Анни нервно оглянулась на нее и пригладила волосы, взлохмаченные весенним ветром. Она сказала подчеркнуто жизнерадостно:

— Пора идти внутрь, — и Бидж поняла, что Анни чувствует то же самое, что и она.

Они опустились на скамью, как раз когда служба должна была начаться. Бидж улучила момент, чтобы оглядеться. Внутри церковь оказалась такой же простой, как и снаружи: апсиды и алтаря не было, потолок поддерживали побеленные, как и стены, балки, ни росписи, ни витражей. Единственным украшением служила доска рядом с кафедрой, на ней вырезанные из журнала и наклеенные буквы складывались в слова «Расскажи мне об Иисусе», а ниже располагались старательно, но неумело нарисованные картинки — произведения учеников воскресной школы, решила Бидж.

В церковь вошли последние опоздавшие. Молодая темноглазая женщина с черными курчавыми волосами до плеч, смущаясь, пошла по проходу к скамье рядом с Бидж и Анни. Она была в белой блузке и длинной черной юбке, явно сшитых ею самой, и в отличие от остальных прихожан в кроссовках и толстых носках, как если бы она только что занималась бегом. Никто не обращал на это внимания.

Пожилой человек поддержал ее под локоть, когда она споткнулась, пробираясь к скамье, девушка смущенно улыбнулась и поблагодарила его. Бидж с жалостью посмотрела на нее: ступни в кроссовках были вывернуты наружу.

Женщина за пианино решительно кивнула и начала играть вступление к первому гимну. Это оказалась старинная народная мелодия, мать Бидж, в те времена, когда она еще играла на гитаре, назвала бы ее гимном из трех нот. Бидж показалось, что ей приходилось слышать мелодию на старой пластинке и называлась она «Поговори о своих страданиях». Прихожане запели:

О, разве не видишь ты, брат мой, Что время настало покинуть Сей мир, погрязший в грехе, Оставить старанья и горе На этой грешной земле.

Темноволосая девушка встала вместе со всеми (ей помогли это сделать), но не пела. Без всякого выражения глядя в сборник гимнов, она вежливо улыбалась окружающим. Бидж снова погрузилась в мысли о своем брате.

Не чувствуя никакой вины, она пропустила мимо ушей большую часть службы. Она привыкла так делать еще с детства, когда ходила в церковь с матерью, это не беспокоило ее и теперь, за исключением легкого опасения — не начнет ли Анни задавать конкретные вопросы о службе.

Бидж, однако, окинула взглядом прихожан, когда они начали петь последний гимн. Что-то в нем напомнило ей про Перекресток:

Я в одиночестве вхожу в прекрасный сад…

Лицо темноволосой девушки просветлело, она запела вместе со всеми:

Бидж резко повернула голову. У девушки был греческий акцент.

Остальная часть службы показалась Бидж нудной, хотя и заняла всего пятнадцать минут.

У выхода из церкви Анни остановилась, чтобы пожать руку местному священнику и передать ему привет от священника из ее родных мест в Мэриленде. Пожилой священнослужитель был явно очень рад ей. Бидж бочком выскользнула из церкви.

Прихожане, разбившись на группки, были заняты разговорами. Темноволосая девушка, смущаясь, разговаривала с пожилой парой в выходных старомодных нарядах. Что-то, что сказала женщина, заставило девушку рассмеяться, ее смех прозвучал, как музыка.

Бидж понаблюдала за ней достаточно долго, чтобы убедиться: девушка не собирается уходить немедленно, затем прошла на кладбище, высматривая, не обнаружится ли чего-то необычного.

Но могильные камни были точно такими, какие и должны быть на деревенском кладбище: полтора десятка имен, ведущих свой род из старой доброй Англии, — Рикерсы, Хандаллы, Джонсоны, Грины. Бидж нашла несколько старинных надгробий, но и на них полустертая резьба не удовлетворила ее любопытства.

Короткая бетонная лестница с потрескавшимися и не раз ремонтировавшимися ступенями вела вниз, ко входу в какое-то подземное помещение за пределами церковного участка. Бидж оглянулась, чтобы удостовериться, что никто за ней не наблюдает, и быстро спустилась по лестнице.

Ее ждало полное разочарование: самый обычный церковный подвал, со складными стульями, прислоненными к стенам, и покрытой меловыми разводами школьной доской. В дальнем конце обнаружилось раздаточное окно с оцинкованным столом перед ним — здесь, по-видимому, находилась церковная столовая.

На стене в глубине подвала Бидж увидела картину, явно с любовью перерисованную с фотографии рукой доморощенного художника. Она изображала пожилую женщину с посохом и рюкзаком и Библией в левой руке. Под картиной имелась надпись: «Элизабет (Хетти) Хандалл. 1924 — 1989».

Картина казалась не на месте в церкви, подумала Бидж, столь строго следующей принципу: никаких украшений.

Лицо женщины на картине было покрыто морщинами, улыбка казалась напряженной, волосы выбились из аккуратной прически.

Ландшафт на заднем плане справа был типично вирджинский, слева же скалы казались слишком высокими, а птицы слишком крупными, колени фигурки на опушке леса были выгнуты не в ту сторону…

— Неумелый художник? — вслух произнесла Бидж, качая головой. — Нет, — казалось, она разговаривает с эхом собственного голоса, — художник хоть и неумелый, но ведь он рисовал с фотографии.

Когда Бидж вернулась ко входу в церковь, темноволосая девушка почти скрылась из виду — она быстро и легко поднималась на холм по покрытой гравием дорожке. Она совсем не хромала, ее тело, скрытое длинной юбкой, грациозно изгибалось в такт шагам.

Тут наконец появилась и Анни.

— Спасибо, что подождала меня, — сказала она, никак не комментируя то, что Бидж уклонилась от знакомства со священником и вежливой беседы с прихожанами.

— Я совсем не собиралась сбегать, — ответила Бидж, покраснев. — Мне просто нужно было кое-что выяснить. Поехали.

Когда они сели в машину, Бидж предложила:

— Поедем вверх, к вершине холма.

— Там есть что-нибудь интересное? — В голосе Анни прозвучало сомнение, к тому же на деревенских дорогах в холмах так легко заблудиться. Бидж еще в школьные времена обожала плутать в глуши, но ей было ясно, что Анни, выросшая в пригороде, совсем не разделяет этого ее пристрастия.

— Туда пошел кое-кто. Ты не обратила внимания на темноволосую девушку, которая споткнулась в проходе?

— Я еще подумала, не молится ли она о своем исцелении, — ответила Анни и добавила с оттенком самооправдания: — Я тоже молилась о ее исцелении. — Потом на лице Анни отразился ужас: — И ей позволили уйти одной? У бедняжки ведь ноги совсем искривлены.

— Дело не в ее ногах, — ответила Бидж решительно, — искривлены у нее башмаки. И готова спорить на что угодно — то есть, конечно, если бы ты не была против пари вообще, — сейчас она несет свои кроссовки в руках. Мы ведь видели ее раньше, Анни.

— Девушка в таверне, — ошеломленно прошептала Анни.

— Верно. Мелина. Мы ее видели в «Кружках». Они догнали ее за первым поворотом. Анни притормозила, а Бидж открыла заднюю дверцу:

— Залезай.

Девушка замерла на месте, испуганно одергивая блузку — юбка съехала и закрывала теперь ноги, но зато оставляла открытым живот. Бидж оказалась права: кроссовки с засунутыми в них носками висели у Мелины через плечо.

— Лучше поедем обратно по дороге, — сказала Бидж. — Дорожные команды снова все переменили. Мелина закусила губу:

— Такой шанс всегда есть. — У нее был более сильный акцент, чем у Стефана.

— Сейчас это не шанс, а факт, — заверила ее Бидж. — Поедем с нами, так к тому же и быстрее.

Мелина подняла правую ногу, продемонстрировав изящно изогнутое раздвоенное блестящее черное копыто, и влезла в машину.

— Ты уверена, что знаешь дорогу?

— Уверена.

Мелина вздохнула и откинулась на сиденье. Анни страшно осторожно развернулась и медленно повела машину в сторону шоссе.

— Я запомнила тебя по «Кружкам», — сказала Бидж. — Ты ведь Мелина, верно?

Девушка кивнула с облегчением: до чего же хорошо в чужом краю встретить людей, с которыми была знакома дома.

Анни спросила ее так просто, как Бидж могла бы поинтересоваться дорожными знаками:

— Как ты нашла Иисуса? Мелина лукаво улыбнулась:

— Не я его нашла, это он нашел нас. Анни с интересом ждала продолжения.

— Была одна женщина, — сказала Мелина. — Замечательная женщина. Как раз из этой церкви. Она выросла в холмах, и она всюду ходила, а звали ее…

— Хетти Хандалл, — перебила ее Бидж. Мелина радостно повернулась к ней:

— Ты ее тоже знаешь? Она пришла и к тебе?

— Нет, — поспешно ответила Бидж. — То есть… В общем, я видела картину в подвале.

— Как тебе понравилась картина? — смущаясь, спросила Мелина.

У Бидж хватило сообразительности ответить:

— Замечательная картина. Очень выразительная. Хотя я удивляюсь, как это они позволили тебе ее нарисовать — в этой церкви не очень одобряют изображения святых.

Анни переводила взгляд с одной девушки на другую, ничего не понимая.

— Я очень просила, — сказала Мелина просто. — Я помогала вырезать и наклеивать буквы, но моему сердцу этого было мало. — Она оглянулась на Анни. — На Перекрестке говорят, что Хетти — единственный миссионер, который появился у нас со времен монаха Брендана, может быть, за тысячу лет.

— Почему она сделала это? — Анни подняла руки выразительным жестом, но тут же поспешно опустила их на руль. — Зачем ей понадобилось приносить учение Христа существам, которые… — Она резко оборвала фразу.

— Которые такие разные? — сказала Мелина.

— Ну да.

Мелина ответила медленно и задумчиво:

— Я встретилась с ней только один раз, когда я была еще совсем маленькая. Она рассказывала мне об Иисусе и сидела рядом, пока я играла. И она показала мне картинку… — Мелина попыталась руками в воздухе очертить что-то искореженное. — Ее сын. У него было очень странное тело — один бок как будто растаял, а спина вздулась. Она говорила, что это у него от рождения.

— Похоже на spina difidanote 16, — сказала Анни, размышляя вслух.

Мелина не обратила на ее слова внимания.

— Она говорила, что молилась и молилась, но Бог не исправил спину ее сына. Она говорила, что годами она пыталась докричаться до Бога, но он не услышал ее.

Перед глазами Бидж стояла та женщина с картины — беспощадно таскающая калеку-сына из одного лагеря евангелистов в заплатанных палатках в другой, мечущаяся от одного телепроповедника к другому, заставляя испуганного мальчишку выходить на сцену, где какие-то мужчины и женщины что-то выкрикивают и машут руками. Бидж подумала — как много раз, в бесчисленных поколениях, это делали члены ее собственной семьи, когда у кого-то появлялись симптомы…

— Бог просто иногда не исцеляет тебя, вот и все, — сказала она.

— Я знаю. Так и Хетти говорила. — Мелина смотрела в окно. — Сначала она думала, что это из-за нее — что она пила плохую воду или ела отравленную еду. Потом она решила — это наказание. Она сказала, что на какое-то время усомнилась в промысле Божьем — надеюсь, вы не рассердитесь на меня за то, что я так говорю.

И тут Анни страшно удивила Бидж, умиротворенно сказав:

— Конечно, усомнилась. И скорее всего не один раз. Я тоже сомневалась. Это случается с каждым. Мелина с облегчением продолжала:

— Ну так вот. Наконец, как она рассказала мне, она задалась вопросом: «Чего хочет добрый Бог от старой жительницы холмов, что счел Он настолько важным, чтобы ради этого сломать жизнь ее сыну?» И однажды ночью, во сне, она нашла ответ: Он хочет, чтобы она принесла свет Его любви тем, кто имеет иную форму, чем человек.

Тогда она отправилась на поиски. До нее доходили всякие истории, те, кто здесь живет, все слышали о Перекрестке. Она вырезала себе посох и стала ходить по тропам, что встречались ей в холмах, и она говорила с каждым, кого встречала, и просила показать ей дорогу. — Глаза Мелины сияли. — И она говорила, что всегда молилась о том, чтобы путь ей был указан. И указание пришло, потому что однажды она нашла дорогу на Перекресток.

— А карта у нее была? — спросила Бидж. Мелина задумалась:

— Она показывала мне что-то вроде карты, которую она сама начертила, но настоящей книги с картами у нее никогда не было. — Мелина нервно улыбнулась. — У меня ее тоже нет. Хетти говорила, что нужно всегда молиться, и Господь направит твои шаги по правильному пути, только нужно обязательно отмечать на бумаге, какие повороты ты делаешь, чтобы знать, как вернуться обратно. Совет Хетти показался Бидж весьма практичным.

— Ты ходишь в церковь каждое воскресенье? И не боишься свернуть не на ту дорогу?

— Я этого всегда боюсь. Но пока мне удавалось благополучно вернуться. — Медина улыбнулась Бидж, которая смотрела на нее с уважением. — Каждое воскресенье. Некоторые из нас родились заново…

— Возродились во Христе, — рассеянно поправила Анни.

— Да, возродились во Христе — так правильно говорить. Но я одна хожу в церковь так часто. Может быть, только мне одной это так необходимо.

— Значит, ты не веришь в Бога-Отчима? — спросила Анни.

Мелина засмеялась своим мелодичным смехом, без всякой обиды.

— Конечно, я в него верю и люблю его! Я просто не поклоняюсь ему. — В ее голосе прозвучала ласковая снисходительность. — Да теперь мне и трудно было бы ему поклоняться.

К этому времени они выехали на шоссе. Бидж быстро показала направо, чуть не пропустив поворота, и Анни, стиснув зубы от напряжения, повела машину по теперь уже знакомой дороге к Перекрестку.

— Ты знаешь фавна, которого зовут Стефан? — спросила Бидж.

Мелина быстро кивнула:

— Знаю. Он очень хочет стать звериным доктором. — Она вдруг улыбнулась Бидж. — А ты, наверное, Бидж.

Анни тоже улыбнулась, но подняла брови, и Бидж, к своему удивлению, обнаружила, что краснеет.

— Верно. Ты не могла бы проверять по своей карте, те ли повороты мы делаем?

Бидж не стала больше расспрашивать Мелину о Перекрестке. Та, слегка высунув язык от напряжения, показывала Анни, куда ехать.

Увидев каменный мост, Медина сказала:

— Остановись, пожалуйста. Анни выключила двигатель.

— Но мы могли бы и дальше…

— Нет. Пожалуйста, не надо. — Мелина положила руку на плечо Анни. — Это самая опасная часть пути, если свернешь не туда. Вы не должны рисковать жизнью только потому, что мне так хотелось побывать в церкви.

Она поцеловала их обеих в губы, что заставило девушек почувствовать себя неловко.

— Да будет с вами обеими благословение Иисуса. Она снова перекинула через плечо кроссовки, легко запрыгала по дороге и непонятно как исчезла прямо у них на виду.

Девушки мало разговаривали на обратном пути. Наконец Анни тихо проговорила:

— У тебя никогда не возникает чувства, что на самом деле тебе только кажется, будто ты знаешь самые знакомые вещи?

Бидж секунду поразмышляла:

— На этой практике такое чувство возникает все время.

— И не только в колледже?

— Все время, — повторила Бидж. Анни громко вздохнула:

— И когда моя мама позвонит и спросит, как сегодня было в церкви, я отвечу: «Прекрасно» — и все. — Анни побарабанила пальцами по рулю, размышляя. — Иногда мне кажется, что Бог насмехается надо мной.

— Эйнштейн говорил, что Бог хитер, но не зловреден. Может быть, это всего лишь безобидная шутка.

Анни обдумала это и улыбнулась:

— Знаешь что? Мама еще обязательно спросит, с кем я разделила воскресный обед. — Она опустила глаза. — И раз уж мы обе такие нарядные…

Бидж засмеялась:

— А в «Рамаде» рядом с колледжем по воскресеньям такие замечательные обеды.

Анни похлопала себя по плоскому животу:

— Это платье и так мне мало. Денег нам хватит?

— Конечно. — У Бидж мелькнула мысль о том, что она вполне может потратить свои сбережения, но она решительно прогнала ее. Это воскресенье было самым приятным в ее жизни за очень долгое время.

— Вперед, к яствам.

Анни повернула на улицу, ведущую к «Рамаде», и нажала на педаль газа. Бидж заметила выражение ее лица и подумала: как удается девушке, так явно неравнодушной к вкусной еде, сохранять прекрасную фигуру?