Глава 6

Следующий день начался неудачно. Крессида пыталась уснуть всю ночь, под утро забылась беспокойным сном и в результате проспала. Доехать на общественном транспорте до театра было уже просто невозможно, и ей пришлось взять такси, хотя денег в кошельке едва хватило. Копаясь в сумочке в поисках монет, она подумала, что рано или поздно ей придется возвращаться на грешную землю. И если она опять встретила Стефано, то это еще не значит, что должна подражать его образу жизни. Уйдя от него, она рассталась и с этим. И про такси надо забыть раз и навсегда — для нее существуют только автобусы.

— Простите, но я не могу дать вам чаевых. — Она виновато улыбнулась водителю.

— Ничего, благодарю. Счастливо оставаться, — сказал он с издевкой и, набирая скорость, проехал по луже, обрызгав ее джинсы холодной грязью.

— Большое спасибо, — крикнула она вслед удаляющимся огням, слегка поморщившись при мысли о том, что ее улыбка не подействовала на таксиста. И кто может его за это упрекнуть? Она выглядела ужасно, и ничего тут ни убавить, ни прибавить. Может быть, ей придется привыкнуть к бессоннице, к тому, что всю ночь она будет ходить взад и вперед по комнате, повторять среди ночи свою роль в напрасной попытке забыть о Стефано. Она тоном замаскировала тени под глазами, однако все же синева осталась, и не заметить ее было невозможно.

Сегодня рано утром она приняла решение и намеревалась его выполнить во что бы то ни стало. Она собиралась выбросить Стефано из головы раз и навсегда. Вообще не вспоминать о нем, подумала она, провожая глазами такси.

Но легче сказать, чем сделать, потому что, как только она вошла в театр, то обнаружила, что Стефано является основной темой разговоров и что буквально каждый полон решимости говорить только о нем. Очевидно, на прошлой неделе он пригласил Джастина и Алексию в ресторан, чтобы отметить начало своего спонсорства. Крессида, войдя в репетиционный зал, увидела, что Алексия рассказывает завороженным слушателям о том вечере.

— Раньше мне не разрешали ни о чем рассказывать, — болтала она. — Это был страшный секрет.

— И куда же он вас повел? — спросила Дженна.

Алексия важно надула губки.

— «Скала», — заявила она, — самый лучший итальянский ресторан в этой стране. Мне говорили, что туда невозможно попасть. — Она вздохнула. — Однако ЕМУ это удалось, причем в самую последнюю минуту.

— Ну и как? — спросила костюмерша.

— Что именно? — загадочно улыбнулась Алексия.

— Еда, дуреха, — засмеялась Лидия. — Все говорят, что кормят там превосходно. Бледно-голубые глаза Алексии расширились совершенно по-детски:

— Ах, еда! — фыркнула она. — Можете мне поверить, даже если бы я умирала от голода, я бы и не посмотрела на еду, когда такой мужчина, как Стефано, сидит напротив. Ни одна женщина в ресторане не спускала с него глаз. Даже официантка смотрела на него так, будто была готова съесть его; можете мне поверить, — сказала она, жеманно улыбаясь. — У меня было такое же желание, как и у официантки!

Раздался взрыв хохота, и Крессида натянуто улыбнулась, злясь на себя за то, что ее волнует, как вела себя Алексия со Стефано, решительно изгоняя из своего воображения голубые глаза Алексии, темнеющие от удовольствия, когда Стефано наклоняется, чтобы поцеловать ее.

Крессида ждала, пока начнется репетиция, и жалела, что не надела свитер — в комнате было прохладно. Вешая пальто и безуспешно пытаясь стереть следы грязи с джинсов, она заметила Дэвида. Похоже, он торопился. Он коротко взмахнул рукой в знак приветствия и побежал к Джастину. Она вздохнула. Похоже, что его стремление при каждом удобном случае заговорить с ней покинуло его — очевидно, причиной стал вчерашний вечер в ресторане. Интересно, подумала она, что сказал ему Стефано в машине по дороге домой.

— Еще не начинаем, — сказал Джастин. — Немного посидите, выпейте кофе.

Актеры с радостью подчинились. Крессида села на табурет рядом с Адрианом, наслаждаясь крепким черным кофе.

— Тебе получше? — спросил Адриан.

— Получше?

Он удивленно поднял брови.

— Короткая у тебя память, дорогая, — поддразнил он ее. — Только не говори, что забыла, как ты эффектно хлопнулась в обморок на прошлой репетиции. — Он стал продолжать, копируя интонацию дикторов. — Прекрасная рыжеволосая Крессида Картер сегодня оправилась после своего загадочного обморока на сцене театра «Карлисте». Когда у нее поинтересовались причиной неожиданной слабости, она прошептала… — Тут он заговорил с сильным американским акцентом:

— ..Ах, Боже, когда я увидела ЕГО, у меня просто потемнело в глазах!

Крессида вспыхнула.

— Кого его? — спросила Дженна, обожающая сплетни.

— Ты знаешь. — В глазах Адриана, устремленных на Крессиду, вспыхнули озорные огоньки. — Наш темноволосый «ангел». Загадочный сеньор ди Камилла. Кстати, Алексия видела, как он выходил из уборной нашей ведущей актрисы. Ходят слухи, что помада ее была размазана по лицу и тушь потекла. Мои дорогие! — воскликнул он, упираясь кулаками в бока. — Я полагаю, что Крессида очевидно влюблена!

— Да ну тебя, — сказала Крессида, стараясь, чтобы ее голос звучал непринужденно весело, поскольку знала, что остановить сплетни в их замкнутом театральном мирке может только юмор и легкомысленное отношение… — Он скорее во вкусе Алексии. Кроме того, у меня есть Дэвид.

Адриан засвистел с безразличным видом, но тут вошел Джастин и позвал всех в репетиционный зал, что, к величайшей радости Крессиды, положило конец разговору.

Первые же слова Джастина довольно быстро разрушили ее надежду на спокойный день.

— Друзья, текст пьесы несколько изменен, — объявил он. — Алексия внесла в ваши роли необходимые изменения.

Были розданы новые варианты текста, и они принялись их изучать. Читая свою роль, Крессида слегка нахмурилась. Место действия пьесы было изменено. Если в первоначальном варианте действие шло на юге Франции, то сейчас оно было перенесено в парижскую квартиру. Она в полном недоумении посмотрела на Джастина.

— Но мне придется менять все свои костюмы, — заметила она.

— Я знаю, — согласился Джастин. — Стелла говорит, что это будет нетрудно сделать.

Адриан помахал в воздухе своим экземпляром:

— Извините, что напоминаю, но теперь нам с Крессидой придется быть в «легкой летней одежде», в то время как раньше мы были в купальных костюмах.

— Ну и что? — Джастин сердито разгрыз мятный леденец.

— Ой, да ладно! — сказал Адриан. — Давайте не будем притворяться, Джас. Театральная публика любит смотреть на красивое, а мы лишим ее такой возможности, прикрыв ноги Крессиды!

— Нет уж, пожалуйста, — возмутилась Крессида. — Вовсе не обязательно делать из меня дешевую куколку.

— Милочка моя, — успокоил ее Адриан, — ты получила эту роль только благодаря своему исключительному таланту, а то, что ты чертовски хороша, это просто случайное совпадение. Она упрямо посмотрела на Джастина:

— И вам нравятся эти изменения? Он кивнул и водрузил на нос очки, показывая тем самым, что дискуссия окончена.

— Разумеется, мне это нравится. Может быть, мы все-таки начнем? Спектакль должен пойти на следующей неделе, и наш новый спонсор рассчитывает хоть что-то заработать на нем.

Крессида вопросительно посмотрела на Дэвида, но тот был далеко и сидел, уткнувшись в текст, и вдруг она поняла, кто кроется за этим внезапным изменением. Кто кроме Стефано? Ведь о чем он говорил, когда пришел к ней в первый раз, после того, как она потеряла сознание, увидев его? Об «извращенцах», которые будут смотреть на ее тело, прикрытое лишь купальником. И не в правилах Стефано было возмущаться молча. Нет! Он, как ползучий хитрый гад, сумел заставить Дэвида мгновенно переписать весь первый акт. Это просто неслыханно!

Она провела рукой по густым рыжим волосам. Ведь ему же на все наплевать! Поскольку это его капиталовложение, то разве его волнует то, что из-за его дурацких предрассудков пьеса потеряет художественную целостность? Это ведь непорядочно! Порядочность? Она даже сомневалась, знает ли Стефано это слово.

Репетиция прошла ужасно. Настроение у всех было паршивое, включая режиссера, да и у Адриана. Крессида старалась изо всех сил, но новый текст как-то не шел, ее жесты казались скованными и неубедительными, и, кроме того, она продолжала злиться.

К обеденному перерыву она просто кипела от бешенства, когда направлялась в свою гримерную. Она была уверена в одном — нельзя допускать подобного грубого вмешательства, и она не преминет сказать Стефано обо всем. А может быть, лучше пожаловаться Джастину? Не касаясь личной темы, может, это будет разумным? Потому что Джастин не может не видеть, что подобные изменения просто портят пьесу.

Она, не раздумывая, бросилась к Алексии, чтобы спросить у нее, где Джастин.

— Он там, — сказала Алексия, — кивнув в сторону одной из дверей в коридоре, — только…

Но Крессида не стала ждать. Не дослушав, она постучала в дверь и тут же распахнула ее.

Джастин сидел за столом, но он был не один, рядом с ним восседал ее муж. Он сидел в непринужденной позе, скрестив длинные ноги. При виде Крессиды в его глазах появились насмешливые искорки.

— Скажите, Джастин, — произнес он своим глубоким томным голосом, — у вас принято, чтобы артисты без приглашения врывались в комнату?

Джастин вспыхнул, в глазах появился не свойственный ему гнев:

— Что тебе здесь надо, Крессида? — спросил он коротко.

Крессида, сожалея о своей поспешности, повернулась к Джастину, совершенно не обращая внимания на Стефано.

— Мне очень нужно поговорить с вами, Джастин. Только без свидетелей, — намеренно добавила она.

Джастин приподнялся со стула и сказал сердито:

— Нет, ты сейчас не можешь поговорить со мной. У меня очень важный и серьезный разговор с сеньором ди Камиллой, и я не люблю, когда артисты врываются без приглашения со своими дурацкими жалобами…

— Но…

— Это не делает чести ни мне, ни артистам. И если ты хочешь со мной поговорить, Крессида, то, пожалуйста, сделай это как положено, договорись о встрече через мою секретаршу. А теперь будь так любезна, оставь нас.

В глазах Стефано что-то блеснуло, но он ничего не сказал, и Крессиде пришлось выйти, чувствуя себя глубоко уязвленной. Но к тому времени, как она вернулась в гримерную, ее ярость возросла еще больше, она просто кипела от бешенства. Она еще больше злилась на Стефано, потому что знала, что действительно позволила себе вольность, ворвавшись в кабинет Джастина.

Она сидела, размышляя, когда в дверь раздался знакомый стук. Она бросилась открывать и увидела Стефано, с безмятежным видом стоящего на пороге. На нем был великолепно сшитый светлый костюм, который он ухитрился не запачкать гримом, проходя по театральным закоулкам. При виде его красивого насмешливого лица у нее потемнело в глазах. Бранное слово выскочило, прежде чем она успела подумать:

— Ты ублюдок! — прошипела она.

Он отступил в притворном ужасе и прижал палец к губам:

— Шшш, — прошептал он. — Тебя же услышат, а ты ведь не хочешь этого? Если собираешься оскорблять меня, лучше сделай это без свидетелей, — и быстро проскользнул в гримерную, закрыв за собой дверь, а затем оглядел Крессиду спокойными темными глазами, в которых, однако, плясали насмешливые бесенята. — Если, конечно, — проговорил он, — ты не предпочтешь разрядиться каким-нибудь другим способом. У тебя такой вид, дорогая, — улыбнулся он, как будто ты собираешься совершить надо мной насилие.

— Вот именно! — отрезала она и увидела, что огоньки в его глазах заблестели сильнее.

— Ну что ж, ударь меня, — подразнил он, глядя сузившимися глазами на ее губы. — Может, хочешь дать мне пощечину? М-м-м? Может, тебе от этого станет легче? — Его голос приобрел глубокие бархатные нотки. — А может, я знаю секрет, как сделать так, чтобы тебе стало легче?

Казалось, он специально провоцирует ее, подумала она, безуспешно стараясь сдержать себя в руках. Она чувствовала, как бесстыдны ее соски, выпирая из-под тонкой ткани хлопчатобумажной рубашки, посылая ему сигналы настолько явные, как будто она просто написала об этом на листке бумаги и протянула ему. Кровь прилила к щекам, она чувствовала, что все тело пульсирует в неистовом желании, и с каждой секундой эта пульсация становится сильнее. Как могла она одновременно так ненавидеть этого человека и с такой страстью желать его, забыв обо всем на свете?

Она глубоко вздохнула, понимая, что от его проницательных глаз не ускользнуло ничего, и, поймав в зеркале свое отражение, поняла, что даже глаза выдают ее, расширенные зрачки выражали только одно…

— Зачем ты делаешь это, Стефано? Только скажи, зачем — и я постараюсь понять! Он развел руками:

— Что?

— Вот не надо этого «что?» — взорвалась она. — Сначала ты опять врываешься в мою жизнь и спонсируешь спектакль. Это само по себе уже смешно — во всем твоем теле нет ни одной театральной косточки.

— Правда? — со смехом спросил он.

Она бросила на него испепеляющий взгляд:

— Ты ненавидишь театр.

— Может быть, я изменился?

— Может быть, и свиньи научились летать? — Она опять набрала в легкие воздуха. — И этого тебе мало, теперь ты злоупотребляешь своей властью и вносишь изменения, которые просто никуда не годятся!

— О чем ты говоришь?

— Только не нужно притворяться, Стефано! Я знаю тебя и знаю, как ты любишь действовать. И чтобы удовлетворить свою дурацкую жажду власти, свои амбиции ты портишь пьесу.

В черных глубинах погасли огоньки, и глаза его стали совершенно холодными, как будто выплавленными из какого-то темного металла.

— По-моему, будет лучше, если ты мне конкретно объяснишь, в чем именно ты меня обвиняешь, — сказал он зловеще спокойным голосом.

— Пьеса! — взорвалась она. — Первое действие! Ты приказал Дэвиду переделать его.

— Я приказал Дэвиду переделать его, — медленно повторил он.

— Ты не мог вынести этого, правда? Ты не мог видеть, что у меня все получается, правда? Стоит только мне хоть чего-то добиться в жизни, ты безжалостно ломаешь все. Это первый спектакль в Вест-Энде, на который меня пригласили — ты знаешь, что это значит для актрисы? Ты это знаешь? — Она увидела, что рот его сжался, а на оливково-смуглом лице появилась несвойственная ему бледность.

— Так, так, продолжай. — Голос звучал глухо, акцент стал заметнее.

Она испепеляла его взглядом.

— Ты хочешь, чтоб я тебе подробно объяснила, какой вред ты принес? Пьеса была очень хорошей в своем первоначальном виде. Все шло нормально. Публике нравятся красивые декорации и костюмы, им нравится, когда слышен шум моря — это всегда действует. И лишь из-за того, что ты не хочешь, чтобы я показывалась на сцене в купальном костюме, ты заставляешь автора переделать пьесу.

— Что? — В его вопросе прозвучало явное недоверие.

— Может быть, Дэвид и стал еще одной твоей марионеткой, только не я, и я настаиваю, чтобы ты использовал свое влияние и оставил все, как было. Кстати, мне очень интересно, что ты сказал Дэвиду — он со мной сегодня даже не разговаривает? И наконец… — Голос ее осекся, она сделала глубокий вдох и продолжала:

— Я больше не твоя собственность. И у меня вполне приличная фигура, и мне не стыдно показать свое тело на сцене в купальнике, и даже если я решусь бегать по сцене голышом, то к тебе это не имеет ни малейшего отношения!

— Давай попробуй и ты больше никогда не выйдешь на сцену, — сказал он с такой мрачной уверенностью, что она ни на минуту не усомнилась в его словах, он смотрел на нее с такой злостью, что мороз прошел у нее по коже.

Он спровоцировал ее сказать то, чего она и в мыслях не держала. Конечно, она хотела отомстить ему, но этот взгляд, полный ярости, исказивший его лицо, убедил ее, что она немного перестаралась. Она открыла рот, чтобы как-то исправить положение, но в эту минуту раздался стук в дверь, который и разрядил напряженную обстановку.

— Эй, Кресси, — раздался жизнерадостный голос Дэвида.

Крессида посмотрела на Стефано, не зная, что делать, и, разозлившись на себя, поняла, что ждет, чтобы он взял командование на себя. Но его слова удивили ее.

— Впусти его, — сказал он тихо.

— Но ведь здесь ты, — возразила она, чувствуя, как к ней возвращается уверенность в себе. — Что, если он подумает…

— Впусти его, — спокойно повторил он. Она послушалась, ненавидя себя за это и отнюдь не радуясь улыбке Дэвида. Он заглянул в гримерную.

— А, Стефано, привет, — сказал он приветливо, и Крессида была готова убить его за это.

— Чем могу быть полезна, Дэвид, — спросила она ледяным вежливым тоном.

Похоже, Дэвид почувствовал напряженную обстановку, царящую в маленькой комнате.

— Я просто хотел спросить, как тебе понравились изменения, что я сделал. Я собирался предупредить тебя заранее, но был так занят, когда все это писал, а потом появились другие дела…

Крессида уставилась на него, затем повернула голову так, что могла видеть отражение черных насмешливых торжествующих глаз.

— Ты решил внести изменения? — спросила она с недоверием.

Дэвид посмотрел на нее с некоторым недоумением.

— Ну да, конечно, я. Джастин решил, что таким образом мы несколько увеличим темп развития действия, и попросил это сделать. Кто же еще мог иметь к этому отношение?

— Да, действительно, кто, Крессида? — послышался насмешливый голос Стефано. Она чувствовала себя круглой дурой.

— Что-то я запуталась, — пробормотала она.

— Да? И почему же? — голос звучал вполне сдержанно, однако итальянский акцент был довольно сильным.

— Может быть, вы оба извините меня? (Прежде чем я сделаю какую-нибудь глупость — расплачусь, например), — подумала Крессида.

— Да, конечно, — тут же отозвался Дэвид. — Увидимся позже.

Он ушел так же незаметно, как и появился, подумала Крессида, опустив голову и боясь встретиться глазами со Стефано. Но она знала одно — ей следовало извиниться.

— Прости, — сказала она, — я не должна была так срываться…

Но он успокоил ее тихим и почти нежным звуком, который совершенно неожиданно подействовал на нее. Она почувствовала, как на глаза навернулись слезы.

— Ш-ш-ш, — прошептал он. — Посмотри на меня.

Она покачала головой, темно-рыжая коса метнулась из стороны в сторону.

— Крессида?

Тогда она подняла голову и взглянула на него с вызовом, однако глаза выдали ее.

— Слезы, Крессида? — прошептал он. — Слезы?

— У меня были нелегкие дни, — с трудом произнесла она, что в общем-то соответствовало истине, однако все же не это послужило причиной срыва. Дело было в нем. — А теперь, пожалуйста, уходи, Стефано. Очень тебя прошу.

Его темные глаза смотрели загадочно.

— Ну, конечно, я уйду, только обещай, что не будешь переживать. Разумеется, ты вполне могла подумать, что это моя идея. Но теперь ты знаешь, я не… — как это у вас называется — «отрицательный герой», ведь так?

— Ты сам знаешь. — Она невольно засмеялась. Это было еще одной чертой, которую она находила такой привлекательной — его притворная беспомощность в подборе какого-нибудь английского выражения, хотя они оба знали, что он владеет английским в совершенстве.

— Ну хорошо, теперь, когда ты это знаешь, может, будет лучше, если мы останемся друзьями, а не врагами?

Она окаменела, услышав последние слова.

— Друзьями? — повторила она. Улыбка его была насмешливой:

— Почему бы нет?

Почему бывает? Он действительно ничего не понимает, подумала Крессида с грустью. Друзьями. Это слово было как насмешка, столь безлико оно звучало. Да, действительно, когда-то по своей наивности она надеялась, что они сохранят дружеские отношения. В первые дни после того, как они разошлись, она лежала без сна по ночам, внушая себе, что ее решение было единственным выходом. Она повторяла это как заклинание, в которое начинаешь верить, если повторять его много-много раз. Она думала, что когда-нибудь отношения между ними приобретут «цивилизованный» характер. Но стать друзьями… Она еще тогда инстинктивно понимала, что дружба между ними абсолютно невозможна, а теперь знала это наверняка.

Как может она дружить с человеком, который приводил в смятение все ее чувства и мысли? С человеком, которому стоило только обнять ее, чтобы вызвать страстный порыв, об источнике которого она не хотела и думать.

Но для Стефано не существовало подобной слабости. Он хотел иметь ее в качестве друга, причем друга, к которому он испытывал и физическое влечение — он признавал это, — но этим и ограничиться.

— Чего ты так боишься? — спросил он тихо.

Она заставила себя изобразить небрежную улыбку, чтобы не дать ему повод догадаться о том вихре чувств, который обуревал ее. Крессида не могла отказать ему, поскольку он мог догадаться об истинных причинах.

Ради себя самой и ради труппы она должна попытаться. В конце концов прекращение военных действий может снять напряжение, существовавшее между ними.

Она взглянула в темные глаза, изучающие ее.

— Ну что? Друзья? — переспросил Стефано.

Она кивнула.

— Хорошо.

— И как друзья можем вместе поужинать? Она покачала головой.

— Нет, Стефано.

Он пожал плечами:

— Но почему? Чего ты боишься?

Тот же вопрос, тот же ответ.

«Если бы ты только знал. Я боюсь тебя, или, что еще ужаснее, боюсь себя, поскольку совершенно не в силах контролировать свои чувства, когда ты рядом». Она прижала пальцы к губам, глядя на него, не давая волю словам, готовым сорваться с губ. Но разве она не была взрослым человеком; и не разумнее ли согласиться и спокойно сказать «да»? Кроме того, ей не давало покоя любопытство. Насколько он изменился? Как она будет чувствовать себя, сидя напротив него в ресторане после всех этих месяцев?