Проводник, которому я сказал об этих звуках, подтвердил, что и он слышал их, но что на них не нужно обращать внимания. Опытный охотник не слушает их, тогда как неопытные, по его словам, иногда ходили выяснить причину этих звуков, которые завлекали их все дальше и дальше, пока обманутые люди не теряли дорогу и не погибали, так как это поют и плачут нечистые духи пустыни. Я думаю, что эти звуки создаются слабыми порывами ветра в этой пустыне, представляющей такие разнообразные и сложные формы поверхности.
        

      На четвертый день к вечеру нас обрадовало появление скудной растительности. Резкий рельеф начал сглаживаться, ложбины, выдутые ветрами, стали оканчиваться замкнутыми котловинами, на дне которых дожди создали гладкие блестящие площадки глины, которые называют хаками. Довольно большое озеро Шона-нор занимало более крупную впадину. Вода озера была соленая, но в него втекала небольшая речка Курук, где наши верблюды после трех с лишним дней поста могли полностью утолить свою жажду. Здесь уже начались заросли хармыка, камыши, а на озере плавали утки и турпаны, вероятно из пролетных стаек. На кустах я заметил саксаульную сойку, пустынную славку, чеккана. За озером Шона-нор, где началась уже растительность, все деревья тограка, т. е. разнолистого тополя, были наклонены на юго-восток, а сторона их стволов, обращенная на северо-запад, лишена коры, которую, очевидно, сдирают переносимые ветром песчинки. О силе ветра свидетельствует и наклон стволов, который показывает также, что господствуют бури с северо-запада. Попадается много искалеченных мертвых деревьев, истертых песком и галькой. У дороги попадались гряды, сложенные из мелкой гальки и гравия, величиной до лесного ореха и высотой до трех аршин. Эти гряды, очевидно, были наметены ураганами и доказывают силу последних. Легко себе представить, как метет буря, которая в состоянии переметать по земле камешки величиной в лесной орех и даже подбрасывать их при сильных порывах до лица человека. На следующий день, повернув на север, мы к полудню встретились с караваном Лобсына и сделали привал. Лобсын приехал сюда не по большой караванной дороге с казенными станциями, а по расспросам в Пичане и Чиктыме узнал, что имеется более короткая и прямая дорога без станций, но вполне удобная для путников, не нуждающихся в крове и имеющих запас хлеба и фуража. Он прошел по ней, выиграв один день во времени и довольно много в расстоянии.
        

      Лобсын рассказал, что после оазиса Люкчуна, протянувшегося на несколько верст на восток вдоль арыков, выведенных из реки, караван вступил в долину между скалистыми горами, составляющими продолжение Ямшин-тага, и песчаными горами Кум-таг. Он ехал по ней до селения Кичик, где Ямшин-таг отошел в виде низких холмов в сторону. Миновали глиняную крепость Пичан с китайским гарнизоном, не заходя в нее. Ночевали на окраинах таранчинских поселков, покупая зеленый корм для животных, так как подножный был слишком скудный. Миновали селения Чиктьш, Сарыкамыш, Опур и Кара-тюбе; из последнего повернули на юг, где и встретились со мной.
        

      Так как Лобсын, избрав более прямую дорогу, оставил далеко в стороне город Хами, я решил продолжать путь на восток вдоль северной окраины Чол-тага, до выхода на большой тракт, идущий из Хами в Сачжеу.
        

      Соединившись с Лобсыном, я, конечно, отпустил проводника Ходжемета, который поехал назад не по Долине бесов, а по той дороге, по которой пришел Лобсын, чтобы на полученные от меня деньги купить кое-что в Чиктыме. Мы же шли еще три дня прямо на восток, а затем повернули на юго-восток через Хамийскую пустыню. Но на этом пути до Сачжеу я не буду описывать пройденную местность так подробно, как в Долине бесов, потому что она была более однообразна.
        

      * * *
        

      От автора . Любитель приключений Кукушкин мог только отметить частоту и чрезвычайную силу бурь на своем пути из впадины Турфана - Люкчуна на восток, вдоль южного подножия Тянь-шаня, известную также из описаний других путешественников, но объяснить это явление не мог. Автор может заполнить этот пробел, чтобы удовлетворить любознательность читателей.
        

      Нужно заметить, что Центральная Азия вообще отличается обилием ветров и бурь, что обусловлено устройством поверхности этой обширной страны, занимающей внутреннюю часть материка Азии. Рассматривая хорошую рельефную карту Азии, легко заметить, что Центральная Азия в общем представляет обширную впадину окружению почти со всех сторон горными странами: с севера, с места слияния рек Аргуни и Шилки, образующих Амур, ее окаймляют горы Забайкалья, Восточного и Западного Саяна и Алтая, поднимающиеся местами выше снеговой линии и потому несущие ледники. На западе, вдоль границ Центральной Азии, тянутся горные цепи и нагорья Джунгарского Ала-тау, Тянь-шаня и Памиро-Алая. На юге цепи Куэн-луня, Нань-шаня и Цзинь-лин-шаня образуют высокий барьер, южнее которого еще выше поднимаются горы Тибета и Гималаи. Только на востоке нет такого сплошного и высокого заграждения. Здесь на севере тянется до 44° хребет Б. Хинган, поднимающийся только до 1 200-1 800 м абсолютной высоты, а южнее его расположены не более высокие цепи Шаньсийских гор; и влажный воздух с Тихого океана имеет наиболее свободный доступ в глубь Центральной Азии и приносит туда влагу, необходимую растительности.
        

      Обширная впадина Центральной Азии не является ровной: ее бороздят в разных направлениях горные цепи и нагорья - на севере Кентей и Хангай, немного южнее их - Монгольский и Гобийский Алтай, еще южнее цепи Восточного Тянь-шаня, Курук-тага, Бей-шаня, Алашанского хребта и Инь-шаня и, кроме того, многочисленные гряды гор и холмов разной высоты. Но в общем значительные площади Центральной Азии опускаются до высоты 1 200 и даже 600-800 м над уровнем моря, поднимаясь в отдельных грядах до 1 800-2 000 м, редко до 4 000-5 000 м и понижаясь до 300-400 м в Джунгарии, Ордосе, Таримском бассейне, а в Турфанской впадине даже до 100-150 м ниже уровня океана.
        

      Это открытие такой глубокой впадины у южного подножия Восточного Тянь-шаня оказалось неожиданным и было сделано русскими экспедициями Певцова и Грумм-Гржимайло в 1890-1891 годах, подтверждено последними исследованиями и объясняет нам также существование Долины бесов. Но так как Центральная Азия в общем, как сказано выше, представляет обширную впадину материка, окруженную со всех сторон более значительными высотами, т. е. выпуклостями суши, то не удивительно, что в эту впадину с этих высот устремляются потоки более холодного воздуха и что Центральная Азия вообще отличается частыми и сильными ветрами и имеет неспокойный климат. В Центральной Азии редко бывает тихо, особенно днем. С восходом солнца просыпается и ветер, дует, постепенно усиливаясь к полудню, целый день и стихает только после заката солнца, и то не всегда. А сильные ветры, переходящие в бури, случаются осенью, особенно же зимой и нередко весной и только летом не так надоедают путешественнику. Сильные ветры, переходящие в пыльные бури, вообще характерны для климата этой страны, а некоторые области ее известны в этом отношении, особенно. Таковы именно области по южному подножию Восточного Тянь-шаня и Пограничная Джунгария. Первой из них нужно отвести первое место в этом отношении, что вполне объясняется ее рельефом.
        

      Мы уже знаем, что в Турфанской впадине поверхность земли вдавлена плоской ямой до 50-100 м ниже уровня океана на площади около 90 км с востока на юго-запад и около 40-50 км с севера на юг, т. е. около 4 000 кв. километров, и представляет плоскую пустыню, в которую узкими ленточками вдаются оазисы вдоль речек, текущих из Тянь-шаня. С севера впадину ограничивают невысокие, но совершенно оголенные скалистые горные гряды Туек-таг, Ямшин-таг и другие, обращенные к впадине крутым склоном, изрезанным оврагами и логами, лишенными растительности, так что на них везде видны горные породы - песчаники, сланцы. Севернее этих гряд поднимается к подножию Тянь-шаня пустыня, усыпанная галькой, в которой очень быстро исчезают речки, текущие из снегов хребта. Вода, ушедшая в толщи этого галечника, появляется опять у северного подножия голых гряд Туек-таг, Ямшин-таг, образуя речки, которые прорывают эти гряды ущельями и питают оазисы Турфана и Люкчуна.
        

      Можно себе представить, как накаляется в ясные дни, которых там много, галечная пустыня подножия Тянь-шаня и дна впадины. А на востоке впадину замыкают пески Кум-таг, занимающие площадь около 50 км в длину и 20-30 км в ширину; они образуют барханы, высотой до 40-50 м, почти лишенные растительности, которые также сильно накаляются в ясные дни.
        

      На севере, на расстоянии около 40-50 км от края впадины, поднимаются скалистые горы Тянь-шаня, увенчанные вечными снегами и достигающие 4500-5000 м абсолютной высоты, а на юге впадину ограничивают невысокие цепи хребта Чол-таг, почти лишенные растительности. В общем получается протянутая вдоль Тянь-шаня плоская яма, почти оголенная, сильно накаляемая солнцем нечто вроде гигантской жаровни. Здесь и создались такие контрасты высоты и накаливанья, что они должны вызвать сильную тягу воздуха на восток вдоль по впадине и тягу, постепенно усиливающуюся с запада на восток, которая и представляет бури Долины бесов. Эти бури и создали к востоку от песков Кум-таг в выступающих здесь сравнительно непрочных горных породах разных третичных, меловых и юрских песчаников и конгломератов те разнообразные формы выветриванья и развеванья, которые наблюдали путешественники, но никто подробно не описал, вероятно потому, что в бурную погоду, когда ветер валит с ног, а пыль слепит глаза, и смотреть, и записывать, рисовать или фотографировать очень трудно. А судя по тем различным формам, которые я видел в эоловом городе Орху на реке Дям в Джунгарии, в Долине бесов они должны были быть еще более своеобразными и разнообразными.
        

      Экспедиции Козлова и Роборовского сообщили о Долине бесов в своих отчетах только такие же скудные сведения, которые приведены в описании маршрута Кукушкиным. В дополнение к ним приведу еще то, что сообщил Г. Е. Грумм-Гржимайло, по-видимому, по расспросам.
        

      На станции Кырк-ортун, расположенной на большом тракте из Люкчуна в Хами, за большим селением Чиктым, близ богатого водой ключа сходятся два пути из Хами - колесный окружной и вьючный прямой. По последнему ездят редко на колесах и рассказывают о нем так: когда в Кырк-ортуне едва ощущается слабый ветер с востока, там, в ущельях, по которым бежит эта дорога, свирепствует настоящая буря, и никто не в состоянии удержаться на ногах, даже арбы опрокидывает и уносит на десятки шагов. Главная опасность этого пути, однако, не в этом: уложил ишаков и верблюдов, укрылся как-нибудь сам среди вещей и - стихла погода - опять продолжай свой путь. Опасность грозит сверху, со стороны гор, с которых ветер срывает и несет щебень, иногда в таких массах, что кажется точно идет каменный дождь. Тогда шум и грохот заглушают рев верблюдов и крики человека и наводят ужас даже на бывалых людей.
        

      В дополнение к этим сведениям приведу еще те, которые можно извлечь из китайских сочинений.
        

      Монах Иакинф Бичурин, проведший много лет в Китае, изучая старую литературу, приводит китайское описание ураганов в местности к востоку от г. Пичана: три станции Сань-цзян-фан, Ши-сань-цзян-фан и Буин-тай суть места ураганов. Ветер всегда поднимается со стороны северо-запада. Перед ветром слышен глухой шум, словно перед землетрясением. Мгновение спустя налетает ветер, срывает крыши с домов, наполняет воздух каменьями в яйцо величиной, опрокидывает самые тяжелые телеги и разносит рассыпавшиеся из них вещи, наконец уносит и телеги. Людей и скот, застигнутых бурей, уносит так далеко, что и следов их не найдешь. Такие ветры случаются всего чаще весной и летом, а осенью и зимой весьма редки. В горах зеленые плоско-продолговатые камни, похожие на яшму, движимые ветром, издают звук, подобный металлическому. Песчаные каменья, занесенные ураганом на горы, всегда лежат беспорядочными кучами в странных видах и никогда не составляют холмов. Если утро над северными и южными горами ясно и чисто, - в тот день не бывает ветра, а если мрачный туман мало-помалу скроет горы, - в тот день непременно будет сильный ветер и не следует пускаться в дорогу. Эта местность и есть Долина бесов («Вань-янь-дэ», Описание Джунгарии, стр. 229).
        

      В заключение можно привести общие данные о Турфанской впадине и особенностях ее климата на основании наблюдений станции, устроенной экспедицией Роборовского вблизи г. Люкчуна и действовавшей 2 года с октября 1893 по сентябрь 1895 г.
        

      Впадина имеет около 150 верст длины и около 70 верст ширины; с севера ее ограничивают южные предгория Тянь-шаня, с юга - невысокий кряж Чол-таг, с востока пески Кум-таг. Впадина представляет лёссово-солончаковую, а в середине болотистую местность, поросшую кое-где камышами, отчасти тамариском. Окраины орошаются речками из Тянь-шаня и кярызами, выведенными от подножия гор. Метеорологические наблюдения станции Люк-чун показали, что годовой ход давления равняется почти 30 мм, величина, вероятно, крайняя для всего земного шара. Температура летних месяцев очень велика, в среднем для июля она приравнивается к Сахаре, предельная высокая в 48° - также наибольшая для всей Азии (на солнце 64°). По сухости и бедности осадков впадина также представляет крайность. Число ясных дней в 147 превосходит крайний возможный предел линий карты Шенрока (100-140), а число пасмурных дней 20 составляет нижний возможный предел (40-20).
        

      По таблицам наблюдений видно, что среднее давление зимой 780, летом 762, т. е. зимой наибольшее, как и по всей Центральной Азии, а летом наименьшее. Ветры преобладают восточные и западные, но сила их небольшая, наибольшая в апреле, мае и июле. Температура зимой падает до -13, -15°, редко до -20°, а летом держится +35-40° и до 48°. Морозных дней в году 130-140.
        

      После этого отступления, которое иные читатели могут пропустить, если Долина бесов показалась им мало интересной, вернемся к изложению дневника Кукушкина о путешествии на восток от места его встречи с главной частью каравана, немного восточнее озера Шона-нор.
        

      * * *
        

      Первые три дня мы шли вверх по долине речки Курук-гол, которая вытекает из снегов Карлык-тага, т. е. той вечно снеговой группы, которая поднимается над самым восточным участком Тянь-шаня. Курук-гол течет на юг, орошает большой оазис Хами, в котором расположен город Хами - столица восточной части Синь-цзяня, где живут и таранчинский (мусульманский) ван и китайский амбань. Верстах в 20 ниже города речка резко поворачивает на запад вниз по долине, расположенной вдоль северного подножия хребта Чол-таг, который мы уже не раз вспоминали, огибая оазис Люкчун и Долину бесов. Эта речка дает орошение долине. Поэтому мы встречали на своем пути от озера Шона-нор, в которое речка впадает, поселки таранчей, расположенные то гуще, то реже, а в промежутках заросли камыша (где речка весной затопляет дно долины), тамариска, тополей. На юге все время тянулись высоты Чол-тага, поднимавшиеся от дна долины пологим склоном, разрезанным многочисленными логами и оврагами, и местами увенчанные плоскими скалистыми вершинами. Это продолжалась Долина бесов, пустынная, безводная, посещаемая только охотниками в поисках антилоп и диких верблюдов, которые живут еще там в горах Чол-тага и Курук-тага.
        

      Затем мы повернули на юго-восток и юго-юго-восток, в общем шли 260 верст до реки Сулэхэ, единственной на этом пути через Хамийскую пустыню (Последняя на западе представляет скалистые гряды Чол-таг и Курук-таг, а на востоке - подобные же гряды, называемые уже Бей-шань, т. е. северные горы, в противоположность цепям Нань-шань, т. е. южным горам, расположенным южнее реки Сулэхэ и оазисов Сачжеу, Юймынь и Сучжоу. В сущности Чол-таг, Курук-таг и Бей-шань - это одна и та же горная страна, протянувшаяся с запада на восток между Тянь-шанем на севере и Нань-шанем на юге. Ее условной границей на востоке считают течение реки Эдзин-гол, который течет из Нань-шаня на север и впадает в озера Сого-нур и Гашиун. В этих грядах высоких вершин нет, они достигают 1 600-2 000 м абсолютной высоты, а в долине реки Сулэхэ абсолютные высоты падают уже до 1 000-1 200 м).
        

      На протяжении первых 150 верст пути через Хамийскую пустыню можно было заметить, что местность в общем повышается, но неравномерно и медленно, местами даже незаметно; она представляет то ровную голую пустыню, усыпанную галькой, то поросшую скудными кустами саксаула, тамариска, эфедры, хармыка. Кое-где во впадинах, где могла задержаться дождевая или снеговая вода, попадались заросли камыша, что позволяло нашим верблюдам и лошадям на ходу подкармливаться, так как места наших ночлегов далеко не всегда были обильны подножным кормом, хотя мы всегда выбирали для ночлега те места, где корм был лучше, и останавливались даже раньше, если попадалось место с лучшим кормом. Часто встречались большие площади, сплошь усыпанные толстым слоем щебня и, конечно, бесплодные.
        

      Далее местность стала более неровной; дорога шла по каменистым холмам, огибая крутые горки, на которых часто выступали толстые пласты каких-то сланцев. Встречались сухие русла с зарослями камыша, еще зеленого, тогда как в других местах он был уже засохший. Почти каждый день мы видели то справа, то слева нескольких диких верблюдов, которые при виде нашего каравана отбегали очень быстро подальше и очевидно были знакомы с человеком. На севере долго еще оставался в виду Кар-лык-таг с его снежной шапкой, иногда совершенно скрывавшейся во мгле, когда воздух становился пыльным. Но потом его заслонили зубчатые скалы и склоны Чол-тага. Последний на пятый день во время длинного безводного перехода порадовал нас выпадением снега при налетевшей с запада бури. Снег валил довольно густо около получаса и этого было достаточно, чтобы не только наши животные, захватывая на лету хлопья или подбирая их с кустов полыни и хармыка, утолили свою жажду но и мы сами смогли набрать снега в большую клеенку которая была у нас в запасе на такой случай
        

      Нужно заметить, что через Чол-таг проходят две дороги - одна трактовая, с небольшими станциями на которых содержались верблюды и лошади для проезжающих китайских чиновников, имеющих право на сменных лошадей. По этой дороге видны были даже столбы телеграфа с тремя проволоками, нередко кривые или наклонившиеся в ту или другую сторону. Это был тракт из г. Лами в г. Аньси, который вскоре за станцией Куфи начал отклоняться к востоку и исчез из вида. На его станциях мы не останавливались, так как не имели права на это и нам пришлось бы платить дорого за корм животных привезенный издалека.
        

      Вторая дорога - караванная - за станцией Куфи отделяется от первой и идет прямо на юг в г. Сачжеу; на ней станций нет. По этой дороге на последних верстах уклон местности в общем стал обратный - на юг. Мы пересекли длинное ущелье каменного хребта, вероятно Курук-тага, чрезвычайно пустынного и дикого, с серыми, черными и белыми камнями, которые торчали в разные стороны, словно чешуи каких-то диковинных чудовищ. За этим ущельем горы начали расходиться в обе стороны; но в общем мы еще больше одного перехода шли среди холмов с очень скудной растительностью, затем миновали обширное камышовое урочище, местами с сухими руслами и красной глинистой почвой, за ним - колодец, разрушенную фанзу и маленькую кумирню и поднялись по узкой долине в широкое ущелье по которому перевалили через главную цепь K урук-тага и шли еще целый день по горам.
        

      После спуска с этих гор растительность стала более обильной, попадалось много верблюжьих следов, встречались антилопы, зайцы, сороки, вороны. Хамийская пустыня кончалась, и вдали на юге уже показались горные вершины Нань-шаня, скрывавшиеся в облаках. Становилось теплее, и мы, наконец, остановились в обширных зарослях камышей, окаймляющих русло и разливы реки Сулэхэ, текущей из Нань-шаня. Эта река резко поворачивает на запад, протекает мимо городов Юймын и Аньси и затем, еще дальше на западе, впадает в озеро Хара-нур или Хала-чи.
        

      В зарослях этой реки мы остановились, сделали дневки, чтобы после скудных кормов и больших переходов через пустыню дать всем отдых. Здесь оказалось много фазанов, и я успешно охотился. Эти заросли составляли северную окраину большой впадины, верст 30-35 в поперечнике, которая отделяет южное подножие Курук-тага от северной цепи Алтын-тага. В этой впадине мы далее встретили реку Данхэ, которая также течет из Алтын-тага и затем поворачивает на запад. Продолжались камыши, заросли разных кустов, рощи тополей, чередуясь с площадями серых солончаков, по которым то гуще, то реже рассеяны бугры с кустами тамариска, голые участки гладких и блестящих такыров и разбросанные в беспорядке фанзы и пашни китайских поселков.
        

      Наши верблюды то и дело на ходу обрывали кустики колючки, своей любимой закуски, которая получила название верблюжьей колючки10, и отправляли ее в пасть, корешком вперед; при этом положении длинные и гибкие колючки ложатся острием вперед и не впиваются в глотку и горло. А тут же на полях китайских крестьян часто видны были фазаны, бродившие спокойно, словно домашние курицы в богатом помещичьем хозяйстве или на промышленной ферме. Наша собачка носилась с лаем взад и вперед, вспугивая фазанов, которые перелетали с места на место. Самцы громко клохтали на взлетах, призывая за собой куриц. За два дня перехода по этой впадине я настрелял десятка четыре фазанов, и вечером даже пришлось устроить примитивную коптильню, чтобы заготовить впрок излишек добычи; оба мальчика были заняты ощипываньем перьев, и самым мелким пером мы обновили содержимое китайских валиков, заменявших нам подушки.
        

      Большая дорога в Сачжеу, иначе называемый Дунь-хуан, часто терялась среди зарослей и полей, разветвлялась, и нам приходилось расспрашивать поселян, чтобы не терять общее направление пути. Китайцы были заняты молотьбой разных злаков на зиму и для вывоза на восток в Гань-су, так как впадина, орошенная разветвлениями рек Данхэ и Сулэхэ, считается плодородной и удобной для орошения полей. Поселяне, при виде наших завьюченных верблюдов, конечно, спрашивали, куда и зачем мы направляемся, и многие интересовались нашими товарами. На обоих ночлегах пришлось вскрывать один из тюков с разной мануфактурой, чтобы удовлетворить поселян. Приходили также торговцы - мелкие перекупщики, - но получали ответ, что наши товары назначены для храма Тысячи будд в Дунь-хуане.
        

      На месте первого ночлега росло довольно много тополей, частью посохших, и мы, конечно, нарубили немного дров для своего костра. Когда жители соседнего поселка увидели, что мы рубим дрова, несколько человек подбежали и также стали рубить деревья. На наш вопрос, почему они занялись этим, они сказали, что эти деревья казенные, т. е. государственные, и их вообще запрещено рубить. Они воспользовались нашим примером, чтобы потом заявить, если власть заметит порубки, что они сделаны проезжими по незнанию запрета.
        

      В общем в оазисе Сачжеу считается около 35 000 жителей, а в самом городе Дунь-хуан 7 000. Город состоит из двух частей - старой и новой. Каждая, конечно, окружена глинобитной толстой стеной с зубцами и несколькими воротами каменной кладки, запираемыми на ночь. Новый город с лучшими постройками вмещает начальство и отряд маньчжурского войска, а старый - всю торговую часть. Он очень грязен, улицы узкие и кривые, за исключением двух главных - продольной и поперечной, которые идут прямо и немного чище. Но вообще, как и в других китайских городах, главные улицы торгового города сплошь заняты лавками, мастерскими, харчевнями и постоялыми дворами. Собаки и свиньи являются единственными санитарами, занимающимися чисткой улиц от съедобных отбросов. Выбоины, заполненные грязью, просыхающие вероятно только летом, попадаются на обеих улицах, как и всякий мусор. К нему присоединяются запахи харчевен и передвижных кухонь, в которых жарят на сале и кунжутном масле и варят разную снедь, потребляемую тут же на улице прохожими.
        

      В городе мы узнали, что пещеры тысячи будд расположены в нескольких местах в 25 и более верстах от Дунь-хуан. Поэтому мы только переночевали на постоялом дворе в предместье, закупили провизии и утром пошли дальше, чтобы устроить свою стоянку вблизи пещер, в спокойной обстановке, вдали от города с его вонью, любопытными посетителями и властями.
        

      Главные пещеры, называемые Чэн-фу-дун, расположены на юго-восток от города в обрывах голой возвышенности, составляющей одну из передовых гряд Алтынтага. Они были построены при династии Хань, разрушены монголами, потом несколько раз восстанавливались и разрушались. Мы нашли только часть их в состоянии, доступном для осмотра, и узнали от лам - хранителей, что пещеры привлекают богомольцев с первого по восьмой день 4-й луны (т. е. весеннего месяца) в количестве нескольких тысяч.
        

      Вместе с водой реки Данхэ кончилась и зелень оазиса Сачжеу, и дорога к пещерам шла по пустыне, разрезанной логами, вдоль желтой оголенной цепи холмов и горок. Вдоль дороги растительность очень скудная, хотя время от времени попадались купы тополей, кусты тамариска, эфедры, хармыка и возле них развалины фанз или небольшие жилища.
        

      После пяти часов пути по такой скучной местности мы увидели, что на крутом склоне однообразной цепи, обращенном в нашу сторону, появились на высоте от 3 до 10 сажен над подножием остатки стен, и среди них чернели отверстия, издали казавшиеся норами мелких и крупных животных. Далее среди таких развалин появились восстановленные фанзы порознь или по нескольку друг возле друга. Это и были группы пещер Тысячи будд Чен-фу-дун. В одном месте у подножия гряды оказалась довольно большая роща не только тополей, но и карагача, джигды, с зарослями чия и верблюжьей колючки на окраине. В роще было несколько развалин, а в одной из пещер у подножия гряды мы увидели группу лам. Переговорив с ними, мы получили разрешение разбить свой лагерь в этой роще, где соломинки, остатки аргала и мелкий мусор показывали, что здесь кочуют иногда люди.
        

      Места для нас и наших животных было достаточно, но в отношении материала для огня и в особенности подножного корма условия были трудные. Мелкий валежник, кусты полыни и аргал можно было собирать кое-где, но корм был плохой, только для верблюдов и в малом количестве, так что пришлось подумать о доставке его со стороны. Вода в виде небольшого ключа протекала поблизости у подножия возвышенности. Мы устроились на чистой площадке в тени деревьев, а вечером нашу палатку посетил старший лама пещер - хэшан. Он сообщил нам, что пещеры были сооружены при династии Хань, царствовавшей с 202 года до нашей эры по 220 год новой. Затем были разрушены монголами и восстановлены при династии Тан (с 618 по 907 г.), но позже также не раз разрушались, в последний раз дунганами в половине XIX века. Богомольцы собираются с 1-го по 8-е число 4-й луны до 10000 человек. Главная статуя изображает великого бога Да-фо-ян в сидячем положении, высотой в 13 сажен с лишним. Хэшан жаловался, что китайское правительство не принимает никаких мер для восстановления пещер, надеясь, что это сделают на средства богомольцев. Поэтому удалось пока восстановить только небольшую часть, наиболее доступную и вмещающую изображение Да-фо-яня, которая своей величиной привлекает богомольцев.
        

      Хэшан узнал, что у нас имеются в продаже ткани для одежды лам, мелкие принадлежности буддийского культа - курительные свечи, масло для лампад, медные чашечки и др. - и житейского обихода и был очень рад этому, а возможность обмена всего этого на старые рукописи и книги увеличила его восторг по случаю нашего прибытия. Но разные намеки в его речах давали понять, что торговаться с ним придется упорно. Он был очень доволен, узнав, что мы в китайском ямыне Дунь-хуан еще не были и вообще китайским властям о своем прибытии и своих целях не говорили. Очевидно, китайские и буддийские начальники здесь соперничали друг с другом по скупке иностранной мануфактуры.
        

      На следующий день мальчики погнали животных на пастбище в сторону от пещер, Лобсын остался у палатки, а я со старшим ламой и несколькими другими ламами отправился в обход пещер, которых оказалось гораздо меньше тысячи. Они расположены несколькими ярусами на крутом склоне гряды, сложенной из довольно мягких пород, в которых не так трудно было выкапывать или вырубать большие подземные комнаты, выбрасывая материал, вынимаемый из них, вниз по склону. Не трудно было заметить, что в пещерах сочетаются сооружения различной давности. Крутой, нередко почти отвесный, склон этой гряды в одних местах содержал ряды келий или комнат разной величины с совершенно открытыми дверными отверстиями, но различной степени сохранности, тогда как в других частях перемежались пачками желтоватые неровные пласты горных пород, толщиной в 2-3 аршина, выступая карнизами и отделяя друг от друга остатки келий и зал с зияющими дверными отверстиями и стен с отчасти сохранившейся штукатуркой, побелкой и цветными фресками.
        

      Это, по-видимому, были самые древние пещерные жилища буддийских лам, молитвенные помещения и галлереи с фигурами божеств, уцелевшие еще в виде части внутренних стен, тогда как передние или наружные почему-то обрушились. Горная порода, слагавшая эту гряду горизонтальными пластами разной толщины, очевидно, выветривалась довольно быстро. Вероятно, сначала разрушались наружные стены (отчасти может быть возведенные людьми на естественных уступах обрыва) и вскрывались комнаты и залы, которые в дальнейшем приходилось оставлять, выкапывая вместо них новые глубже в горе, так как видно было, что зиявшие отверстия дверей вели еще дальше вглубь, в залы, ставшие уже недоступными без приставной лестницы. В других же местах всего обрыва, или только в отдельных ярусах среди таких необитаемых уже келий, видны были отверстия, вполне сохранившихся келий, и в них различимы фигуры разных божеств, святителей и героев разной степени сохранности.