Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Золотой пленник

ModernLib.Net / Фэнтези / Орлов Алекс / Золотой пленник - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 3)
Автор: Орлов Алекс
Жанр: Фэнтези

 

 


Когда затягивали ноги Питеру, он вскрикнул от боли, и конвоир довольно засмеялся.

– А как же нам теперь по нужде? – обратился к нему подросток.

– Вставай и делай, дурак-собака, чего спрашиваешь?

– Ты уж тогда ссы подальше, – пригрозил Биркамп. – Нальешь на меня – башку отверну…

– Заткнулся бы ты, – предложил ему Эрик. – Что-то я слишком часто стал тебя слышать.

– А что ты мне можешь сделать, лягушка индзорская, твоих дружков здесь больше нету.

– Ладно, Биркамп, – вдруг сменил тон Эрик. – Ты погорячился, я погорячился – извини.

– Да ладно. – Здоровяк отвернулся, поудобнее устраиваясь на земле, и быстро уснул, сотрясая землю своим храпом.

14

Карсаматы расположились чуть выше пленников, разожгли на склоне костер, чтобы при свете лучше их видеть. Дозорных поставили на вершине холма, правда, было непонятно, что они там в темноте могут разглядеть.

Несмотря на неудобство и отсутствие привычки ночевать на голой земле, Питер спал хорошо, лишь изредка вываливаясь из сновидений, когда перекликались часовые или рядом проходил Теллир.

К утру стал мерзнуть, однако великоватый, с чужого плеча кафтан очень помог, им удалось обернуться почти дважды.

– Вставай! Вставай, знаешь, дурак-собака! – стали кричать охранники, когда еще не рассвело. Питеру как раз снился страшный сон, будто великан в два человеческих роста поймал его за ноги и, держа вниз головой, сильно встряхивает, что-то при этом крича. Питер пытался вырваться, но у него ничего не получалось, а проснувшись, обнаружил, что самый злой из конвоиров дергает веревку, на которую были нанизаны пленники, и кричит:

– Вставайте! Вставайте, шакалы-собаки, знаешь!

Когда ему надоело это развлечение, он швырнул конец веревки на землю и потребовал, чтобы пленники распутывались сами.

Питер не был знаком с кочевыми узлами, и у него ничего не вышло, но Эрик быстро развязал петли на своих ногах и помог Питеру.

– Где можно отлить, ваша милость? – спросил кто-то из пленников.

– Отливай в штаны, знаешь! – ответил конвоир, и все карсаматы дружно рассмеялись, потряхивая нечесаными головами.

Пока кочевники ловили спутанных лошадей, пленники дружно справляли нужду.

Питер осторожно повел плечами. Под утро опустился туман, и вся одежда оказалась сырой от росы, непривычные к ходьбе ноги болели, а исполосованная плетьми спина саднила. Тем не менее он чувствовал в голове ясность и понимал, с кем, куда и зачем идет, – он трезво осознавал свое положение и был благодарен помогавшему ему Эрику.

– Не простудился? – спросил тот. – В дороге это самое дрянное.

– Нет, даже сам удивляюсь.

– Пошли, знаешь, шакал-собака! – закричал один из конвоиров, взмахивая для острастки плетью.

Пленники двинулись по склону к дороге, где стоял ночевавший здесь обоз. Ломовые лошадки как ни в чем не бывало встряхивали длинными гривами, им было все равно, кто теперь их хозяин.

Обоз тронулся, и следом за ним погнали пленных.

Пока взошло солнце, мимо неоднократно проезжал Теллир. Питер старался не смотреть в его сторону, но чувствовал на себе тяжелый взгляд хозяина.


Еще до обеда они вышли к развилке. К удивлению Питера, обоз продолжил движение на юг, а Теллир и конвоиры с пленниками свернули налево.

Получив от хозяина какую-то команду, эртадонт унесся в сторону большой рощи и больше не появлялся.

– Куда это мы? – негромко спросил Питер.

– В Датцун, невольничий рай, – ответил Эрик.

– А обоз?

– Обоз пойдет в Пешехар, как и планировал твой дядя, там за товар дадут самую большую цену.

– Сволочи…

– Ругайся не ругайся – ничего уже не сделаешь.

– А каково быть рабом? – спросил Питер после небольшой паузы.

– Ты что, ни разу рабов не видел?

– Не видел, наш герцог не велит торговать людьми.

– Ах, ну да – ты же из Гудбурга. Ну в общем… это зависит от того, к какому попадешь хозяину. Бывает, что рабы живут не хуже вольных, а бывает, что и месяца не вытягивают.

– Да ты что? – ужаснулся Питер.

– Именно поэтому главное – приглянуться хозяину.

– А что для этого нужно делать?

– Хорошо выполнять положенную работу.

– Но я ничего не умею делать – у дяди было много слуг!

– Значит, будешь учиться… Только ты не думай сейчас об этом, голову сломаешь, а толку – чуть. Может, тебе повезет и попадутся добрые люди, выкупят тебя и сразу дадут волю.

– Такое бывает? – Глаза Питера засветились надеждой.

– Люди рассказывают, значит, бывает. Придет на торги какой-нибудь блаженный богач, купит десяток невольников да и даст им вольную, чтобы поминали его добрым словом.

– Эх, хорошо бы…

Питер надолго замолчал.

– Брешет он тебе, а ты уши развесил, – вмешался угрюмый Биркамп. – Рядом с Датцуном море, значит, все попадем на галеры.

– Будет тебе про галеры-то! – раздался сзади недовольный голос. – Накаркаешь еще, тупая башка.

– Чего ты сказал? – обернулся Биркамп.

– А то и сказал – тебе хочется на галеры, ну так и поезжай, а другим, может, пожить еще охота.

– Эй вы, перестань орать, знаешь! – крикнул охранник. Свистнула плеть, и на голову Биркампа обрушился удар. Тот взвыл и, поскольку не мог ответить конвоиру, бросился на собрата по несчастью – суховатого пожилого наемника из Индзора. Несмотря на разницу в весе, завязалась драка, конвоиры заработали плетьми, полосуя всех подряд, пленники расступились, и на земле остались только молотящие друг друга соперники.

– Если сейчас же не подниметесь, лично отрежу вам головы… – прозвучал властный голос Теллира. Драчуны вскочили и испуганно уставились на хозяина.

Питер осторожно скосил глаза и увидел красивого, невиданной светлой масти коня, сапоги с золотой вышивкой и острые шпоры – так близко Теллир к нему еще не подъезжал.

– Еще подобное затеете, зарежу!

Сказав это, Теллир развернул коня и поехал по дороге.

– Вперед, гуирские свиньи!

– Вперед, шакал-собака, знаешь! – заорали конвоиры, подгоняя пленников.

15

Дорога до Датцуна заняла еще трое суток, и последние из них оказались самыми трудными, поскольку идти пришлось через Савойскую пустыню. Вокруг были только известковые скалы и белая глина, дорога вилась между провалами в потрескавшейся земляной корке, здесь не росли даже колючки, сопутствовавшие пленникам последнее время.

Не летали птицы, не ползали змеи и даже муравьи, а накануне у солоноватого ручья их предупредили, что воды не будет целые сутки. Пришлось напиваться впрок. Там же, у ручья, дали по две пригоршни сероватой муки. Питер был голоден и хотел быстро проглотить ее с водой, но Эрик остановил его.

– Так нельзя, – сказал он.

– А как надо? – Питер уже знал, что советами Эрика пренебрегать не следует.

– Для начала нужно собрать сухой травы.

И, отдав на сохранение Питеру завернутую в лопух порцию муки, Эрик быстро собрал пучок сухой осоки. Потом размочил ее в воде и принялся измельчать руками. Еще раз перетерев с водой, разделил траву на две части и одну передал Питеру.

– Разведи свою муку водой, чтобы получилось тесто, а потом все это смешай с травой.

– И что потом?

– Потом это можно съесть.

Питер сделал как велел Эрик и принялся поедать порцию. Еды стало больше, он почувствовал, что наполнил живот.

– Ну и зачем нужно было все перемешивать? Чтобы наесться?

– И это тоже, но сырая мука – тяжелая еда, в дороге может неправильно в брюхе лечь, станет разливать желчь, икота замучает.

– Ты так много знаешь, Эрик. Откуда это?

– Из жизни, мне пришлось через многое пройти, прежде чем я стал наниматься в охранники.

– А кем ты был раньше?

– Наемничал.

– Воевал за деньги?

– Да.

– А кем был до этого?

– Вором.

– Вором? – удивился Питер. – Ты таскал из карманов кошельки?

– Нет, у нас была шайка, и мы грабили тех, кто выезжал из города, подстерегая их в полумиле от крепостной стены. Мне тогда было столько же лет, сколько тебе.

– Почему же ты пошел в воры? Что на это сказали твои родители?

Эрик грустно улыбнулся.

– Мать я не помню, а отец всегда пил, опускаясь все ниже. Была старшая сестра, но, уехав на заработки, так и не вернулась. Либо совсем сгинула, либо тянет где-то невольничью лямку.

– А что было потом?

– Потом на нас сделали засаду люди тамошнего барона, связали и вывезли в лес, где всех, кроме меня, повесили. Мне дали шанс, поскольку я оказались самым молодым, сказали – вот тебе полчаса, а потом мы с собаками идем по следу, сумеешь оторваться – будешь жить, не сумеешь – повесим рядом с дружками.

– И как же ты?

– Там был большой пруд, я забрался в самую тину и укрылся среди зарослей камыша. Там и просидел три дня, пока меня искали. Когда охотники пытались прочесывать заросли, погружался под воду и дышал через камышинку.

– А чем же ты питался?

– Чаканом.

– Теперь понятно, откуда ты так здорово умеешь его чистить.

– Да уж, наловчился.

– А скажи, Эрик, тебя секли?

– О, много раз!

– А где же?

– На военной службе. Там наказывают за всякую провинность, бичами, розгами, плетью.

– И все это ты испытал на себе?

– Пришлось, приятель. Но и ты неплохо начал.

– Да уж. – Питер пошевелил плечами, и ободранная спина отозвалась жгучей болью.


Питер вспоминал этот разговор, когда они уже плелись по Савойской пустыне. Конвоиры то и дело прикладывались к бурдюкам с водой и обильно потели, давали слизнуть влагу с ладони лошадям, иногда смачивая им головы между ушей, а изнывающим от жажды и жары невольникам оставалось только терпеть.

Очень кстати по дороге попалась одинокая скала, и Теллир разрешил передохнуть в ее тени.

– Хорошо идем, – сказал Эрик, когда они с Питером опустились у прохладной стены.

– Что значит хорошо? – Питер с трудом переводил дыхание, казалось, что язык присох к небу. Панамы, которые невольники соорудили из речных лопухов, высохли и рассыпались, приходилось защищать голову чем попало – многие рвали рубахи.

– Никто не умер, обычно пятая часть остается на дороге, а у нас нет даже больных.

– Это потому, что хозяину деньги нужны и он не велит нас бить, – пояснил кто-то.

– Нас всего-то дюжина, – пробурчал Биркамп. – А была бы сотня, лупили бы почем зря.

16

Когда солнце стало садиться, едва передвигавшие ноги пленники наконец увидели силуэты приземистых построек. Потянуло дымом очагов, лошади конвоиров встрепенулись и пошли бодрее, однако успеть к окраине Датцуна засветло не получилось, солнце село, и спустилась темнота. Тем не менее ехавший первым Теллир уверенно держал курс на огоньки масляных светильников.

– Дошли, хвала небу, – произнес кто-то.

– Эй вы, собаки-шакалы! Встать плотнее, знаешь! Если кто побежит – остальным головы срубим, знаешь! – пригрозил конвоир, однако никто сбегать в ночи не решался, ведь вокруг все еще была пустыня.

Появилось эхо от стука копыт – невольников гнали по узкой улице, ограниченной с обеих сторон высокими глинобитными заборами. Теллир остановился, слез с лошади и, подойдя к воротам, несколько раз ударил по ним кулаком.

Вначале никакого ответа не последовало, но затем послышались шаркающие шаги, ворота со скрипом отворились, и в проеме заплясал слабый огонек светильника. Теллир обменялся с незнакомцем несколькими фразами, ворота распахнулись шире, и предводитель первым вошел во двор, ведя в поводу лошадь.

– Пошли! Пошли скорее, собака-шакал! – стали кричать конвоиры, тыкая пленников в спины. Спотыкаясь в темноте, они вошли во двор, человек со светильником открыл дверь в сарай, куда и загнали невольников.

В сарае оказались сухие глиняные полы и, самое главное, царила приятная прохлада.

Дверь закрыли, но ненадолго, скоро явились двое охранников с зажженным факелом и пересчитали пленников.

– Воды бы, ваша милость, – выразил Эрик общие чаяния.

Охранник зло на него посмотрел и, выйдя из сарая, буркнул:

– Будет вам вода, собака-шакал.

И действительно, вскоре он вернулся с полным бурдюком, поставив его у двери. Все было кинулись к нему, но Эрик остановил беспорядок:

– Стойте! Будем пить по десять глотков!

– А кто ты такой, чтобы командовать? – начал злиться Биркамп.

– Я хочу, чтобы до утра дожили все и чтобы в толкучке мы не раздавили бурдюк. Я буду раздавать воду, но пить буду последним.

Все согласились с доводами Эрика, и он велел построиться у стены и на ощупь давал сосок бурдюка, а все вместе считали количество глотков.

Досыта пленники не напились, но жажду утолили все, можно было ложиться спать. Питер и Эрик выбрали место в углу и быстро заснули. Питеру снова снились великаны, а проснулся он от брани вечно злых конвоиров – требовалось вставать и выходить во двор.

Потягиваясь, невольники появлялись во дворе, озираясь по сторонам. В этот день их разбудили не слишком рано, поскольку спешить было некуда. Солнце уже поднялось над горизонтом и красило глиняные стены оранжевыми лучами.

– Слушайте меня внимательно, знаешь! – Охранник прервался, чтобы поймать за пазухой блоху, и продолжил: – Если кому надо облегчиться, собака-шакал, иди туда. – Он указал на отгороженный стеной закуток. – Вода в большом кувшине, там, у стены, знаешь. Будете черпать ковшом, и чтоб порядок был, собака-шакал!

– А сколько можно пить? – спросил кто-то.

– Сколько нальется в твой живот, знаешь. – Конвойный усмехнулся.

– Прямо сейчас можно?

– Можно сейчас.

Толкаясь, пленники стали толпиться у обложенного саманными кирпичами кувшина, такого большого, что в нем мог поместиться человек.

Трое конвоиров благодушно на это взирали, лишь позевывая и почесываясь. Когда невольники напились, старший из конвойных продолжил объявления:

– Значит, так, всем надо почиститься, знаешь. А еще бриться надо, собака-шакал. Воду тратить понемногу, знаешь.

– А чем бриться?

– Я нож дам острый, знаешь.

Питер с Эриком отошли в сторону и, присев, стали разматывать обмотки.

– Ну вот, я же говорил, что будут откармливать, чтобы мы на торгах хорошо выглядели.

Принесли блюдо с высокой стопкой черствых лепешек, пленники побросали бритье и стали делить еду.

– Не толкайтесь, собаки-шакалы, сейчас еще принесут, знаешь! – прикрикнул старший конвоир, и действительно его помощники принесли еще лепешек, а потом и целый мешок высохшего прошлогоднего инжира.

– Живем, братцы! – воскликнул подобревший Биркамп.

После еды зачастили на яму, даже очередь образовалась, но потом все вернулись к стирке и бритью.

Питеру удалось счистить с башмаков свернувшуюся кровь, а еще под руководством Эрика он выстирал обмотки. Когда наступила жара, все спрятались в сарай – там все еще было прохладно, к обеду выспались и снова стали пить воду, жевать лепешки и инжир, а они все не кончались.

Эрик побрился, Питеру это еще не требовалось.

На другой день все повторилось – много воды, много еды. В обед во дворе появился Теллир, конвойные построили пленников, и хозяин остался доволен видом товара.

На сытый желудок о плохом думать не хотелось, все надеялись, что они еще сумеют устроить собственную жизнь.

17

На третий день пребывания в Датцуне невольников подняли рано, еще только занимался рассвет. Приказали умыться, напоили горчим чаем с лепешками и стали вязать за руки на одну веревку.

Увязав, вывели гирлянду на улицу, и в сопровождении конного Теллира и пеших конвойных двинулись на городской рынок.

Город только просыпался, из ворот на узкие улочки выходили закутанные в разноцветные ткани женщины. Заметив вереницу невольников, они замирали и провожали их долгими взглядами. Поскрипывая, проезжали телеги, запряженные волами, лошадьми, а то и ослами. На более значимых, центральных улицах на невольников никто не обращал внимания, здесь это было не в диковинку.

Питер вспомнил, как наблюдал птичников, несших на базар в Гудбурге клетки с курами, здесь таким же товаром были люди.

Вскоре стало понятно, где находится рынок, – туда стекалось все больше торговцев. Женщины несли на головах стопки сыров, углежоги сгибались под тяжесть огромных мешков со своим товаром, горшечники катили тележки с глиняной посудой, с грузом свернутых ковров семенили бессловесные ослики, не обращая внимания на понукания хозяев.

Вскоре прибыли на рынок, огороженный, как и все дворы в городе, глинобитной стеной. Справа от входа торговали всякой всячиной, начиная с фиников и заканчивая оружием, слева продавали лошадей и крупный рогатый скот, а чуть дальше на помосте – людей.

Когда Теллир привел своих невольников, на помосте было пусто, не было и глашатая, руководившего торжищем, однако две партии рабов уже смиренно дожидались своей участи. В одной связке было пятеро рослых, добротно одетых мастеровых людей, в другой целых двадцать, но комплекцией пожиже и в плохой одежде.

– Эрик, а в хлеву хорошо работать? – негромко спросил Питер.

– Это как устроишься, может хорошо оказаться, а может и каторга. Тебе работать приходилось?

– Никогда. – Питер вздохнул. – Дядя старательно направлял меня на купеческую стезю, а если бы не ограничивал, может, я научился бы доить коров. Или там дрова рубить…

– Научишься, дело не мудреное.

Теллир сошел с лошади и приказал поставить невольников вдоль стены.

Одновременно с рабами на рынок доставляли лошадей и коров, их размещали в загонах у другой стены, там уже появились первые покупатели, заводя с продавцами неспешные разговоры.

На другой половине рынка уже вовсю сновали люди, в основном слуги, которым требовалось принести продукты к завтраку. Корзинки, клетки, чепчики, платки – Питер видел, как на той стороне бьет ключом настоящая жизнь, а здесь все молчали, словно на погребении.

Оглядевшись, он заметил на стене надпись на яни: «Прощай, Са…» – и все. С кем прощался невольник – с Сандрой? С Самюэлем? Должно быть, его позвали на помост и он не успел дописать. Где он сейчас – жив или давно сгинул на чужбине? Питер почувствовал, как к горлу подкатывает комок, хотелось прекратить все это и запереться в своей просторной комнате в доме дяди. С каким бы удовольствием он сейчас решал задачки в малкуде, пусть даже они и были совершенно неинтересны!

За то время, пока ждали начала торгов, прибыли новые невольники. Двое на телеге, связанные по рукам и ногам – видимо, издалека, – и четверо своим ходом, в сопровождении трех охранников с колотушками.

Те, что на телеге, выглядели дико. Они были черны от солнца, нестрижены, в изорванной и залитой кровью одежде. Должно быть, их хозяин, сердитый полный господин на дорогой лошади, не нуждался в деньгах и хотел просто поскорее сплавить непокорных рабов.

Появился глашатай. Он шел быстро, нетерпеливой подпрыгивающей походкой. На нем были рыжие сапоги и новый халат поверх красного кафтана, в руках традиционная для глашатаев торжища короткая палка.

Едва он взбежал на помост, со всех концов рынка стали подтягиваться покупатели и просто зеваки.

18

Среди покупателей Питер сразу отметил господ и посланных приказчиков, которым хозяева доверяли выбор живого товара.

Владелец первой партии невольников подошел к помосту, глашатай к нему склонился, выслушал сведения о товаре и, кивнув, повернулся к публике:

– Уважаемые жители Датцуна и гости нашего города, мы начинаем торговлю! Первыми на торг выходят люди господина Хитцера.

Понукаемые двумя охранниками, связанные по рукам, пятеро невольников взошли на помост.

– Человек первый – плотник, очень сильный и искусный. Может в одиночку собрать деревянный дом, починить полы или крышу. Второй человек – кожевник. Если у вас свиньи, коровы или другой скот – этот работник не даст пропасть кожам. Сам их снимет, просушит и сделает все необходимое, чтобы вам было с чем идти к сапожнику на заказ. А этот человек…

Питер слушал ровную речь глашатая и поражался, как много тот говорит о каждом из невольников, хотя хозяин этих людей сказал ему на ухо всего несколько слов.

«Стало быть, врет, – пришел к выводу Питер и вздохнул. – Что-то он выдумает и обо мне…»

Когда глашатай представил всех пятерых, один из покупателей поднял руку, привлекая к себе внимание.

– А что же хозяин с ними расстается, если они так хороши? Уж нет ли какого изъяна?

Хозяин вышел к возвышению и пояснил:

– Изъяна нет, я продаю свой дом в оазисе Лола и переезжаю в город, а тут мне мастера не пригодятся.

– Да, тут не пригодятся, – закивала публика.

– Ладно, говори цену, враль!

Все засмеялись, а глашатай откашлялся и, указывая на плотника, произнес:

– За этого просят всего десять золотых, за остальных – по семь.

Разросшаяся толпа загудела, потом начался торг, в результате плотника купили за пятнадцать золотых, а других мастеровых взяли по восемь.

– Продано! Давайте деньги, забирайте своих людей! – крикнул глашатай. Проданные стали спускаться с помоста, на ходу пожимая друг другу руки, – должно быть, прощались.

На торжище вывели большую группу рабов – двадцать человек, их поставили в три ряда, и свободного места на помосте почти не осталось. Выглядели они куда хуже предыдущих, и следы перенесенных лишений отражались на их лицах. Они переговаривались между собой на непонятном языке, а отвечая охранникам, говорили на яни очень плохо. Скорее всего, это были какие-то селяне, захваченные одной из банд вроде отряда Теллира.

Много за них не просили, и покупатели разобрали всех группами по три-пять человек, не поднимая цену больше двадцати рилли за каждого.

– Ну, пошли, собаки-шакалы! – скомандовал конвоир, и у Питера забилось сердце. Он так волновался, будто ему предстояло читать с этого помоста комедию.

Но не успели люди Теллира тронуться с места, как в ворота рынка въехали шестеро всадников в парчовых халатах и красных сапогах, важные, словно дворяне, однако это были только охранники. Следом за ними появился паланкин, его несли четверо полуголых рабов.

Люди замерли, пораженные невиданным прежде действом. За первым паланкином появились еще два, а замыкали процессию двенадцать всадников.

Видимо, глашатай знал, кто это, он соскочил с помоста и подбежал к самому представительному всаднику. Тот слез с лошади и отошел с руководителем торжища в сторону.

Выслушав все наставления, глашатай кивнул и бегом возвратился на помост, а следом за ним на возвышение внесли все три паланкина – кто в них прятался, рассмотреть было невозможно из-за плотных синих занавесок.

Носильщики поставили свою ношу и замерли рядом, словно изваяния.

– Уважаемые жители Датцуна и гости нашего города, сейчас наступает волнительный момент… – Глашатай сделал театральную паузу, и стало слышно, как бьют копытами в загонах лошади. – На торги выставляются три красавицы из цветника самого наместника императора, любимого и почитаемого нами графа Макитваля! Как все вы знаете, его сиятельство женится на благородной девице фон Тальберг, а человеку женатому и добродетельному наложницы не нужны… А сейчас – внимание!

Питер стоял на носочках, вытянув голову, чтобы было лучше видно, – он и его товарищи по несчастью забыли, зачем они здесь, все завороженно следили за носильщиками, которые опустились возле паланкинов на колени. Опираясь на их плечи, из-под вышитых золотом занавесок появились наложницы.

Они были наряжены в костюмы танцовщиц, прозрачные шелка, броши и бусы едва прикрывали их роскошные тела. Понимая театральность происходящего, девушки прошли, словно проплыли, по кругу и остановились у паланкинов, привлекая восхищенные взгляды собравшихся. Легкий ветерок развевал их шелковые одежды и раскачивал перья заморских птиц, вставленные в высокие прически.

Видавший всякое глашатай и тот не сразу справился с собой. Ему пришлось откашляться, чтобы говорить внятно.

– Объявляю цены наложниц!

– Говори, не тяни! – стали кричать самые нетерпеливые, потрясая кошельками с золотом.

– Сто пятьдесят золотых за каждую, вместе с драгоценностями, паланкином и носильщиками! Если кто-то желает взять всех трех, он должен будет заплатить по сто восемьдесят за каждую!

По толпе прошел гул, шутка ли – такие огромные деньги, с другой стороны – это были наложницы самого наместника, прикоснуться к ним стоило этих денег.

– Даю шестьсот за всех троих! – закричал какой-то купчина.

– Шестьсот пятьдесят! – вмешался другой, поднимая унизанную перстнями руку.

– Семьсот пятьдесят!

– Тысяча! Даю тысячу золотых!

Наступила тишина, все повернулись, чтобы разглядеть того, кто выбрасывает такие деньги на девок, пусть даже из гарема самого наместника.

Счастливым обладателем стал низкорослый сутулый меняла, рядом с которым стояли два огромных янычара-охранника.

К меняле подбежал один из сопровождавших паланкины воинов и спросил адрес, по которому следовало доставить красоток. Получив ответ, он вскочил на лошадь и махнул носильщикам, девицы скрылись в паланкинах, и их понесли к новому хозяину.

Глашатай принял у покупателя немного золота и вексель, после чего меняла взобрался на белого осла и в сопровождении молчаливых янычар поехал следом за своим имуществом, строя радужные планы на предстоящую ночь.

– А теперь новые торги! – Глашатай покосился на Теллира, и тот кивнул. Они сотрудничали не первый год, и цены на подобный товар были хорошо известны, однако подбежавший конвоир шепнул еще несколько слов и ткнул пальцем, как показалось Питеру, прямо в него. Глашатай понимающе кивнул.

Двенадцать невольников завели на помост. Питер почувствовал на себе внимание сотен человек: одни смотрели с интересом, другие с подозрением – каждый выискивал какие-то скрытые недостатки живого товара.

– Все люди здоровые, сильные, годятся для любой работы!

Стоявший рядом с Питером Эрик указал головой на двоих стоявших недалеко от помоста покупателей, загорелых дочерна, с неровно подбритыми длинными усами и в побелевших от пота кожаных жилетках поверх голых торсов.

– Пираты, пришли покупать людей на галеры.

У Питера от страха закружилась голова – вот она, смерть, совсем рядом! На галерах, он это слышал уже многократно, гребцы жили не дольше восьми недель. Неужели прав был злобный Биркамп и все они попадут к пиратам?

– Эй, а мальчишка кто таков? – вывел Питера из оцепенения чей-то голос.

– Мальчишка не простой! Он обучен грамоте, умеет составлять торговые расчеты и сводить дебет!

– Ладно врать-то, ребенок ведь!

– Не ребенок, а молодой работник! – поправил глашатай, чтобы не снижать цену. – И происходит из купеческого рода города Гудбурга!

– Сколько просите за мальчишку-грамотея? – Этот вопрос задал расталкивавший толпу человек с недобро горящими глазами. – Сколько он стоит – я заплачу!

– Эй, невежа, не знаешь разве порядка? Торговаться будем! – крикнули ему.

– Торговаться не будем! – Добравшись до помоста, человек улыбнулся. – Торговаться не будем – даю десять золотых!

Не дожидаясь ответа, он швырнул деньги глашатаю и тот ловко их поймал, не уронив ни монеты.

Питера развязали, и новый хозяин за руку стащил его в толпу.

– Прочь, пошли прочь! – кричал он, то и дело оглядываясь на Питера, ладонь его была мокрой. – Уф! – произнес новый хозяин, переводя дух у небольшой, запряженной ослом арбы. – Как тебя зовут, мальчик?

– Питер, сэр.

– Питер… Хорошее имя для мальчика. Забирайся на арбу.

Невольник залез на край арбы, и хозяин связал ему руки и ноги, потом взобрался на короб, с которого погонял осла, и, обернувшись, сказал:

– Будешь звать меня мессир Карцеп, я служу в канцелярии графа Макитваля, наместника императора в Савойе, понял?

– Понял, мессир Карцеп.

– Хорошо, тогда поехали.

Хозяин ткнул ослика палкой, и тот потянул арбу. В этот момент со стороны помоста раздался вой, на бьющегося, словно рыба, человека бросились охранники.

– Ну вот, еще одного на галеры купили! – прокомментировал Карцеп.

Питер вытянул шею, чтобы рассмотреть, кому не повезло, и понял – это был Биркамп.

19

Дом мессира Карцепа стоял в центре города, он оказался довольно большим и имел два этажа, хотя и не мог соперничать с домом Нуха Земаниса. По обычаю этого города, его окружала глухая стена, однако не глиняная, а из дорогого обработанного камня. Высокие дубовые ворота с коваными накладками вмиг распахнулись, едва к ним подъехала арба.

– Какое счастье, хозяин вернулся! – Немолодой слуга в просторных белах одеждах и кожаной шапочке низко кланялся, пока арба проезжала во двор, затем быстро запер ворота и подбежал к Карцепу прежде, чем тот слез с арбы.

– Отвяжи его, Мургаб, и отведи в лакейскую.

– Да, хозяин! Конечно, хозяин!

Все то время, пока Карцеп поднимался по ступеням, слуга не переставал кланяться. Лишь после того, как хозяин скрылся за дверью, он развязал веревки на руках и ногах Питера и помог ему слезть – путы были слишком тугими, и конечности пленника затекли.

На мощенном камнем дворе стояло несколько построек, а в его глубине начинался большой сад.

– Ой, плохо, ой, бежать тебе надо, – пробормотал Мургаб, не глядя Питеру в глаза.

– Почему бежать? – спросил тот, ожидая что старый слуга откроет какую-то страшную тайну, но Мургаб лишь замотал головой:

– Не слушай меня, пойдем – место покажу.

Питер пошел за Мургабом, осматриваясь и растирая онемевшие руки. Двор выглядел чистым, хозяйственные постройки и дом были побелены. Там, где начинался сад, росла трава, ее свежая зелень манила лечь и забыться.

Они подошли к двери небольшого, пристроенного к стене домика. Мургаб толкнул дверь и зашел, Питер последовал за ним.

В маленьком коридорчике дверей было немного.

– Здесь моя комната, а следующая – твоя.

Старый слуга указал на дверь и остался стоять, испытующе глядя на Питера.

– Там что… кто-то есть? – не удержался тот, уж больно странно вел себя Мургаб.

– Заходи, не бойся.

Питер осторожно потянул за ручку, дверь скрипнула, в лицо пахнуло запахом старых тряпок. Окно закрывала истлевшая занавеска, отчего в комнате царил полумрак.

Питер прошел, снял занавеску и огляделся. Узкая деревянная кровать, а попросту – лавка, небольшая тумбочка и несколько деревянных сучков, вбитых в стену в качестве вешалок.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5