Галактики как песчинки

Экран моргнул, затем снова обрёл форму.

Верхняя камера держала в прицеле двух мужчин, медленно бредущих вдоль канала.

Арс Скайкр и его молодой помощник Рапсоди 182.

Не спеша они шли к Тайгеру.

Мужчины остановились около обшарпанного магазинчика женской одежды, рассеянно глядя на вывеску “А.Виллиттс. Костюмы и Одежда”.

— У меня такое чувство, что нам пора кое-что выяснить, — сказал Арс. — Нам надо услышать, что есть на самом деле город. Мы попытаемся получить информацию из первых рук. От того, кто должен чувствовать его атмосферу гораздо сильнее нас. С этим парнем мы опустимся в самое его сердце. Но это будет не очень приятно.

Тьма.

Казалось, что она исходила от чёрных костюмов лётчиков реактивной авиации; образцы антиквариата, они висели строго и надменно на стенах магазина, напоминая похоронную процессию.

Костюмы Виллиттса — ископаемые человечества, как, впрочем, и сам костюмер. Он напоминал тех — у дверей Зала.

Глаза Виллиттса — выпуклые и сверкающие, делали его похожим на мёртвую крысу. Он никогда не ходил в Зал Босфора.

— Я — не полицейский, — говорил Арс. — Я просто любознательный. Мне хочется знать, почему вот так вы стоите здесь каждую ночь…

— В этом нет ничего предосудительного, — бормотал Виллиттс, опуская глаза. — Я ничего не делаю.

— Именно так. Вы ничего не делаете. Почему вы — и такие же, как вы, — стоите и ничего не делаете? О чем вы думаете? Что видите? Что чувствуете?

— Я занимаюсь бизнесом, — оправдывался Виллиттс. — Я занят. Разве вы не видите, что я занят?

— Я хочу знать, что вы чувствуете, как живёте, Виллиттс.

— Оставьте меня, пожалуйста!

— Ответьте на мои вопросы, и я уберусь.

— За нами не пропадёт, Виллиттс, — добавил молодой Рапсоди, подмигивая.

Глаза костюмера отливали хитрецой. Он облизал губы. Виллиттс выглядел уставшим, краска отхлынула от лица.

— Оставьте меня в покое, — умолял он. — Это — единственное, о чём я вас прошу. Оставьте меня в покое. Я же ничего не сделал вам, правда? Покупатель может зайти в любой момент. Я не буду отвечать на ваши вопросы. А теперь, пожалуйста, уходите.

Неожиданно Арс перепрыгнул через стойку и прижал к ней старика. Скайкра охватило отчаяние.

— Виллиттс, — шептал он, — я должен знать. Я должен знать, понимаете? Неделю за неделей я копаюсь в этой выгребной яме города, и на дне её нашёл тебя. Я хочу знать, что ты чувствуешь здесь? Помоги мне или я убью тебя.

— Что я должен говорить? — неожиданно потребовал Виллиттс, дрожа от страха, как мышь. — Я ничего не скажу. Я не могу. Я не знаю, о чём говорить. Если бы вы были таким, как я или похожим на меня… может быть, вы и поняли бы…

Наконец, они ушли, оставив лежать Виллиттса на полу в пыли, около стойки.

— Я не хотел выходить из себя, — извинялся Скайкр.

Он лизнул костяшки пальцев.

Ему полагалось знать, что камера наведена на него, но, слишком занятый собой, он не обращал внимания на такие мелочи.

— Что-то оборвалось внутри меня. Думаю, что наша ненависть всегда наготове. Думаю… Но я должен откопать…

Его печальное лицо все приближалось и приближалось.

Один зрачок неясно мерцал. Камера ушла в сторону.

Вся аудитория, за исключением босса, громко спорила и кричала: их развеселило маленькое происшествие.

— Нет, серьёзно, — говорил Ормолу 3, — в этой последней сценке что-то есть. Вам следует разыграть её с хорошими актёрами. Необходимо выбить несколько зубов. Может быть, закончить сценку тем, что портного скинули в канал?

Установление нужного ритма аудитории — конёк Рапсоди. Он разбудил их и теперь не покажет ни кадрика. Он начал медленно спускаться вниз по ступенькам.

— Итак, это история человека по имени Арс Скайкр, — сказал он, когда сошёл с последней. — Он не завершил эту картину. После того, как он избил маленького портного, он бросил все и исчез в недрах Нового Союза. Он спасовал перед трудностями.

— И что ж… Нам пришлось ждать двадцать лет, чтобы это услышать? — закричал Рапсоди 77.

Рапсоди 182 развёл руками и улыбнулся.

— И все это потому, что Арс Скайкр был неудачником, — сказал он, обращаясь к Большому Цело. — После этого его забыли. А затем так случилось, что пару дней назад я забежал к Скайкру. Это подтолкнуло меня вернуться к архиву Второго Отдела.

Рапсоди пытался подойти к Большому Цело, чтобы босс смог в полной мере оценить его сообразительность.

— Вы хотите сказать, что Арс все ещё жив? — удивился 77. — Тогда он, наверное, совсем старик. Что он делает? Чем занимается?

— Он раздавлен жизнью, бездельничает, — небрежно бросил Рапсоди 182. — Мне не хотелось, чтобы меня видели разговаривающим с ним, поэтому я поскорее покинул его.

Наконец-то он добрался до босса.

— Итак, Б.Ц., — начал он, стараясь говорить как можно спокойнее, — только не говорите, что картина не получилась. Это то, что захватит и ошеломит зрителя.

Как будто для того, чтобы ещё больше затянуть паузу, босс взял горсть орешков, смахнул со рта прилипшие крошки.

— Надо бы ввести в картину парочку влюблённых, — растягивая слова, проговорил Большой Цело.

— Конечно, конечно! — воскликнул Рапсоди, хмурясь, чтобы скрыть восторг.

— Великолепно! Великолепно! Это мысль! Великолепная идея!

— Я вижу фильм, как сагу о простом человеке, — сказал Ураган 304. — Мы можем назвать его “Наш прекрасный город” — если это название не использовалось ранее.

— Это художественный приём Эдрю Экспуссо.

Они продолжали обсуждение фильма. Хорш выиграл партию.

Он уже уходил из театра, когда кто-то коснулся его руки.

— Как тебе снова удалось найти Арса Скайкра? — спросил Рапсоди 77.

— Хорошо, я отвечу тебе, — весело сказал Хорш. — Пару дней назад у меня была назначена встреча. Я искал гелибабл и случилось так, что проходил через Зал Босфора. Эта старая развалина стоял на дверях, узнал меня и окликнул.

— Это был Арс?

— Именно. Я, конечно же, не остановился и проследовал дальше. Но эта встреча натолкнула меня на мысль о фильме.

— Ты не спросил Арса, нашёл ли он то, что было в сердце города? Именно это он искал, не так ли?

— Разве в этом дело? В нынешнем Арсе ничего не осталось от прежнего. Его одежда — сплошные лохмотья. И, знаешь, этого сумасшедшего дурака трясло от виро! Мне повезло, что все случилось именно так!

Они сделали фильм. Фильм, который побил все кассовые сборы в Новом Союзе. Копии картины приобрели все населённые людьми планеты Федерации, а Рапсоди 182 стал богатым и уважаемым человеком.

Фильм назывался “Песня могущественного города”. В нем участвовало три электронных оркестра, семнадцать музыкальных установок и целый полк пневмотанцовщиц. В фильме были использованы пастельные тона, которые как нельзя лучше подходили к сюжету, а местом действия был выбран наиболее подходящий город.

Но не Новый Союз.

Арс Скайкр, конечно же, не снимался в нём.

9. ПОСЛЕДНЕЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ

… амёба-визитёр

И снова приходится пользоваться символами: прошло Время. Время простиралось до своих границ. Оно потеряло своё значение и так оно медленно покатилось вниз, подминая несчётное количество веков, — к закату Инисфара и Галактики.

Настало время антагонизмов. Планеты и системы, которые, словно бурные потоки, бушевали во времена Вечной Войны, когда-то связанные узами вражды, уже не имели между собой ничего общего. Даже как противники.

Настало время открытий и консолидации; экспериментов и отречений; надежд и смирения; историков и пророков. Настало время поисков внутренних ресурсов человека: успокоив своих последних врагов, человек обратился к себе. И он побрёл. Один — без своего старого боевого коня — Науки, в которую он так долго верил. Побрёл в лабиринтах самого себя.

Человечество раздробилось. Каждый мир — огромная толпа людей, но они уже не смеялись и не кричали. Каждый остался наедине с собой, словно на необитаемом острове.

Наступил серебряный век Эры Величия и Блеска.

Вскоре останется только свет звёзд.

Ближе к завершению мистерии на сцене появляется все больше и больше актёров: море лиц, ярко освещённое, — приветствующих нас даже тогда, когда занавес опускается. Ближе к финалу симфонии весь оркестр наращивал мощь музыки, словно пытаясь разорвать ту тишину, которая обрушилась на сцену. Закончилась игра, но музыка осталась в памяти.

Всю огромную арену накрыла ширма тишины — всепоглощающей тишины.

1.

Невозможно найти голову поезда событий, который привёз Тебя на Инисфар и в мир теней.

Ты никогда не знал Шаутера по имени. Он работал далеко от того, что люди называют Цивилизацией, — прямо на ободке Галактики. И посему во время своих частых скачков с одной планеты на другую он редко видел звезды с обеих сторон кабины. Но они были, всей Галактикой с одной стороны, блистая ярко и высоко, а с другой — протянулась стена пустоты: вечности до вечности, и островки далёких Вселенных лишь подчёркивали её бездну.

Шаутер любил смотреть на звезды.

Но только не в этот раз. Он занимался продажей фильмов. Его небольшой звездофлайер был забит стеллажами с микрофильмами. Он собирал все: новые картины и антиквариат; философские, социологические, математические. Если их систематизировать, можно по косточкам восстановить всю историю Галактики. Но тем не менее не на них делал деньги Шаутер; окупалось только топливо, но не выпивка. Фильмы, которые действительно приносили прибыль, были связаны с темой, гораздо более древней, чем математический словарь; их объединяла одна идея — страсть.

Эротические фильмы, показывающие все объекты вожделения и способы их достижения, и составляли основной предмет торговли. А, поскольку такого рода “произведения” выпускались нелегально, Шаутер испытывал постоянный страх перед таможенными властями сотен планет.

Но сейчас он находился в приподнятом настроении. Ему удалось обвести вокруг пальца стражей морали, и чуть ли не под самым носом реализовать добрую половину запрещённого товара.

По этому случаю он закупил порядочный запас спиртного, чтобы отпраздновать знаменательное событие. Спиртное, которое скрашивало его жизнь. Пустая бутылка из-под веселящего зелья каталась под ногами.

В кабине было жарко, и Шаутер задремал, улёгшись на приборный щит…

Шаутер очнулся, с трудом приходя в себя. Почувствовал: что-то не так. В голове моментально прояснилось, когда он вперился в передний иллюминатор.

В пределах видимости он не увидел привычной россыпи звёзд. Он поспешил к заднему иллюминатору обзора: далеко сзади, словно сверкающий диск, лежала Галактика.

Шаутер судорожно глотнул и проверил наличие топлива. Мало, но всё-таки хватит, чтобы вернуться назад. Положение с топливом, пожалуй, лучше, чем с воздухом.

Во время последнего старта он второпях не успел заправить баллоны кислородом. И теперь ему не добраться живым до Галактики с тем небольшим количеством, которое осталось.

Внутри все оборвалось.

Шаутер бросился к переднему иллюминатору, чтобы внимательно рассмотреть объект, на который он вначале не обратил внимания.

Немного в стороне от призрачного мерцания звёзд других Галактик светился один-единственный объект, который раскалывал плотную твердь пустоты — блестящий диск. Вне всякого сомнения, это было маленькое солнце.

Такой поворот событий озадачил Шаутера. И, хотя его познания в астрономии оставляли желать лучшего, он твёрдо знал, что между галактиками ничего быть не может; огромная воронка ночи отрезала одну галактику от другой, как жизнь — от смерти.

Оставалось только предполагать, что это — блуждающая звезда. Такое встречалось и раньше, но звезды обычно скитались в огромном фокусе обширной Галактики, в определённом метрикой пространстве гравитационных сил.

Шаутеру пришлось отказаться от попыток разрешить эту проблему. То, что его больше всего интересовало в данный момент — есть ли в этой Солнечной системе (неважно, откуда она появилась) планеты с кислородной средой.

Да, есть. Это Солнце — белый карлик с одной планетой, размерами почти как и само Солнце.

На основании стратосферического теста Шаутер сделал заключение, что баланс азотокислородной среды вполне пригоден для дыхания.

Поблагодарив судьбу, Шаутер приступил к снижению.

Огромная долина, изрезанная холмами и небольшими лесами, раскрылась перед ним.

В прекрасном настроении он вышел из аппарата, включив компрессорную систему и газовый анализатор на заправку полных баллонов чистым кислородом.

В долине было жарко.

И почти сразу же Шаутер ощутил новое своё состояние. Он чувствовал себя свежим и отдохнувшим, пышущим здоровьем. От удовольствия он прикрыл глаза.

Неподалёку лежало озеро. Он направился к нему. И подсознательно ощутил непонятный дискомфорт. Неторопливо обдумав все, решил вдыхать медленнее, уговаривая себя, что воздух планеты, возможно, более насыщен, чем тот, к которому он привык.

Вдали, на поверхности озера промелькнуло что-то, похожее на человеческую голову, но Шаутер не был в этом уверен. Над гладью озера клубился туман, словно вода под ним кипела. Странная вещь.

Боль в лёгких теперь уже по-настоящему беспокоила его. Он чувствовал, как она растекается по телу — в руки и ноги, словно воздух стал слишком жёстким для них.

В глазах поплыли все цвета радуги.

Уверенность в том, что приборы не подвели его, постепенно стала таять: он чувствовал, как боль начинает заполнять каждую его клетку.

Охваченный паникой, Шаутер бросился обратно к кораблю, но закачался и упал — не в силах преодолеть головокружения. Теперь он отчётливо видел, что в озере — человек. Из последних сил Шаутер закричал, взывая о помощи.

Ты поглядел на чужака и быстро поплыл в его сторону.

Но Шаутер умирал. Он закричал, и кровь хлынула горлом. Он захлёбывался и снова пытался встать.

Ты выбрался из озера и бросился бежать в сторону умирающего; тёплый воздух сушил воду на твоём обнажённом теле.

Шаутер с трудом приподнял голову и увидел, что Ты приближаешься. Он вскинул руку, показывая в сторону звездофлайера.

Когда Ты подбежал, все было кончено.

В раздумье Ты склонился над бездыханным телом. Затем обернулся и с интересом посмотрел на небольшой корабль. Ты видел такое впервые. Немного подумав, Ты направился к аппарату, обуреваемый любопытством.

Солнце зашло и село двадцать пять раз, когда Ты закончил осмотр начинки корабля. Ты касался всего осторожно, почти с благоговением. Вначале микрофильмы не очень заинтересовали Тебя, но затем Ты занялся ими вплотную и попытался связать их воедино, пока, наконец, не увидел всю картину. Проектор Шаутера чуть ли не разваливался на кусочки, когда Ты закончил просмотр фильмов.

Затем Ты приступил к исследованию самого корабля, впитывая его начинку, словно человек, умирающий от жажды.

За эти двадцать пять дней Ты многое понял для себя. Словно через открытые шлюзы Твоего сознания, наводнилось мышление о познании самого себя.

То, что Ты открыл, само по себе было знанием. Знанием, которое можно сопоставить и соединить из разорванной цепи единиц познания; и всё-таки это было знание, добытое по крупицам великим множеством людей, результат их исследований и опыта. Но только лишь после того, как Ты интегрировал эти знания, Ты сделал выводы, приемлемые для Тебя. Выводы, включающие знания мириад жизней в галактиках, которые захватывали и полностью поглощали. Ты пытался овладеть этими знаниями. Но не смог: это — бесполезно. Единственный подтверждённый факт — смерть Шаутера; Ты знал, почему он умер. Поэтому Ты должен действовать, подчиняясь своим нравственным принципам.

Лишь на несколько минут Ты задержал взгляд на своём блистающем мире. Ты вернёшься, когда выполнишь свой долг.

Ты забрался в корабль Шаутера, задал курс компьютеру и направился к Галактике.

2.

Ты пришёл безоружным в воюющий город. Ты приземлил корабль на холме в нескольких милях от города.

Словно средь фантомов двигался Ты среди людей. Ты потребовал встречи с командиром армии повстанцев. Люди выстраивали несчётное количество препятствий на пути Твоём, но тем не менее вот Ты стоишь перед ним, потому что никто не смог противостоять Тебе.

Командир — крупный, широкоплечий и одноглазый человек занимался какими-то бумагами, когда ты вошёл.

Он уставился на Тебя, и взгляд его единственного глаза говорил о неприкрытой неприязни; охрана вокруг Тебя держала бластеры наготове.

— Даю вам три минуты, — начал Одноглазый.

— Я не хочу отнимать вашего времени, — просто сказал Ты. — У меня достаточно своего. К тому же у меня есть план, который превосходит любой ваш. Если вы хотите, я помогу вам в деле покорения Региона Инисфара.

Одноглазый смотрел на Тебя. Он видел — как бы это сказать? — он видел, что Ты не похож на остальных людей, что Ты — что ли — яснее их всех. Но Регион Инисфара лежал на удалении многих световых лет5 — неприступный, в сердце Галактики; за два десятка миллионов лет его господство распространилось среди двух десятков миллионов планет.

— Вы — сумасшедший! — закричал Одноглазый. — Убирайтесь! Наша цель — завоевать город, а не Галактику!

Ты не двинулся с места.

Тогда почему не действует охрана? Почему Одноглазый не уничтожил Тебя прежде, чем Ты начал свою миссию?

— Та гражданская война, которую вы ведёте… — спокойно начал Ты. — За что же вы сражаетесь? За город. За каждую улицу. За электростанцию. Эта мелочь — работа мусорщиков. Я же предлагаю вам власть над Инисфаром!

Одноглазый стоял улыбаясь. Его неухоженные волосы торчали, как щетина. Лицо залила краска. Он выхватил бластер и направил на Тебя.

Ты не сделал ничего; и ничего не стоило делать.

Сбитый с толку, никогда ранее не встречавший подобного упорства перед лицом опасности, поражённый Одноглазый сел.

— Оулени — несчастье планеты. У нас длинная история движения сопротивления, — пробормотал он. — Но это — мой мир. Я должен сражаться за него и за людей, которые его населяют, за их права и свободы. Мне кажется, что человек моих тактических способностей заслуживает лучшего поколения; возможно, когда мы поставим город на колени…

Так как время работало на тебя. Ты был терпелив. А, поскольку Ты был терпелив, Ты мог выслушивать речи Одноглазого.

Планы его — одновременно и грандиозны и мелки; в основном он говорил о торжестве человеческих прав и лишь попутно касался темы необходимого, пусть и небольшого, количества обученных солдат. Он мечтал о рае на земле, но не хватало войск.

Человек, завоевавший расположение либо уважение своих единомышленников; или, возможно, это был страх, а не уважение. Его старомодные принципы сформулировались миллионы тысячелетий назад, ещё до начала космических путешествий. Он привык вести боевые действия, все время полагаясь только на бесчисленные мелкие истины: необходимость силы, отмену несправедливости, веру в то, что правда победит все.

Ты слушал с холодным пренебрежением все это, сознавая, что устаревшие и величественные лабиринты Вечной Войны плотно улеглись на Оулени.

Когда Одноглазый устал ораторствовать, Ты рассказал ему о плане завоевания Инисфара.

Ты говорил ему, что, живя на Оулени — холодной окраине Галактики, — он и представить себе не может богатств центральных миров; что все мифы и сказки, с которыми дети Оулени знакомы со рваных пелёнок, не составляют и одной десятой изобилия Сюзерена Инисфара; что счастье и судьба каждого человека возведены там в права.

— Да, конечно… Здесь мы лишены всех привилегий, — глухо промычал Одноглазый. — Но как можно противостоять силе Инисфара?

И Ты раскрыл ему один аспект, который делает Инисфар уязвимым: во всей его системе нет ни одного генерала, который обладал бы таким же бесстрашием и проницательностью, как он — Одноглазый; инисфа-ряне порастеряли старую добрую самонадеянность; они превращаются в мечтателей-производителей.

— Все это так, — вздохнул Одноглазый. — Хотя сам бы я не додумался до такого. У них наступил упадок!

— Упадок! — воскликнул Ты. — Да это же падаль. Они висят, как огромный перезрелый плод, в ожидании падения под тяжестью своего веса. Упадёт и развалится.

— Вы действительно так думаете?

— Послушайте. Как давно существует мир всей Галактики — конечно, за исключением вашего мнения о том, что такое мир? Миллионы лет, не так ли? А разве не из-за этого мира звёздная торговля почти сошла на нет? Мой друг, должен вам сказать, что могущественные нации звёзд свалились в глухую спячку. Их воины и техника не испытывались поколениями. Их наука покрылась ржавчиной в болоте самодовольства!

Такие Твои речи снова подняли на ноги Одноглазого. На этот раз он попал в сети Тебя — первый в списке побед.

Командир заорал в восторге:

— Во имя Тралдеменера, все так и есть, как вы говорите! Они забыли, как воевать! Они дегенераты! Вперёд! Нельзя терять времени! Мой друг, завтра же начнём освобождение народов Инисфара. Ну, почему эта идея не пришла мне самому в голову?

— Подождите, — сказал Ты.

И дотронулся до изорванного рукава генерала. Тот, будто почувствовав, что часть энергии Тебя передалась ему, покорно ждал.

— Необходимо завоевать Оулени. Завоевав его, вы должны объединиться. Ваших сил недостаточно, чтобы одолеть гибнущее могущество Региона. Гражданская война должна быть закончена.

Выслушав, Одноглазый нахмурился и почувствовал себя неуверенно. Больше всего на свете ему хотелось стереть этот город с лица земли.

— Но так просто не закончишь Гражданскую войну, — запротестовал он.

— Вы и я отправимся на встречу с командиром врага, — предложил Ты.

И, несмотря на протесты генерала, именно так вы и поступили.

Осторожно пробираясь сквозь обломки, Ты прошёл то, что когда-то называлось Западными воротами, и подошёл к импровизированному бастиону из свинца и песка, который отмечал передовые позиции армии Одноглазого.

Здесь генерал заспорил опять. Ты заставил замолчать его.

Они прихватили с собой ещё одного человека. Одев, как и Одноглазый, противорадиоактивный костюм, Ты взял в руки белый флаг, и маленькая группа выбралась на улицу.

Когда-то это был прекрасный проспект, теперь здесь торчали высокие деревья, словно занозы; стояли дома без фронтонов. Замерли несколько роботов-танков, крепко сваренные корпусами. Словно памятники безумию, возвышались они на раскрошенном тротуаре.

Ничто не двигалось.

Но Ты шёл вперёд, полностью уверенный в присутствии глаз невидимого противника, которые внимательно следили за ними через прицелы.

В самом конце проспекта механический голос остановил их. Парламентёров спросили, что они хотят. Когда эхо голоса растворилось среди руин, Одноглазый назвался и потребовал встречи с генералом противника.

Минуты через две прозрачный диск, использующий лучевую энергию, спустился к ним. Открылся люк, и механический голос пригласил:

— Пожалуйста, входите,

Войдя в машину вместе с компаньонами, Ты сразу же вознёсся на высоту, как раз над крышами домов. Диск порхнул и через пару кварталов к северу, нырнул вниз. Люк открылся, и Ты вышел из кабины.

3.

Ты оказался во дворе бойни. Сейчас здесь не было животных, хотя стена с несколькими зарядными устройствами на уровне сердца показывала, что место это ещё используется по своему прямому назначению.

Тебя и сопровождающих встретили два капитана. Они отдали честь Одноглазому и повели всех со двора в глубокое убежище. Спустили в шахту старого пневматического метро, где Ты снял противогаз и противорадиационный костюм. Их провели по одному из лабиринтов коридора, построенного недавно в этой части метро. И вскоре они упёрлись в белую дверь. Их пригласили войти.

Ты вошёл.

— Эй ты, предатель! Что заставляет тебя думать, что ты выйдешь отсюда живым? — спросил вражеский генерал. Его китель, порванный в различных местах, никак не выглядел аккуратным. Глаза его метали молнии; он шагал, как это делают кадровые офицеры с незапамятных времён — спина прямая, словно диски позвоночника намертво запаяны.

Маленькие усики Запаянного победно встопорщились при виде врага.

На время забыв обо всём, кроме старой вражды, Одноглазый двинулся вперёд, будто хотел вырвать усики своего противника.

— Пожмите руки, эй, вы — оба, — нетерпеливо сказал Ты. — Придите к соглашению. Чем скорее это будет сделано, тем лучше.

Запаянный впервые обратил внимание на Тебя. И тотчас же превратился в лёд.

— Я не имею понятия о том, кто ты такой, парень, — произнёс он. — Но если мне покажется, что ты наглец, я сожгу тебя. С твоим другом я должен быть более внимательным — его голова предназначена для городских ворот. Вы — отработанный материал.

— На этот счёт у меня есть своё мнение, — сказал Ты. — Мы прибыли сюда не для того, чтобы обмениваться угрозами, а чтобы предложить вам сделку. Если вы готовы выслушать, то слушайте.

В гамме эмоций существует стадия, лежащая за границей ярости. Когда ярость охладевает, она переходит границу злости и сливается со страхом.

Когда Запаянный дошёл до этой точки, он остолбенел, будто задремав. Генерал не мог вымолвить ни слова.

Ты начал говорить об Инисфаре.

Убедить Запаянного, более закалённого и более уверенного в себе, оказалось труднее, чем его противника. И хотя слабая, кривая улыбка сладострастия коснулась его губ при упоминании Тобой богатств Региона, он ни на минуту не позволил себе расслабиться.

Когда Ты закончил, он заговорил:

— Ты — житель Оулени, чужак?

— Нет, — ответил Ты.

— Откуда ты, чужак?

— Моя планета — вне Галактики.

— Между Галактиками ничего нет. Как называется твой мир?

— У него нет названия, — ответил Ты.

Неожиданно Запаянный резко и зло щёлкнул пальцами.

— У тебя странная манера завоёвывать моё доверие, — выпалил он. — Как жители твоего мира называют его?

— В моем мире нет жителей. Я — первый. У него нет названия, потому что я не назвал его.

— Тогда я дам ему название! — прорычал Запаянный. — Я назову его Ложью! Все — ложь! Каждое твоё слово — ложь! Ты — шпион с далёкого Инисфара, простофиля, наёмный убийца! Стража!

Он выхватил из кобуры бластер.

Одноглазый ударом ноги выбил оружие из рук Запаянного.

— Послушай, ты, идиот! — орал он на него. — Ты что. хочешь убить человека, который так много предлагает нам? Предположим, что он шпион с Инисфара. Не он ли станет идеальным проводником туда! Мы можем не доверять ему. Но надо использовать с выгодой его присутствие!

Пока Одноглазый говорил, потолок поднялся фута на три; через открывшуюся щель в комнату ввалилась вооружённая охрана, расшвыряв Тебя и командира мятежников в разные углы. В мгновение ока Тебя опутала металлическая, с шипами, сеть.

Запаянный поднял руки, останавливая стражу.

— В твоих словах есть зерно истины, — согласился он нехотя, — Стража, оставьте нас!

Два часа спустя, когда ординарцы принесли вино для генералов и Тебя, споры уже закончились, а планы обсуждены.

По молчаливому согласию, к вопросу о Твоём появлении решили не возвращаться; генералы сделали вывод, что, откуда бы ты ни пришёл, Ты — не шпион Региона Инисфара. Тысячелетиями никто из обширной империи не тревожил внешнее кольцо Галактики.

— Я пришёл к вам, — говорил Ты, — потому что это одна из немногих планет, расположенных близ моего мира, и на которой все ещё способна выжить любая форма военной организации.

Польщённые таким признанием генералы даже не замечали, что Ты относился к ним едва ли не к как пережиткам отмирающей веры. Единственное преимущество военной организации над любой другой — её способность развернуть операцию без долгих проволочек.

Все в те же два часа, когда один из ординарцев принёс еду, Запаянный звонил в гарнизон.

— Сколько имеется у нас в наличии звездолётов, готовых к действию? Да… Я понял… пятнадцать. Сколько из них действует на лёгком топливе?.. Только пять. Какого они типа?

Он записал ответы, скорее — для Тебя и Одноглазого.

— Один грузовой, один линейный, переоборудованный для военных целей, один десантный и два штурмовых. Хорошо. Дайте мне их тоннаж.

Он записал тоннаж. Нахмурился. Кивнул и сказал тоном приказа:

— Прекрасно. Утром вы получите инструкции насчёт заправки и оборудования этих пяти. К подготовке же остальных десяти приступайте немедленно. Их необходимо переоборудовать на лёгкое топливо и подготовить к отлёту через сорок восемь часов. Понятно?.. И, пожалуйста, соберите всех в лагерь до того, как поступят дополнительные распоряжения. Это понятно?.. Хорошо. Вопросы есть?.. Рассчитываю на вашу сообразительность.

— Получил полный набор, — с удовлетворением отметил Запаянный, положив трубку.

Наконец, он обратился к ординарцу, терпеливо ожидающему приказаний:

— Выполнен ли приказ о полном прекращении огня?

— Да, сэр, — ответил тот. — Люди танцуют на улицах.

— Скоро появится ещё один повод для веселья, — сказал он, потирая руки.

Он обратился к Одноглазому, который играл кусочками бумаги:

— Каковы наши силы?

— Зависит от того, сколько этик кораблей на лёгком топливе окажется на самом деле.

— Ввиду ограниченности людских ресурсов и материалов, где-то процентов восемьдесят, — ответил Запаянный.

— Хорошо, — Одноглазый скосил единственный глаз на листок, испещрённый цифрами. — Включая мой флот, скажем, сто десять звездолётов, и примерно две трети из них будут боевыми.

Они обменялись взглядами. Даже для них эта цифра не выглядела убедительной.

— Вполне достаточно, — уверенно произнёс Ты.

Они принялись за трудную задачу расчёта времени.

Чтобы достичь границ Региона, флоту придётся болтаться в вакууме около двух недель; ещё две с половиной уйдёт на то, чтобы достичь центра; и ещё три дня — до центра самого Инисфара.