— Это японское слово, — сказала Модести и нахмурилась. Таррант почувствовал, что она все еще переживает недавно закончившийся поединок, пытается понять, как ей следовало действовать в сложившихся обстоятельствах, как повести себя, чтобы избежать поражения.

— Японское? — равнодушно повторил Таррант, подбирая газету и снова уставясь на фотографию.

Модести рассеянно кивнула.

— Муга проявляется во всех контактных единоборствах. Это означает отключение сознания, когда ты действуешь интуитивно, но всякий раз выбирая верные продолжения. — Она стала медленно вытирать полотенцем шею, говоря при этом: — В какую-то долю секунды необходимо учесть множество факторов: скорость движений противника, его намерения, уравновешенность, настрой, позицию и так далее. Причем все это может измениться в любую секунду, поэтому у каждого из этих факторов есть своя кривая. Сознание будет вычерчивать эти графики слишком медленно, нужен внутренний компьютер, который мгновенно обрабатывал бы эту информацию, выдавал бы правильные прогнозы, чтобы ты мог на их основе безошибочно реагировать. Когда такой компьютер имеется, все идет так гладко, что со стороны может даже показаться: соперники сговорились и как-то подыгрывают друг другу. Муга и есть этот самый встроенный компьютер… — Она бросила полотенце Вилли и сделала рожицу. — Мой компьютер сегодня дал сбой. Ну, о чем у нас шла речь?

— До муги? Да вроде бы ни о чем… Вы яростно сражались с Вилли, — Таррант был очень доволен собой. Она уже вышла из своей задумчивости и, конечно же, теперь уже не станет проявлять откровенность, но его любопытство уже было удовлетворено. — Я с удовольствием прочитал газеты. Еще раз огромное спасибо и примите мои поздравления. Я просто поражен. Ну, а скажите — с моей стороны будет бестактностью спросить, что еще хранил Брунель в этом сейфе?

— Нет, никакой бестактности… — Модести села рядом с ним, — там были еще кое-какие бумаги. Для нас совершенно загадочные, но Фрейзера кое-что из них очень обрадовало. Они у него, и вы на досуге можете с ними ознакомиться. Кроме того, там хранилось сорок тысяч долларов, каковые мы через надежные каналы конвертируем в фунты и отдадим в какой-нибудь благотворительный фонд.

Таррант улыбнулся и постучал пальцем по одной из газет со словами:

— Если верить тому, что тут написано, у вас были расходы.

— Не слишком серьезные, но мы их удержим из тех сорока тысяч, что оказались в сейфе, — если вам от этого будет спокойнее. В сейфе, кстати, была одна любопытная бумага. Она имеет прямое отношение к той операции Брунеля, в которую я так бесцеремонно вмешалась в Танзании три недели назад. Я вам ее покажу. Вилли, принеси, пожалуйста…

— Сейчас, — сказал Вилли и скрылся в мастерской, а Модести обратилась к Тарранту.

— Вы можете взять и ее, но мне бы в таком случае хотелось иметь копию.

— Что бы это ни было, у вас на нее есть моральное право, — торжественно провозгласил Таррант. — Как-никак это вы ее украли.

— Нам с вами лучше уж не говорить о морали, — отозвалась Модести, в глазах которой зажглись лукавые огоньки.

— Отлично. В таком случае поговорим о Брунеле. Значит, вас угораздило перейти ему дорогу? У вас вышло какое-то столкновение?

— С его бандитами. Шансом и Мухтаром. — Она рассказала ему тот эпизод в нескольких фразах — слишком кратко, чтобы удовлетворить любопытство Тарранта. Он только успел уяснить, что двое подручных Брунеля явились в больницу в африканской деревне, стали допрашивать Джайлза Пеннифезера насчет человека, который незадолго до этого скончался у него на руках. Когда же он не выдал им интересующих их сведений, они начали его избивать. Но тут на сцену вышла Модести, вывела их из игры, запихала в их машину, а потом выбросила в глухой местности. Она не пояснила, как оказалась в тех краях, не сообщила подробностей насчет того, как именно вывела из игры Мухтара и Шанса. Да, те двое вместе создавали грозную команду, подумал Таррант. Пожалуй, поединок представлял собой уникальное зрелище. Он вздохнул и посмотрел на дверь мастерской, из которой появился Вилли.

— Прошу, — сказал Вилли, протягивая Тарранту карту на парусине примерно в тридцать квадратных дюймов. К карте был прикреплен транспарант с сеткой координат, причем каждый квадратик был размером с четверть дюйма. Все линии по вертикали и горизонтали были пронумерованы на полях от единицы до ста пятидесяти. На карте имелись знаки, которым соответствовали пометки на транспаранте. Таррант совместил их.

— Карта местности, выполненная от руки и очень неплохо, — бормотал он, расстилая карту на коленях. — Есть реки, озера, дороги, но нет названий. Так, минуточку. Эти пунктирные линии, кажется, обозначают границы. В этих очертаниях есть что-то знакомое. Горловина с озером на востоке. Да, да, очень характерная конфигурация… Не тот ли это район, о котором мы только что говорили? — Он провел пальцем по пунктиру. — Часть Центральной Африки. Вот озеро Виктория. Уганда, к северу, тут Руанда и Бурунди, а с востока кусок Танзании. — Он посмотрел на Модести и Вилли. — Масштаб примерно четыре мили в дюйме, — добавил он.

— Вы получаете отлично, — сказала Модести.

— Ну, а эта координатная сетка… Она для того, чтобы определить какую-то точку на местности. Только какую?

— Мы не знаем, — ответила Модести, — хотя догадываемся, что именно из-за этого бандиты Брунеля явились к доктору Пеннифезеру и стали расспрашивать его о том, что рассказал перед смертью таинственный незнакомец.

— Пожалуй, — кивнул Таррант. — Можно пойти дальше и предположить, что Брунелю известно: в этом районе есть что-то весьма ценное, только где именно, он не знает. Зато покойник, видать, был в курсе.

За дверью послышался такой шум, словно кто-то споткнулся и упал. Потом дверь открылась и вошел доктор Пеннифезер.

— Конечно, это камни в желчном пузыре! — возвестил он. — Я окончательно в этом убедился.

— У кого камни? — спросил Вилли.

— Ну, конечно, у миссис Леггет.

— Камни подождут, Джайлз, — кротко сказала Модести. — Лучше познакомься с нашим старым другом, сэром Джеральдом Таррантом.

— А мы уже познакомились, — отозвался Пеннифезер и, широко улыбаясь, обратился к Тарранту: — Когда вы сюда приехали, видик у вас был, прямо скажем, так себе! А теперь вы словно посвежели.

— До меня дошли приятные новости, — пробормотал Таррант, смущенный фразой доктора. — Но неужели у меня все это написано на лице?

— Джайлз по-своему весьма проницателен, — отозвалась Модести. — Хотя для всех остальных вы выглядели совершенно нормально.

Джайлз подошел к перекладине и сказал:

— В школе я мог подтянуться до подбородка.

Он ухватился руками за перекладину, но Модести сказала:

— Джайлз, можно тебя на минутку. Ты это узнаешь?

— Иду… А что это? — Он подошел, взял протянутую ему Модести карту, какое-то время всматривался в нее, держа на вытянутой руке, потом покачал головой и сказал:

— План… Озеро, реки, дороги. Но что это такое, сказать не могу.

— Это карта, на которой есть часть Танзании, в том числе Калимба, где мы встретились. Ну и соседние области тоже. Ты раньше эту карту видел?

— Нет. А откуда она?

— Помнишь тех двоих, что заявились к тебе и стали допрашивать? А потом они еще обедали в «Легенде» со своим боссом.

— Да, конечно. Ты мне об этом рассказывала и теперь не даешь шагу ступить самостоятельно. Того типа еще звали как-то вроде Лебрун…

— Брунель. Кто-то залез к нему в сейф и, среди прочего, там лежала эта карта.

— Я читал в газетах. Но как к вам это попало?

— Случайно. Не в этом дело. Важно другое. Эти люди уверены, что тот бедняга перед смертью успел тебе что-то сказать.

Джайлз хохотнул:

— Готов поспорить, это вы с Вилли уволокли сейф. Меня не проведешь. — Он нахмурился. — Какой бедняга?

— Помнишь того парня в Калимбе? Которого пытали. Он тебе ничего не сказал? Попробуй припомнить.

— Тут и припоминать нечего. Он ничего мне не говорил, — Джайлз вернул карту Вилли.

— Он так и не пришел в сознание? — спросила Модести.

— Он то приходил в сознание, то снова отключался. Когда он приходил в себя, начинал нести какой-то вздор…

— Значит, он все-таки что-то говорил?

— Нет, мне он ничего не говорил. Он просто бредил.

— Хорошо, а что он говорил в бреду?

— Я не понял. Он ведь говорил на своем родном языке, который мне неизвестен. Господи, Модести, я уже все тебе рассказал.

— Наверное, — она приложила руку ко лбу. — Просто я стала все забывать. А на каком языке он говорил?

— Не по-французски, не по-немецки, не по-испански и не по-итальянски. Я сам не говорю на этих языках, но узнал бы их. Это был белый, европеец…

— Что ж, таких всего несколько сот миллионов, — сказала Модести.

— Ладно, забудем об этом, — подал голос Вилли. — А ну-ка, Джайлз, попробуй подтянуться до подбородка.

Тарранта удивило это предложение. Ему показалось, что и на лице Модести мелькнуло изумление. Но Пеннифезер проворно стащил свой свитер, шагнул к перекладине, споткнулся о трос крепления и ухватился руками за металлическую трубу. Затем, неистово болтая ногами, стал подтягиваться, но смог подняться лишь на несколько дюймов.

— Ну-ка сосредоточься, — командовал Вилли. — Ты способен на большее. И не сучи так ногами! Вложи все силы в мускулы рук.

— Ладно, — выдохнул Пеннифезер, попытался еще раз и чуть было не коснулся перекладины подбородком.

— А ну-ка еще разочек, — сказал Вилли. — И подумай том парне. Если его пытали, ты, наверное, заставил его попрыгать, когда стал чистить ему раны.

— Было такое, — кивнул Пеннифезер, глядя на перекладину со свирепой сосредоточенностью.

— Дыши ровнее, Джайлз, накачивай мускулатуру… ну, что он все-таки тогда нес?

— Он повторял «нет, нет», — Пеннифезер вдруг сделал усилие, достал подбородком перекладину, поднялся даже чуть выше, сказал: «Надо же!», но тут силы покинули его, и он стукнулся подбородком о металл и грохнулся оземь. Лежа на полу и потирая ушибленный подбородок, он уставился на Вилли и сказал: — Господи, он говорил «нет, нет». Наверное, он был русским.

— Молодец, Вилли, — сказала Модести.

Таррант был полностью с ней согласен. Вилли действительно проявил себя как блестящий психолог, сумев заставить заработать подсознание доктора Пеннифезера. Доктор жил настоящим и быстро забывал все, что не имело отношения к текущему моменту.

— Русский, — произнес Таррант. — Что ж, все равно поле поиска остается широким. Но у меня есть одна идея. Может, конечно, и она заведет в тупик, но все же… Несколько месяцев назад из России сбежал некто Новиков, специалист по космической съемке. Французы предоставили убежище ему и его жене. Не знаю уж, где они там устроились, но несколько недель спустя Новиков тихо покинул Францию. — Таррант посмотрел на Модести. — Наш друг Рене Вобуа из Второго отдела, конечно же, посвятит вас в детали. Он ведь ваш должник.

Модести стояла, обхватив себя за локти, чуть наклонив голову набок, и смотрела в пол. Тарранту была хорошо знакома такая поза. Данные отличались скудостью, но интуиция работала вовсю. Это все равно что муга, вдруг подумал Таррант, только на другом уровне. Она занимается подсчетами, вычислениями, строит гипотезы, которые не очень связаны с логикой, но в конечном счете оказываются справедливыми.

— Спутниковая съемка, — медленно произнесла она. — Карта и координатная сетка… Да, похоже, вы точно опознали покойника, сэр Джеральд.

Пеннифезер, сидевший на мате и погруженный в свои собственные раздумья, вдруг подал голос:

— Интересно, что означает «сорок два»?

Какое-то время ответом ему было молчание, потом Вилли сказал:

— Ну-ка еще разок, Джайлз?

— Сорок-два-сто-один, сорок-два-сто-один, — стал произносить нараспев Пеннифезер. — Это и повторял тот парень. Внезапно вспомнил… Как странно. Я провел с ним всю ночь, и он чуть не свел меня с ума — повторял как заведенный: «сорок-два-сто-один». Господи, как же я это смог позабыть?

Модести не пошевелилась, только чуть повернула голову, и в лице ее Таррант заметил признаки возбуждения.

— Вилли, по-русски это какие-то числа? — спросила она.

— Вроде бы. По-русски я умею считать до десяти, но «два» — это двойка.

Таррант несколько раз повторил слова себе под нос, потом сказал:

— Если разрешите воспользоваться телефоном, то я, возможно, сумею удовлетворить ваше любопытство.

— Милости прошу, сэр Джи. Телефон в мастерской, — сказал Вилли.

Таррант удалился, а Модести подошла к сидевшему на мате Пеннифезеру, легонько подтолкнула его ногой и сказала:

— Вставай, Джайлз. — Когда он поднялся, она обняла его за шею и произнесла очень серьезным тоном. — А теперь тебе пора уезжать. Мне этого совершенно не хочется, но у меня возникло предчувствие, что нас с Вилли ожидает одно небольшое приключение. Причем такое, где тебя могут сильно ушибить. Или вообще отправить на тот свет, если зазеваешься.

— Вы собираетесь на дело? Хотите сразиться с теми типами?

— Возможно. Мы сами ничего не собирались предпринимать, но похоже, как это постоянно с нами случается, обстоятельства подталкивают нас. Поэтому тебе лучше уехать.

— Мне вообще-то ехать некуда.

— Ну, тут можно что-то придумать.

— Спасибо, но ничего из этого не выйдет, — в его голосе зазвучали упрямые нотки.

— Будь же благоразумен!

— Я вполне благоразумен. По-моему, неправильно бежать от того, что тебя пугает — будь то операция, которую ты до этого не делал, или какие-то подонки, вроде тех, что пытали того парня. Нет, такое отношение к жизни не по мне. И если им дать понять, что их боятся, они станут еще наглее.

Из мастерской вышел Таррант и остановился, устремив взгляд на Пеннифезера в объятьях Модести. Он услышал последние слова доктора. Они могли показаться банальными и напыщенными, но в его устах обретали какой-то настоящий смысл. Он говорил то, что думал, причем все это звучало естественно, без какой-то особой серьезности.

— Я хочу сказать, — продолжал он, — что ты имеешь все основания выселить меня из пентхауза. И если какая-то миссионерская организация предложит мне поработать в Тимбукту, я обязательно соглашусь. Но я не собираюсь исчезать только потому, что какие-то бандиты могут меня обидеть, если я не пожелаю изменить свою жизнь. Господи, Модести, если пойти по этому пути, то нами начнут править жуткие мерзавцы. Вроде мафии…

Не разжимая объятий, Модести задумчиво посмотрела на него и произнесла совершенно серьезным тоном:

— А главное, что будет делать бедняжка миссис Леггет с камнями в желчном пузыре?

— Я как раз и хотел это сказать…

— Господи, как трудно с тобой спорить, — вздохнула Модести. — Беда в том, что ты в общем-то прав. Но такие, как ты, не готовы противостоять таким, как Брунель. А значит, тебе надо отойти в сторонку.

— Я не собираюсь никому противостоять, — упрямо отозвался Пеннифезер. — Просто удирать в кусты я не собираюсь.

— Порой ты делаешься таким упрямым, что хочется тебя стукнуть, — сказала Модести и поцеловала его в щеку, а потом убрала руки и повернулась к Тарранту. — Ну что, сэр Джеральд, есть перевод?

— Да, это русские числительные — 42 и 101. Если исходить из традиционной системы координат, сорок два — это по горизонтали, а сто один по вертикали.

— Ну-ка поглядим…

Между тем Пеннифезер стал карабкаться по канату, который свисал с потолка. Вилли расстелил карту на шкафчике, а сверху наложил координатную сетку. Искомая точка оказалась в Руанде, примерно в двадцати пяти милях к западу от границы с Танзанией. Вилли сказал:

— Ну что ж, у нас имеется всего-навсего точка на карте. Неужели нужно дожидаться джинна из бутылки, который любезно согласится выполнить три наших желания?

— Думаю, мы обойдемся без джинна, — сказал Таррант. — Я свяжусь с нашим отделом картографии и попрошу их дать справку насчет того, что это за местность. Если наши догадки справедливы, там должно быть нечто, различимое при космической съемке.

— Давайте, — кивнула Модести. — Вряд ли, конечно, обычные карты тут нам как-то могут помочь, но все равно полезно иметь заключение геодезистов.

Пять минут спустя, с неохотой отклонив приглашение остаться на ленч, Таррант стал прощаться. Уже в дверях, когда Модести подавала ему пальто, он посмотрел в зал и увидел, как Пеннифезер, попытавшийся проделать какой-то фортель с дубинкой, нанес себе удар по лодыжке. Таррант поморщился. Ему стало не по себе при мысли о том, что Пеннифезер может оказаться на руках у Модести с Вилли, если им придется еще раз столкнуться с Брунелем и его людьми.

Модести, похоже, заметила его мину, потому что посмотрела на него с легким вызовом и тихо произнесла:

— Только, пожалуйста, не спрашивайте, что я в нем нашла.

— Милая Модести, я знаю, что несколько раз чуть было не довел вас до погибели, но согласитесь, что бестактность — не мой порок.

— Извините, — улыбнулась Модести и добавила: — У меня, наверное, на его счет пунктик. Но не делайте скороспелых выводов. Вы не видели Джайлза в его родной стихии. Он не в своей тарелке в обществе таких, как мы. Крутых и жестких. Но если бы вы видели, как он делал кесарево сечение умирающей африканке на полу хижины при свете керосиновой лампы…

— Кошмар, — улыбнулся Таррант и с жаром добавил: — У меня самого есть недостатки, так что я, пожалуй, вам поверю на слово.

Зазвонил телефон в мастерской, и Модести сказала:

— Погодите, вдруг вас.

Минуту спустя из мастерской появился Вилли. Вид у него был озадаченный.

— Звонил Венг, Принцесса, — сказал он. — По его словам, пять минут назад в пентхауз позвонил человек по имени Брунель и попросил тебя принять его сегодня в половине седьмого. Венг обещал связаться с тобой и передать просьбу.

— Что ж, это может быть любопытно, — медленно произнесла Модести. — Ты велел Венгу сказать «да»?

— Конечно.

— Но разумно ли это? — подал голос Таррант.

Вилли пожал плечами.

— Я так долго работал на Принцессу, что обычно знаю, что она скажет, без лишних вопросов.

— Если Брунель хочет потолковать со мной, нет смысла отказываться, — сказала Модести. — Мы можем узнать что-то новое и не выдавать ему наши маленькие тайны. Что, собственно, мы можем потерять от такой встречи?

— Разве что головы, — мрачно произнес Таррант. — Брунель понес серьезные убытки, а он не из тех, кто легко смиряется с поражением. Так что будьте особо бдительны.