Джуди посмотрела ему вслед.

— Жаль. Лондон — город большой — вряд ли ты увидишь этого красавчика еще раз.

Крессида тоже это поняла, после того как целую неделю промечтала на тему: «а вдруг».

А вдруг он ходит туда перекусить на свежем воздухе каждый день? Не будет ли слишком откровенно, если она опять туда придет? «А почему, собственно? — подумала она, ведь он вполне может решить, что она там обычно проводит обеденный перерыв». Это вполне можно было бы осуществить, если бы погода не испортилась и не разразились бесконечные грозы, из-за которых она не могла прийти в парк еще раз.

«А что, если он работает недалеко от театральной школы? Равно как и еще тысячи других граждан», — подумала девушка с грустью. Даже если он действительно работал неподалеку, она так и не встретила его ни разу, хотя и тратила в надежде на чудо слишком большую часть своей крохотной стипендии на всевозможные закусочные и кафетерии в этом квартале.

Нет, решила она, запихивая батистовый платок, который тщательно выстирала и выгладила, в дальний ящик комода — это была всего лишь случайная встреча, которая не повторится. Крессиду удивляло то, что ее так сильно взволновал совершенно посторонний человек. Ведь у нее, в отличие от однокурсниц, не возникало ни малейшего желания приобрести хоть какой-то сексуальный опыт. Разве не было перешептываний и намеков из-за того, что она не проявляла никакой инициативы, чтобы исчезнуть посередине вечеринки, как другие девушки, которые временами удалялись со своими приятелями, в основном в направлении спальни?

Прошла неделя, и если Крессида и не забыла загадочного незнакомца, то по крайней мере перестала о нем думать постоянно, поскольку ей необходимо было сосредоточиться на выпускном спектакле, где она играла Клеопатру.

Репетиция оказалась тяжелой, и Крессида обрадовалась, когда она наконец закончилась. Девушка сидела в захламленной уборной, снимая грим и размышляя, идти ли сегодня на вечеринку к преподавателю техники речи. Ей почему-то не хотелось. Расчесывая свои густые темно-рыжие волосы, она думала, что увидит те же надоевшие лица, услышит те же старые шутки. Никто и не заметит, есть она или нет.

Освежающая ванна, стакан чего-нибудь холодненького в закрытом дворике, окруженном деревцами, да к тому же квартира в ее полном распоряжении на весь вечер — разве не заманчивая перспектива?

Был тихий теплый вечер, закатное солнце окрашивало облака в розовый цвет, когда она шла по направлению к дому. Ей повезло, что они встретились с Джуди в самом начале семестра и так сдружились, что та предложила жить у нее. Родители Джуди были богаты. «Жутко богатые», как она сама говорила. Им нравилось баловать единственную дочь — отсюда и просторная квартира в престижном районе Лондона. Иначе бы Крессиде пришлось бы снимать какую-нибудь крохотную мрачную квартирку Бог знает где, да еще вместе со своей пожилой тетушкой, единственной родственницей в Англии.

Правда, ее беспокоило, что Джуди наотрез отказалась брать с нее деньги за жилье.

— Мои родители уже все заплатили, — говорила она.

Так что Крессида платила тем, что покупала для дома новые вещи — каждый месяц в квартире появлялись либо новая ваза, либо красивые тарелки, либо яркие диванные подушки.

Крессида приняла ванну и завернулась в прозрачный пеньюар в мягких зеленоватых тонах. Высушенные волосы напоминали темно-огненное облако. Она плеснула себе немного слабенького джина, добавила лимонного сока и каплю мятного сиропа, и тут раздался звонок в дверь.

Она подумала, что это Джуди вернулась пораньше, заскучав на вечеринке, но, открыв дверь, увидела перед собой незнакомца из парка, который стоял в дверях с совершенно бесстрастным выражением на оливково-смуглом лице.

Она открыла рот, чтобы произнести одну из тех фраз, которые полагается произносить в подобных случаях, типа «Что вы здесь делаете?» или «Откуда вы узнали, где я живу?» Но не сказала ничего и смотрела на него с таким же напряженным интересом, который светился в его глазах.

Она уловила легкую насмешку в его изучающем взгляде, одна бровь взметнулась вверх, губы тронула легкая улыбка:

— Ты же знала, что я приду. Крессида взглянула в эти темные бархатные глаза и забыла обо всем.

— Да, — сказала она чуть слышно и поняла, что говорит правду. — Я знала.

И не говоря больше ни слова, он обнял ее и начал целовать.

Крессида застонала и, повернув голову, уставилась в стену. Она была такой молодой, такой наивной! Если кто-то и сомневается в истинности фразы «она была как воск в его руках», ему стоило бы посмотреть на ее отношения со Стефано.

Она села в кровати и, проведя рукой по волосам, заметила, что они слиплись от густого лака. Взгляд упал на небольшие часики, стоящие на шатком столике. Шел восьмой час. Дэвид обещал прийти к восьми, а она даже толком не разгримировалась. Если она не снимет толстый слой театрального грима, то потом придется расплачиваться собственной кожей. У нее началась головная боль. Меньше всего на свете ей хотелось идти куда-нибудь ужинать, заставлять себя поддерживать разговор, даже с таким славным человеком, как Дэвид, — только не сейчас, когда все кружилось в ее голове, как обезумевшая карусель.

Дрожащей рукой она набрала номер, и к ее радости Дэвид сразу же ответил. По крайней мере он еще не успел выйти из дома.

— Привет, Дэвид, это я — Крессида!

— Приветствую свою любимую актрису! — послышался радостный ответ. — Наш уговор в силе?

— Я хотела спросить, — произнесла она виновато, — может быть, мы перенесем встречу?

В его приятном голосе послышались беспокойные нотки:

— Ты не заболела?

Она очень хорошо к нему относилась и не хотела придумывать неубедительную отговорку, однако правду тоже сказать не могла.

— Нет, я не больна. Просто очень тяжелый день. Трудная репетиция…

Дэвид встревожился еще больше:

— С пьесой все в порядке, я надеюсь? Она поспешила успокоить его.

— Пьеса прекрасная, ты же сам знаешь. Разве тебе не говорили, что ты самый лучший драматург после…

— Я знаю. После Шекспира. Правда, не такой плодовитый и не столь прославленный. — Он вздохнул. — Я всю неделю с таким нетерпением ждал свидания со своей любимой актрисой, а теперь она меня отвергает из-за того, что у нее, видите ли, был трудный день. У меня тоже был трудный день.

— Ну Дэвид, не заставляй меня мучиться от угрызений совести. Дело не в том, что я не хочу тебя видеть, просто нет сил куда-то идти.

— Тогда мы никуда и не пойдем! — радостно воскликнул он. — И если Крессида не идет в ресторан, то ресторан придет к Крессиде. Я привезу что-нибудь. Какую кухню ты предпочитаешь? Индийскую? Китайскую? Итальянскую?

— Нет, спасибо. Я не хочу тебя утруждать.

— Никаких проблем, — настаивал он. Она поняла, что проигрывает.

— Не думаю, что тебе со мной сегодня будет интересно, я не совсем в форме.

— Мне всегда с тобой интересно, Крессида, — сказал он тихо.

После такого заявления она просто не могла отказать ему, и они договорились, что Дэвид зайдет в половине девятого, они решат, что заказать в соседнем ресторане, и он отправится за едой.

Вешая трубку, она подумала, что это просто ирония судьбы: Дэвид впервые намекнул на что-то серьезное в самый неподходящий для этого момент. Они встречались уже почти четыре месяца, и он был первым мужчиной, с которым она смогла встречаться после Стефано. Единственным мужчиной, не считая Стефано.

Она долго не могла решиться даже знакомиться с мужчинами после разрыва со Стефано. Но Дэвид оказался прекрасным другом, он явился тем бальзамом, который был необходим ее изболевшейся душе. В нем сочеталось все, что ей нравилось в мужчинах, и чего не хватало Стефано. Их сближали общие интересы — конечно, в первую очередь любовь к театру. Они часто отправлялись куда-нибудь за город подальше от городской суеты, Крессида спокойно читала, а Дэвид занимался любимым делом — фотографировал птиц. И больше всего ее устраивало то, что их встречи не заканчивались постелью. Ее лицо вспыхнуло, и нервно забился пульс, когда она вспомнила представление Стефано о развлечениях. Дэвид был джентльменом. Он был готов ждать. Но затем в ней вспыхнули воспоминания — они беспокоили и волновали ее, потому что так же поступал и Стефано — в начале…

Его поцелуй не был похож ни на один из поцелуев ни на сцене, ни в жизни. Вообще-то в жизни Крессиде особенно целоваться не приходилось: учитывая, что ей едва исполнилось девятнадцать, в этом не было ничего особенного. И даже во время любовных сцен в спектаклях, когда многие ее партнеры хвастались, что могут делать это очень естественно и реалистично и целовались достаточно убедительно, что вызывало у Крессиды легкое отвращение и вообще казалось совершенно излишним, — ни один из них не проделывал ничего похожего на то, что сейчас делал с ней этот человек.

Его губы вызвали в ней немедленную ответную реакцию, она каким-то образом поняла, что он хочет, чтобы их языки сплелись в эротическом танце, — отчего она почувствовала, как заныло ее сердце и растаяло все внутри. Она ощущала покалывание в напрягшихся сосках и нарастающую теплоту внизу живота. Она почувствовала, что ей хочется ласкать его упругое мускулистое тело, и когда он прижал ее к стене и прижался бедрами к ее бедрам, как человек, не контролирующий свое поведение, она не только не запротестовала, но подстегивала его невнятным и счастливым: «Да, пожалуйста, да». В ответ он слегка коснулся ее груди, и она чуть не потеряла сознание от мук желания, которые сменились муками разочарования, когда он неожиданно остановился. Он стоял, не шевелясь, и смотрел на нее темными глазами, в глубине которых она заметила какие-то неясные искры.

Он заговорил не сразу. Потом, несколько месяцев спустя, Стефано рассказал ей, что тогда впервые в жизни у него просто отнялся язык. И когда он наконец заговорил, ее поразила его твердость.

— Не сейчас. — Он покачал головой. — И не так. Если бы ты не была так одета, — он кивнул в сторону ее прозрачного пеньюара, — тогда я бы не потерял голову. — Он понизил голос:

— Когда я завтра заеду за тобой в восемь, надень, пожалуйста, что-нибудь… — Казалось, он задумался на секунду, затем улыбнулся, улыбка преобразила его красивое суровое лицо, и она поняла, что готова умереть за него. — ..Более подходящее. Немного прикройся, ладно? А то я не смогу отвечать за свои действия, дорогая. Только не надевай брюки. Обещай мне, что ты никогда не будешь закрывать свои ноги брюками?

Это был какой-то абсурд, однако она с радостью согласилась, восхищаясь его командирским тоном. Если бы она была постарше, поумнее, она бы, конечно, сразу же отделалась от человека, который при первом же знакомстве проявил свое намерение командовать ею… Или нет?

Он повернулся, чтобы уйти, рука уже лежала на ручке двери, когда ей вдруг пришла в голову поразившая ее мысль:

— Ваше имя? — пробормотала Крессида. — Я даже не знаю, как вас зовут.

Он улыбнулся, затем наклонился к ней и нежно поцеловал в губы таким многообещающим поцелуем, что ее опять бросило в дрожь.

— Имена ничего не значат, — прошептал он. — Но меня зовут Стефано. Стефано ди Камилла.

Имя ей понравилось. Ей понравилось, как он произнес его. В нем было что-то королевское. Ее зеленые глаза расширились, когда она ответила чуть смущенно, и это ей самой показалось странным, потому что по природе она не была застенчивой.

— А я Крессида, — сказала она. — Крессида Картер.

— Я знаю. — Голос прозвучал очень нежно. — Понимаешь, я все про тебя знаю.

Стоя под холодными колючими струями душа, Крессида закрыла глаза, вспоминая, как ей польстило, что он наводил о ней справки. Наверное, ему пришлось немало потрудиться, чтобы все о ней узнать. Каким-то образом он выяснил, где она живет и где учится. Он даже выяснил, что ее родители в соответствии с модой конца шестидесятых «отпали» и поселились на острове Ибиса, где и пребывают сейчас в уединении и полном комфорте. Крессида помнила, как, перебирая пальцами его густые кудри, она спросила, как ему удалось так много узнать о ней за такое короткое время. Но он небрежно пожимал плечами и на все вопросы отвечал поцелуем, заметив, что подобные вещи не должны ее волновать.

Втирая еще порцию шампуня в волосы, стараясь отмыть липкий лак, она грустно подумала, что он, наверное, хотел сказать, что ее хорошенькую головку не должны волновать вещи, которые ее не касаются. Потому что это был один из принципов, по которым жила семья ди Камилла — женщины должны лишь тихо сидеть на заднем плане, дополняя интерьер и обеспечивая комфорт и покой своим мужьям.

Она встряхнула мокрыми волосами, выходя из душа, и стала насухо вытираться махровым полотенцем, от чего ее бледная кожа порозовела. Потом накинула короткий кремовый атласный халатик и села у зеркала. От фена темно-рыжие волосы девушки поднялись дыбом, и этот всклокоченный вид вполне гармонировал с ее настроением. Но тут раздался звонок. Она нахмурилась. Это, конечно, Дэвид. Что-то слишком рано. Ладно, придется ему подождать в гостиной, пока она переоденется.

Крессида подбежала к двери и открыла ее, приветливое выражение мгновенно исчезло с ее лица, как только она увидела, кто стоит на пороге.

— Нет, — прошептала она, не веря собственным глазам.

— Да, — спокойно возразил он, затем его взгляд прошелся по ней, останавливаясь на тонком атласе халата в том месте, где выступала ее пышная грудь, которая под его взглядом предательски заныла — она почувствовала, как твердеющие соски поднимают тонкую ткань и машинально скрестила руки на груди, чтобы прикрыть свое грешное тело от его взгляда. Ее жест вызвал на его губах легкую насмешливую улыбку.

— Похоже, ты по-прежнему выбегаешь открывать дверь в самом соблазнительном виде, — сказал он резко.

Стефано смотрел ей прямо в глаза, и Крессиде показалось, что в его взгляде мелькнуло чувство более сильное и глубокое, чем простое желание, на губах появилось более мягкое выражение, но все моментально исчезло, прежде чем она вспомнила, что опять повторяет ту же ошибку — приписывает ему чувства, которых у него просто не может быть. Она обхватила себя руками и уставилась на ковер, чувствуя, как в горле стоит ком, и боясь, что из глаз польются предательские слезы.

— Скажи, ты всегда одеваешься так, чтобы на тебя было приятно смотреть, Крессида?

В его словах прозвучал вызов, и девушка невольно посмотрела на него. Иногда Крессида сомневалась, что он такой же человек из плоти и крови, как и она, и сейчас опять подумала об этом. Как может это лицо, которое бывает таким живым и подвижным, которое умеет так гореть страстью — как может оно быть таким холодным и непроницаемым. И все же она смотрела на него и вспоминала, как сильно его любила.

Острое воспоминание об утраченной любви пронзило ее как удар кинжала, и, испугавшись, что он заметит ее минутную слабость и посмеется над ней, она на шаг отступила.

— Ты не имеешь права приходить сюда и критиковать меня. Уходи, — сказала она в отчаянии. — Я жду… — Она постаралась, чтобы ее голос прозвучал как можно более проникновенно. — ..Одного человека.

Это подействовало. Она увидела, как напряглись его мускулы и на виске забилась жилка.

— И кто этот счастливец? — поинтересовался Стефано. — Ты всегда его встречаешь вот так? — Он презрительно показал на легкое одеяние, слегка прикрывающее ее тело. — Неужели это душка Дэвид, автор пьес, которые никто не понимает?

— У него очень хорошие пьесы! — бросилась она на защиту, но, увидев насмешливую улыбку, поняла, что попала в расставленную ловушку. Крессида подалась вперед и сердито спросила:

— А откуда ты знаешь, что я встречаюсь с Дэвидом? Что, опять заставил всех своих мерзких шпиков следить за мной? Я и забыла, что у тебя имеется целая сеть информаторов, выполняющих грязную работу.

На гневный выпад он отреагировал с невозмутимым спокойствием, которое ни на минуту не обмануло ее.

— Я видел его, и он не производит впечатления мужчины, который достоин разделить с тобой ложе, — с издевкой сказал Стефано.

Зная, что у нее есть оружие, которое сильнее всего на свете может уязвить его самолюбие, она пустила его в ход:

— Он меня вполне устраивает.

На секунду ей показалось, что она зашла слишком далеко. Похоже, он собирался ударить ее — Стефано, который в жизни не поднял руки на женщину. Крессида отшатнулась, увидев его сжатые кулаки с побелевшими от напряжения костяшками пальцев. Она, должно быть, сошла с ума, намекнув, что Дэвид ее любовник, когда тот должен вот-вот прийти сюда, тем более, что знала, какой Стефано властный и гордый человек. Она вздрогнула, представив сцену, которая может произойти. Затем с удивлением заметила, что его напряжение ослабело, и он спокойно прошел мимо нее в гостиную. Совершенно сбитая с толку, Крессида направилась за ним.

Когда он повернулся к ней, выражение гнева на его лице сменилось выражением глубокого презрения. Стефано, не веря своим глазам, оглядывал маленькую комнатушку, обшарпанную мебель, чистые, но далеко не новые шторы.

— И так ты живешь? — спросил он с возмущением. — Ты разрушила наш брак — чтобы жить так! Как нищая?

— Мне нравится эта квартира, — с достоинством ответила Крессида. — По крайней мере она моя. И я за нее плачу.

— Это неподходящее жилье для моей жены, — безапелляционно заявил он. Она готова была взорваться.

— Сколько раз говорить одно и то же? Я твоя жена только на бумаге — и то это скоро кончится, слава Богу!

— Еще посмотрим, сколько ты будешь моей женой. — Стефано издевательски усмехнулся.

Ей показалось, что это прозвучало угрожающе, но даже если и так, он больше не имеет права ею командовать.

— Мы можем ругаться с тобой весь вечер, Стефано, но это ничего не изменит,

— сказала она холодным и уверенным тоном, изо всех сил стараясь не выдать истинных чувств. — Ну почему бы не признать факт нашей несовместимости, сочтя наш брак просто за неудачный эксперимент?

— Эксперимент? — тихо повторил он. — Это то, из чего состоит твоя жизнь, Крессида? Серия экспериментов? А если они не удаются, то все можно отбросить и начать сначала? Ты поэтому сбежала от меня? В поисках новых ощущений? В поисках более интересных и более успешных, — голос его звучал гневно, — .."экспериментов»?

Ее негодование и возмущение сменилось острой болью. Она тщательно скрывала от самой себя эту часть жизни и не желала вспоминать ту сердечную боль, которую испытала, когда он велел ей убираться. И теперь, казалось, муж полоснул ножом по только что зажившей ране, и Крессида почувствовала себя беспомощной и несчастной.

Она судорожно сглотнула.

— Мы оба знаем, почему я уехала. — Крессида старалась говорить спокойно и с достоинством. — И я не намерена обсуждать это сейчас. Скажи мне одно. Зачем ты приехал?

Она чувствовала, что ей необходимо выпить что-нибудь крепкое, однако не осмеливалась. Стефано не такой человек, которому приходится прибегать к каким-либо искусственным стимуляторам, он мог воспринять это как очередное проявление слабости, а она и так продемонстрировала сегодня ее немалую долю.

— Почему ты вернулся? — повторила она вопрос.

Он загадочно улыбнулся.

— Есть целый ряд причин. Она почувствовала, что муж играет с ней в кошки-мышки.

— Например?

— Может быть, я стал по-другому относиться к искусству…

— Только не морочь мне голову, — сердито перебила она. — Зачем же менять привычки?

— А может быть, я решил, что пьеса — это неплохое вложение капитала, — продолжал Стефано невозмутимым тоном.

Крессида облегченно вздохнула. Ну конечно! Все очень просто. Выгодно. Ей следовало догадаться раньше. Он был богат, как Крез, однако ему всегда было мало. В делах, как и в жизни, Стефано был хищником. Жизнь состояла для него в том, чтобы подготовить почву, схватить добычу и опять затаиться. Она сама когда-то оказалась подобной добычей. И слава Богу, вовремя ускользнула от него. Она посмотрела на него осуждающе:

— И ты спонтируешь пьесу, хотя откровенно признаешь, что она тебе не нравится! — с возмущением произнесла Крессида.

— Эта пьеса не в моем вкусе. — Он пожал плечами. — Однако публика может оказаться не столь разборчивой.

Она бросилась защищать Дэвида, хотя вся эта ситуация казалась ей странной. Если бы Стефано знал, насколько невинны их отношения!

— Зрители будут в восторге, потому что пьеса Дэвида идет от сердца. Он полагает, что порядочность важнее, чем выгода, — холодно сказала Крессида. — Хотя, полагаю, это слово не из твоего лексикона.

Муж презрительно фыркнул:

— На порядочность хлеба не купишь. Крессида неожиданно почувствовала, что страшно устала. Этот разговор был абсолютно бессмыслен. Когда у Стефано такое настроение, с ним невозможно спорить, кроме того, в любую минуту может прийти Дэвид, и меньше всего на свете она хотела, чтобы они здесь встретились.

— Пожалуйста, уходи!

В полном противоречии с ее просьбой он уселся в одно из жестковатых кресел.

— Можешь не устраиваться как дома, — бросила она резко. — Я не знаю, зачем ты здесь, Стефано, но я хочу, чтобы меня оставили в покое! Я хочу жить по-своему. Я хочу, чтобы ты убрался отсюда. Разве непонятно?

Он не отреагировал на ее слова.

— А труппа, они знают о взаимоотношениях между исполнительницей главной роли и новым спонсором, «ангелом», как они меня называют?

От страха у нее пересохло во рту.

— Конечно, нет. Никто не знает…

— Никто не знает, что мы муж и жена. — В голосе его звучал гнев. — Ну в этом-то я не сомневался. Крессида желает быть опять свободной и независимой! — Он щелкнул пальцами. — Ее желание будет исполнено. В этом обществе узы брака можно не учитывать, просто вышвырнуть как ненужную вещь.

— Это не правда! — возмутилась она. — Для развода имеются все основания, причем совершенно законные. И более того, я не хочу, чтобы кто-нибудь знал о моих прошлых отношениях с тобой.

Его темные глаза вспыхнули.

— Да? И почему же? Ее гнев отступил.

— Стефано, не притворяйся таким наивным! Мое положение станет невыносимым! Если кто-нибудь узнает, что я была твоей женой, то ко мне станут относиться с подозрением. Ко мне больше не будут относиться как к равной, понимаешь?

Его рот искривился в усмешке:

— Но все же ты не возражаешь против того, чтобы все знали о твоих встречах с автором пьесы?

— Это совсем другое, и ты понимаешь это! — взорвалась она. — Ты — спонсор, и ты даешь деньги. А деньги — это власть, как ты прекрасно знаешь.

Стефано посмотрел на Крессиду, чуть прищурившись.

— Хорошо, — сказал он. — Я согласен скрыть наши отношения, но при условии, что сегодня вечером ты со мной поужинаешь.

Крессида готова была ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это происходит на самом деле.

— Я не могу поужинать с тобой. Я жду Дэвида. Он зло улыбнулся:

— Тогда мы возьмем его с собой. Она почувствовала, как по спине пробежала дрожь. Когда Стефано рассуждал спокойно и логично, он был наиболее опасным.

— О чем ты говоришь? — спросила она дрогнувшим голосом. — Чего ты хочешь? Он пожал плечами:

— Разве такие вещи не приняты в этой стране? Это называется «вести себя цивилизованно» — это когда муж и жена, ранее составлявшие семью, ужинают с новым партнером одного из супругов. Разве не ты мне однажды говорила, что хочешь, чтобы мы разошлись полюбовно.

Она беспомощно смотрела на него, вспоминая сумбурное письмо, которое написала ему после шести месяцев раздельной жизни — еще одно письмо, на которое он так и не ответил. Неужели она могла быть настолько наивной, чтобы предложить ему такое?

— Чего ты хочешь? — в отчаянии спросила Крессида опять.

— Я же сказал. Поужинай со мной сегодня, и наша маленькая тайна останется между нами.

Раздался звонок, не такой настойчивый, каким звонил Стефано, однако достаточно громкий, чтобы расколоть напряженную тишину.

Стефано улыбнулся, медленно окинув ее взглядом.

— Так что, красавица моя, выбор за тобой, решай.

Она поняла, что оказалась в ловушке, взглянув на его невозмутимую физиономию. Ей хотелось послать его к черту и забыть обо всем. Но Стефано был не из тех, кто послушно выполнит подобное требование. Если в труппе станет известно о ее браке со Стефано, сразу же начнутся всевозможные сплетни и слухи, бесконечные вопросы. Если ее брак станет предметом всеобщего обсуждения, она будет вынуждена посмотреть правде в глаза. Ей не хотелось вспоминать о том, какой несчастной и разбитой она чувствовала себя последние годы.

Опять раздался звонок.

— Ну что, красавица, ты уже решила что-нибудь?

— Разумеется, черт бы тебя побрал. Я говорю «да».