Он еще не знал, что жизнь дарует широкое поле для экспериментов.
В комнате для допросов, декорированной увесистой настенной плеткой, сидели двое. Рябой писарь в бордовом камзоле и кудреватый «пудель», на чье интимное место он недавно покусился. Остальные стояли. По углам – двое с автоматами (аппараты смахивают на довоенную «Беретту М-38» конструкции Маргони: короткий ствол, длинный приклад, два отдельных спуска – для одиночного и автоматического огня). У двери еще один – мордоворот что надо. Помимо автомата – сабля в ножнах, не иначе, ефрейтор. Кудреватый явно чувствовал себя хозяином положения. Сидел в расслабленной позе, отъехав от стола, и постукивал по ладошке стеком. Улыбался, сволочь.
«А почему он, гад, в моих кроссовках?» – с обидой подумал Верест.
– Ты кто? – надменно осведомился кудреватый.
«Во влип, – расстроился Верест. – Не иначе, сам Варвир – начальник каталажки. А я его по яйцам, как последнего забулдыгу…»
– Меня отпустить, – сказал он с достоинством. Помолчал, вспоминая слова. – Барон Лексус – я. Север. Крепость Мегаполис. Не отпустить – вы будете иметь большой неприятность. Мы – мощная армия. Вы – нажить дипломатический скандал и маленький позорный война.
Писарь усердно завозил по бумаге каким-то шилом. Споткнулся, видимо, на названии крепости, но не стал переспрашивать. Заскрипел дальше.
На Варвира слова не произвели впечатления.
– Как ты оказался здесь? – внимательно глядя Вересту в глаза, спросил начальник каталажки.
– Колдовали, – с невозмутимостью Саида из «Белого солнца пустыни» отозвался Верест. – Ошибка.
Хотел что-то ляпнуть про угол атаки и точечное человекометание, но запнулся о словарный запас и промолчал.
– Колдовали? – Варвир недобро прищурился и вперился в него колючими зрачками.
Отступать было некуда. Оставалось следовать первому правилу лаборанта: если не знаешь, что делаешь, постарайся делать это тщательно.
– Колдовали, – уперся Верест. – Мы мощные колдуны, – прорисовал пальцем дугу в воздухе и изобразил бухающий звук.
Варвир бросил что-то резкое. Не дождавшись ответа, повернулся к охранникам. Те взяли автоматы наизготовку.
– Что это? – разделяя слова, спросил Варвир, вынимая из камзола и выкладывая на стол серебристый предмет. Часы Вереста. Конфискат, иначе говоря. Об утере атрибута собственного имиджа Верест нисколько не жалел. Барахло китайское. Циферблат с претензией: «QUARTZ, WATER PROOF», «Philip Persio», но шли, как бог на душу положит, коварно замирая в самые интересные моменты жизни.
– Там… время, – гордо сообщил Верест. И добавил по-русски: – В сжатом и неотфильтрованном виде.
Начальник кутузки поднес часы к уху. Опасливо отложил в сторонку. В этом мире часов в привычном понимании не было. Пользовались какими-то пружинными хронометрами с неуклюжими подвесами, но как по ним определялось время – Верест, хоть убей, не понимал.
Исполнившись неодобрения, Варвир покосился на босые ноги узника – жива, видать, память об атаке на интимную зону. Наморщил лоб и задумался. Решив, очевидно, что с этим сидельцем он чересчур мягкотел, хлопнул в ладоши. Визгливо выкрикнул фразу, смысл которой остался за пределами понимания.
Охранники обложили его стволами. Вытолкали за порог, нацелив по коридору.
– Вперед!
«Что-то быстро…» – вкралось в мозг подозрение.
Неприятности стартовали мгновенно. Его втолкнули в камеру, где сидели четверо матерых, здоровенных самцов. Рыла откровенно из кошмара. Один без глаза, но с огромным фиолетовым шрамом, разрубающим пополам пустую глазницу. У другого рваные ноздри. С крючка, что ли, сорвался? Третий, как горилла, покрыт бурой шерстью, которую постоянно чешет и что-то из нее выколупывает. Последний – горбатый, как верблюд, ходули длинные, тельце короткое, кулаки здоровые, с раздутыми суставами.
Доходчивого объяснения и не требовалось. Не жить сюда Сашу позвали.
Дверь с лязгом захлопнулась. Горилла перестала вычесывать своих компаньонов, похотливо осклабилась. Кривой подмигнул единственным глазом. Приподнялся тот, что с рваным носом. Горбун придирчиво обозрел посетителя, поводил мясистым рубильником, как бы принюхиваясь. «Не жильцы этой камеры, – оперативно сообразил Верест. – Доставили, ждут своего часа… А теперь по-быстрому, оборачивай ситуацию в свою пользу! А то навеки сделают инвалидом в тридцать три юных года – со всеми вытекающими и втекающими…»
– Расслабься, малышок, – ощерил кривозубую пасть рыжеволосый. – Тебе понравится.
– Ночь любви, всего лишь, – добавил одноглазый. – Штанишки-то снимай.
Не впечатляли Вереста подобные тексты. Но тут все разом пришли в движение, замкнули полукруг, притерли к двери. Два метра дистанция, полтора. Привычно им работать с «клиентами». Оберни же ситуацию!
Он сделал испуганное лицо, отвернулся и забарабанил кулаками в запертую дверь.
– Откройте! Помогите!
Ублюдки хором загоготали. Ушки на макушке, стойка «труса», и затылок вполне прилично реагирует на дистанцию. Легкость в теле провоцирует. Движение, как будто лыжник выталкивает из-под себя лыжи. Резко разогнул ногу – рывок наклонно вверх ягодичной мышцей. Носок на себя. Эдакая «ласточка» гимнастическая, только быстрая. Пятка мощно пробила грудину того, что с носом. Даже вскрикнуть не успел, издал что-то сипло-клокочущее, улетел на середину камеры, брякнув костяшками. Остальные завопили – дружно. Увернувшись от тупого удара, памятуя о том, что бой должен быть скоротечен, Верест рухнул троице в ноги. Разворот на пятой точке, правая нога винтом вверх, в челюсть низкорослому, обросшему рыжей волосней! Подскок на левой пятке, левая же ладонь опорная в пол – одноглазый отводит колено, чтобы пнуть по виску – мгновенный блок правой голенью, нога агрессора зажата, максимально согнута в колене, считай, ампутирована. Пыхтит, теряя равновесие, короткий толчок – и одноглазый рушится с треском, почти одновременно с гориллой. Кувырок назад – уход от озверевшего горбуна, который, в силу общей необразованности, лезет напролом, трубя, как пароход, машет конечностями. Подскок, прямой вспарывающий, подъем колена – просто уловка, противник бросает руки, ожидая атаки на половые ценности, и рука взрывается, войдя в конфликт с челюстью! Добавки горбуну не требуется – валится, как куль, закатив глазки.
Первый и последний обесточены. Горилла вращает зенками, мечтая о побеге. Кривой постукивает челюстью, собирается взять реванш. Веерные удары – тупая боль и кровь на костяшках кулака. Противник убедительно завален, а комплекс показательных приемов, рассчитанный на максимальный ущерб, наглядно демонстрирует свою полезность. Ох, как здорово, что он не бросил тренировки после первого перелома ключицы…
«Партнеры» в целом неподвижны, но трудно удержать клокочущую энергию. С грохотом отлетает дверь, вносится Варвир. Ухоженное личико трясется от бешенства.
– Взять его!!! – топает ножками.
Куда же деть клокочущую энергию? Резкий поворот, и начальник каталажки отброшен суровой дланью. Валится на усердно пыхтящих солдат, визжит от страха.
«А что я, собственно, творю?» – холодеет Верест.
Последствия уже не за горами.
Обрел он именно то, на что нарвался. Его били долго и тщательно. Привязали к столбу, и вторично поруганный Варвир, сверкая несимметричным румянцем на щеке, задорно охаживал плетью (не зря же висела на стене). Сунули в тухлую водичку, быстренько взбодрили. Поместили голову в какое-то жесткое приспособление, отдаленно смахивающее на жабо, и самозабвенно лупили дубинами по ребрам. Когда приспособление начало трещать и ломаться, развели зажимы и лупили просто так, пока он не поплыл по волнам беспамятства. Периодически оживляли, окатывая водой, снова били, обмениваясь оживленными репликами. Швыряли по железным лестницам, волокли по коридорам, дубася без чувства меры и сострадания…
Он очнулся в какой-то общей камере, где воняло мужским потом, испражнениями. Барак пропитан сыростью, и глиняный пол поглощать ее почему-то не хотел. Живописные личности обретались по соседству. Ввалившиеся глаза, землистые лица. На него не смотрят – кто он такой? Один из многих. Отдубасили до полусмерти, принесли и бросили: событие не сенсационное. Кто-то хлебал из миски, кто-то храпел на нарах, кто-то тупо смотрел в пространство, отключившись от реальности. Ни начальства, ни дюжих вертухаев.
«С новым сроком, приятель», – поздравил себя Верест, погружаясь в пустоту. Проснулся темной ночью со жгучим желанием вылить из себя не только рвоту с кровавой мочой, но и отсортированные внутренности. Сполз на пол, слепо тыкался между нарами, брел по стеночке, покуда не нашел заветное отверстие. Вылил, сбросил всё, что накопилось. Часть души, и та рухнула. Брел обратно, ища на слух свое место: какой-то бедолага в аккурат над ним не только храпел, но и работал языком, без устали выводя одно и то же: «Фарита… Фарита…».
Наутро кошмары сделались конкретикой: Варвиру надоело выводить пленника на чистую воду, получая то по гениталиям, то по лицу, и он приказал бросить наглеца в барак штрафной команды, занимавшейся раскорчевкой Леса. Того самого – живого и голодного! Их гнали из барака едва проснувшихся – крепкой руганью, дубинами, отстающих безжалостно избивали. Ни водных процедур, ни завтрака. Завтрак, он же обед, он же полдник, еще надо было заслужить. Он шел на автопилоте, один саднящий, глубокий нарыв, понимая отчетливо: упадет – не жить. Добьют. А умирать он, как ни странно, пока не собирался. Умирать – дело нехитрое…
Этапировали под усиленным конвоем – за пределы кутузки. Мимо знакомого забора, мимо дороги, мощеной буро-желтым камнем. Лес почти впритирку подступал к забору, простирая к людям хищные ветви. Многочисленные команды со всех тюрем Чуги воевали с этой нечистью, применяя наряду с химией плотницкий инструментарий. Взрывники в спецкостюмах минировали участок Леса, подрывая древостой, штрафников пускали после них – разгребать завалы. Мертвые деревья сжигали (живые почему-то сжиганию противились, выделяя из нутра пламегасящую слизь), траву и подлесок изводили химией.
По первости это выглядело, конечно, жутко. Цепочка людей тянулась к фанерной времянке – складу. Мешок с едким, вонючим порошком – и вперед, метров триста – до ближайшего завала. Дыша гарью, вывалить мешок на хищную траву, давя попутно шевелящиеся побеги. Разровнять – опять же ногами (какие-то лапти выдали, возможно, даже прочные). Потом – с мешком вниз, к реке, нагрести ободранными руками песка пополам с галькой, снова в гору, дыша хлоркой – рассыпать поверх, разровнять. И назад к сараю… По команде взрывников – падать, где стоишь, а когда осядет участок Леса – снова за работу, изводить ботаническую пакость. Да не щелкать клювом – резво отдергивать ноги от умирающих стеблей. В агонии они тоже опасны.
Первый день он работал, стиснув зубы. Окружающих игнорировал, ловил обрывки фраз и видел лишь траву под ногами, умирающую под ядовитой химией. Пот катил градом – солнце как назло светило, не переставая – мощный оранжевый диск с искрящими протуберанцами. В условиях земной тяжести он бы долго не вытянул – свалился бы на третьем круге. Здесь же полуцентнеровые мешки весили для него килограмм тридцать – не подарок, но терпимо. Уйдя в работу, протянуть можно. Отключиться, машинально совершать манипуляции, думать о своем…
К вечеру расчистили соток двадцать. Для команды в полсотни зэков – результат неплохой. Трое или четверо пострадали – одному обожгло конечности, остальные, зазевавшись, вляпались в стебли, имеющие дурную привычку душить человека и сосать кровь. Их успели отвязать и вынести. Лес не сдавался без боя. История возникновения этой заразы в тыловом Колокусе уходит корнями в начальные этапы войны. Ловя отдельные фразы, Верест делал свои заключения. Споры и микроорганизмы разносило по всему континенту – ветра здесь сильные, порывистые. Как предвестие нашествия уродов с автоматическим оружием – заражение рек, отравление посевов, насаждение агрессивной растительности. Уничтожать их не успевали. Лес быстро рос и отбивался. Стебли кустарников тянулись вширь, вгрызаясь в гумус, становясь корнями – основанием свежего кустарника. Растение развивалось за считанные дни, обрастая новыми стеблями, и уже эти новые стелились по земле, ища уютненькое местечко для будущего потомства. Деревья росли медленнее, размножаясь семенами с шишек, меньше всего похожих на кедровые. Но они не зависели от длины стеблей, и бороться с ними было гораздо труднее. Семена созревали в продолговатых коробочках, растущих свечами. Коробочки набухали, чернели и выстреливали в сторону опушки. Чем не разумное поведение, продиктованное продолжением рода? Хоть парочка, но прорастала, становясь через декаду полновесным деревом с ядовитыми шипами.
Сжав волю, как эспандер, он дождался окончания дня. Дотащился в общей массе до барака, завалился спать. Вонючий ужин проигнорировал. Назавтра стало легче. Мешки не полегчали, но сил прибавилось. Протяженность здешних суток примерно соответствовала земной – с небольшой, возможно, прибавкой, то есть времени на сон хватало. Он начал перебрасываться фразами с работающими по соседству.
Конченых уголовников в бараке почти не было. Обычные люди, по ряду причин зачисленные в штрафники. Кто-то ляпнул лишнее, кто-то в морду не тому съездил, кто-то с властью поругался. Как в любом приличном обществе, отпетые уголовники практически не работали, а «политические», мелкое жулье, воришки, просто случайные люди тащили весь воз непосильного труда. Но и здесь ему посчастливилось вляпаться в драку. Местный кладовщик под хохот бугорка Шлыпеня пытался сгрузить на тщедушного парня второй мешок. Им и получил по крысиной роже. Начал прыгать – получил вторично – кулаком. За реваншем не полез – телосложение Вереста отпугнуло. Бугорок тоже не брыкался: идти на толпу не хотелось. Придушат ночью рубашкой – удивляйся потом.
Паренек подошел к нему на кратком «перекуре». Протянул руку.
– Григо. Спасибо, парень. Но напрасно ты это. Узнает Орнель – вони не оберешься.
Лейтенант Орнель был скотиной знатной. Приходил пару раз в день, орал на охранников и уходил, плюясь во все стороны. А кладовщик хоть и мерзость, а птица вольная. Залететь можно – в два счета. А можно и не залететь. Как повезет.
Он поймал себя на мысли, что начинает понимать окружающих.
– Лексус, – представился в ответ. – Не бери в голову, приятель. Мои проблемы.
Разговорились. Григо получил три года отсидки за посыл по адресу окружного клирика, поимевшего виды на его молодую жену. А в «штрафбат» загремел за попытку покурить триш – местный наркотик, нечто вроде гашиша, но неплохо стимулирующий мозговую деятельность.
– Побег хотел обмозговать, – наивно признался Григо. – Не могу сидеть. Как представлю, что этот урод Музер мою Крешу там охаживает – жить не хочется…
Вряд ли этот молоденький женатик был стукачом. А если и был, то какая Вересту разница? Душа выпрашивала общения. Попутно разговорились еще с одним штрафником – неуклюжим высокорослым Кростом. Немногословный, приличный с виду мужик ни к кому не навязывался. Он сидел за избиение судебных приставов, пришедших описывать за неуплату налогов его трактирчик.
– Славно погудел, – ухмылялся в рыжие усы зэк. Воспоминания о боевом эпизоде безусловно служили елеем для души. – Платить, ей-богу, нечем. Бражка скисла. Ром гвардейцы выжрали. Последние тулеры на ремонт крыши отдал… Осерчал я, братцы. А тут эти четверо входят. Ну, завел я их наверх. И понеслось… Одному стол заместо жабо на шею, другого с лестницы – пинком, а тех двоих – за шкворник, да лбами хорошенько так, душевно сшиб. И – пенделем с балкона, на площадь у трактира. Обделались служивые, но выжили, там телега с навозом стояла, в нее и вляпались, гы-гы-гы…
Начали держаться стайкой. Стало веселее. К концу дня появился лейтенант Орнель – тучный малый с саблей на боку. Скептически обозрел отвоеванное у Леса пространство, обругал многочисленную охрану, брезгливо коснулся сапогом «удавленника» (пожилой мужик запутался в стеблях, насилу выжил), похмыкал над телами еще двоих (парням не повредило бы переливание крови), и убрался в направлении тюрьмы. Вереста не заложили: Шлыпень с кладовщиком хотели жить, охрана хотела свежих развлечений.
Перед отбоем в барак подкинули шестерых бедолаг взамен выбывших. Затравленно озираясь, сидельцы расползлись по нарам. На новичков никто не смотрел – нечеловеческая усталость делала из людей тупых зомби.
Утро третьего дня на «лесосеке» началось с несчастья. Подорванный саперами участок Леса представлял сплошной завал. Вывернутые корни, стволы вповалку, ошметки кустарников, пятна цветов. Требовался новый взрыв, но куда тогда девать штрафников? Повинуясь рыку охранников, полезли через завал. Тут и нарвались на недобитков. Стена живой флоры, страшная в агонии, выросла из ниоткуда. Видно, пряталась, супостать, поджидая человека – в корнях, в сдвигах почвенного слоя. Люди схлынули, но двое не успели. Запутались в паутине стеблей – орали, метались, пытаясь распутаться, но только больше вязли. Остальные стояли в отдалении и уныло наблюдали за их конвульсиями. Один из бедолаг не удержал равновесия, рухнул в гущу завала. Второму сдавило шею – жутковатым шарфом, растущим с каждой секундой. Глаза вылезли из орбит, он пытался размотаться, но силы таяли. Тело просто пропадало под клубком растительной плоти. Хищные жала впились в посиневшее лицо, вгрызлись в кожу, стали втягиваться вовнутрь головы… На этом бедолага и скончался. Но не упал, висел на подвижной массе, покачивался, словно в гамаке, а через минуту стал обезвоженной, обескровленной мумией.
Пришлось вызывать спецкоманду с огнеметом: даже Орнель не решился отправлять штрафников на повторный штурм. Не за людей переживал – за дефицит рабочих рук.
К вечеру поранились еще двое: «еловые» лапы на поверку оказались не такими мертвыми, как виделись. Кисти рук вздулись, побагровели. «Списали» и этих двоих, вдув под кожу какой-то аналог атропина. Чудом избежал опасности Григо. Ступил в переломанный ветвяк, и не швырни его Крост толчком пониже пояса, «списали» бы и его: под ветвями, точно гадюки, копошились живые отростки. Верест опорожнил на них мешок с вонючим порошком: проняло…
После абсолютно несъедобного ужина в барак ввалилось новое пополнение. Кто-то лохматый с криком радости бросился к Вересту, принялся ужимничать, бить его в плечо, как закадычного товарища.
– Джембо? – растерялся он. – А тебя каким ветром сюда надуло?
Неужели и здесь стучать будет? Ай да Варвир…
– Горел я нетерпением с тобой встретиться, Лексус, – оскалил пасть Джембо. – Нравишься ты мне. А если серьезно, то не знаю. Вытрясли всех из камеры – и к вам.
– Ага, не смешите меня, – пробормотал Крост. – Знаю я этого пострела. Из-за него вонючку Брукки в гладильню замели. Там его и сплющило, беднягу. Этот гад донес Варвиру, что вонючка спровадил в канализацию Хибера-хохотунчика, и даже рассказал, где тот кислоту достал. Чего хлопалки таращишь? Не так было?
«Гладильней» называлась камера со съезжающимися стенами – говорят, любимое развлечение Варвира, особенно на сон грядущий.
«Ну, не подведи, дружище Брут», – думал Верест, с интересом наблюдая за стукачом. Будет выпутываться, или сознается?
Пройдоха выбрал верный путь. Даже не смутился.
– А что, Кроет, вонючка Брукки не сливал в канализацию хохотунчика? Не добавлял в бочку кислоту, не помешивал, не приговаривал, что для хорошего человека ему добра не жалко?
– Да ладно вам, – оторвал ладони от лица Григо. – Тайна, известная всем – не тайна. В этом бараке он безвреден. Пусть чавкало закроет и спит. Все мы – покойники. Кто завтра, кто через неделю. Или инвалиды без рук, без ног. Но по мне, братцы, уж лучше мертвецом, чем всю жизнь калекой в тюрьме.
Возня в бараке уже затихла, когда над ним склонился заключенный по имени Вак и предложил отойти в сторонку.
Они уединились недалеко от отхожей ямы – не фруктовый сад, конечно, но единственное местечко, временами обеспечивающее приватность.
– Лексус, признайся честно, ты не хочешь подохнуть? – прошептал Вак, обрисовываясь во мгле плечистым силуэтом.
Двух ответов здесь не было, завернуть кеды – не самая заветная человеческая мечта, но Верест не спешил отвечать.
Наедине с Ваком он не общался, но издали тот производил впечатление человека серьезного, не лишенного основательности. Коренастый крепыш с правильным лицом. Лишних слов не говорит, вечно хмур, и ни разу не пожаловался на тяжкую долю. За что сидел? А Бог его ведает…
– Нет, – покачал он головой. – Открою тебе тайну, Вак, – не хочу подохнуть.
– Мы уходим в побег, – совсем понизил голос Вак. – Я, Ховар и еще семеро. Будем пробиваться через охрану. Пойдешь с нами?
Верест насторожился.
– Каким образом? Когда?
– Завтра. Орнель придет в первой половине дня. Потопчется, поорет и отвалит. Охрана по такому случаю расслабится – она всегда расслабляется. Главное, не упустить момент. Мне кажется, ты нужный парень: кулаками работать умеешь, головой не только жрёшь… Охраны человек двенадцать. Корчевать будем на четвертом участке – туда тянули мины. В этом месте река дает изгиб, участок мелкий, перебежим вброд. За рекой лес… но не этот, бесноватый, обычный лес. Ховар знает тропы, прорвемся. А дальше горы – кто нас найдет в горах?
– А охрану? С собой возьмем?
– По сигналу нападем. Ты берешь двоих, я двоих. С остальными ребята разберутся. Хватаем оружие – и привет.
– Подожди, – Верест с сомнением покачал головой. – Так просто не получится. Народ потянется за нами. Будут жертвы.
– Их будет больше, если мы останемся. Все подохнем. Соглашайся. Возьмешь своих ребят – Кроста-рыжего и этого… задохлика. Только Джембо ни слова: узнает – сразу побежит закладывать. Договорились?
«О Джембо слава гуляет по всей тюрьме, – умилился Верест. – И какая, к черту, отдача от информатора, которого все чураются?»
– Согласен, – решился он. Двум смертям не бывать. Уж лучше скорая кончина с надеждой в голове, чем медленная и в беспросветном удушье.
– Отлично, – кивнул Вак. – Ты сразу мне понравился, Лексус. Как уйдет Орнель, следи за руками – подам сигнал. А сейчас, давай – по постелькам. Выспаться надо.
У нар его поджидал сюрприз. Неопознанный спящий объект лежал практически под нарами, издавая тонкое посапывание. Охранял. Вместо верной сторожевой собаки. Верест почувствовал, как просыпается совесть, позевывая и потягиваясь. Ну, конечно, Джембо не нашел или не захотел свободной полки и теперь усиленно намекает, что преданней дворняжки нету существа. Ведь не поддельной же была его радость, когда он ввалился в барак.
Неужто душой признал хозяина?
Сигнал простой, как икота – взмах руки. Десять заключенных схлынули с завала. Охрана замешкалась. Верест не стал изобретать велосипед – врезал жлобу по дыне ополовиненным мешком. Двадцать пять кило химии, помноженное на земное «жэ», деленное на местное. Жлоба слегка прогнуло. Далее орудовал прикладом в челюсть, пяткой в живот. Стоим, качаясь? Снова в челюсть. Приятных снов, чтоб ты не проснулся! Товарищам на подмогу. Ховар – здоровенный мужичара с бычьей шеей – бодался с таким же. Глаза налиты, на висках жилы рвутся, каждый тянет на себя и остается при своем… Он врубил по хребту охранника прикладом. Мало? Добавим. Ховар поблагодарил глазами. Схватка превращалась в заурядную мордобойню. Огонь из отобранного оружия не открывали: били руками, ногами, прикладами. Беспощадно вколачивали охрану в траву, сокрушая кости.
– Хватит! К реке! – гаркнул Вак.
Понеслись с горки, как на санках. Толпа, не участвовавшая в побоище, очнулась, рванулась следом. Пологая поляна, обрывчик, пляж, река, за рекой густые заросли… Он мог бы обогнать их всех, первым выскочить на обрыв и сигануть в реку. Но что-то тормозило Вереста. В прошлой жизни это называлось интуицией. Как называется в нынешней, когда обстановка не чета той, а сознание с подсознанием затравленно помалкивают, он не знал. Непроизвольно сбросив скорость, он слился с серой массой.
Вак и Ховар первыми вырвались на обрыв. И попадали, изрешеченные пулями. Остальные по инерции выскочили туда же, завопив от отчаяния. У берега покачивался катер с хитроумной турелью на борту. Агрегат на турели, очевидно, считался крупнокалиберным пулеметом. По крайней мере, калибр ствола вызывал тревогу. Человек восемь прильнули к борту, выставив автоматы. Пулемет выпустил трескучую очередь – такое ощущение, что работает скорострельное малогабаритное орудие. Засвистело над головами. Толпа схлынула. Давка, толчея – люди отталкивали друг друга, топтали оступившихся.
– Влипли, – ахнул Крост. – Чуяло мое сердце…
Бежать во фланг не имело смысла. Цепи из людей в балахонах уже оккупировали ближайшие высотки. Свободной оставалась лишь обратная дорога, к завалу.
– Сдали нас, – чуть не плача, бормотал Григо. – Кто-то знал и настучал Орнелю. Развлечься решил, скотина… Это ты, ублюдок! – с визгом он схватил за шиворот крутящегося по радиусу Джембо.
– Это не я! – возмущенно заорал «узник совести». – Я не знал! Как я мог!!!
– А ну, хватит! – зарычал Верест. – Бросайте автоматы, сливайтесь с толпой. Вы ничего не знаете. Все побежали, и мы побежали…
Раздался голос, усиленный рупором:
– Вас ждут в пенатах, господа! Оставшиеся на месте будут расстреляны немедленно!
«А остальные – позже», – тоскливо подумал Верест.
К чести (или к лени) Варвира, он не стал выявлять зачинщиков. А может, знал от стукача, что зачинщики мертвы. Но наказание выдумал изощренное. Штрафников выстроили широким кольцом – лицом в центр. Охранники – внутри и снаружи, готовые стрелять на любое шевеление. Варвир с Орнелем ходили по малой окружности. Орнель с автоматом, Варвир – постукивая стеком по ладошке. Понятно, ничего доброго на их физиономиях не читалось. Орнель пыхтел и пыжился, Варвир изводил народ ехидной улыбочкой. Вглядывался в лица, таинственно молчал.
Наконец остановился.
– Отниму еще немного вашего времени, господа. Нет возражений? Прекрасно. Закончим, и продолжите работу. Вы совершили ужасную, непоправимую ошибку. Все со мной согласятся? Трое охранников травмированы, пятеро покалечены, трое погибли. Работа стоит. Это очень огорчительно, господа. Придется на часок задержаться – отработать. А теперь рассмотрим ваше поведение. Вы будете первым, вам повезло, – он ткнул стеком в плешивого мужичонку с окладистой бородой.
Мужичонка затрясся. Хотел что-то вымолвить, но рот не разжался.
– А вы будете вторым, – отправился дальше Варвир. И этот бедолага задрожал под его взглядом.
Еще двое. Эмоции на лицах – фонтаном.
– А вы пятый. Мои поздравления.
Молодой парнишка закусил губу. До последней минуты он так ничего и не понял. Возможно, к лучшему. Орнель поднял автомат. Производить оружие небольшого калибра в Колокусе, видно, не научились. Очередь разбила череп, как горшок – на осколки. Несчастный рухнул.
По кольцу пронесся гул. Строй качнулся.
– Стоять! – рявкнул Орнель. – Кто двинется – тот покойник!
Следующий несчастный оказался сообразительнее. Побелел, как бумага, залился потом. Волновался не напрасно: череп раскололся с кошмарным хрустом, кровь и мозг заляпали окружающих. Варвир поморщился.
– Прекрати, Орнель. Стреляй в сердце.
Третий «пятый» оказался безжильным. Зарыдал, рухнув на колени. Простер руки к палачу, как в последней молитве.
– Не надо, я прошу… Я не хочу, мне нельзя…
Дурь ударила в голову. Он вскочил – бежать, спасаться. Сделал прыжок и упал, возопя, разрезанный поперек спины.
– Братцы, я на очереди… – могильно вымолвил Крост. – Ну, бывайте, увидимся…
– Подожди, – растерялся Григо. Верест скрипнул зубами. Матюкнулся шепотом, по-русски. Но куда наглеть? Варвиру ничто не мешает досчитать до шести.
Снова очередь. Словно самому разрезало грудину. Долговязый Крост рухнул плашмя, разбросав руки.
Свысока оглядев притихшую троицу (Григо, Вереста и Джембо), Варвир отправился дальше. Очередь. Опять кто-то вывалился из строя…
– Пронесло… – выдохнул Джембо.
Как в анекдоте – «Тебя бы так пронесло…»
– За что?! Стойте! – взвизгнул очередной страдалец. – Господин Варвир! Это же я вам сообщил о побеге, вспомните! Вы ошиблись, господин Варвир!
Строй заволновался. Люди закрутили головами, вытянули шеи. Предатель пораженно раздувал ноздри, не веря своим глазам. Парализовало не на шутку – такого вероломства от властей мерзавец не ожидал.
– Вы не можете так поступить, господин Варвир! Я вам пригожусь!
– Прости, дружок, – с улыбочкой сожаления произнес Варвир. – Но куда я тебя дену? Ты сам сюда встал.
– Умри, вонючий саддах! – взревела толпа.
За смертью в этом мире долго не стояли. Предатель свалился, как столб, дрыгнув напоследок обезьяньими конечностями.
– Ну вот, братцы, – шмыгнул носом сосед, который слева. – Кто сказал, что старина Джембо фуфло задувал?
– Прости, коллега, – пробормотал Верест. – Обознались…
Он часто думал о побеге. Не о таком примитивном и бездарном, а качественном – чтобы навсегда. Но чисто академически – подумал, перестал. Ну, сбежит. И куда он такой? В незнакомом мире, изобилующем неприятностями, как бродячая псина – блохами. Какие шансы благополучно пройти три квартала у человека, не знающего, что такое автомобили, уличное движение, светофоры?
Он ловко научился управляться с Лесом. На глазок умел определять, куда ступить, чтобы не вляпаться в кровожадный куст, как правильно распилить «сатанинский кедр», не получив ядовитую струю в глаз, как прислониться к дождевому дереву и не заработать воспаления кожи. Научился избегать спонтанные фейерверки спор, отгонять немногочисленную пока живность, изредка наведывающуюся из глубин Леса: стайных кротов, чьи укусы заживают долго, вызывая интересные последствия – от бешенства до функциональной импотенции; лисью крысу, имеющую очаровательный гипнотический взгляд; птичьего хорька – создания, в принципе, безобидного, но способного навести жуть…