём, а потом подолгу лежала вот так, сжавшись в комок, не двигаясь.

Привстав на цыпочки, Роми достала с полки баночку с целебной мазью, закатала левый рукав и начала осторожными движениями втирать снадобье в кожу. Несмотря на эти процедуры, ожоги постоянно болели. Правда, боль была несильная, Роми к ней уже привыкла.