Безупречный враг

 – А она ему… Ну, она принесла бумагу. И поверенного привела. Долго сидели. Потом ушли на лодку, а я вообще не слышал, чтобы эти, запретные, хоть кого на лодку приглашали. Я дождался, пока тетка обратно нос высунет. Проследил, под карету ее залез. Слышал, как она сказала: передай, к ночи все устроится, и еще сказала про квартал старых рыбаков. Ну, чтобы эти его туда повезли, куда она им велела раньше, а я сюда, а она туда и… Капитан, ну ведь я же хорошо следил! Почему сразу «маленький»?

Юнга захлопал полными слез глазами, обреченно вздохнул и побрел прочь из зала, приволакивая ноги.

– К ночи ножик-то свой наточи, – посоветовал капитан. Обернулся к Юго и тише добавил, не глядя, как юнга прыгает дурашливым щенком, вмиг утратив обиду: – Юго, головой отвечаешь за парня. Если мы оставим его на борту, он сбежит, но если ты позволишь хоть кому ранить этого егозу, я сам тебя спишу на берег. Подбери людей. Мне уже весьма занятно, кому понадобилось выманить южанина в глубь суши. Нет сомнений, он уйдет с лодки по доброй воле. Хотя обычно эти ребята не углубляются в строения порта далее первой линии – я так понимаю, имеется обязательный для них приказ.

– Подберу людей, – согласился Юго.

В ранних сумерках капитан отбыл на берег в солидном сопровождении, явился в роскошный зал самого дорогого во всем порту заведения и подписал бумаги, согласившись принять груз, один из трех предложенных. Сплетни загудели, едва он покинул корчму и направился вверх по широкой мощеной улице, изъявив намерение навестить дальнего родственника. По иронии случая груз жемчуга трех лодок одноглазого южанина на рассвете должен был переместиться в трюм корабля Тэль-Мара для доставки в Нагрок. Пираты, не добитые бешеной командой во время «золотого» плавания, получили возможность повторить нападение и проверить еще раз, хорошо ли наточен тесак кока.

– Треклятые дохлые каракатицы, – шипел сквозь зубы капитан, вспоминая любимые присловья отца. – В чем мы увязли? Если купца прикончат, я буду причастен уже потому, что мне предложили груз. Альбер Тэль-Кост получит повод сказать нечто неприятное отцу, а я уже теперь убежден, что без его людишек дело не обошлось. Эту дуру Лореллу стоит утопить на рейде средь бела дня для воспитания верности у всех жен.

– Утопим, – пообещал кок.

– И южанину неплохо бы отрезать… уши. – Капитан покосился на юнгу, накрепко прихваченного за шиворот железной рукой Юго.

Капитан резко свернул в боковую улочку, почти бегом миновал ее и юркнул в другую, безошибочно выбирая дорогу в густеющей ночи, не разбавленной ни одним фонарем. Море шевелилось где-то далеко, грязные кривые переулки казались скопищем мусора, сбитого сюда большим штормом и обреченно гниющего на берегу. Под ногами кряхтели доски, чавкали лужи, скрипели выщербленные камни. Вонь нечистот усиливалась, дополненная запахами гниения рыбы и прелой затхлостью. Подслеповатые мелкие окошки были темны, лишь в немногих теплился за бычьим пузырем огонек свечи. Звук шагов, подобно порыву ветра, задувал и эти последние слабые огарки. Припортовая шваль умела опознавать издали непосильных для себя противников и старательно таилась по щелям.

Впереди у слияния трех кривых улочек возник гороподобный кок, похожий в широком плаще на одинокий риф, опасно торчащий в судоходном проливе.

– Нашел, – по мере возможности тихо пробасил он, когда прочие подошли вплотную.

Кок повел всех по самой узкой и вонючей улочке вверх, выбрал на пересечении новый глухой закоулок, миновал его и отдышался, чуть задержавшись и рассматривая более благопристойный квартал старых рыбаков. Тут домики стояли так же тесно, но при всей своей бедности они смотрелись опрятнее, да и запах помойки поослаб. Кок провел всех еще двумя улицами и тихо уселся у стены на углу, жестом предлагая капитану или Юго выглянуть и убедиться: обшарпанная карета ночует во дворе нищей корчмы, торчит горбатым хламом из-за кривоватого забора. Из соседнего темного переулка на миг показался и махнул рукой второй дозорный. Капитан кивнул и устроился у стены, на довольно сухом обломке бревна, добытом расторопным Юго из недр припортового мусора. Теперь оставалось лишь ждать.

Одноглазый южанин крался к назначенному месту тихо, его рассмотрели не сразу, распознали, только когда оримэо остановился, прижался к стене и с отвращением фыркнул, пытаясь избавить легкие от помоечной вони. С рослого торговца не текла вода лишь потому, что он старательно отжал волосы и одежду. Но все же оримэо был мокрым насквозь, а значит, нырнул по тайному своему делу прямо с лодки, к берегу пробрался по-тихому, вплавь.

Юго невольно припомнил знакомый с детства жест, поскреб затылок и, мысленно шипя на себя самого и заранее обзывая простоватым недотепой, едва слышно выговорил два слова на эмоори. Тэль-Мар, вечером изучивший проект словаря, единственный из команды понял, что переливчатый сложный вздох был осмысленной фразой, перенасыщенной гласными точно так, как густое варево для больных на родном корабле – мясом, луком и жиром…

Одноглазый застыл изваянием и медленно, не веря самому себе, повернул голову на звук:

– Юго?

– С его стороны было бы весьма деликатно не узнавать тебя, – развеселился капитан Тэль-Мар. – Как же там надо-то… Энэи вроде. Итак, достойный энэи, идите-ка вы к нам, пока живы и целы.

Оримэо тяжело вздохнул, немного постоял, обдумывая предложение, и послушно скользнул в темноту подворотни. Брови его поползли вверх, когда единственный глаз произвел учет числа моряков, прячущихся на «безлюдной» улочке.

– Неужели вы так любили толстуху? – не выдержал кок и громогласным шепотом задал общий вопрос.

– Да не то чтобы… – отмахнулся оримэо, его тэльрийский был несколько излишне певуч, но в целом весьма бегл и внятен. Мокрый здоровяк охотно укутался в плащ и присел рядом с Тэль-Маром. – Не помню ее, совсем не помню. Вообще-то я порядочный человек, в трех портах у меня постоянные жены, тут, на севере, две и там еще одна. Я им в последние годы ничуть не изменяю, на сторону даже и не гляжу…

Князь согнулся, уткнулся лицом в ладони и постарался придушить смех. Оримэо возмущенно вздохнул, развел руками и снова укутался в плащ. Переждал общую веселость.

– Да ладно вам, я четвертый десяток лет в море, надо как-то налаживать жизнь. Вот, наладил. Три жены, я содержу их всех, оплачиваю воспитание детей, наряды-причуды… Мы вполне довольны. Но есть беда, большая беда.

Капитан Тэль-Мар сразу нащупал край плаща и сунул в зубы, жестом предложил излагать беду, отчего-то не сомневаясь, что испытает новый приступ буйного веселья, столь обидного для рассказчика.

– Дети, – обличающе веско сказал оримэо и дополнил слова стуком кулака по бревну. – От всех жен, если учесть, – двенадцать девочек. Двенадцать! И ни единого парня, а ведь я все надеялся, все ждал…

Оримэо пригорюнился, почти с отвращением глядя на беззвучно смеющихся над его бедой моряков. Сердито повернулся на Юго:

– Вымахал, злодей. Как был ты отребьем, так и остался. Три раза при тебе было сказано, что идем туда и что храм будет отсматривать детей, а ты ж не внял, дурень, покуда тебе в ухо не проорали. У-у, морской ты еж, один яд и никакой благодарности. Что не так с моим сыном?

– Мы полагаем, с вами в корчме не намерены обсуждать детей, – тихо и вполне серьезно предположил капитан Тэль-Мар. – Вы ушли с корабля по доброй воле, вас, пожалуй, не отважится искать ваш помощник, наверняка ему даны определенные указания. Он не посмеет немедленно, пока еще не поздно, требовать от портового начальства соблюдения договора о ненападении на людей юга. Тем временем вас выпотрошат, угрожая жизни так называемого сына, используя пытки и любые иные способы дознания. Мне думается, Дэлькост снова желает пройти за туман и распространить власть короля на острова.

– Опять жемчуг, – с отвращением поморщился купец. – Надоел мне этот груз, как же надоел… Но малец-то вдруг мой? Нет, я все понимаю, ловушка и обман, но дело для меня важное. Не могу я оставить дуре бабе то, что мое!

– Заботливый папаша. – Капитан толкнул локтем Юго.

– Он такой, – согласился Юго.

– Юнга, бери Юго в помощники и выведай толком, что там в корчме и сколько людей дожидается в засаде этого вот счастливого отца.

Прошло довольно много времени, прежде чем юнга и его «помощник» исполнили задание и вернулись. По общему их мнению получалось, что в корчме притаились не более десяти бойцов, но люди подобраны опытные, понимающие в скрытных делах. Сама Лорелла, приманка в игре, сидит в главном зале, рядом с ней пристроился и дремлет мальчик, для своих лет довольно рослый, очень тощий и какой-то изможденный. По виду, Юго нехотя это признал, ребенок очень похож на оримэо. Единственный глаз многодетного купца восторженно блеснул, и торговца пришлось почти силой удерживать на месте.

Помимо женщины в зале, как рассмотрел юнга, сидели и бестолково изображали игру в кости три старательно обтрепанных, просто образцовых «старых рыбака». За стойкой возился корчмарь, рослый, неловкий в обращении с посудой, зато отмеченный неизгладимой печатью воинской выправки. Конюх тоже был бравый, молодой и только что не чеканил шаг, обходя с дозором задний двор. Прочие ловцы южанина тихо сидели в малой боковой клетушке, прятались под окнами и в сене при конюшне.

– Я пойду заберу ребенка, а там видно будет, – дернулся купец, ополоумевший от описания наследника.

– Сидеть! Прибьют вас обоих, – упрекнул капитан. – Юго, возьми у него одежду. Придется тебе временно усыновить пацана. Этот мечтатель слегка поостынет и пойдет со стороны заднего двора, кок и ребята его подстрахуют, пусть южанина ловят те, кто посажен ловить его с той стороны. На тебя поохотятся прочие.

– Но я…

– Папаша, – пробасил кок, с долей сочувствия рассматривая купца, – ты ж голову потеряешь при виде отпрыска. А ее надо сберечь даже под саблей, что тут неясно-то? Стаскивай рубаху и топай на конюшню. Я следом.

– Береги мальчика, – ревниво и просительно приказал одноглазый, нехотя снял рубаху, повозился и стащил повязку, плотно удерживаемую двумя тесемками.

– Вот, всюду обман, глаз у него есть, – расстроился юнга. Даже по-взрослому сплюнул на мостовую, за что немедленно схлопотал подзатыльник от кока.

– Есть, но с бельмом, – посетовал оримэо. – Торговец должен вызывать своим видом уважение и доверие, а не жалость. Я и вызываю.

– Жемчужина небось насквозь поддельная, знамо дело, – надулся неугомонный юнга.

– Настоящая, – возмутился южанин и хитро прищурился: – Тебе подарю, если наше дело выйдет гладко. У тебя отец есть? Гляди, как она светится, редчайший цвет и форма совершенная, ей цены нет.

– У меня есть капитан, – отрезал юнга, заподозрив подкуп и быстро отворачиваясь от соблазна в золотой оправе.

Юго застонал, подозревая, что рассвет вспыхнет над Тавром скорее, чем сам он сделает хоть шаг к корчме. Капитан нахмурился, жестом выделил людей для поддержки Юго, еще двоих выслал обезвреживать злодеев под окнами корчмы. Сам встрепал свои волосы, роняя пряди на лицо, зачерпнул грязи, нехотя, старясь не принюхиваться, размазал жижу по рукам, по одежде.

– Я отвечаю за все – значит, должен быть рядом. Сойду за пьяного? Юго, молчи! Падать и валяться в этой помойке я не желаю. Иди, я буду следом.

Юго молча поправил рубаху с чужого плеча, почти тесную для него нынешнего. Было едва посильно поверить, что огромный грозный одноглазый торговец – тот, памятный по детским годам, – теперь не шире тебя в плечах, и если превосходит весом, то лишь за счет проявившегося с возрастом крепкого брюшка.

От тени подворотни Юго двигался к корчме, как и подобает оримэо в чужом городе, крадучись, медленно и неуверенно. Юнга давно добрался до входа и оттуда показывал, что гостя заметили, что готовят засаду, что под окнами было встрепенулись, но им на спину тотчас сели моряки, можно не задерживаться и входить в корчму.

– Дохлые каракатицы! – взревел за спиной правдоподобно пьяный капитан.

Заплетающиеся шаги захлюпали по лужам, не выбирая сухой удобной дороги, – и Юго-чужак с перепугу одним прыжком влетел в двери корчмы. Его беспрепятственно пропустили в зал. Бледная Лорелла вскинулась, не распознала подмены, заметив лишь повязку, лохматые волосы и знакомую рубаху. В лице ее не было ни кровинки, зато из прокушенной губы обильно текло на подбородок. Две дорожки слез блестели от глаз до шеи, опухшие веки почти полностью прятали сами глаза. Юго насторожился: женщина не пыталась подделать состояние, она была панически, смертельно напугана и едва ли надеялась пережить ночь.

Юго молча шагал по залу, башмаки скрипели в полнейшей тишине, даже корчмарь с выправкой гвардейца не шелохнулся, глядя на вошедшего. Следом ввалился капитан, грязно и подробно выругался, щупая столы и пробираясь к стойке, заверяя, что штормит на дворе вовсю, что горло высохло и жизнь черна. Лишь тогда корчмарь вздрогнул и очнулся. Юго добрался до скамьи, повернулся к мальчику, слегка недоумевая от простоты успеха и столь продолжительного отсутствия всякого сопротивления, даже шума.

Спящий ребенок распахнул глаза, в их черной глубине мелькнуло нечто опасное, губы приоткрылись, рождая неслышный уху звук. В следующее мгновение Юго, не раздумывая, опустил кулак на детскую макушку и сам стал заваливаться назад и вбок, проверяя ребрами прочность угла стола, а затем затылком – мягкость пола. Он еще успел услышать, прежде чем провалился в обморок, как Лорелла отчаянно, истошно завизжала.

– Пустите, я перережу подлецу горло, – переливисто рычал над ухом многодетный торговец, не соображая, что требует и ругается он на родном эмоори, наречии, не понятном никому в корчме. – Змея коралловая, ужалил, отомстил, я знал, ну знал же… Убью!

– Уймите его, – тихим просительным тоном велел капитан. Застонал и добавил: – Голова моя лопнула, определенно. Глаза будто выдавлены… Что это было? Юго, ты дышишь?

– Пацану заткните рот, немедленно и надежно, – едва шевеля губами, велел Юго. – Он опасен. Смертельно. Он и есть ловушка.

Кок примчался от стойки, сотрясая гнилые доски своим усердием, рухнул на колени, вызвав у пола спазматический «хряп!», перекосивший стол и скамейку, опирающиеся на переломанную доску. В горло потекла горячая жижа. «То ли ром с имбирем, то ли джин с перцем», – заподозрил Юго. Старательно выхлебал лекарство, встряхнулся и медленно, но упрямо заставил себя перемочь боль и сесть. Ему удалось рассмотреть, как силой вливают то же пойло в горло капитану, а затем и Лорелле. Поверженная туша вдовушки колыхалась на полу всем своим жиром. Женщина жалобно всхлипывала, кусала пальцы и часто кивала, обещая больше не кричать. Постепенно ей стало чуть лучше, даже слабый румянец выступил на щеках, лоб покрыла испарина.

– Сядьте и говорите толком, что здесь происходило и кто затеял заговор, – сухо велел капитан, морщась от выпитого и перебирая на блюде спинки сушеной рыбы, предложенные для закуски. – Вас наняли? Не молчите, я вам не враг, как законный сын князя Тэль-Мара я даже готов предложить вам защиту.

– Вы обещаете? – дрожащим голосом уточнила женщина.

– Князья в моем роду не берут назад однажды сказанного, – гордо сообщил Тэль-Мар.

– Ваша светлость, я виновата, – с отчетливым облегчением выдохнула Лорелла, старательно подбирая ноги, одергивая юбку и устраиваясь на коленях каяться. – Брат умер, ко мне прибыли какие-то люди и привезли долговые бумаги, счета и расписки на умопомрачительную сумму, он, оказывается, играл… И я указана поручителем. Мне предложили на выбор долговую тюрьму и продажу детей на галеры или вот это… А что я могла? Все дела велись не абы кем, приказы даны именем князя из рода Тэль-Дарг.

– Если бы еще князь знал о том, – поморщился капитан. – Бумаги имеются?

– Я все же торговый человек, – усмехнулась женщина и без смущения полезла в юбки, задирая их выше колена. С расплющенного под корсетом живота Лорелла добыла сверток. – Прошу, все тут.

– Не могу не спросить, у вас что-то было с этим дурнем? – Князь кивнул в сторону рычащего угрозы и по-прежнему невменяемого оримэо.

– Еще как было, – громко и внятно отчеканила Лорелла, в упор глядя на одноглазого. – Он ни одной юбки не пропускал, тем более по молодости. Десять лет назад он подарил мне жемчуг, нитку в два локтя длиной, и вдобавок испортил мой брак – девочка была слишком уж южного толка.

Оримэо замер, в отчаянии глядя на капитана, Юго и Лореллу. Тринадцатая по счету дочь, кажется, довела несчастного до исчерпания надежд и полного отчаяния…

– Понятно. – Капитан невольно фыркнул коротким смехом. – Находящийся в этой корчме ребенок – не ваш.

– Это не ребенок, а исчадие ада, – опасливым шепотом сообщила Лорелла. – Его привезли вчера, я с тех пор себя не помню. Отрубите твари голову, умоляю! Он издевался надо мной, приказывал плясать – и я плясала, говорил есть траву – и я ела. Он смотрел и смеялся. Он…

– Сирена, – выплюнул нужное слово купец, отвернулся и без сил уткнулся лицом в стену. – Как же мне дурно…

– Что он сказал, Юго? – уточнил капитан.

– Этот ребенок с Запретных островов, и он опасен, – осторожно перевел Юго. – Я так понимаю произошедшее: купца не особенно и ловили, знали, что подойдет к Лорелле. Ребенок должен был голосом ударить по сознанию и либо лишить подвижности, либо хуже того… Меня, когда я вошел в зал, он заподозрил и попытался уничтожить. Вложил в голос все, что мог, скорее всего используя яд звучания. Но я, по счастью, из породы, способной к сопротивлению. Вас, капитан, как и всех в комнате, задело лишь косвенно. Но даже этого хватило для сильных… впечатлений. Не думаю, что эту тварь разумно оставлять на нашем берегу. Мы не знаем даже, как безопасно допрашивать подобных ему. При первом же слове он начнет влиять… Его надо вернуть назад, полагаю, передать кому-то там. Но я понятия не имею, сможет ли купец довезти гаденыша, и еще я не знаю, что теперь творится на островах, если сюда засылают гнуснейших тварей.

– Восток с западом дерутся, – хрипло отозвался купец на тэльрийском, растер щеки и навалился на скамью, пробуя сесть к столу и собраться с мыслями. – Так, дайте я соображу. Мальчик в сознании? Этот подлец Юго не раскрошил ему череп?

– В сознании, но слаб, – отозвался боцман. – Ловкий парнишка, я видел, как Юго его приложил, а он извернулся и почти что утек из-под удара. Сейчас я посажу его к столу, вот так.

– Их учат бою едва ли не с младенчества, – хмуро признал купец. Повернулся к сирене и спросил на эмоори: – Ты, послушная вещь храма, в каком замке воспитан? Запад?

Мальчик сосредоточенно кивнул. Купец хмыкнул и добавил с восторженным придыханием:

– Эраи Граат – славнейший из араави, и скоро он станет коралловым владыкой. – В глазах сирены что-то мелькнуло, купец сердито оскалился. Глянул на капитана и сказал на наречии тэльров: – Он мне солгал. Теперь я знаю, кому его отдать, чтобы делом занялись всерьез. Граат неплохой мужик, голова у него варит, и по торговой части тоже, я уже на восток и не суюсь, хотя там и жемчуг крупнее, и жизнь сытнее.

– Позвольте, какие Запретные острова, если вон тот гонец, – Лорелла указала на рослого тэльра, лежащего без сознания в углу, – должен был ехать с докладом в столицу? Я от дел отошла, разорение – тяжкое испытание даже для стойких людей, но личных поверенных его величества я все еще помню по приметам. Приказы раздавал именно такой человек, я могу дать полное описание.

– Мы вам верим, – задумчиво кивнул капитан. – Альбер заигрался или сам попал под влияние? Представим, чем должно было обернуться утро: некто всучил мне груз жемчуга, южный купец убит либо пропал без следа. Скандал мог бы разразиться огромный… если мальчик умеет внушать невесть что: утром госпожа Лорелла очнулась бы и поведала дознавателям ровно то, что он вложил в ее уста. Боцман! А ну, мухой в порт, вот перстень. Подними с мягкой перины начальника порта. Я желаю немедленно знать, где адмирал Ногорро, мой брат. Договор на груз порви, корабль готовь к отплытию. Мы должны известить брата о произошедшем, немедленно.

– Огласка может повредить и островам, и… – побледнел купец.

– Короля никто не намерен ставить в известность, пусть он сам барахтается, раз смело полез в такую грязь, – поморщился Тэль-Мар. – Меня беспокоит флот. Краем уха я слышал о каком-то дальнем походе. Если к трупу купца и моему участию в заговоре добавить осложнения у одного из князей, если сверх того под видом сведений и вещей этого купца кому-то будет, например, выделен надежный способ прохода через туман, на море запахнет большой войной. Королевский двор всегда – то еще болото, и на островах, как я погляжу, трясина не жиже. Но я пока не вижу, чтобы распря несла выгоду близким мне людям или родным землям. Забирайте тварь и чтобы утром вас не было в порту, – строго велел купцу Тэль-Мар. – Лорелла, я напишу письмо, вас проводят в мой северный замок и поселят в тихом доме – может быть, у маяка, там нет никого, кроме моих людей. До поры укроетесь, будете жить весьма уединенно и заодно помолчите, сейчас молчание для вас – не золото, а жизнь.

Юго с трудом поднялся на ноги, встряхнулся, подставил плечо капитану. Тот принял помощь и тоже встал. Уже шагнул к выходу…

Вдова возмущенно стряхнула руку провожатого, с неожиданным для ее веса проворством взметнулась на ноги и уперла руки в бока:

– Позвольте, я пока никуда не готова ехать. Я разорена, и да, признаю, вечером этот южанин весьма щедро рассчитался со мной за дочь. Но для поправки дел мне требуются дополнительные средства. Пусть уж возместит и за сына…

Капитан пошатнулся, осторожно касаясь пальцами столешницы, развернулся к Лорелле, сияя детской восторженной улыбкой:

– Неужели?

– Врет, – настороженно скривился купец.

– Как это – вру? А на какие такие средства я устроила себе первый-то брак? – всплеснула руками вдова. – Кто мне выделил жемчужную нитку в три локтя? С пестринкой и мутнинкой, но форма была вполне себе стоящая. Двенадцать лет назад, именно так.

– Уважаемый, вам не надо искать детей, вам пора спасаться бегством, – посочувствовал князь. – Еще одна нитка жемчуга блеснет перед ее глазами – и она объявит вам близнецов. Эта лживая бабенка, да простится мне сказанное, извела немало достойных людей, учтите мои слова.

– Но… – воспрянул было духом оримэо.

– Двенадцать лет назад она была женой нагрокского купца, – прохрипел от стены очнувшийся гонец. – Мы собрали сведения. Сын имеется. Точно не южанин.

– У вас двенадцать детей, – строго сообщил купцу Тэль-Мар. – Понятно? Идите, спасайте мир на море и заодно свое состояние.

Глава 7

Прошло восемь дней с момента разговора владыки Роола и Элиис, и лодки со знаком храма, но без щитов, определяющих их принадлежность самому коралловому араави, прорезали носом унылый пустой пляж возле восточного замка. Туман делал предутренние сумерки особенно скрытными, гасил звуки. Непростой это был туман: коралловый посох, когда охотно взаимодействует со своим носителем, наделяет араави даром, чем-то сходным с возможностями сиринов. Роол полагал, что подобие капли божьей, доверенное владыке, едва ли способно остановить Волну или усмирить шторм. Но даже он в последние годы замечал, что посох вполне годен для более тонкого влияния на погоду, а еще – для получения сведений о тех судах, которые двигаются по поверхности вод. Роол удивленно вздыхал и гладил посох. За всю свою жизнь он не удостаивался столь полного внимания этой непостижимой вещи, обладающей, согласно тайным записям храма, едва ли не собственной волей. Не верить – глупо. Сколько раз он, владыка, желал пристрожить газура или показать свою власть! Трогал посох – а тот притворялся мертвым куском коралла…

После того как араави дал сирину обещание и исполнил его без обмана, посох будто бы прогнулся и начал охотно служить. Вот и теперь он, такой прочный и плотный, струится под рукой, пульсирует, едва ощутимо дышит. И туман все уплотняется, надежно пряча лодки от чужих глаз. Хотя отсюда, изнутри молочно-густой взвеси, обзорность весьма неплоха: узкая горизонтальная щель меж двух слоев как раз на таком уровне, что рулевой легко разбирает нужные ориентиры. Роол погладил посох, и серая влажная вата поползла по берегу, гонимая слабым ветерком. Следовало немного подождать, пока она склубится у ворот замка высоким плотным валом.

Владыка зябко укутался в плащ. Оглянулся на своего хранителя, бессменного уже много лет, тоже немолодого. Покривив губы, Роол нехотя признался самому себе: он почти завидует этому выскочке Эраи Граату! Его собственный сирена неплох, усерден и сполна наделен как голосом, так и умением пользоваться даром тонко и тактично. Вдобавок пожилой сирена умен и верен своему араави… Но едва ли теперь или в более юном возрасте он стал бы так яростно защищать хозяина, как коварный Боу прикрывает и отстаивает араави запада.

Само собой, коралловый араави Роол всем и всюду говорит, что возмущен поведением чужого хранителя, обрекшего знатного таора на длительную слепоту. Возмущен… Скорее уж впечатлен. Парень умудрился спасти всех до единого жрецов горящего храма, самого пожилого вытащил из огня на руках. Говорят, начисто спалил волосы, прилично обжег руку и спину, отравился дымом. Но отдыхать и лечиться Боу не стал. Нашел по свежему следу поджигателей, голосом выпытал, кто им платил. Разыскал того, снова допросил. Третий или четвертый человек в цепочке показал на таора…

И тогда сирена пришел в его дом и огласил приговор, не спрашивая мнения араави и не давая таору возможности воспользоваться связями при дворе и влиянием на соседних таоров. Вроде бы там же, во дворце врага, и сам Боу свалился без сил. Чем бы закончилась история, неизвестно, но Эраи Граат, кто бы ни звал его акулой, своего человека выручил, а его решение признал верным и подкрепил словом держателя жезла. Только тогда слепой, насмерть перепуганный таор и попытался откупиться золотом. Все признал, повинился.

– Ноир, я никогда не спрашивал твое мнение о других хранителях, – буркнул араави, кутаясь в плащ еще плотнее. – Ты ведь умен и изучал всех.

– Еще бы, – тихо прошелестел сирена. – Наиболее вероятные враги.

– Весьма смелое заявление, – отметил Роол.

– Прежде всего владыке угрожают те, кто мечтает о власти, – усмехнулся сирена. – Я уделял внимание и иным, служащим газуру. Поэтому три года назад попросил вас о праве взять хотя бы одного помощника и еще ученика.

– Теперь вас трое, – согласился Роол. – И кто же так хорош, что меньшим числом его не остановить?

– По голосу и способности к бою я нахожу лучшим Боу, – нехотя отозвался сирена и быстро добавил: – Но опасаюсь не его. Этот хранитель не пойдет против храма. Опять же, если он будет не один, нам не справиться и втроем. Я боюсь за вашу жизнь с тех пор, как выросли два брата-сирены, воспитанные в этом самом замке, о владыка. Один из них – хранитель араави ветви востока, а второй служит Древу на далеком севере, в земле с именем Дэлькост.

– Почему молчал?

– Разве я вправе заговорить первым? – тихо и ровно сказал сирена, но владыке все же почудился упрек.

– Как ты неукоснительно уважаешь традиции, – беззлобно укорил Роол. – Эту, действительно глупую, я готов отменить. Хоть сейчас посади ученика, пусть скрипит пером и создает нужный указ, пока туман еще не завершил свою работу, позволяя нам начать нашу. Так что тебе не нравится в хранителе востока?

– Гоор убийца, и хуже всего то, что ему нравится причинять смерть независимо от наличия вины и даже приказа араави. А его брат по имени Гооз, недавно ставший вторым хранителем, еще хуже. Я полагаю, он мечтает получить ваш посох.

– Сирена? – Владыка повернулся всем корпусом, желая видеть глаза своего хранителя. – Ноир, это не смешно.

– Еще бы, – отозвался тот, не дрогнув и не попытавшись смягчить сказанное выражением лица или жестом. – Это страшно. Я сирена, моя капля божья велика. Иногда я слышу голоса подобных мне в ветре, несущем беду. Иных доказательств нет, но если такое объяснение вас устроит… тогда поверьте: уже дважды, насколько я слышал, он брал в руки жезл своего хозяина и возбуждал штормы.

– Ноир, очень тебя прошу, впредь не молчи.

– Конечно, все в вашей воле.

– А лучший, значит, Боу…

– Да, хозяин. И по голосу тоже.

– А еще в чем?

– Араави Граат ему не хозяин, а скорее друг. Поймите меня верно, – тихо извинился сирена, смущенно поводя плечами, – я вас храню в меру своих сил и не ропщу. Просто указываю на то, что нахожу важным, наконец-то получив возможность не молчать о том, что опасно. Ответ мой таков: Боу не служит. Он отчаянно и не считаясь с ценой защищает то, что считает родным.

Араави задумчиво кивнул. Родным… более чем заметная разница, нельзя не согласиться с Ноиром. Владыка потер лоб тыльной стороной сухого старческого кулака. Нахмурился, усердно припоминая давнее и, как он полагал еще утром, не особенно важное. Сколько теперь сирен у Граата? Если верить отчетам, вдвое больше, чем у любого иного перламутрового араави. Втрое – если учесть детей, не прошедших полное обучение… Занятный вопрос – чьих детей? Сирены обычно не вступают в браки по своему выбору. Если еще точнее: пару сладкоголосым подбирают высшие жрецы на востоке Древа, на юге и на столичном Гоотро, где усердно следуют традициям. Внимание при выборе уделяют указаниям звезд, особенностям дара самих сирен, силе голоса.

– Ноир, ты прибыл на Гоотро с юга, когда тебе было двадцать восемь. Тогда вас еще учили в третьем замке, позже заброшенном.

– Именно так.

– Как я помню, ты лишь однажды просил меня о чем-то для себя самого. В тот единственный раз ты говорил о семье. Назвал мне имя сирены и пожелал объявить ее женой, поскольку был избран для нее прежде и беспокоился о ее судьбе. Я счел возможным вызвать на Гоотро указанную женщину. Но я не спросил у тебя и у нее, остались ли у вас дети там, на юге, на воспитании замка, если у них в крови имелась капля божья.

– Ему сейчас двадцать семь, – очень тихо выдохнул хранитель. – Не знаю, кто вам сказал… Но да, это правда. Он тоже из числа сбежавших на запад. Мне стыдно, что мой сын не смог служить как подобает.

– Я не знал, – проскрипел араави, с трудом выбирая между гневом и любопытством. – Спросил наугад. Но коли ты попался в мою ловушку, тебе же хуже, не молчи… Ты получал от него вести?