– Погружаемся? – Верест тоскливо обозрел перспективу. Версты полторы, никак не менее. Курчавые кроны тянулись вровень с обрывом. Та же картина и на дальней стороне – между лентой серых скал и обильной зеленью просвета не было.

– Погружаемся, – кивнул Толмак. – Будем надеяться, последняя преграда перед кряжем.

– Тебе ничего не видится и не слышится? – поинтересовался Прух у Арики. – Признавайся сразу – будем во всеоружии.

– Отстань, – фыркнула девчонка. – Я не помню ни одного крилла, чтобы не случилось гадости.

– Истинно, – Толмак закрепил на плече арбалет и осенил себя треугольником. – Мы просто мастера влипать в дерьмо. Между прочим, друзья, собака насторожилась.

Ворчун стоял на обрыве, торчком выставив уши, и беззвучно скалил клыки. К сожалению, выбора не было. Ни один метр проклятой земли не являлся островком безопасности.

И действительно, колею безопасного прохода проложить не удалось. Где ползком, где кубарем спустились с обрыва и угодили под полог развесистой листвы. Словно сеть маскировочную развернули над головой. Ажурное плетение листвы начиналось от корней, вздымалось ввысь и образовывало витиевато лохматый потолок. Даже на полянах властвовала тень – кроны сплетались между собой, свешивая вниз бородатые узлы листвы и стеблей. Обильно росли грибы – розоватые студни классической формы, сцепленные пучками. Никому не пришла в голову мысль опробовать эти степенные создания на носок сапога. Последствия могли быть взрывными. Передвигались тесной кучкой, напряженно, стараясь лишний раз не касаться незнакомых предметов. Однако зону повышенной опасности обойти не удалось.

Обычная полянка, заросшая шарообразными кустиками и необыкновенной красоты цветами. Гигантские гипиаструмы украшали опушку, пламенея алым цветом на трубчатых цветоносах. Стоило войти в этот кумачовый круг, как сладковатый запах, насыщенный, густой, вкусный, закружил голову. Отключились не сразу, но чувства жуткой паники не испытали. Скорее напротив, приятно расслабились. Усталость, скопившаяся в телах, потянула к земле.

«Это не колдовство, – отложилось в тяжелеющей голове. – Ты не подвержен колдовству. Это не магия. Это химия. Или чертова природа, мать ее, не все ли тебе равно?»

– Я хочу спать, – Арика скуксила жалобную мордашку и принялась растирать кулачком глаза.

– Сказано – сделано, – замогильно вымолвил коротышка. – Меня тоже как-то тянет во сыру землю… Друзья, поступило интересное предложение…

Заскулил Ворчун. Где он? Верест попытался навести резкость, но фокус куда-то поплыл. Зеленый лес превращался в расплывчатую кашу, в жидком месиве которой алыми кляксами пестрели гипиаструмы.

– Мы имеем право на отдых, – неуверенно заявил Толмак. – Мне кажется, друзья, мы достаточно нахлебались…

Зеленая трава манила, как красивая женщина. Растительный дурман имел единую природу с колдовством. И действовал нахраписто, не оставляя рассудку шанса. Верест забрел под полог бородатой листвы, рухнул на колени. Чугунная голова потянула дальше: он воткнулся лбом в траву, но нашел силы развернуться – упал на спину, оторвав пальцы от автомата.

А потом появились феи…

Он сразу смекнул, что грядут создания иного пола. Муть в голове не прояснилась, но сонливость спала. Он услышал шуршание травы, поднял голову. На поляну выплывали тени – невысокие, стройные, в длинных ниспадающих одеждах. Пересчитывать прелестниц он не стал, все равно голова дальше одного не считала. И в лица не всматривался – не было лиц, только контуры голов с длиннющими, как у русалок, волосами. Он видел, как скользили тени по поляне, одна изящнее другой, первая свернула налево, вторая направо.

Приглушенно ахнул Толмак, Арика в полузабытьи простонала что-то возмущенно-предвкушающее. Завозился Прух, выдирая из горла исполненные томления приветствия. Ворчун скулил и не задирался.

– Лексус, друг… – заклокотал коротышка. – Ты посмотри, какая у меня куколка… Я других таких, да ни разу… Ой, Лексус, держи меня, я, кажется, ее знаю…

Раздались эротические стенания – прелюдия к бою. Похоже, у некоторых назревал феерический секс. У Вереста же что-то запаздывало. Молчаливое создание, раздвинув листву, скользнуло к нему. Он не мог приподняться, поприветствовать по-джентльменски. Силы кончились. Нежданная гостья склонилась над павшим – изящное тельце в мягких одеждах. Лица не видно, только контур головы в окружении пепельных локонов. Волнистые кудри коснулись его лица – и цветочный запах с удвоенной силой втёрся в нос…

– Здравствуй, мой путник, – ласково прошептало создание, касаясь пальчиком его губ. Совсем молоденькая девушка… Тело окончательно потекло, руки раскинулись по траве, а ног он даже не чуял.

– Кто ты? – прошептал он, дурея от заманчивых предчувствий.

– Я фея добрых снов, – прошептала девушка. – Я создана, чтобы дарить путникам тепло… Расслабься, мой путник, не шевелись, я сама открою тебе врата к блаженству…

Ловкие пальчики забегали по плотным застежкам комбинезона. Он закрыл глаза – все равно ни черта не понятно.

«Умоляю тебя! – взмолился кто-то вырвавшийся из-под гнета в черепной коробке. – Нажми „Escape”, сбрось эту тварь с себя, еще не поздно!»

Поздно. Да и в чем проблема? В этой жалкой, неустроенной, непродолжительной жизни слишком мало стоящих минут, чтобы запросто лишать себя удовольствия.

Он не заметил, как остался без штанов. Незнакомка уже сидела на нем, завершая комплекс подготовительных упражнений. Верест изнывал от нетерпения. Лежать неподвижно он уже не мог. Руки оторвались от травы и легли на талию прекрасной феи. Невесомые одежды на ощупь оказались довольно грубоватой дерюгой шершавой фактуры. Он повел их дальше, выше… Однако там, где по его представлению находилась юная, перспективная грудь, он наткнулся на какую-то кожистую мякоть, неприятно вдавившуюся под его пальцами.

– Не волнуйся, голубчик, не напрягайся, – ласково шептало создание. – Сейчас тебе будет хорошо…

И вдруг пронзительная боль взорвала тело! Звезданула салютом! Это Ворчун, переборов животный страх, подполз к сладострастной парочке и впился Вересту в щиколотку.

Наваждение свалилось, как лепешка с коровы. Хор ангелов не воспел, но ясность в голове наступила критическая. Он отбросил руки на траву, нащупал ствол. Резким рывком принял сидячее положение. Дамочка кубарем свалилась в траву. Поменялся ракурс, а вместе с ним и освещение. Ее лицо попало в полосу тусклого мерцания между гроздьями листвы. Дриада оторопела от неожиданности. Он тоже оторопел. Крючконосая, уродливая старуха, источенная морщинами и волдырями… Одно лишь достоинство – волосы. Они действительно были прекрасны!

За них он и схватил, когда отошедшая от шока вахлачка сверкнула очами и, шипя, метнулась в атаку. Адские челюсти щелкнули, не достав до горла. Она завизжала от боли. В руке остался пушистый клок волос. Верест сжал ствол и ударил прикладом в удачно открывшийся висок. Крючковатые пальцы сомкнулись на его шее. Он ударил повторно – как учили, мощный выброс энергии! Череп треснул, как бутылка. Уродка рухнула в траву и уже не шевелилась. Из раскроенного черепа потекла кровь – вполне с виду красная и человеческая.

Он встал на ноги. Вот и вся любовь, итить ее в душу…

Выбежал из интимного будуара, натягивая штаны. Успел! Не свершилось страшное! Ну, ей-богу, поляна разврата!

Исходящая истомой Арика лежала в объятиях безобразной костлявой фурии и совершенно не комплексовала по этому поводу. Что ей виделось – отдельная тема. Что она думала о своих новейших наклонностях – тем паче. Ни черта она не думала – идиотская страсть обуяла девчонку.

Верест выждал момент, и впечатал каблук в тонкую морщинистую шейку, переломив ее одним ударом. Фурия конвульсивно дернулась, застыла. Сидящая верхом на Толмаке повернула к нему обросшую струпьями харю – зашипела с чувством. Эмоции не плеснули – он двинул ей добротно по челюсти. Вахлачка рухнула на Толмака. Он дважды врезал прикладом, ломая позвоночник. Осиновый кол не понадобился – пока мегера не окатила Толмака рвотой, он пинком отбросил тщедушное тельце в сторону. Последняя соскочила с коротышки. Самая красотка: на носу бородавка с торчащими волосинками, кожа изъедена сыпью… Ринулась в атаку, растопырив когти. Пришлось применить пулю, что с успехом и завершило дело. Дульная энергия посильнее голодной ярости – вахлачку швырнуло на куст, где она и утонула, выставив наружу грязные пятки.

– Ну что, еще отдохнем? – устало поинтересовался Верест.

Ирония давалась непросто, но он старался. Удушливый цветочный дурман продолжал царить на поляне, навевая тошноту. Убираться надо, срочно. Но не так это просто. Он не мог тащить на себе трех людей, пребывающих в шоке. Вдобавок один из них чувствовал себя глубоко и незаслуженно оскорбленным. Излишне говорить, что это был Прух. В то время как Арика, свернувшись клубком, дрожала крупной дрожью, а впавший в прострацию охотник сипло дышал, психоделически таращась в небо, коротышка криво поднялся, доковылял до своей пассии и попытался выковырять ее из куста. Но успеха не добился – вахлачка увязла прочно. Тогда он всунул голову в куст и около минуты оставался недвижим. Потом медленно вынул – физиономия бледная, губы бантиком, а в глазах теснились все вопросы мира. Он уставился на Вереста, как будто тот имел на них ответы.

– Именно, – ответил Верест. – Ты поразительно догадлив, дружище, эта женщина – твоя неистовая возлюбленная. Со вкусом у тебя сегодня что-то напряженно.

Сбитая с Толмака вахлачка еще подавала признаки жизни. Перебитый позвоночник не повлек к тотальному параличу. Левая нога с иссохшими венами мелко тряслась. Она пыталась приподняться – пушистые кудри шевелились, точно спутанные черви. Пришлось применить вторую пулю. Резкий звук заставил горемычных странников очнуться. Арику вырвало. Толмак, недоверчиво косясь на покойницу, поднялся.

– Дела-а, – протянул Прух, на ощупь находя затылок и принимаясь его лихорадочно чесать.

Толмак замороченно выругался, сплюнул со злостью.

– Чуть жене не изменил, – посочувствовал Верест.

– Да куда там, – огрызнулся охотник. – Не имею такой привычки – изменять жене. Это она и была… Жена.

– Вот эта? – уточнил Верест, показывая стволом на мертвое тело.

– Ага, – кивнул Толмак. – В натуральном виде, как живая. Даже родинка чуть ниже шеи.

– Дела-а, – неоригинально тянул коротышка.

– А тебе это не показалось странным? – спросил Верест.

– Показалось, – согласился Толмак. Потом запустил пальцы в шевелюру, задумался. – Хотя, знаешь, возможно, и нет. Любая жена имеет интересное свойство оказываться в неподходящем месте в неподходящее время. Очевидно, я и подумал…

– Гав! – сказал Ворчун, хватая Вереста за штанину.

– Умница, – Верест ласково погладил собаку. – Ты один в нашей банде хоть что-то соображаешь. Хотя должен признаться честно, приятель, чуток храбрости бы тебе не повредил. Уходим, горе-любовнички, а то меня этот цветочный ад скоро доконает.

Впечатлениями делились скупо и как-то стыдливо. Отойдя от опасной зоны, передохнули в ложбинке. Арику бесконтрольно рвало, остальные виновато вздыхали, не представляя, чем можно помочь. Отдохнув, неспешно тронулись на юг, готовясь к новым сюрпризам. Потрясение уходило, возвращалась ясность и какой-то эрзац чувства юмора. Описывать свои порочные эмоции никому не хотелось, но в одном сошлись дружно: либидо разыгралось самым отвратительным образом. Толмаку действительно привиделась его несравненная Орелия. Видимо, кархарии были неплохими телепатками: именно ей он и предавался в мыслях, пробираясь через лес. И обнимал он настоящую Орелию, а не костлявую кожицу под дерюгой, и в омут страсти чуть не грянул с ней же. Колдовство работало, создавая убедительную реальность.

Коротышке привиделась блондинка-вертихвостка Зейда из кабачка «Горелый палтус» – клиническая нимфоманка, с которой он в бытность жителем Чуги спаривался раз по десять на дню. Арике – никакая не женщина, а самый что ни на есть мужчина, высокий, молодой, немного блондин и редкая сволочь!

Прототип при этом стыдливо копошился в вихрах, а голос говорившей дрожал от стыда и гнева. Замял ситуацию Толмак.

– Клянусь своим изношенным радикулитом! – воскликнул он. – Это истинная правда. Искушенная кархария имеет обыкновение принимать любой образ. Питайся они исключительно мужчинами, их жизнь стала бы скучной и одноцветной. Я слышал, как ведьмы проникают в секты людей и жрут там всех подряд, кого удается заманить в лес. Но, уверяю вас, это не от сладкой жизни. Они бы и рады питаться нормальной пищей, но где ее взять? Любая ящерица, если она не разиня, переломает ей хребет хвостом, прежде чем красотка успеет впиться в ящерицу зубками.

Удивительный мир постигался почему-то через собственные переживания. А до конца ущелья оставались считанные сотни метров.

Добрели без приключений. Очень скоро путники вышли к внушительному обрыву, оплетенному корнями. Пришлось тащиться вдоль обрыва в поисках тропы. Так и дотащились до пещерников, осуществляющих переправу…

Двое обросших горилл – классические головорезы из тех, что сперва убивают, а потом спрашивают фамилию, вылетели из-за валуна и, свирепо размахивая саблями, бросились на путников. Никакой полемики – дикий блеск в глазах, рыжие бороды в качестве устрашителя. Сталь прочертила диагональ – слева направо…

Верест дернулся в сторону, пригнулся. Инерционная штука – сабля. Дикаря потащило дальше – за ударом. Немудреный цуки в спину, и дозорный полетел в траву, хряпнув челюстью, а Верест бросился ловить саблю. Второй не успел рубануть – коротышка покатился под ноги. Дикарь совершил нелепый скачок, но у кенгуру получилось бы лучше. Запнулся о живую преграду, хотел выбросить ногу, но в нее уже вцепился коротышка, как в куриный окорок. Хрястнулся с размаху – аж земля дрогнула. Сабля воткнулась острием в землю в миллиметре от уха коротышки, затряслась гарда.

– Ух… – выдохнул Прух. Опомнившись, подскочил Толмак, нокаутировал павшего, и пока тот плавал в сладком головокружении, давясь слюной, сбросил с плеча автомат – забил в череп добротное дерево приклада.

Подлетел первый, с расквашенным носом. Просто бык, не ведающий страха. Избегая контакта, Верест отмахнулся саблей. И выбросил за ненадобностью, только этого добра ему не хватало. Дикарь схватился за горло. Не жилец, определенно. Вылупил глаза, заросшие косматыми бровями, рухнул, как полено. Всё.

– Ты испугаться хоть успела? – поинтересовался Прух у Арики, опасливо косясь на торчащую под ухом саблю.

– Не-е, – качнула Арика головкой. Во время драки она не сдвинулась с места. Вмерзла в грунт. Только ротик глуповато приоткрыла.

– А вот теперь пора, – пробормотал Верест. – Страх-то какой, люди добрые…

Он представлял пещерников бледными замухрышками, а не рослыми, упитанными и закоренелыми бандюганами. Оборванные халаты из мешковины вкупе с кустистой растительностью на широких рожах навевали аналогии с душманами, обильно производимыми советским кинематографом. Одно пока успокаивало – это были обычные люди, а, следовательно, умирали без лишних хлопот.

Рассмотрев вблизи покойников, Арика смертельно побледнела. Коротышка махнул на всё рукой – надоели вы мне, уселся по-турецки под обрывом, отвернулся. Толмак с Верестом оккупировали пост дозорных – с обратной стороны валуна.

Обоз медленно тянулся в гору. Серый табор на разбитых, дребезжащих повозках. Ругань, ржание. Рослые мужики, до зубов увешанные оружием. Не полагаясь на лошадиные силы, они вздымали телеги на обрыв, используя веревочные приспособления, отдаленно напоминающие лебедки. Повозки прогибались от награбленного. Какие-то мешки, узлы, до предела набитые курдюки. Перевязанные за ноги бараны издавали пронзительный визг. Вперемежку с баранами – женщины тунгов, визжащие не менее пронзительно.

Последняя телега тянулась вверх невыносимо долго. Явно перегруженная – награбленное добро кренило ее вбок, колесо заклинило в камнях, и только недюжинная сила сопровождающих спасла повозку от развала. Тягучий рев из множества глоток ознаменовал завершение переправы. Потрясая канатным крюком, бородатый детина что-то раскатисто проорал. Смотрел он при этом практически на Вереста.

«Охрану снимает», – сообразил Верест. Толмак пихнул его в бок.

– Пошли-ка в лес. Переждем.

Они скатились с камня и, таща за руки спутников, растворились в чаще. Целую вечность пролежали в обрывистой лощинке, зарывшись в сухую траву. Пещерники, на их счастье, не развели истерику, обнаружив собратьев в мертвом виде. Очевидно, сочли за мелкий бытовой инцидент: один получил от коллеги камнем по черепу, в приступе бешенства рубанул того саблей, а затем и сам скончался, обнаружив в мозгу обширное кровоизлияние. Неплохая версия, учитывая миниатюрный мозг пещерников: ведь оружие никуда не пропало – чем не подтверждение ссоры?

Когда выбрались из убежища, мертвых у камней уже не было, а звуки уходящего обоза становились слабым гулом. Рекогносцировка местности подтвердила – мародеры ушли…

До гор оставалось совсем немного. Когда улеглась пыль от карателей, выбрались из ущелья и отправились на юг – к подросшей цепочке кряжа.

На подходе к первой возвышенности еще раз проверили оружие. Перетрясли хозяйство, подтянули амуницию. Больше часа карабкались в гору, обходя завалы. Появились первые признаки кислородного голодания. Лишь случайно обнаружилась козья тропа, петляющая вдоль кручи – она и стала, за неимением другой, путеводной нитью. Природа засыпала – живых существ, за исключением пары птиц, выпорхнувших из тернового куста, не было. Ночным охотником при тунгах Ворчун явно не служил. При звуке бьющихся крыльев льнул к ногам, жалобно скулил. Однако когда тропа круто пошла вниз, вливаясь в обрывистую горловину, первым вырвался вперед, обнюхивая землю. А когда остальные подтянулись, он уже стоял у подножия матерого утеса, закрывающего спуск в долину, и приглашающе вилял хвостом.

– Натаскан на обнаружение опасности, – высказал бесспорное суждение Толмак. – Правда, не представляю, что с его точки зрения опасность, а что удовольствие. Боюсь, у людей и тунгов в этом деле некоторые разночтения.

Перевал не тянулся строго на юг, глубокая седловина уходила на юго-запад, представляя собой изрытую ручьями и пещерами долину. По краям распадка вздымались кручи сложных конфигураций. Мрак уплотнился. На дне ущелья уже давно господствовала темень – казалось, самое время искать ночное убежище. Но Толмак с непопулярным предложением всё испортил.

– Я понимаю, мы устали, – сказал он. – Мы хотим есть и спать. Нас доконал опасный секс. Но в дневное время передвижение по перевалу – это игра на выбывание. Горы – не монолитная стена. Это скалы, испещренные ходами и тропами. Опасность повсюду. Посему предлагаю продолжать движение. Пока можем идти, мы должны это делать. Пусть пройдем хоть пару криллов – уже что-то. Не забывайте – либо мы шустрые, либо мы мертвые.

Обращение подействовало. Но до чего мучительно принималось решение! Через слезы Арики и ной коротышки, через нечеловеческую усталость, становящуюся неподъемной от одного лишь слова – дорога…

Тусклый луч фонаря плясал по тропе под ногами. Толмак скрипел первым, за охотником тащились Арика с Прухом, Верест замыкал процессию. Не страдающий изнеженностью Ворчун то семенил сбоку, прижимаясь к ногам от криков ночной совы, то обгонял колонну, промышляя где-то в окрестностях. Трудно сказать, как долго они двигались. Время переставало казаться монотонной переменной. Оно сжималось, как пружина, вытягивалось извилистой сороконожкой. Арика шаталась от усталости – Верест подхватил ее на руки: невесомое тельце улеглось в ладошки, руки обвили шею, а голова уже спала. Попутно ударил дождь – черная туча пронеслась на бреющем, и ущелье залило, как из брандспойта.

Укрытие нашлось не сразу. Промокшие до нитки, слепо тыкались в трещины между скалами, искали крышу, пока метрах в сорока от распадка, в боковом ущелье, не нырнули в глубокую пещеру. Розовые сталактиты, вырываемые бледным пламенем, источали холод. В параллельных склепах и катакомбах шлепали крылья, вызывая в мозгу неприятные видения с участием ушанов и неразборчивых вампиров. Морочиться с костром не хотелось никому. Выжимать, просушивать траву? Уж лучше мерзнуть. Прух уже храпел, свернувшись калачиком. Толмак кряхтел, обвивая грудь мешковиной. Арика выскальзывала из рук и норовила расплющить нос о каменные плиты.

Когда Верест проснулся, в пещеру заглядывал мглистый свет. Холодное солнце пробивалось сквозь тучи. Арика дышала ему в грудь, забравшись в распахнутый ворот комбинезона. Лохматый Ворчун грел левый бок. Прохлада исходила лишь от пола, остальным частям тела было тепло и уютно. Стараясь не думать о том, что человек произошел от женщины, он аккуратно снял с себя Арику, поднялся. Ворчун открыл глаз, приподнял бдительное ухо.

– Спи, приятель, – погладил его Верест.

Прух уже выдрыхся. В тщетных потугах согреться отплясывал кадриль с воображаемой партнершей. Выходило, конечно, убого. Как и всякому плохому танцору, коротышке что-то мешало.

– Помогает? – участливо спросил Верест.

– С трудом… – простучал зубами коротышка. – Но жить-то надо, раз взялся.

Золотые слова.

У охотника очень кстати пробудились застарелые радикулитные болячки. Мешковина не спасала. Он как-то опасливо шевелил плечами и с тоской смотрел в потолок – мол, надо же.

Он был не одинок в своих терзаниях. Спина у Вереста пока держалась, но подозрительно постреливало в ухе.

– Не слечь бы дружно, – пробормотал он, выползая из пещеры. Малая нужда гнала на свежий воздух.

За скалой что-то упало, покатился камень, запищала живность. Верест выглянул из-за выступа. Мелкий зверек, прижимаясь к земле пушистым тельцем, юрко шмыгнул в расщелинку. Но писк продолжался – с каким-то истеричным детским надрывом. Оружия при себе не было, но Верест чувствовал – не понадобится. Он прокрался вдоль стены и осторожно высунул нос.

На узкой площадке между бесформенными каменными махинами копошилось странное существо. В отличие от памятного черноклюва, оно не вызывало ярого неприятия. С когтей до головы существо покрывал зеленый детский пушок. Недоразвитые крыльца громко хлопали, но взлететь не давала лапа, застрявшая в расщелине и придавленная острым камнем. Судя по всему, он неудачно спикировал на зверька, шмякнулся о скалу и втиснулся в гигантский валун, расколотый на фрагменты. Аэродинамика, стало быть, хреновенькая. И мозгов не нарастил.

«Кого-то мне напоминает это чудо в перьях, – озадачился Верест. – Ну, точно! Динозаврика Динка из мультика. Такой же губошлеп».

Но тот детеныш-игуанодонт из мультика был гладким, без крыльев и адаптирован для детишек. Создание, напротив, никто не адаптировал. Голова напоминала утиную, но с многочисленными шипами на макушке. Глаза большие, жалостливые, пасть беззубая и уже загребущая. Подвижный хвост, вытекающий из туловища и обрывающийся раздвоенным, точно у двухвостки, концом, ожесточенно лупил по камням.

В паузах между призывами существо обнаружило присутствие человека. Коровьи глаза умоляюще распахнулись, сделались такими беспомощными, что Вересту стало не по себе. Он поколебался, но подойти не решился. Поспешил справить нужду и ретировался в пещеру. Арика, проснувшись, сидела, нахохлившись, натянув на уши шапчонку. Толмак угрюмо шевелил плечами. Коротышка давил пятками каких-то карманных монстров, шевелящих усами, чье убежище разрыл под сталагмитом.

– Я не эксперт, – признался Верест. – Но, думаю, над нами потерпел аварию маленький дракончик. Жалко пацана.

– Врешь, – вздрогнула Арика.

– Вру, – кивнул Верест. – Но для утенка он, пожалуй, великоват. Толмак, не хочешь взглянуть?

– А какой он? – спросил Толмак.

– Зеленый. Весь в пуху.

Щелкнули челюсти. Ворчун с аппетитом разгрыз обитателя «муравейника».

– Точно, это он, – Толмак оставил в покое свои плечи и взялся за раскиданные вещи. – Пойдемте, друзья, полюбуемся на перевал. Заодно подсобим нашему пернатому другу.

Дракончик лежал, положив грустную мордашку на здоровую лапу с перепонками. Он уже не пищал – сиротливо всхлипывал. На глаза улеглись красивые ресницы с тройным объемом. Услышав шаги, звереныш вздрогнул. Глаза раскрылись, заблестели. Шевельнулись шипы на макушке, за ними – крылья, сведенные вертикально в одну плоскость.

– Э, да он совсем крохотулька, – протянул Толмак. – Карапуз. Месяцев шесть от роду. Ну что, коллеги, выручим ребенка? Не бойтесь его, он совсем несмышленыш.

– Какое чудо, – с сомнением произнесла Арика, проводя рукой по цыплячьей шерстке. Дракончик мелко дрожал.

– Не чудо, а мудо, – буркнул Прух. – Ладно, девчонка, отойди вон туда, а мы попробуем раскапканить этого лопуха.

Поднатужившись, Толмак с Верестом крутанули глыбу, а Прух забрался в щель и принялся выколупывать застрявшую лапу.

– Никакой он не пацан, – ворчливо прокомментировал из щели. – Форменная пацанка…

А дальше был абзац. Исполинское чудовище с ревом пикирующего бомбардировщика, рассекая воздух, рухнуло на площадку!

Охотника чуть не пришпандорило пикообразными перепонками на крыльях. Он отлетел к стене, выронив арбалет. Крик застрял в горле. Верест отшатнулся, когда шипасто-чешуйчатая гадина с костным гребнем на затылке повернула к нему голову, распахнув пасть. Разбить позвоночник не боялся – рюкзак предохранит, кувыркнулся через голову. Струя горячего воздуха из пасти шарахнула по затылку. Он тоже втемяшился в стену, разбив нос.

«Ну, вот и отбегались, – мелькнула заключительная мысль. – Тотальная гибель, как говорят страховщики…»

На площадке творилось что-то невообразимое. Освобожденный дракончик, потешно визжа, катился к пещере. Кошмарное существо, размахом крыльев перекрывшее небо, правило бал. Глаза метали молнии, крылья били по камням. Коротышка, прикрыв ручонками голову, жутко выл – гигантские когти на сгибе крыльев, размером с крюк башенного крана, впились ему в шиворот и пытались выдернуть из трещины. Но теперь уже Прух застрял.

– Идиот! – орал он, пуча глаза. – Гадина безмозглая! Какого хрена ты меня тянешь! Мы же спасли твоего змееныша! Тварь ты неблагодаа-а-арная!!!

Дракон Чао, видимо, не обладал избытком интеллекта, перебиваясь по жизни материнскими инстинктами. Он рвал коротышку из трещины, изрыгая свои драконьи проклятья. Волны горячего воздуха носились по площадке. Лохматый Ворчун отважно прыгал, пытаясь ухватить дракона за интимное место. Виновник торжества пищал где-то на склоне. Толмак стонал, Верест моргал и ничего не мог поделать: от удара тело стало ватным.

Коротышка уже вывинтился из трещины. Еще мгновение – и взмоет. А там гадай, что у Чао на уме: то ли сбросит на скалы, то ли унесет в гнездо в качестве деликатеса для всей семьи.

Пропела струна. Это Арика, находящаяся в стороне от куража, пошла на «драконовские» меры. Дотянулась до арбалета, оброненного Толмаком. Зарядить стрелу – движение ворота, целиться почти не надо – в такую рожу, да промахнуться? Стрела воткнулась в кончик носа, где не было ни шипов, ни панциря. Эффект – как если бы человеку в нос воткнули иголку. Чудовище замотало головой, разжало когти и воспарило на пару метров. Коротышка со шлепком растянулся на валуне. Но подскочил, как на пружинке, полетел в проход, давя незадачливого дракончика. Чао, бамбино…

Остальные, пока выдалась минутка, понеслись за ним.

Этот ужас их преследовал неотступно. Едва успели влезть в пещеру (Ворчун, храбро тявкая, лез первым), как дракон спикировал в ущелье и яростным шипением сообщил, что тоже не прочь присоединиться к компании.

Они сидели, прижавшись друг к дружке, унимая дрожь.

– Даже не знаю, что и сказать… – простучал зубами Прух.

– Скажи в иносказательной форме, – посоветовал Верест. – Среди нас женщины.

– Нашим женщинам впору ставить памятник, – грустно заметил Толмак. – Ты умница, девочка. Мы чтим твою отвагу и хладнокровие.

– Помним и любим, – простучал Прух.

– Ненавижу эту вашу отвагу, – всхлипнула Арика. – Дайте же, в конце концов, умереть спокойно…

– Только не сегодня, детка, – вслушиваясь в звуки вне пещеры, прошептал Верест. Рука оттянула затвор. Он уже знал, что сейчас произойдет: не зря исполинские когти царапали землю у самого входа.

Тень закрыла отверстие. Вякнула Арика… Дракон попытался просунуть голову в пещеру, но не преуспел: Верест выпустил короткую очередь. Что слону дробина. Но и дробина неприятна, если точно в морду. Дракон вырвал голову и стал носиться по ущелью, чего-то кудахча. Выждал несколько минут, повторил номер. Патронов пока хватало. Опять метался между скалами, орал от возмущения, словно его незаслуженно обидели.

– Птица гордая, но глупая, – констатировал Толмак. – Впрочем, дракон Чао и не славится острым умом. Оттого, полагаю, будет третья попытка.

Она и оказалась последней. Получив в рот приличную порцию свинца, дракон совсем приуныл. Какое-то время он еще скрипел по дну ущелья, но вскоре снялся с места и, громко хлопая крыльями, унесся в небо. Детеныш сдавленно пищал в его лапах.

Покидать пещеру было равносильно суициду. Дракон мог вернуться, прихватив с собой сородичей. Шум свалки могли услышать пещерники и прийти поинтересоваться. Пришлось весь день просидеть в щели и по очереди караулить вход.

К темноте, отдохнувшие, выспавшиеся до отвала, покинули пещеру и потянулись по серой ленте ущелья. Эти последние пятьсот метров и стали их дорогой жизни, за которой разверзся густейший мрак…

Когда-то река протекала по дну ущелья, размывая подножия меловых скал. Сейчас река высохла, дно просело, и образовалась низкая галерея под монолитом обрыва, параллельно распадку.

Идею поддержали безоговорочно – темнота еще не сгустилась, чтобы радовать белый свет своим появлением. Двигались под каменным сводом, обходя наросты, стекающие с потолка. Первые триста метров галерея вилась вдоль ущелья. Далее пошли заглубления, и открытая галерея превратилась в катакомбы с периодическими выходами на поверхность. Включили все фонари, что имелись в наличии – в глуши подземелья темнота царила просто могильная. По ходу перестроились: у Вереста был фонарь помощнее – он двинулся в авангарде, за ним Прух, ворчащий, как старый дед, Толмак замыкал. Собака путалась у Вереста под ногами и, похоже, твердо решила в этот день остаться без хвоста.