15

Кореана восхищалась своим беспилотным кораблем, пока он сидел и охлаждался на посадочном круге. «Синвергуэнца» был неплохим корабликом. Он мог похвастаться автономным мозгом, наследником знаменитого Банш-Пилота многих давних столетий. Он был очень маневренным и быстрым для своего размера, его системы тщательно дублировались, и его изящный силуэт был бронирован красивой бледно-фиолетовой броней.

После схождения по орбитальным платформам безопасности он был в очень хорошем состоянии. Индикаторы поддержания жизни показывали полную загрузку живого груза. Каждый гроб был задействован. Стадо, конечно, надо будет провести через выбраковку. Это всегда приходилось делать.

Но у нее все было прекрасно, в этом она была уверена. Она ненавидела любое нарушение в ее приятном и гладком течении жизни. Другие пусть ищут в ремесле работорговца приключения и разнообразие, восторг из-за власти над человеческими существами или еще по каким-то причинам, еще более пакостным.

Только не Кореана. Она стала работорговцем, потому что это было наиболее выгодное ремесло, которое было открыто для человека с ее биографией. Богатство защищало ее от ужасов ее юности. Смутно вспоминаемое ей время, когда она могла только мечтать о том, чтобы еды было вдоволь, чтобы над головой была крыша и спасение от подгонявших надсмотрщиков, которые прохаживались по стальным шахтам Добравит, где давным-давно она была просто промывщицей, к тому же еще и работающей за кров и стол.

И, конечно, только ее богатство могло купить ей такие замечательные игрушки: ее лицо, ее раба-Мока, свирепого охранника и воина, услуги прекрасных рабов. И у нее были и другие источники удовольствий. Она ценила чувственное наслаждение прекрасной едой. Ей принадлежали замечательные повара. Она была знатоком несмертельных по вредности разновидностей химических наслаждений, знала толк в богатых винах с сотен планет, бесконечное разнообразие курений, понимала прелесть тонких психоактивов, собранных в безумных джунглях Поссета. Свои самые острые удовольствия она получала в спальне, и здесь ее профессия тоже оказывала ей неоценимые услуги. Она была довольна своими апартаментами здесь, на Сууке, которые были утоплены глубоко в безопасную скалу основания планеты. Ее соседи и товарищи по профессии не представляли для нее угрозы. Пунг, который владел этими квартирами, знал, как поддерживать порядок. Хотя ее бизнес принадлежал к одним из небольших в этом регионе, возможности ее вполне соответствовали ее уровню деятельности.

Ей доставляло удовольствие, что ее маленький кораблик благополучно добрался назад с богатым грузом, грузом, который она обменяет еще на хорошее количество благополучия.

Она встала и потянулась. На экранах полдюжины охранников-Пунгов осторожно приближались к остывающему корпусу корабля, внимательно следя, нет ли каких признаков опасности, хотя в действительности это было маловероятно. Опасность подстерегала неосторожных и неудачливых, а она не принадлежала ни к тем, ни к другим.

— Пошли, Мармо, настало время посчитать, — сказала она.

Мармо поднялся со своего места в углу командирского центра и завис на своем летательном пузыре. Ее адъютант существовал и функционировал с помощью многочисленных устаревших протезов, хотя это делало его похожим на плохо спроектированного андроида, который кое-где был небрежно залатан человеческой плотью. Он оскорблял глаз Кореаны, но он был не только ценным союзником, он был самым близким подобием друга, которого она могла себе позволить. Поэтому она не настаивала, чтобы он сменил внешность на более приятную.

Стоило им покинуть командный центр, как сзади зашагал раб-охранник Кореаны, всегда тихий, если не считать царапанье его когтей по стальной палубе.

Даже мышцы его глаз сперва отказывались работать, но постепенно их функции восстановились, и Руиз Ав смог сосредоточить взгляд на том, что его окружало.

Он лежал обнаженный на глубоком металлическом корыте, которое пугающе напоминало стол в морге. Широкая полоса монопласта крепко прижимала его грудь. Боковины корыта поднимались так, что он не мог видеть ничего, кроме металлического потолка, оснащенного полосками для освещения и висящего неприятно низко. Сеть неразрываемого монолина покрывала корыто. Внутренняя сторона его была снабжена очистными трубками и сенсорами.

Единственным звуком было непрерывное жужжание вентиляторов.

Он сосредоточился на том, чтобы полностью восстановить владение своим телом. Постепенно оно стало отвечать на его усилия — тут сокращение мышцы, там дрожь. У Руиза было достаточно времени, чтобы начать думать. Он перечислил положительные стороны своего положения: он не умер, он не был в камере допросов и пыток, он был на пути к тому, чтобы узнать, кто такие были браконьеры. Когда он рассмотрел отрицательные стороны, длина этого списка на миг его оглушила. Парализующее поле… это было настоящим ударом: его дорогие мозговые рефлексы его не спасли, он все равно был пойман полем. Призрачное воспоминание секунду беспокоило его: успел ли он что-то сделать, прежде чем поле поймало его? Нет-нет, решил он, парализующее поле было слишком сильным, оно выследило тот уголок сознания, где таились его слабости.

И все-таки, почему он чувствовал стойкое беспокойство? Это было похоже на чувство, которое он испытывал после своих редких, но памятных гулянок, такое подозрение, что он сделал нечто памятное, потрясающе глупое. Нечто, что он должен был бы помнить, но не мог, зато другие наверняка запомнят.

Он стал сгибать и разгибать мышцы, насколько можно незаметно, пытаясь разогнать в них кровь и вернуть чувствительность. Осторожность требовала, чтобы Руиз приготовился к решительным действиям. Если, конечно, понадобится.

Руиз услышал первые слабые стоны и охи от своих сотоварищей по рабскому плену по обеим сторонам от его корыта. Он решил, что шевелиться безопасно, и понял, что движения даются ему по-прежнему легко. Он протер запекшиеся веки и сосредоточился на том, чтобы не терять спокойствия. Его товарищи-рабы не делали никаких попыток сохранять хладнокровие. Руиз услышал хор перепуганных стонов, когда остальные обнаружили, что находятся в незнакомом окружении, и стали завывать, визжать, ругаться и молиться.

По мере того, как их мышцы приходили в себя после парализующего поля, звуки из корыт, вызванные тем, что пленники колотили ногами и размахивали руками, стали просто оглушительными. Их новое окружение никак, ни в малейшей степени не соответствовало фараонскому представлению о райских кущах, где все они ожидали проснуться после такого успешного завершения мистерии с фениксом. Неужели боги сперва сделали их пленниками в собственных непослушных телах, а потом в стальных гробах? Неужели рай пахнет рвотой и мочой?

Проходило время, и ругательства стали звучнее, чем молитвы, по крайней мере, по степени громкости.

Руиз стал присоединяться к ним, не желая казаться неестественно спокойным, на тот случай, если грузовой трюм был под наблюдением. Его естественным желанием было ругаться, но он вместо того стал молиться, надеясь произвести впечатление кроткого и послушного человека. Он стал извиваться, имитируя панику настолько, насколько он мог метаться из стороны в сторону без риска повредить свои долго бездействующие мышцы.

Он настолько был поглощен своим занятием, что даже не заметил первого дуновения наркотизирующего газа. Но стоило ему заметить посторонний запах, как он стал молиться с меньшим рвением, а постепенно переходил к безвольному лежанию, хотя газ был слишком примитивный, чтобы преодолеть его усиленные рефлексы. Все же газ вселил в него определенный искусственный оптимизм, и ему пришлось сделать усилия, чтобы сохранить реалистическую степень мрачности и подавленности.

Вскоре трюм снова стал тих и спокоен.

Слегка вздрогнув, корыто, в котором лежал Руиз, стало двигаться вперед, потом наклонилось. Через несколько минут Руиз стоял на ногах наклонившись вперед на эластичную монолиновую сетку. Теперь он увидел, что его корыто было частью транспортного конвейера, который содержал полдюжины таких же корыт. По другую сторону прохода он увидел полки таких же контейнеров, пока находившихся в горизонтальном положении.

Кое-кто из прочих пленников на его транспортере тоже привалились к сетке и строили Руизу веселые рожи. Руиз ответил им тем же и стал ждать развития событий.

Где-то со скрипом открылся люк, и Руиз почувствовал, что давление возросло, когда более плотный воздух проник в трюм. Шаги он услышал секундой раньше, чем инспекционная комиссия вошла в трюм.

В компании было трое: женщина, которая, казалось, возглавляла остальных, мужчина и раб-воитель с Мокрассара. Вид Мока-воителя задушил в сердце Руиза надежду на немедленное освобождение и бегство. Размер его был весьма внушительный даже по стандартам Мокрассара: выложенные эмалью узоры на его хватательных щупальцах говорили о большом возрасте и высоком происхождении. Огромное насекомообразное носило замызганную ливрею елизаветинских времен, перешитую так, чтобы подходить к его многочленистому телу. У него было, собственно говоря, шесть конечностей. Руизу было хорошо видно, что перепачканная ткань когда-то была роскошной. Средние манипуляторы Мока были снабжены встроенными энергоизлучателями. Вонял он, как бочка утопленных тараканов.

Мужчина был образчиком киборгирования человека. Его безногий торс был приделан к консоли летательного пузыря, вместо одной руки у него была многоцелевая оружейная установка, в которой сейчас был зажат еще и нейронный кнут. Череп его имел металлический свод, только ниже носа лицо его оставалось с человеческой плотью. Шею ему заменял сегментированный металлический воротник. Он был похож на пирата из холодрамы, слишком уж он был колоритен, чтобы быть настоящим. Все же он размахивал нейронным кнутом весьма уверенно, видно было, что практика в этом деле у него была весьма большая.

Но после первых нескольких моментов именно женщина приковала к себе все внимание Руиза. Она была высокого роста. У нее было то неоригинальное совершенство форм, которое было доступно любому жителю пангалактики со средствами: высокая, с небольшой высокой грудью и длинными гладкими мышцами. Там, где из-под простого белого космического комбинезона видна была ее кожа, она казалась насыщенного цвета старой слоновой кости, испускавшей почти сияние. Волосы ее свисали по спине простой удобной косой, тяжелой, как черная змея. Вот лицо ее, именно лицо делало ее незабываемой. Руиз узнал в нем руку Арлена Младшего, мастера пластической хирургии, чья работа никому не обходилась дешево. Глаза были простого голубого цвета, брови темные, слегка вразлет, губы пухлые цвета природного коралла. Но из этих непритязательных составляющих Арлен создал один из своих великих шедевров. Это было лицо, которое говорило о силе и власти, власти, прежде всего, неукрощенной, не смягченной никакими нежными чувствами. Властью, которая сама себе служила оправданием и никаких других оправданий знать не желала. Это было лицо, которое требовало поклонения, и Руиз почувствовал внезапный взрыв ощущений в паху. Эту реакцию он погасил как можно быстрее. В его теперешнем совершенно раздетом состоянии такая реакция самым смертельным образом могла бы его предать. Это могло бы стать доказательством, что газ на него не действует. При мысли о том, что могло бы случиться потом. Руиз постарался применить всю свою силу воли, чтобы не дать яичкам втянуться в живот.

Корыто Руиза было возле дальнего конца конвейера, поэтому у Руиза было время пронаблюдать за троицей, пока она медленно продвигалась вдоль конвейера, обсуждая прочие экземпляры пойманных рабов.

Голос у женщины был как колокольчик, сладкий, нежный, высокий и отчетливый. Она разговаривала на торговом пангалактическом наречии со следами добравитского акцента.

— Мармо, — сказала она, обращаясь к пирату-киборгу, — тебе придется поломать голову над алгоритмом захватывающего поля. Пузырь поля захватывает слишком много посторонних и зевак. Это серьезное упущение. Захватчики Лиги никогда не бывают такими неряшливыми. Ведь не хотим же мы дать начало каким-нибудь новым религиозным движениям, правда? Очень скоро деревенские дураки начнут взбираться на сцену, надеясь, что мы заберем их немедленно в рай, а у нас появится разрушительная перегрузка. Кроме того, зачем подбирать мусор?

Она остановилась перед корытом, в котором лежал простолюдин с лицевыми татуировками и крупными мышцами каменотеса.

— Например, вот этот. Видишь, какие у него татуировки? На кой черт он мне? Наша специальность — изысканный товар. Этот тип не стоит даже переработки.

Крестьянин покатал головой по сетке, рассеянно улыбаясь и пытаясь схватить женщину.

Она бесстрастно изучала его. Потом она откинула крышку предохранителя и нажала кнопку. Внутренняя сторона корыта вспыхнула белым огнем. Секунду спустя пепел просочился в решетку в полу и исчез.

— Я обязательно со всем вниманием займусь этим предметом, Кореана, как только доставим этих, как следует, в бараки, — ответил пират сочным рокочущим басом. Она посмотрела на него, потом нажала пластинку на его панели управления. Когда он заговорил снова, голос его стал заметно слабее.

— Банш-мозг отказывается производить селекцию — ты же знаешь, каким упрямым он может быть в некоторых вопросах, поэтому я должен прогонять алгоритм по вспомогательным системам. Еще одна трудность заключается в том, что стоит нам сделать захватывающий купол слишком маленьким, как мы рискуем потерять часть труппы или их оборудования.

— Тогда сделай лучшее, что возможно в этих условиях, — сказала она.

Мармо потер рот тыльной стороной своей человеческой руки.

— Может быть, — сказал он, — может быть, мне удастся разработать утилиты, которые смогут распознавать узоры татуировки. У нас есть весьма обширная база данных, с которой можно было бы работать. Таким образом, селекция будет производиться до того, как сомкнется купол.

Она кивнула.

Прежде чем они достигли корыта, где лежал Руиз, еще двое пойманных были сожжены, и Руиз понял, что ему очень трудно сохранять маску невинного идиотизма. Он слышал запах духов женщины, их сладкий запах перебивал вонь сожженного мяса, самые разные мерзкие запахи трюма и перекрывающую все на свете вонь Мока. Неожиданно, из-за какого-то извращения чувств, этот цветочный запах стал для него воплощением смерти или, по крайней мере, смерти бессмысленной, неожиданной и жестокой. Хотя он знал, что он ничего, по сути дела, не может предпринять, его самые потаенные отделы мозга выли и молили об освобождении. Когда она остановилась перед ним, он почти был парализован страхом. Он изо всех сил старался не показать ничего, кроме ошеломленного и веселого любопытства. Он увидел, как отвращение и досада молнией мелькнули на этом прекрасном лице, а затем какая-то другая, менее понятная мысль промелькнула в ее чертах — но она не потянулась к кнопке разрушителя.

— Еще один случайный, — сказал Мармо. — Судя по татуировкам, торговец змеиным маслом. Наверняка у него все мозги выжжены, а он сам болен.

И Мармо откинул крышку предохранителя.

Кореана ударом откинула руку Мармо без малейшего усилия. Это произошло так быстро, что Руиз не успел даже отреагировать.

Прошло много времени, прежде чем она решила отвернуться от него и сказала:

— Этого отметь для моего личного использования. Может, мы из него сделаем мальчика для удовольствий. У него очень интересные черты лица. Продадим его, это точно, или я уже ничего не понимаю в рабах. Хоть что-то, чтобы покрыть расходы на нашу перегруженность, правда?

Она просунула руку под сеть и поставила ему на плечо голубую точку, что-то вроде опознавательного знака.

Облегчение дрожью пробежать по спине Руиза. Все еще жив, все еще жив… У него не было непосредственной угрозы со стороны смертной сети, это не произойдет до тех пор, пока взявшие его в плен не опознают его окончательно и бесповоротно как агента Лиги. Ему можно было оставаться в живых и собирать сведения до тех пор, пока он был в безопасности.

Его облегчение длилось до тех пор, пока трио с обходом не дошло до конца трюма. Он почувствовал неожиданное сильное напряжение в атмосфере, в настроении и услышал, как женщина, Кореана, выругалась, короткий взрыв ругательств на самом грязном жаргоне Добравита. Руиз повернул голову, чтобы сквозь сеть разглядеть, что происходит.

Она вернулась к пангалактическому наречию.

— Это еще что за черт? — прошипела она, показывая на корыто в самом конце конвейера.

Руизу было видно только колено, прижатое к сети, необыкновенно гладкое и хорошенькое колено. Почему-то это зрелище воскресило в Руизе беспокойство, которое он почувствовал при пробуждении.

— Это медицинская прилипала, как мне кажется, — сказал пират неуверенным тоном.

— Это я и так вижу! Что это вообще делает на моем корабле? Это пангалактическая штука! Каким образом она оказалась на шее какой-то фараонской шлюхи?

Руиз неожиданно полностью уверился, что он сделал какую-то ошибку, страшную, непоправимую, во время путешествия в захватывающем куполе. Он пытался вспомнить, но наркотический газ все-таки смутил его мышление как раз настолько, чтобы ему невозможно было ничего вспомнить. Что же такое он сделал?