— Нет, не так. Ты виноват не больше меня. Вспомни, как я не хотел принимать слова Алекс всерьез. Ты говорил мне, Алекс мне говорила, но я не слушал. Вернее, я слушал, но не слышал. Не воспринимал так, как следовало бы. И вот теперь она находится неизвестно где, ее хотят убить, а я даже не знаю, где ее можно найти. Представляешь, каково мне теперь с этим жить?

— Откуда она звонила последний раз?

— Из Лос-Анджелеса. Сразу после того, как раздобыла фотографию. И перед тем, как поехать в госпиталь и узнать о состоянии Касуми. Похоже, что миссис Коль осталось жить несколько недель. Я полагаю, что Алекс, вероятнее всего, поедет в Гонолулу. Там у нее есть друзья, которые, по крайней мере, в состоянии ее спрятать, пока я не смогу сам позаботиться о ней. Я молю Бога, чтобы она догадалась поселиться на несколько дней у Пола.

Д'Агоста закурил очередную сигарету и, глубоко затянувшись, спросил:

— А от него тоже никаких вестей?

Саймон, который не смыкал глаз с тех пор, как обнаружил досье на себя и своих близких в особняке Одори, зевнул и отрицательно потряс головой.

— Я дважды ему звонил домой в Гонолулу. Безрезультатно. Сейчас еще слишком рано, чтобы начать дозваниваться в магазин, но я переговорил со слугами, и, как только он объявится, они ему сообщат о моем звонке. Ты будешь звонить в полицию до того, как проснется Эрика? Возможно, они уже имеют кое-какую информацию?

«Ни черта они не имеют», — подумал про себя Саймон. Не следовало напоминать Джо о происшедшем. На его лице отражалась сильнейшая душевная боль, и малейшее напоминание об исчезновении Молли было для него чрезвычайно мучительно.

Д'Агоста, бросив взгляд на комнату, где сейчас находилась Эрика, сказал:

— Они вряд ли могут сообщить сейчас что-нибудь определенное. Я уже говорил тебе, что полицейские не занимаются розысками пропавших, пока с момента исчезновения не прошло двадцать четыре часа. Девяносто девять процентов пропавших объявляются на следующий день. Вот почему фараоны не торопятся. Должно пройти, по крайней мере, еще двенадцать часов, прежде чем они оторвут свои задницы от стульев. Лучшее, на что мы можем надеяться — это то, что они начнут розыски завтра, или послезавтра. Что означает, как мы хорошо понимаем, фатальный проигрыш во времени. Считай, что она умерла. Ты это знаешь, я это знаю. Малышка мертва.

Джо посмотрел на Саймона печальными глазами.

— Эти скоты даже прихватили с собой все ее вещички. Не знаю, случайность ли это, или так было спланировано с самого начала, но подонки унесли все, вплоть до последней булавки. Когда ко мне пришла полиция, не осталось ни малейшего признака того, что в магазине и в самом деле находилась девушка. За исключением, разумеется, моего честного слова, чего не вполне достаточно для наших фараонов. То, что я лично знаю парней из участка, не значит ни черта. Не они придумывают правила.

Джо аккуратно стряхнул пепел.

— Одно могу тебе сказать совершенно определенно. Я привык уверять себя, что с каждым прожитым годом становлюсь лучше — как вино, к примеру. Я говорил себе, что по-прежнему могу подпрыгнуть так же высоко, как в молодости, только не могу слишком долго висеть в воздухе — живот, знаешь ли. Так вот, говорю теперь со всей уверенностью, что это чушь. Я уже давно не так умен и изворотлив, как раньше, и это стоило Молли жизни. Они ехали за нами от самого Манхэттена, а я не заметил слежку. Потом они перерезали телефонные провода и подослали ко мне ту шлюху... О, Господи.

— Эту шлюху зовут Нора Барт. В соответствии с досье Фрэнки, она должна находиться в городе.

— Эта тварь провела меня, как самого зеленого юнца. Она смогла заставить меня открыть дверь, и я, как послушный телок, выполнил все, что она хотела — разве что только не внес ее к себе в магазин на руках.

— Скажи мне одну вещь. Если бы все обстоятельства снова повторились, ты бы действовал по-другому?

Д'Агоста налил себе в чашку еще кофе.

— Тебе следовало бы задать свой вопрос Молли. Спроси ее об этом, если она еще когда-нибудь доверит нам свою жизнь. — Он посмотрел на Саймона. — И ты, и я должны были оградить девочку от всяких случайностей. Знаешь, что особенно выводит меня из себя? Присутствие Тукермана. Шесть к пяти, что он будет присутствовать в момент, когда малышку будут убивать. Так же, как он присутствовал в момент, когда эти скоты кромсали несчастную Терико.

Он отхлебнул глоток кофе и спросил, уставившись в чашку:

— Что ты сказал Марше?

— Ей почти все до фени, поэтому много говорить не пришлось. Сказал только, что на второе дело не иду, хотя оплачу ее услуги, как и было договорено. Я также пообещал ей пятьсот зеленых, чтобы она доставила меня до твоего магазина и не задавала вопросов. Пришлось нарушить это наше правило, поскольку я увидел твое имя в досье у Фрэнки, а твой телефон не отвечал.

— О Марше позабочусь я. Она знает, что со мной можно иметь дело. Кстати, ты понимаешь, почему я был вынужден пригласить фараонов?

— Ты как-то говорил, что, если человек, розыск которого объявлен, окажется мертвым, а вы не сообщили о его исчезновении, то у вас могут быть неприятности. Так вот, хочу тебе сказать, что на твоем месте я поступил бы так же.

— На моем месте, — сказал Д'Агоста, — мне бы следовало вышибить свои чертовы мозги выстрелом из пистолета. В том, правда, случае, если бы у меня хватило для этого мужества.

В течение нескольких секунд Даг пристально смотрел на Саймона, словно увидел его впервые в жизни. И ему не слишком понравилось, то, что он видел.

— Послушай, а ты хладнокровный парень. Сидишь тут, попиваешь чаек, как будто ничего не случилось. Мужчине не пристало плакать, так что ли? Черт, у меня такое ощущение, что ты в состоянии сделать операцию на мозге ржавой ложкой, находясь в эпицентре землетрясения, и рука бы у тебя не дрогнула. Ты не спал всю ночь, а выглядишь свежим, как огурчик. Скажи мне, ты испытываешь хоть какие-нибудь чувства в связи с происшедшим? Мне, знаешь ли, отчего-то хочется об этом знать.

Саймон открыл блокнот, сделал какую-то отметку и положил блокнот и ручку на кофейный столик. Затем он подвинул кресло таким образом, чтобы оказаться прямо напротив Джо.

— О'кей, ты получишь объяснения, только слушай внимательно, потому что у меня нет времени вытирать тебе нос. О всякой жалости к собственной персоне я позабыл в доме у Фрэнки, когда открыл досье и увидел в нем наши имена. А если ты забыл, хочу напомнить тебе, что имя моей матери значилось в списке первым.

Д'Агоста отвел глаза, и Саймон заметил это.

— Сейчас я пытаюсь жить с мыслью, что, возможно, ее нет в живых, — продолжал он. — Я знаю, что Раймонду Маноа дано задание убрать ее. И после этого ты смотришь мне в глаза и говоришь, что я не в состоянии испытывать человеческие чувства?

Д'Агоста уставился в потолок.

— Да, видно мне пора сходить в больницу и просветить себе голову. Тем более, что врачи настаивают на этом, поскольку у меня на затылке от удара образовалась опухоль. Это обойдется в пятьсот долларов чистыми. История с Молли заставила меня вернуться к воспоминаниям, от которых, как я считал, уже избавился. Я говорю о Терико. Я потерял двух женщин по милости якудза. Знаешь, как чувствует себя в подобном положении человек, который искренне верит, что в случае необходимости готов защищать женщину даже ценой собственной жизни?

Саймон смягчился.

— К сожалению, наши чувства далеко не всегда помогают нам разделаться с бедой. Я не меньше твоего скорблю по поводу того, что приключилось с Молли, мне также не слишком нравится, как это повлияло на Эрику. Кроме того, мне передались страхи матери, которая уже больше сорока лет вынуждена жить в тревоге, что Руперт де Джонг когда-нибудь объявится. И вот теперь все ее ночные кошмары становятся явью, и именно в этот момент она остается в одиночестве. Как ты понимаешь, я просто обязан хоть что-то предпринять.

— Предпринять? Но что?

Саймон взял Джо за правую руку и принялся ее массировать, пытаясь снять онемение.

— Ну, например, убить де Джонга. И Маноа. Марвуда тоже, если понадобится.

Д'Агоста выпрямился в своем кресле и посмотрел на Саймона долгим взглядом.

— Ты это серьезно, не шутишь?

Саймон указал рукой на кассеты с записями телефонных переговоров.

— На этих пленках люди говорят по-английски и по-японски. Но Фрэнки беседует с неким человеком, у которого английский акцент.

— Ты хочешь сказать, что он беседует с гайджином, со своим крестным отцом? — спросил Д'Агоста.

— Именно. С Рупертом де Джонгом. С маленьким человеком, проживающим в Японии. На этих же самых пленках есть запись разговоров Фрэнки с человеком, прескверно говорящим по-английски, скорее всего, восточного происхождения. Полагаю, что это Ким Ду Каннанг, корейский, агент, работающий на ЦРУ — о нем мне рассказывала мать. Я и сам его как-то мельком видел. Чрезвычайно любит массивные золотые часы, этот старина Ким.

Саймон указал на три кассеты, лежавшие отдельно.

— Здесь все разговоры ведутся только на японском. К сожалению, не смог ни черта разобрать. Вряд ли эти пленки можно использовать в суде — я говорю о том, что мы получили их нелегальным путем, не имея ордера на обыск, без предъявления официальных обвинений. Тем не менее, я в любом случае готов передать эти записи в газету. Любую, которая в восторге от такого рода материала и любит покопаться в грязи.

Д'Агоста наморщил нос.

— Что касается грязи, то парнишка по имени Маноа замаран ею по уши. Контрабанда оружия и наркотиков. Торговля наркотиками в новом роскошном отеле на Оаху, том самом, который принадлежит гайджину.

— В том самом, который, по словам Фрэнки, обошелся в двести миллионов долларов. По-моему, ты это прослушал.

Д'Агоста продремал в кресле около часа. Саймон, не желая его будить, слушал магнитофон в одиночестве.

— Я итальянец. Мы все хорошо слышим. Давай-ка лучше вернемся к началу разговора. Ты, кажется, намекал, что хочешь прихлопнуть троих?

— Я еще к этому вернусь. Сначала же — о главном. Ты кое-что пропустил, пока дремал в кресле.

— И что же, хотелось бы знать?

— Ну, в частности, то, что гайджин собирается ввезти на Гавайские острова пятьдесят миллионов уже в конце этой недели.

— Да ты не шутишь ли часом?

— Какие уж тут шутки. Ведь для этого нужен всего один человек.

— Ты полагаешь, что один-единственный человек в состоянии провезти через границу пятьдесят миллионов сразу? Опомнись, приятель. Речь ведь идет, как минимум, о десятке чемоданов. Что же это за человек такой?

— Человек, имеющий дипломатическую неприкосновенность.

— Марвуд?

— Да. У него дипломатический паспорт, а в чемодане редких марок на пятьдесят миллионов баксов.

Д'Агоста присвистнул.

Саймон выбрал кассету из числа лежавших на столе и вложил ее в кассетник.

— Слушай, Фома неверующий.

Это были переговоры между Раймондом Маноа и Фрэнки Одори. Поначалу они велись весьма дружелюбно. Детектив утверждал, что дело с Алекс Бендор близится к завершению, и точка будет поставлена в ближайшие несколько дней, как гайджин и приказал. Кстати, упоминая о гайджине, следует отметить, что у него и для Фрэнки есть работенка.

Маноа: Марвуд, англичанин? Он приезжает в Гонолулу прямым рейсом из Гонконга.

Фрэнки: Похоже, это что-то новенькое.

Маноа: Он решил слегка проветриться, оттого и приезжает. А с ним марочки, о которых ты не можешь не знать. Новенькое заключается в том, что гайджин желает, чтобы ты приехал в Гонолулу за этими марочками. Так сказать, лично. А потом ты с чемоданчиком отправишься на Каймановы острова и будешь марочки пристраивать...

Фрэнки: Знаешь, парень, не тебе меня учить, что я должен делать, и что — нет. Насколько я знаю, марки на острова должен переправить Ким.

Маноа: Эй, братец, не спорь со мной. Я в этом деле рискую шкурой. Твой крестный считает, что дело настолько важное, что его нельзя доверять кому попало. Ты же знаешь, как люди твоей национальности относятся к корейцам. Марвуду он доверяет, да еще тебе — ты же член семьи.

Фрэнки: Господи, парень. Ну, не хочу я тащиться на Гавайи, как ты не понимаешь? Это местечко у меня уже поперек горла стоит. У меня такое ощущение, что я только туда и летаю, а у меня, как ты знаешь, бизнес, за которым нужен глаз да глаз.

Маноа: Послушай, братец. Я ничего не желаю знать. Если у тебя жалоба, то адресуй ее своему крестному. Я только уполномочен передать, чтобы ты оторвал задницу от стула и приехал в конце недели в Гонолулу, чтобы принять от Марвуда чемодан с марками. И я бы на твоем месте сделал так, как хочет гайджин.

Фрэнки: Я позвоню крестному и постараюсь как-нибудь утрясти это дерьмовое дельце.

Маноа: Твое дело, братец. Но я уверен, что увижу тебя в Гонолулу, и довольно скоро.

Саймон извлек из магнитофона пленку и сразу же поставил новую.

На этой Маноа и Фрэнки несколько поубавили крику. Возможно, после того, как Фрэнки поговорил-таки с гайджином.

Он нажал кнопку проигрывания.

На этот раз говорил, в основном, Маноа, внушавший Фрэнки мысль, что попытки обвести вокруг пальца гайджина ни к чему не приведут. Дело с пятьюдесятью миллионами должно пройти без сучка и задоринки, особенно если вдуматься, кому принадлежат пресловутые марки. Очень-очень важным шишкам, братец. Китайским политикам и генералам из Китайской Народной Республики. Могущественным функционерам с секретными счетами в гонконгских банках. Эти люди хотят вывезти свои денежки из британской колонии и перевести свои средства в третьи страны, пока их социалистическое государство еще не наложило лапу на Гонконг, превратив все их сбережения в труху. Или до того, как их счета будут обнаружены и конфискованы.

Гайджин уже занимался доставкой денег из Гонконга в течение месяцев, но никогда еще сумма не была столь велика. Если что-нибудь произойдет не так гладко, как планировалось, то даже гайджину будет не по силам им противостоять. У них на Дальнем Востоке больше власти, чем об этом мог мечтать глава даже самой могущественной мафии. Их влияние ощущалось повсюду. Вот почему Фрэнки обязан подчиняться желаниям крестного, независимо от того, сколько дерьмовых обедов и завтраков ему предстоит съесть в пути. Поэтому Фрэнки ничего не остается, как оказаться в Лаухала в среду — и ни днем позже.

Когда пленка закончилась, Саймон сказал:

— Один прокол. Они ни разу не упомянули, когда конкретно и где должна состояться передача марок. Надеюсь, мы узнаем об этом из пленок, где переговоры ведутся по-японски. Алекс и Полу придется помочь мне с этим.

Он поднялся с кресла, подошел к камину и, достав ключ из-под английских каминных часов, принялся их заводить.

— Я хочу убрать Маноа, Марвуда и де Джонга, Д'Агоста уставился на алеющий кончик сигареты.

— Наконец-то вспомнил. А я все думал, когда ты вернешься к этому вопросу. Даже проктолог имеет перед собой только одну задницу зараз, а ты, значит, решил охотиться сразу за тремя.

Саймон ответил, что все эти люди завязаны вокруг пятидесяти миллионов. Прежде всего надо захватить чемоданчик с марками и разделаться с, гавайским фараоном и двумя британцами, которые постоянно ходят вместе.

— Правильно. Это и ребенку понятно, — отметил Д'Агоста, хотя, судя по всему, его это не слишком интересовало. Саймон видел, как тот время от времени щелкал зажигалкой и, когда она зажигалась, смотрел на пламя, как завороженный. Наконец, Д'Агоста заговорил, и в его голосе появилась незнакомая раньше Саймону горечь. Бывший полицейский сказал: — Ты всегда был чрезвычайно умным парнем, Саймон. И чертовски хладнокровным. Готов поспорить, что ты мог бы без лишних эмоций усидеть на брикете сливочного мороженого голой задницей, да еще бы рассуждал о его достоинствах. Ты меня извини, но сейчас я не в настроении слушать твои рассуждения. Я просто не в состоянии свыкнуться с мыслью, что якудза убивают моих знакомых женщин.

Положив зажигалку на подлокотник кресла, он ткнул в Саймона указательным пальцем.

— Ты только что поведал мне, что готов ухлопать полицейского, Раймонда Маноа. Того самого, который, по твоим же рассказам, пользуется большой популярностью среди жителей Гонолулу и, возможно, собирается уйти в большую политику.

— Я говорил о полицейском, который замазан с ног до головы. Это очевидно из прослушанных тобой записей. И именно этот нечистоплотный тип собирается заняться политикой — так, по крайней мере; он утверждал, беседуя с Фрэнки. В любом случае, если он попытается навредить хоть как-то моей матери, он человек конченный. Мне совершенно наплевать на его политическую карьеру — пусть он хоть в президенты баллотируется.

— Хорошо, допустим — только допустим, что тебе удастся его укокошить. — Д'Агоста помахал перед носом Саймона средним пальцем, который он отогнул и присоединил к указательному. — Остается Марвуд. Иностранный дипломат. С таким разделаться не так-то просто. Это тебе не кролика переехать...

— Не просто, но можно. В сущности, как раз с ним, на мой взгляд, проблем не будет. Я уже продумал, как до него добраться.

Д'Агоста удивленно поднял брови.

— Хорошо, пусть так. А как насчет третьего, гайджина? Нашего милого общего знакомого. Руперта де Джонга. Да тебе к нему не подлезть даже на пушечный выстрел — разве что только Господь перенесет тебя в его гнездышко по небу. Запомни, он находится у себя дома и покидать его не собирается. У него под ружьем не меньше десяти тысяч человек, которые охраняют его денно и нощно, не говоря уже о подкупленных им политиках, способных обеспечить ему такую поддержку, о которой не мечтает ни один сенатор или губернатор у нас в Штатах. Знаете ли, уважаемый сеньор, в чем ваша проблема? Вы себя слишком высоко ставите.

Бывший полицейский покачал головой и занялся изучением пола у себя под ногами.

— Нет, серьезно. Как ты собираешься покончить с этими людьми? Скажи мне, как? И еще. Почему они не прикончили меня во время налета на магазин — ведь для этого им представлялась великолепная возможность?

— Ты не причинил им никакого вреда. Насколько я понимаю, ни тебе, ни Эрике не о чем волноваться.

— Ты просто бальзам льешь на мои раны, — Д'Агоста поднял глаза и посмотрел на Саймона в упор. — Ладно, давай представим себе, что каким-то чудом тебе удалось убрать всех троих. А как насчет людей, которые находятся у де Джонга на жаловании? Если ты подзабыл, то хочу тебе напомнить, что у них долгая память и длинные руки.

— Я не забыл. Вот где свою роль сыграют пятьдесят миллионов. С их помощью мы все избавимся от преследований якудза.

— Если бы я не знал тебя столько лет, я бы решил, что у тебя временное помешательство. Очнись, парень! Ведь ты не убийца. Это не твой стиль. Ты вор, приятель — и хороший. Но только вор. Скажи на милость, откуда в тебе такая уверенность, что ты в силах развязать войну с гайджином и выйти из нее победителем?

Саймон повернулся к Д'Агосте спиной и некоторое время смотрел на циферблат роскошных английских часов, украшавших его камин. Он думал о другой, тайной стороне своей деятельности, о том, что он делал во Вьетнаме, а потом упорно старался забыть, но не мог. Эти темные силы внутри него все еще составляли часть его бытия. Они только ждали удобного времени, чтобы восстать и заявить о своих правах. То же самое происходило с Алекс. Прошлое властно напоминало о себе. Во Вьетнаме Саймону приказывали убивать — и он убивал, и, надо признать, делал это весьма умело. Но через какое-то время он поймал себя на мысли, что ему начинает нравиться этот процесс. Оказывается, охота на людей способна доставить охотнику немалое наслаждение. Оставалось или прекратить, или скатываться все ниже и ниже, до уровня дикого зверя...

Он повернул голову и взглянул на Д'Агосту через плечо.

— Ты хочешь знать, отчего я верю в победу в войне с гайджином? Но ты же знаешь, отчего. Мэтти говорил тебе об этом.

Он заметил, что Д'Агоста погрузился в воспоминания, стараясь припомнить слова Мэтти о Саймоне.

А Мэтти — когда был еще жив — всегда утверждал, что к тому времени, когда американцам пришлось убираться из Вьетнама, Саймон достиг совершенства в деле разрушения и убийства.

— Спасибо на добром слове, Мэтти, — сказал ему тогда Д'Агоста, — но я не стану работать в одной упряжке с маньяком-убийцей, как бы ты его ни расхваливал. Я приложу все силы, чтобы подобные типы держались от меня подальше.

— Проверь его в деле, — ответил ему Мэтти. — Парень вовсе не так плох, как ты думаешь. Он вполне в состоянии совладать с чувством. Во Вьетнаме я видел его в деле, но видел и в мирной обстановке. Тогда он выглядел как самый обыкновенный нормальный парень, даже не верилось, что он прошел во Вьетнаме огонь и воду. Но когда снова наставало время действовать, ему только следовало показать цель — и поскорее убираться с дороги. Заруби себе на носу, Даг, он действовал и убивал не по своей воле. Он выполнял приказы — ни больше ни меньше. Зато он выполнял их с истинным изяществом. Просто смотреть на него тогда доставляло огромное удовольствие.

Тогда же Мэтти рассказал Дагу о неприятностях с ЦРУ, когда один из офицеров разведки пытался разделаться с ними обоими. Тогда Саймон в последний раз совершил убийство во Вьетнаме. И после этого понял — хватит. Больше никого убивать он не станет. Саймон поступил в боевое разведывательное подразделение ЦРУ, поскольку и он, и его мать нуждались в деньгах. Японец, с которым жили они с матерью, умер, а оставшиеся после него долги и запущенные дела разорили их окончательно. Чтобы так или иначе обеспечить семье пропитание, мать Саймона нашла для сына работенку. Он должен был помочь тренировать специальное секретное подразделение ЦРУ в тактике ниндзя. Во многих странах военные министерства уже создавали подобные диверсионные части, и Соединенные Штаты решили последовать их примеру. Саймон взялся за эту работу, чтобы ублажить мать, но вскоре ему стало скучно. Ему не хотелось никого учить, его душа жаждала действия.

Приписанный к Сайгону, он и Мэтти с энтузиазмом окунулись в новое для себя дело. Они воровали документы, вскрывали сейфы, помогали шантажировать политиков и бизнесменов, служили курьерами и телохранителями, занимались проверкой всевозможной информации, подсовывали газетам фальшивые сообщения о событиях и устраняли неугодных — и азиатов, и нет. Саймон тогда проявил себя с самой лучшей стороны, и по просьбе начальства из Центрального разведывательного управления ему стали доверять наиболее щекотливые миссии. В частности, ему приходилось устранять людей, смерть которых требовалось обставить как естественную. Мэтти говорил, что наблюдать Саймона Бендора — «мистера Б.» — в действии было настоящим удовольствием.

Но мистер Б. был не в состоянии выиграть войну в одиночестве. Настало время, когда все с очевидностью стали понимать, что Вьетконг одерживает верх, и лучшее, что могли в данных условиях сделать американцы — это постараться унести домой собственные задницы в целости. И еще — напоследок поживиться всем, чем можно. Вьетнамский переводчик по имени Лоан, приписанный к подразделению, где служил Саймон, сообщил ему о темных делах одного чина из разведки. Тот должен был обеспечить вывоз из страны группы вьетнамских сирот — детей, павших от рук вьетконговцев, южновьетнамских офицеров — в сопровождении женщин. Очень плодотворная идея. За исключением того, что всех женщин для сопровождения детей лично подбирал означенный офицер, а те — в благодарность — обязались провезти с собой на территорию Штатов контрабанду в интересах высокопоставленного разведчика и парочки его друзей. Контрабанда включала в себя часть неизрасходованных фондов ЦРУ в долларовом исчислении, золото, наркотики и бриллианты.

Жену Лоана и двух его детей сняли с рейса, поскольку на их места претендовали дамочки, зависимые от офицера. Естественно, что Лоан разволновался — американцы обещали ему переправить его с семьей в Штаты — к тому же Вьетконг все уже стягивал кольцо вокруг несчастного Сайгона. Лоану, по его словам, было наплевать на себя, но могли же янки, по крайней мере, обеспечить безопасность его семье за долгую беспорочную службу? Не может ли Саймон ему помочь?

Согласно информации, полученной Джо от Мэтти, Саймон, который терпеть не мог цэрэушника, пригрозил взорвать самолет прямо на взлетной площадке, если семью Лоана не возьмут на борт. Зная его репутацию, желающих проверить, серьезно он говорит или шутит, не нашлось. Жену и двух сыновей Лоана погрузили на самолет, и они благополучно отбыли в Штаты, однако разведчик затаил на Саймона зло. Ему предстояло организовать еще один аналогичный рейс в метрополию, и он решил, что для его собственного спокойствия будет лучше, если Саймона спишут со счетов.

Офицер приказал Мэтти, Саймону и Лоану отправиться на одну из конспиративных квартир и уничтожить якобы имеющиеся там компрометирующие документы. По его словам, будет чрезвычайно плохо, если бумаги попадут в руки Чарли, то есть вьетконговцев. Лоан должен был идти с ними, чтобы просмотреть бумаги, написанные на вьетнамском языке, и решить, что уничтожить, а что передать в архив.

Благодаря Лоану, имевшему связи в преступном мире Сайгона, удалось установить, что это ловушка. Четверо вьетнамцев с юга с фальшивыми северо-вьетнамскими удостоверениями должны были поджидать на конспиративной квартире Мэтти, Саймона и Лоана и отправить на тот свет всю компанию. Наемные убийцы были дезертирами, которые существовали только за счет темных сделок с людьми, подобными офицеру разведки. Тот, в свою очередь, тоже нуждался в такого рода негодяях. Получив предупреждение, Саймон мог бы избежать ловушки, но это было не в его духе. Мистер Б. всегда стремился навстречу опасности.

По собственной инициативе он отправился в дом на краю города, где находилась явка, пробрался внутрь незамеченным и убил всех четырех несостоявшихся киллеров. На этом он, однако, не успокоился. Вернувшись в Сайгон, он установил местонахождение злополучного офицера, проник в отель, где тот проживал, несмотря на охрану, состоявшую из представителей горных племен, которые сидели даже на крыше, и, наконец, оказался в спальне цэрэушника. Мистер Б. не стал лишать подонка жизни — как изящно выразился Мэтти — он усыпил того хлороформом и аккуратно перерезал ему ахиллесово сухожилие, оставив таким образом офицера калекой на всю жизнь. Когда же офицер очнулся, то обнаружил у себя на шее дивное ожерелье из свежесрезанных ушей своих наемников.

Мэтти утверждал, что это было стоящее зрелище, несмотря на то, что зрелищ тогда хватало. Время было сумасшедшее, и, когда дело касалось спасения собственной шкуры, ни правил, ни моральных норм не соблюдалось. Офицер-оперативник имел за своей спиной в качестве могущественного союзника весь аппарат ЦРУ, Саймона же не поддерживал никто, тем не менее — верьте не верьте — дело замяли. Офицер решил, что Саймон просто сошел с ума, и его следует избегать любой ценой. Да и в самом деле, что хорошего можно ожидать от человека, которого ты собирался убить, но не смог. Д'Агоста признавал необходимость убийства в исключительных случаях, но отрезанные уши и перерезание сухожилия были для него слишком. Мэтти понадобилось употребить все свое красноречие на то, чтобы Д'Агоста согласился только разок взглянуть на мистера Б.

Находясь в гостиной Саймона, Д'Агоста, по-прежнему потирая больную руку, спросил:

— Ты и в самом деле веришь, что у тебя получится? Ты сможешь отправить на тот свет всех троих?

— А что мне делать? Если дело не выгорит, то я обречен. И Алекс тоже. Или всех, или не стоит даже браться...

— Ты говорил что-то о пятидесяти миллионах. Хотелось бы знать, каким образом они помогут тебе избежать мести якудза?

— Ты слышал, о чем говорили Фрэнки и Маноа? Эти марки принадлежат весьма важным особам. Даже гайджину не поздоровится, если эти тяжеловесы заимеют на него зуб. Таким образом, если марки не попадут по назначению, кто будет отвечать?

— Де Джонг.

— А если он погибнет?

— Любой, кто примет от него власть.

— Так оно и будет. И преемнику гайджина придется изо всех сил бороться за выживание. Ты слышал, что Фрэнки намекал о войне, которая разгорелась в Японии между различными группировками якудза? Судя по всему, крестный отец Фрэнки чрезвычайно нуждается в оружии, которое поставляют ему братья Ла Серрас. Когда де Джонг отойдет в лучший мир, акулы подпольного мира сразу почуят кровь и наживу и постараются откусить как можно больше от наследства де Джонга.

— Значит, ты хочешь после смерти гайджина вернуть марки его преемнику в обмен на спокойную жизнь? — спросил Д'Агоста.

— Да ничего подобного. Вряд ли его преемник сможет мне пообещать такое и остаться после этого в живых. Да и как он может обещать спокойствие человеку, который убрал его предшественника? Нет уж. Я решил использовать марочки совсем по-другому. Уж если они попадут мне в руки, то гайджин и его банда никогда больше их не увидят.

Д'Агоста улыбнулся в первый раз за все утро.

— Черт, да ты прямо Иоанн Златоуст какой-то. Ты, знаешь ли, уже почти меня убедил, что сможешь провернуть все то, о чем говоришь.

— Шансы есть. — Саймон подошел к кофейному столику и взял в руки фотографию Касуми и ее мужа. — Нам поможет вот это, плюс дневники Касуми. Я бы ничего не пожалел, чтобы увидеть физиономию гайджина в тот момент, когда он будет держать в руках то и другое.

Последовало длительное молчание. Потом Д'Агоста сказал:

— Ты думаешь, он приедет? Слушай, это будет торжественный момент, если это и в самом деле осуществится. Знаешь, что? Никто, находясь в здравом уме, не поставил бы за твою голову и цента, но все-таки в твоем плане определенно что-то есть.

— Я уверена, что он справится. — Эти слова произнесла Эрика. Она неслышно появилась в гостиной и стояла теперь у двери босая, одетая в один из халатов Саймона. Лицо ее припухло от слез, и глаза были красны. Саймон позвонил ей в Атлантик-Сити и рассказал об исчезновении Молли. Эрика моментально бросила игру, выскочила из отеля и, схватив первое попавшееся такси, помчалась к Саймону. В ту ночь она была в большом проигрыше, но исчезновение Молли обернулось неизмеримо большей потерей.