Глава 18

– Родители опознали его, только тело было не их сына, – Рикер ходил взад-вперед по комнате, стараясь побороть гнев. – Они знали, что на самом деле это не их сын, потому и не направили иск о смерти, наступившей в результате противоправных действий, к городским властям. Родственники убитого подозреваемого всегда подают подобные иски, но не в этот раз.

– Должны же быть анализы крови убитого, – сказала Джоанна.

Рикер покачал головой:

– Зачем? Тридцать пулевых ранений – неужели неясно, отчего он умер? Близкие родственники опознали тело, все формальности соблюдены. Зачем нужны анализы, если все и так ясно, – Рикер устало опустился на кровать рядом с Джоанной. – И все довольны: полицейский департамент быстро закрывает затянувшееся дело, никакого иска о противоправных действиях, а этот псих преспокойно разгуливает на воле. Уверен, родителям больше всего понравилось последнее.

– Но это просто домыслы. Ты же не…

– У меня есть все доказательства. После убийства родители этого парня уехали в Европу, наверняка, чтобы пристроить там сына. Они вернулись примерно через месяц, я иногда захожу к их портье. Так вот именно тогда я начал замечать за собой слежку повсюду, куда бы я ни пошел. Иногда это была Мэллори, ее очень легко заметить. Она напрасно думает, что умеет оставаться незамеченной. Однако один из следивших за мной не был копом. Маленький такой педик в старом парике – он не был одет так, как обычно одеваются агенты под прикрытием. Молоденький, и росточек у него подходящий, – он повернулся к Джо. – Ну что, все еще думаешь, я в своем уме? Или так же безумен, как Тимоти Кид?

Теперь тему необходимо было сменить Джоанне.

Она взяла его за руку, переплела свои пальцы с его пальцами:

– Скажи мне наконец свое имя. Скажи… Иначе отправлю мыть туалет.

Янос застал Мэллори одну в кабинете Джека Коффи.

– Старик требует освободить его.

– Он знает условия, – ответила Мэллори. – Извращенец его уже целовал?

– Нет, адвокат откупился от него золотыми часами, – Янос показал ей листок. – Но старик выдал имя и адрес твоего псевдослепого.

Замечательно, просто замечательно!

Рикер стоял на коленях, в фартуке, погрузив голову в унитаз. Нет, он не решал философскую задачу о том, куда в последнее время утекает его жизнь, он лишь пытался оттереть пятна, которые можно было разглядеть только вблизи. И вдруг, как воплощенная мечта, в ванную вступил сам Эдвард Слоуп, главный судмедэксперт, одетый, как всегда, с иголочки.

– Визит на дом? Сам охотник за трупами? – Рикер поднялся на корточки и прислонился к кафелю. – Не мог подождать, пока я умру?

– Хочу, чтобы ты кое-что увидел, – Слоуп открыл конверт и достал кипу фотографий. Одна из них, изображающая тело на столе для вскрытия, полетела на пол. – Это молодой человек, который пытался убить тебя полгода назад. Я лично производил вскрытие. Как видишь, парень вполне мертв. Полиции понадобилось несколько часов, чтобы найти его. Ты еще находился в операционной, когда его застрелили, живого места не оставили.

Еще одна фотография присоединилась к первой на полу. Тело было изрешечено пулями, лица не было. Рикер помнил эту фотографию – любимый снимок Мэллори. Она принесла его в больницу как трофей. Странно, что она не притащила все тело, позолоченное и прибитое к дощечке, чтобы можно было повесить на стену. Рикер поднял глаза на медэксперта и криво усмехнулся, давая понять, что не верит в его небылицы. Не верил и не поверит.

Эдвард Слоуп опустился на корточки и бросил на пол остальные фотографии.

– Этот полоумный псих умер. Умер!Девять полицейских, тридцать пуль, тебе говорили. Ты что думаешь, коллеги стали бы тебя обманывать? – Вспомнив, что одной из них была Мэллори, Слоуп поправился. – Всетебе лгали? Все копы специального отдела?

– Ну в этом и заключается работа полицейского, – возразил Рикер. – Каждый день мы лжем подозреваемым. Да, они стали бы мне врать, особенно после того, как расстреляли какого-то бедолагу, кем бы он ни был, – он поднял одну фотографию и разорвал ее пополам. – Это не тот парень, что стрелял в меня.

– Это результаты лабораторных исследований, – Доктор Слоуп достал из кармана бумаги. – Я провел все анализы, Рикер. Ты меня знаешь, я никогда не полагаюсь на случай. Ты должен поверить в отпечатки пальцев, анализы крови, ДНК. На его руке нашли остатки пороха. И это еще не все доказательства.

– Да что ты? – Рикер стянул резиновые перчатки, в которых мыл туалет. – У меня есть собственные доказательства. Пока я лежал в больнице, в моей палате круглосуточно дежурили полицейские. Так обычно поступают, чтобы защитить свидетеля от живогоподозреваемого. Никто, то есть больше никтоне получает круглосуточную охрану никогда.Каждый раз, как я открывал глаза, я видел в палате копа или слышал их разговоры в коридоре.

Рикер увидел в глазах доктора недоумение.

Эдвард Слоуп сейчас казался самым несчастным человеком в Нью-Йорке.

– Дежурили не только полицейские. Первые несколько дней врачи разрешали находиться с тобой только медицинским работникам, – он наклонился и поднял с пола несколько фотографий. – Иногда я сидел в отделении интенсивной терапии, куда тебя перевели сразу после операции. Никто не ожидал, что ты выживешь. Я подумал, что, когда ты очнешься, тебе будет приятно увидеть рядом знакомых людей, – сидя на коленях, доктор Слоуп собрал оставшиеся фотографии и запихнул в конверт, избегая смотреть Рикеру в глаза.

– Потом, – продолжал Слоуп, – ты проглотил столько таблеток, что нечего удивляться пробелам в памяти – с тобой сидел твой отец. Чередуясь с Кэти Мэллори, они провели у твоей постели многие часы. Еще были патрульные, детективы, которые добровольно приходили посидеть с тобой в свое личноевремя, искренне желая,чтобы ты поправился. Когда ты пошел на поправку, они продолжали навещать тебя, многие. Это моя вина, я попросил отменить ограниченные часы для посещения, потому что хотел, чтобы с тобой постоянно кто-то находился, чтобы ты не оставался наедине со своими мыслями. Тем более я думаю, и доктор Аполло поддержит меня: в большинстве случаев люди, перенесшие психологическое потрясение, просто боятся оставаться одни. Так что все те полицейские приходили к тебе, чтобы ты знал, что не один, что нужен им, нужен полиции. Все, кто сидел с тобой, думали, что для тебя важно это знать. Но… очевидно, ты… понял все превратно, – медэксперт поднялся, собираясь уходить, затем наклонился и похлопал Рикера по плечу. – Поверь хотя бы сейчас.Мне жаль. Я даже не думал… – неуклюже поднявшись, медэксперт резко повернулся на каблуках и вышел из ванной. Он выглядел несколько смущенным.

Рикер едва успел опомниться от эмоциональной тирады Эдварда Слоупа, как в гостиной появился еще один незваный гость.

Беда.

Нужно было сказать Джоанне повесить на дверь табличку, что для копов сегодня неприемный день.

Глава специального криминалистического отдела пришел сюда явно не для эмоциональной болтовни. Едва ли он хотел справиться о здоровье Рикера или подбодрить его. И вообще, Джек Коффи не казался слишком радостным. В руках он держал пачку бумаг, в которых Рикер узнал документы на обжалование его увольнения из полицейского департамента. Он не мог ошибиться, потому что Коффи сунул их ему прямо в нос и сказал:

– Я с тобой не шучу, черт возьми. Просто подпиши.

И Рикер подписал.

Джек Коффи ушел, не сказав больше ни слова, и Рикер закрыл за ним дверь осторожно, без единого звука.

– Итак, ты снова коп, – Джо села на диван, ее спина ушла в подушки. В тусклом свете единственной лампы она казалась уставшей, но довольной. Когда Рикер присел рядом, Джо положила голову ему на плечо, и так они просидели некоторое время в тишине.

Покой, абсолютный покой. Это был ее подарок Рикеру.

Он тоже хотел ей что-нибудь подарить. Цветы – самое естественное, что пришло на ум, хотя Джо была достойна чего-то большего, чем цветок, который он собирался ей предложить.

– Мой старик был суровым человеком, – сказал Рикер. – Потребовались годы, чтобы он наконец заговорил, но в конце концов я узнал подлинную историю. Когда мать родила меня, она почувствовала себя хуже, и все решили, что она умирает. По крайней мере, так думал отец. Ей было всего девятнадцать, ему не намного больше. В то время жили они довольно бедно, ничего не было, и моя мать решила оставить мне что-нибудь такое… запоминающееся,как выразился мой отец. Она заставила его пообещать, что… – Рикер поймал на себе внимательный взгляд Джо и улыбнулся. – Только учти, что в тот день ее накачали кучей лекарств, очень сильных. В общем, она была немного не в себе, когда попросила моего отца поставить имя Пимпернель в свидетельстве о рождении.

– Господи. Она назвала тебя очным цветом?

– Ну да. Жестоко, правда? Но могло быть и хуже: Скарлет Пимпернель был ее любимым героем, но слава богу, даже несмотря на таблетки, она понимала, что не может назвать меня Скарлет Пимпернель. Все бы называли меня Скарлет, а это еще и имя героини «Унесенных ветром». То есть называли бы меня женским именем… В общем, она остановилась на Пимпернеле. Понятно, что ждет ребенка с таким именем, особенно в Бруклине. Мой старик убеждал ее, спорил, несмотря на то, что она плохо себя чувствовала. В конце концов мать расплакалась, и он сдался. Увидел ее слезы и поклялся, что назовет меня Пимпернелем.

– А потом отец спас тебя: в свидетельстве о рождении поставил одну первую букву имени.

– Да. Иногда я забываю, в каком я перед ним долгу. Ну а потом… Мама не умерла, спокойно прожила еще пятьдесят лет. Когда она вернулась домой, то уже пришла немного в себя и согласилась, что нельзя позволить ребенку расти с таким именем в таком районе. И тем не менее она не разрешила отцу поменять букву в свидетельстве. Зато второй раунд выиграл отец. Когда родился мой брат, его назвали Нэдом. Ничего особенного, просто старый добрый Нэд.

– Очный цвет, – произнесла Джо. – Даже не знаю, смогу ли узнать этот цветок, если увижу.

– Я смогу, – Рикер все еще держал в руках ручку, которую ему дал лейтенант, но поскольку весь мусор из гостиной был вычищен, под рукой не оказалось ни клочка бумаги. – Полдома было оклеено обоями с рисунком «очный цвет». И что самое ужасное, моя комната тоже. Жестоко, да? – Рикер взял ее правую руку – Мне до сих пор иногда снятся эти проклятые обои, – он нарисовал у нее на ладони маленький цветок. – Ничего особенного, он небольшой. Я бы предпочел дарить тебе розы.

Ему нравилось, когда Джо улыбалась.

Дверную цепочку сорвало с двери одним мощным ударом. Виктор не успел снова надеть ее, потому что дверь с грохотом распахнулась. Когда они вошли в квартиру, он плакал.

– Виктор Пэтчок? – спросил мужчина мягким голосом, так не соответствующим его суровой внешности головореза.

Виктор кивнул, полагая, что ему настал конец. Когда двое людей двинулись на него, он выхватил белую трость из подставки для зонтов и принялся яростно размахивать. Он закрыл глаза и, как безумный, наносил удары, но чувствовал, что трость рассекает воздух, никого не задевая.

Он решился снова открыть глаза.

Громила казался очень удивленным, и высокая блондинка, стоявшая сбоку, тоже была весьма озадачена. В руках она держала пистолет дулом вниз. Наклонив набок голову, она спросила:

– Ты что, глупый? – В ее голосе звучало искреннее любопытство.

Увидев главного судмедэксперта на пороге своего дома, Чарльз Батлер обрадовался. Он надеялся уладить шероховатость в отношениях с другом. Войдя в дом, Эдвард Слоуп сразу объявил, что это второй визит на дом за всю его карьеру. Он оказывал другу честь.

Однако теперь, когда Чарльз понял истинную причину визита доктора, настроение его помрачнело. Он протянул гостю напиток и уселся за стол, продолжая изучать снимки с места преступления. В изуродованном теле, изображенном на снимках, уже нельзя было узнать семнадцатилетнего подростка.

– Как я вижу, все выстрелы в основном в голову.

Эдвард Слоуп кивнул.

– Один этот факт вызвал бы у Рикера подозрения. – Взгляд доктора несколько смягчился благодаря целебному воздействию виски двенадцатилетней выдержки, но алкоголь лишь отчасти принес облегчение. – Как ты, наверное, заметил, есть несколько выстрелов в туловище, но они…

– Словно сделаны в самом конце для вида. Согласен, как будто детективы специального криминалистического отдела посчитали, что превратить лицо подростка в кровавое месиво не очень прилично и любезно присовокупили еще несколько выстрелов в туловище.

Доктор Слоуп поставил на стол пустой стакан и отодвинул его подальше.

– Ты же знаешь, копы обычно не стреляют в голову: вероятность промаха возрастает, а в случае попадания жертва почти всегда умирает.

– Кажется, здесь именно этого и добивались, – произнес Чарльз. – Он взглянул на последнюю фотографию, затем просмотрел заключительный отчет. – Но это действительнобыло самозащитой? Во всех газетах…

– Если так говорилось в газетах, то это должно быть правдой, – патологоанатом прикрыл ладонью глаза. Он выглядел уставшим. – Извини. Это было нечестно. Парень стрелял первым. Успел выстрелить один раз, прежде чем они его прикончили. Я видел, как его пулю извлекли из стены. Со стороны полицейских стрельба полностью оправдана, никаких сомнений.

Никаких сомнений? Почему-то выражение лица доктора говорило об обратном. Чарльз порылся в конверте с результатами вскрытия и достал рентгеновские снимки, которые говорили ему куда больше, чем фотографии размозженного кровавого лица. Эдварду Слоупу, похоже, понадобится еще одна бутылка виски.

– Столько пулевых ранений, – Чарльз повернулся к другу. – Наверное, нереально определить, которое из них было смертельным.

– Так я написал в отчете, – доктор вылил содержимое бутылки в стакан и одним глотком осушил. – Все пули попали в цель – это самое странное. Для полицейских такая перестрелка сродни эмоциональному потрясению. Они волнуются, боятся. Но здесь… – Благодаря алкоголю доктор нашел силы еще раз взглянуть на фотографии. – Столько выстрелов. И все в цель.

Чарльз поднял к свету рентгеновский снимок и застыл от восхищения и ужаса. Среди раздробленных пулями костей лица было одно отверстие, которое привлекло его внимание. След от пули располагался идеально по центру, прямо между глаз.

Симметрия, имя которой – Мэллори.

Точно так же она могла бы просто подписать свою работу. Остальные отверстия, появившиеся намного позднеена лобной доле, по бокам лишь добавляли мелкие детали к уже понятной истории. Чарльз представил, как детективы стреляют в падающую замертво жертву, чтобы холодная и расчетливая казнь Мэллори не казалась такой очевидной.

– Думаю, что будет лучше для всех, – сказал Чарльз, – если никто не узнает, какой выстрел был смертельным.

Тут же на лице доктора появилось выражение облегчения, которое и выдало его. Видимо, он полагал, что некоторые упущения, сделанные им в отчете, – были не так очевидны. Теперь Эдвард Слоуп мог быть уверен, что его тайну никто не узнает. И Чарльз, его друг, который сейчас сидел напротив, только что доказал ему это. Лицо Чарльза осталось абсолютно непроницаемым: он научился лгать.

Выйдя из душа обновленным человеком, Рикер надел лучшую одежду из того, что было – наименее заляпанную. В гостиной он нашел миссис Ортегу, которая критично осматривала проделанную им с Джо работу.

– Только убери поскорей эту чертову штуковину, – Рикер легонько стукнул по тележке с чистящими средствами. – Только портит всю обстановку.

Миссис Ортега пропустила мимо ушей это замечание. Она тщательно осмотрела ковер, затем провела пальцем по столу и стульям, проверила, осталась ли на поверхности пыль.

– Так, значит, вы занимались этим весь день.

– Ага. Неплохо, правда?

– Оба вы дилетанты. Ну ничего, я с этим разберусь, посторонись-ка, – и отважная хрупкая горничная зашагала к окну, которое Рикер сам пытался помыть. На стекле остались грязные разводы.

– Тебя я тоже люблю, – произнес Рикер еле слышно, почти шепотом, чтобы не провоцировать ее на ответный выпад. – А где Джо?

– Ушла. Сказала, что ей нужно покормить какого-то кота, – последнее слово миссис Ортега произнесла с особенным презрением. Хороший кот – мертвый кот. Согласно ее философии любое животное являлось всего лишь ненужным пылесборником.

Подойдя к столу, Рикер увидел, что ящик, где он хранил пистолет, открыт. Он проверил: ключ все еще был спрятан за ножкой.

Оружия не было.

Рикер не стал ломать голову над этой загадкой. Человеку, разбившему окно в ванной и проникшему в его квартиру, никогда бы не удалось взломать этот замок, тем более следов взлома не было и в помине. Мэллори всегда носила при себе отмычки, она единственный вор, который побывал в его квартире совсем недавно.

Значит, малышка не доверяла ему даже его собственный пистолет.

По правилам следовало бы доложить о пропаже оружия, но это только создаст ненужные проблемы и для нее, и для него. Что делать? Потребовать вернуть пистолет или подождать, пока она снова не заберется в его квартиру и сама не положит оружие на место?

Да.

Это будет благоразумней.

Эту последнюю схватку за жизнь ему уже не выиграть: кот был крепко завернут в белую простыню, так что на поверхности оставалась одна голова. Ветеринар, держа в руках шприц, нагнулся над животным, но помедлил: больше, чем кота, ему было жаль женщину, которая держала животное в руках.

– Джоанна, вы же понимаете, что так будет лучше для него.

Да, но не из ваших соображений.

– Вам не обязательно…

– Обязательно, – Джоанна осторожно держала Гама на руках, стараясь не задеть нерв, который причинял ему сильную боль. – Давайте.

Врач сделал укол. Прежде чем лекарство начало действовать, прошло несколько минут. Гам все еще был в сознании, смотрел на Джоанну, словно просил о сострадании и спрашивал: «Почему?»Она качала его на руках, пока кот не закрыл глаза и не погрузился в дрему. Наконец-то он перестал чувствовать боль, с которой жил постоянно. Джоанна надеялась, что где бы он сейчас ни находился, он сможет почувствовать ее любовь, ее объятья теперь, когда прикосновения не причиняли ему страданий. Джоанна поцеловала его и прижала к себе. Наконец тело кота обмякло. Хотя Гаму дали только снотворное, это был не просто сон, это было прощание.