10

Когда придворные, возглавляемые Генрихом, удалились, из коридора еще долго доносились их шаги и смех. Наконец Джиллиана осмелилась поднять глаза.

Райен внимательно разглядывал ее. Оказывается, волосы у нее черные. Вот уже чего он никак не мог предположить — при такой светлой коже. На своем веку принц видел многих красавиц, но ни одна из них не могла сравниться с этой. Юная женщина на постели была так хороша, что кровь тотчас прилила к его чреслам.

Он сел в кресло и, откинувшись на спинку, стал любоваться нежным румянцем ее щек.

— Итак, что будем делать дальше? — спросил он с усмешкой.

— Я ведь говорила вам, что в свое время попрошу… об одной услуге.

— Да. Но, думаю, во избежание недоразумений вам лучше всего прямо объяснить мне, что вы от меня хотите.

— Я хочу… Мне нужен… ребенок, — неуверенно проговорила она.

Он не шелохнулся. Может быть, не расслышал?

— Мне нужен ребенок, — повторила Джиллиана, на сей раз громче и отчетливее. Она почему-то не могла оторвать взгляда от его длинных жестких пальцев, которые негромко постукивали по подлокотнику кресла.

— Прежде чем мы обсудим с вами этот вопрос, быть может, вы все-таки поведаете мне кто и зачем прислал вас сюда?

Она сердито откинула за спину длинные черные о волосы.

— Почему я должна вам что-то рассказывать? Я вас совершенно не знаю, вы же пока что не сделали ничего, чтобы вызвать мое расположение, скорее наоборот.

— А почему я, в свою очередь, должен вам верить? — возразил Райен. — Возможно, все ваши речи и поступки — не более чем спектакль, устроенный нарочно для меня, а сама вы — пособница Генриха.

— Если вы хоть что-то слышали о Талшамаре, вам должно быть известно, что Генрих повинен в смерти моей матери. О каком пособничестве вы смеете говорить? — Она почти кричала.

— Да, мне известно, как погибла королева Фелисиана. Но кто надоумил вас явиться к Генриху именно в этот день?

— Тот, кто желает вам добра.

— В Англии я знаю только одного человека, который желает мне добра. Это Ричард.

— Нет. На сей раз это был не Ричард, а королева Элинор.

Райен прищурился, на его щеках заходили желваки.

— Генрихова сука! С какой стати она взялась мне помогать?

Джиллиана как ужаленная подскочила с подушек встала на колени на краю кровати. Ее волосы разметались по плечам, глаза возмущенно сверкали.

— Да вы с ума сошли! Элинор спасла вам с сестрой жизнь. Я никому не позволю отзываться о ней непочтительно. Извинитесь немедленно!

При свечах Райену почудилось, что ее белоснежная рубаха окружена мерцающим ореолом. «Словно карающий ангел», — подумал он.

— Успокойтесь, миледи, и объясните мне: почему вы так рьяно защищаете Элинор? Что она для вас сделала?

— Что сделала для меня Элинор? Да все, что только было возможно! Это она пестовала меня с младенчества до самого моего прибытия в Лондон. Это она прислала меня на помощь к вам и научила, что говорить, чтобы спасти вас от верной гибели… Теперь вы заставили меня пожалеть, что я ее послушалась.

Некоторое время он задумчиво молчал, потом сказал:

— Значит, все то, что вы говорили сегодня утром Генриху, придумано королевой Англии ради моего спасения?

— Разумеется, а зачем же еще?

— Да, ее ненависть к Генриху должна быть безмерна, если столь немыслимые планы родятся в ее голове. Возможно, я и правда ошибаюсь. Может быть, Элинор действительно враг короля, но все же не могу взять в толк, что за дело ей до того, жив я или нет.

— Вы пытались помочь Ричарду, ее любимому сыну, и она благодарна вам за это. Многие думают об Элинор дурно — но ведь они не знают ее, как я. За эти годы мне не раз доводилось убеждаться в ее великодушии и доброте. Что же до ненависти к Генриху, то разве мы вправе ее осуждать? Она заключена в Солсбери, как в тюрьме. Король медленно, но верно губит ее. Ведь и мы с вами тоже ненавидим Генриха.

— Да. Вы за смерть своей матери, а я… — Райен осекся. — Словом, у меня на это есть свои причины.

Джиллиана снова перебралась к изголовью.

— И что же мы теперь будем делать? Развязав кожаные ремни, он стянул с себя обувь и принялся расстегивать безрукавку.

— У меня сегодня был тяжелый день. Если позволите, я тоже лягу в постель.

— Я… — вконец смутившись, Джиллиана зажмурила глаза. — Как вам будет угодно.

Он рассмеялся, отметив про себя, что у нее восхитительная манера краснеть.

— Разве можно устоять против такого заманчивого приглашения?

— Надеюсь, вы знаете, что надо делать? — Смущение Джиллианы неожиданно сменилось озабоченностью. — Мне хотелось бы зачать дочь, поскольку последние двести лет в Талшамаре правили королевы.

От таких слов Райен, только что скинувший короткую рубаху, застыл на месте.

— Я вижу, вы подходите к этому вопросу с холодной головой. Не уверен, что я сумею вам быть полезен, если в постели мне придется действовать по указке.

Некоторое время она смотрела на него в явном недоумении, потом решительно откинула черную прядь со лба.

— В таком случае скажите мне, что делать, и я все сделаю сама.

Присев на край кровати, он приподнял ее подбородок и заглянул в глаза.

— Послушайте, много ли вам вообще известно о том, что происходит в постели между мужчиной и женщиной?

Она отвела взгляд и негромко сказала:

— По правде говоря, ничего. В своей жизни я почти не сталкивалась с мужчинами — кроме сэра Хэмфри да священника, который иногда приходил к нам в монастырь.

— В монастырь? — удивленно переспросил он.

— До шестнадцати лет я воспитывалась в монастыре, а потом в Солсбери, у королевы Элинор, там она сама была моей наставницей.

Взгляд принца сделался вдруг холодным.

— Так это она внушила вам, что вам нужен ребенок от меня?

— Да нет же! Ваша недоверчивость приводит меня в отчаяние. Речь шла только о том, чтобы я объявила Генриху о своей якобы беременности. Но позже я сама поняла, что ребенок мне действительно необходим.

Его рука тяжело легла на ее плечо.

— Зачем?

— Моя жизнь будет в вечной опасности, пока я не произведу на свет сына или дочь, которые могли бы унаследовать талшамарский престол.

— Боюсь, что вы не продумали этот вопрос до конца. Вам не приходило в голову, что ребенок, родившийся от меня, будет в первую очередь моим наследником?

— Если я буду его матерью, то это будет мой ребенок, — сердито отвечала она. — Вы же можете иметь для себя наследника от любой другой женщины. Думаю, за этим дело не станет: придворные дамы всю дорогу пели мне о том, какой вы красавец и как бы они хотели оказаться на моем месте.

Губы Райена непроизвольно расплылись в улыбке.

— Вот как? Быть может, мне пойти отыскать кого-нибудь из них?

Джиллиана нерешительно коснулась его рукой.

— Я понимаю, вам, возможно, нелегко сделать то, о чем я прошу, — но ведь для меня это так важно.

— И вас не смущает даже то, что Генрих хочет отправить нас на Фалькон-Бруин?

— Что ж, пока мне придется ему подчиниться. Но как только дитя появится на свет, никто и ничто не сможет меня удержать: я вернусь в Талшамар.

— Признаться, я не мог и помыслить, что на свете существуют еще такие невинные создания, как вы.

— По-вашему, это очень скверно?

— Не в этом дело. Но вы так молоды — в определенном смысле слишком молоды. Право, рядом с вами я начинаю чувствовать себя бессовестным совратителем… — Он встал и, отойдя от кровати, начал снова одеваться. — Нет, Джиллиана, я не могу выполнить вашу просьбу.

Губы девушки дрогнули. Чем она его оттолкнула? Быть может, надо вести себя как-то по-другому? Она тихо слезла с кровати и подошла к Райену.

— Я вам не нравлюсь?

Они стояли сейчас возле окна, и ее синие глаза, казалось, вбирали в себя лунный свет.

— Отчего же, вы очень красивы. — Хладнокровие давалось ему нелегко.

— Я уверена, что у меня все получится очень хорошо, только скажите мне, что сделать.

Взгляд Райена скользнул к горловине ее ночной рубахи. Шелковые ленты на ней развязались, и в разрезе виднелись нежные выпуклости ее грудей. Его бросило в жар. Слава Богу, она не догадывается, что с ним происходит.

— Думаю, не стоит продолжать этот разговор. Сейчас у меня нет никакого желания обучать девственницу искусству любви. Возвращайтесь в постель.

Джиллиана, однако, не собиралась так легко сдаваться.

— Элинор всегда говорила, что я прекрасная ученица. И потом, у кого же мне учиться этому искусству, как не у собственного супруга?

— Я не могу считать себя вашим истинным супругом.

— Быть может, вы… У вас есть возлюбленная?

— Да.

Это признание почему-то причинило ей острую и неожиданную боль.

— Ваша любимая ничего не потеряет. Я прошу у вас только одну эту ночь. Неужели это слишком дорогая цена за вашу жизнь?

Он вдруг почувствовал смертельную усталость, как глупо сопротивляться в подобной ситуации.

— Миледи, никто не может поручиться, что именно сегодня вы примете мое семя.

— В таком случае мы оба будем считать наш брак неудавшимся. При первой же возможности я съезжу в Рим и попрошу Папу его аннулировать. — Помолчав немного, она добавила — Надеюсь, Генрих не узнает, что мы с вами не были сегодня вместе и что, стало быть, я свободна. Элинор боялась, что он станет вынуждать меня выйти за Джона… Он уже заговаривал об этом сегодня утром.

— За Джона? Но он же совершенный слюнтяй.

— Вас это уже не будет касаться. Как только ваша сестра достаточно окрепнет, мы все вместе отправимся на Фалькон-Бруин, и там я обещаю возвратить вам вашу свободу.

Райену вдруг стало неловко оттого, что он не оправдал ее надежды.

— Было бы очень великодушно с вашей стороны, если бы вы возвратили мне ее, не требуя ничего взамен, — сказал он, чтобы скрыть смущение, но Джиллиана не слушала его.

— Мне снова придется скрываться, чтобы ни Генрих, ни Филипп не могли меня отыскать. Само по себе это не очень бы меня удручало, но талшамарцы будут считать себя обманутыми, оставшись вновь без королевы. Я не смогу спокойно править, не имея наследника. — Она подняла на него глаза. — Скажите, что мне делать?

Он отвернулся. Что он мог ей сказать? Уверенность, только что владевшая им, уже улетучилась. В тяжелую минуту она самоотверженно пришла к нему на помощь и спасла их с Кассандрой от гибели, он же ничего не хочет дать ей взамен. Она, безусловно, умна, хотя, разумеется, еще очень молода и неопытна. Райену нечасто доводилось встречать женщин столь благородной души. Его собственная мать, а возможно, и Катарина не шли с нею ни в какое сравнение. Да, Талшамар получит превосходную правительницу, тут Элинор не ошиблась.

— Как мне вас называть? — спросил он.

— Зовите… Зови меня Джиллианой, Райен. Думаю, так будет лучше всего.

— Джиллиана, как объяснить вам…

— Тебе, — перебила она.

— Хорошо. Как объяснить тебе, что ребенок, родившийся у нас с тобой, будет в первую очередь наследником моего престола? Неужели это так трудно понять?

— Но ведь твой отец умер. Разве это не делает тебя королем страны?

— Я в плену. Ты слышала, что сказал сегодня Генрих? Он назначил регентшей мою мать. Ясно, что без его поддержки она недолго продержалась бы на престоле.

— Не могу взять в толк — как мать может отбирать власть у родного сына?

— Тебе следовало хорошенько порасспросить об этом Элинор. Она, возможно, рассказала бы немало интересного о предательстве и обмане в собственной семье.

— Если ты не перестанешь говорить гадости о королеве Элинор, я не буду продолжать разговор. — Она вернулась к кровати и села на край. — Делай что хочешь, я больше не побеспокою тебя. Кстати, можешь отправляться спать куда угодно. Он печально улыбнулся.

— Не думаю, чтобы Генрих сегодня выпустил меня отсюда. Ведь мы с тобой, кажется, разыгрываем влюбленных? Не забывай, жизнь наша пока висит на тоненьком волоске.

— Ты ценишь свою жизнь гораздо больше, чем я свою, — надменно заметила она. — Я лучше приму смерть, как сделала моя мать, чем соглашусь оставаться заложницей Генриха Плантагенета.

— Жизнь, — тихо повторил Райен. — На что мне она, когда народ мой в неволе? Я был готов умереть сегодня утром — и умер бы… но явилась ты со своей нелепой выдумкой.

Ей вдруг стало искренне жаль его.

— Тебе, наверное, нелегко жилось в эти последние несколько месяцев.

— Ты не знаешь мою мать — иначе ты поняла бы, почему мое сердце болит за судьбу моих подданных. Она любит только себя да дорогие безделушки. Дорвавшись до власти, она за какой-нибудь год оберет людей дочиста.

— Моя мать погибла ради того, чтобы я жила и смогла когда-нибудь править Талшамаром. Вот так я понимаю настоящую любовь.

— Увы, такую любовь мне познать не довелось. Лучше бы моя мать достойно умерла, чем при жизни покрыла себя таким позором.

Джиллиана в душе согласилась с ним, но вслух ничего не сказала.

Они немного посидели молча, потом Райен сказал:

— Ложись спать. Ты, наверное, очень устала.

— А ты?

— Я. тоже посплю… на другой стороне кровати.

— Как угодно, — холодно произнесла Джиллиана.

Она забралась под покрывало и отвернулась. Наверное, в ней что-то не так, раз Райен отказывается зачать с нею дитя. Он как будто не желает к ней даже притрагиваться. Но долго раздумывать на эту тему ей не пришлось, скоро веки ее сомкнулись, и она уснула.

Она не почувствовала, когда Райен лег рядом, спиною к ней, и не догадывалась, как волновала его ее близость. О, он очень желал к ней притронуться — а еще лучше прижаться к ней всем телом, заключить в объятия и любить, как она того хотела.

Но он знал и то, чего она никак не могла понять: если у них родится дитя, это очень осложнит жизнь им обоим.

В эту ночь принц Райен Рондаш еще долго не мог уснуть.

11

Золотистый рассветный луч пробрался в комнату, осветив ее самые дальние и темные углы. Джиллиана открыла глаза и тихонько повернулась на другой бок, чтобы получше рассмотреть Райена.

Во сне он совсем не казался таким суровым и неприступным, как вчера днем. У него были темные бархатистые ресницы и смуглые щеки. Одна прядь черных волос упала ему на лоб, другие свободно вились по шее и плечам. Черты его были правильны и соразмерны. Красиво очерченные губы, прямой нос.

Джиллиане никогда прежде не доводилось видеть мужчину так близко, и сейчас от волнения у нее участилось дыхание. Чтобы успокоиться, она принялась разглядывать его руку, лежавшую на груди. Пальцы были длинные и тонкие, но в них угадывалась недюжинная сила.

Джиллиане вдруг неудержимо захотелось прикоснуться губами к его рту или хотя бы незаметно провести рукой по его черным густым волосам, но она боялась его разбудить.

Эти странные желания, явившиеся неведомо откуда, так смутили ее, что она поспешно спрыгнула с кровати и на цыпочках, стараясь не шуметь, подбежала к своему сундуку. Отыскав ярко-синее, цвета сапфира, платье, она некоторое время безуспешно боролась с многочисленными застежками и шнуровкой, но в конце концов справилась с переодеванием. Потом она тщательно причесалась, покрыла голову тонкой белой накидкой, а сверху надела золотую талшамарскую корону пусть символ монаршей власти придаст ей силы: она так нуждается в поддержке.

Джиллиана неслышно отворила дверь и выскользнула в коридор. За дверью, как выяснилось, стоял королевский стражник.

— Я иду проведать принцессу Кассандру и не нуждаюсь в провожатых, — холодно сказала Джиллиана, чтобы предотвратить всякие попытки сопровождать ее.

— Пожалуйста, миледи. Как пожелаете. Мне велено смотреть за принцем Райеном, а про вас никаких приказаний не было.

Она гордо прошествовала мимо, но, сделав несколько шагов, остановилась в нерешительности.

— Как мне найти покои принцессы Кассандры?

— Ступайте прямо по этому коридору до конца, миледи, потом поверните направо. Покои принцессы Кассандры находятся за последней дверью слева.

К удивлению Джиллианы, девушка сидела в постели и завтракала, а Нетта ловко прислуживала ей с весьма довольным видом.

— Жар спал еще вчера вечером, — улыбаясь, сообщила служанка. — А утром, как видите, Ее Высочеству захотелось кушать.

Джиллиана присела на скамью возле кровати.

— Нас, кажется, вчера не представили друг другу. Меня зовут Джиллиана.

— Да, я вас помню. Вы говорили Генриху какие-то странные вещи о себе и моем брате. Не могу понять, зачем вам это понадобилось: насколько мне известно, до вчерашнего дня Райен вас в глаза не видел.

— Вы совершенно правы, я солгала Генриху, но сделала это ради того, чтобы спасти вас с Райеном от смерти.

— Я все равно ничего не понимаю, — тихо проговорила Кассандра.

— Сейчас лучше думать о том, чтобы поскорее поправиться, и тогда ты сможешь поехать домой, — посоветовала Джиллиана. — Хочешь домой?

— О да! — Кассандра во все глаза смотрела на красавицу с золотой короной на голове. — А правда, что вы с моим братом повенчались? Я слышала вчера сквозь забытье какие-то разговоры об этом.

— Да, правда. Это тоже необходимо для того, чтобы мы, все трое, могли обрести свободу. Ты очень огорчена, что твой брат так неожиданно женился?

Девушка откинулась на подушки.

— Нет, не очень. По правде сказать, я даже рада, потому что мне совсем не нравилась его… — Но, спохватившись, что может наговорить лишнего, Кассандра умолкла и сосредоточенно уставилась в свою тарелку. Когда она снова подняла глаза, в них отражалось искреннее участие. — А вы… наверное, расстроены? Ведь Райен скорее всего женился на вас только ради моего спасения?

— Что ж, в таком случае мы просто оба выполнили свой долг, не правда ли?

Кассандра глядела на нее с нескрываемым восхищением.

— Нетта сказала, что меня вылечило ваше чудотворное снадобье.

— Во-первых, говори мне «ты» — думаю, нам обеим будет так удобнее. А во-вторых, тут нет никаких чудес. Просто твоя собственная молодость помогла одолеть недуг.

Кассандра слабо улыбнулась.

— Ты мне очень нравишься, Джиллиана. И я надеюсь, что вы с Райеном всегда будете вместе.

Проснувшись, Райен свесил ноги с кровати и удивленно огляделся. Что это, он уже не в Тауэре? Припомнив события вчерашнего дня, он смущенно обернулся. Джиллиана исчезла.

Он торопливо оделся, распахнул дверь — и едва не сбил с ног королевского стражника. Судя по всему, вчера вечером он был прав, Генрих пока не собирался предоставлять ему полную свободу.

— Я хочу видеть свою сестру, — надменно сообщил он стражнику.

Тот взялся за рукоять меча.

— Я отведу вас в ее покои.

С трудом сдерживая гнев, Райен в сопровождении осточертевшего англичанина дошел до двери своих вчерашних покоев и коротко бросил стражнику через плечо:

— Можешь идти. Твоя помощь мне больше не понадобится.

— Я должен стоять за дверью, — отводя глаза, отвечал тот. — Таков приказ Его Величества.

Райен раздраженно толкнул дверь. Черт возьми, Генрих по-прежнему продолжает обращаться с ним, как с пленником! Видимо, он не избавится от надзора, пока не покинет Англию. Впрочем, сейчас для него главное было здоровье сестры. Переступив порог, он в изумлении остановился.

Кассандра, с виду совершенно здоровая, сидела на постели и хохотала. Джиллиана стояла посреди комнаты подбоченясь и говорила что-то весьма свирепым тоном. Нетрудно было догадаться, кого она изображает.

— О нет, не благодарите меня! Я с величайшим удовольствием возьму на себя все свадебные расходы. — И она изо всех сил надула щеки.

Кассандра повалилась на подушку, изнемогая от хохота.

— Ужасно похоже! Если бы Генрих мог тебя сейчас слышать, он, верно, лопнул бы от злости.

— Поистине королевское великодушие, не правда ли? — заметила Джиллиана. — А что еще ему оставалось делать? Бедный Генрих догадывается, что его одурачили, вот только не может понять, как. — Она присела в насмешливом реверансе. — Ничего, Генрих Плантагенет, мы с вами еще поквитаемся!

Кассандра не сводила с нее восхищенных глаз.

— А что ты сделаешь, Джиллиана!

— Я еще не решила, но уж в покое его не оставлю.

— Простите, что прерываю столь приятную беседу, — пряча улыбку, проговорил Райен. Его взгляд с удовольствием скользнул по милому румянцу Джиллианы. Ее явно смутило, что он вошел, когда она по-детски передразнивала короля.

— Твоей сестре гораздо лучше, — поспешно принимая серьезный вид, проговорила она. — Не правда ли, превосходная новость?

Отбросив покрывало, Кассандра спрыгнула на пол и закружилась перед братом.

— Смотри, как я уже могу.

— Вижу, вижу — уймись.

— Джиллиана такая прекрасная собеседница, она смешит меня все утро. С нею не соскучишься, правда, Райен?

— Да уж, — неопределенно отозвался он. — Мы знакомы с ней второй день, и за это время скучать мне не приходилось ни минуты. А теперь, — он строго сдвинул брови, — марш в постель, да поживее. Тебе ни в коем случае нельзя сейчас переутомляться. Чем скорее ты поправишься, тем скорее мы ! сможем отсюда уехать.

Кассандра послушно забралась на кровать и спросила:

— Как вы думаете, а Генрих не лжет? Он правда позволит нам уехать на Фалькон-Бруин?

— Хочет он этого или нет, ему придется нас отпустить, — ответила Джиллиана, взбивая ее подушки. — У него нет выбора.

Райен взял с подноса на столе кружку яблочного сока и подал сестре.

— Не поверю в это, пока наш корабль не отойдет от английского берега.

— Джиллиана, — Кассандра вдруг застыла с не донесенной до рта кружкой. — А ты поедешь с нами на Фалькон-Бруин?

Подняв глаза, Джиллиана встретила вопрошающий взгляд Райена.

— Боюсь, что у меня тоже нет выбора и вам придется какое-то время терпеть мое общество. А теперь, если вы оба меня извините, — я должна идти к королю Генриху. Я просила его об аудиенции и получила согласие.

Она уже повернулась к двери, но Райен удержал ее за руку.

— Подожди, я пойду с тобой. Я не доверяю Генриху.

— Он просил меня непременно прийти одну, — высвобождая руку, ответила она. — Кроме того, ты ведь, кажется, пока еще не волен идти, куда тебе вздумается?

Райен сердито скрипнул зубами. Она, разумеется, права в замке английского короля он не мог сделать и шага без конвоя.

— Остерегайся Генриха, — озабоченно проговорила Кассандра. — Он коварен, как лиса.

Райен усмехнулся и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Еще неизвестно, кому больше следует остерегаться.

Глядя на то, как уверенно и величаво талшамарская королева двинулась к выходу, брат с сестрой даже не подозревали, что в душе у нее все трепещет от страха.

В ожидании королевы Джиллианы гофмейстер и архиепископ Йоркский стояли в нише за гобеленом. По приказу Генриха они должны были наблюдать за ходом аудиенции из этого укрытия.

Когда талшамарская королева появилась в дверях, Генрих спокойно кивнул стражникам, разрешая пропустить ее в тронный зал. Ему не о чем было волноваться: он был абсолютно уверен, что теперь она у него в руках.

Пока она шла через громадное и довольно неуютное помещение, он любовался ее поистине редкостной красотой. Цвет платья, выбранного ею сегодня, лишний раз подчеркивал сапфировую синеву глаз.

— Приятно видеть вас свежей и отдохнувшей, Джиллиана. Прошу вас, присядьте, — сказал он, указывая на кресло рядом с собой.

— Я предпочитаю разговаривать стоя, Генрих. Я не займу у вас более двух минут. Собственно, у меня только один вопрос. Я желаю поскорее покинуть Англию. Так вот, когда я могу это сделать?

— Когда бы это ни случилось, я надеюсь, что вы не забудете мою искреннюю заботу о вас и всегда будете помнить, что я ваш друг.

— Я, несомненно, буду помнить все, что когда-либо слышала о вас.

— О, снова голос Элинор, — усмехнулся Генрих. — Как поживает моя дражайшая супруга?

Его притворная заботливость нисколько не обманула Джиллиану.

— Я явилась сюда не затем, чтобы делиться впечатлениями о жизни королевы Элинор. Я пришла узнать, когда я могу ехать, — настаивала она.

— Возможно, я буду благосклоннее к вашим нуждам, если вы попросите Папу Луция назначить меня правителем Талшамара до появления на свет вашего первенца. Подумайте, как это облегчит вашу жизнь: ведь у Филиппа полностью исчезнет повод причинять вам зло.

— Зато такой повод немедленно появится у вас, — возразила Джиллиана. — Думаете, мне неизвестно, как умерла моя мать?

— Согласитесь, то было ужасное стечение обстоятельств, но моей вины тут нет. Я всего лишь велел моим людям с почетом доставить ее в Англию — она сама выбрала смерть. Она погибла от меча собственного палатина.

— Да. Она действительно предпочла смерть плену. На ее месте я сделала бы тот же выбор, и надеюсь, что, если судьбе будет угодно поставить меня в подобные обстоятельства, у меня хватит на это мужества.

Генрих позеленел от дурного предчувствия. Эта сумасбродная девица способна на многое.

— Вы хотите сказать, что предпочтете смерть дальнейшему пребыванию в Англии?

— Именно так, Генрих. Я такая же королева, какой была моя мать, и ни в чем не намерена ей уступать.

Говоря, она внимательно следила за лицом Генриха. Сперва оно показалось ей разгневанным, но скоро гнев сменился выражением спокойной уверенности и даже довольства.

— Хорошо, я отпущу вас, но для этого я должен быть уверен, что ваш брак с принцем заключен не только в Вестминстере, но и на супружеском ложе. Слуги, убиравшие утром вашу комнату, донесли мне, что хотя вы с принцем и спали в одной постели — увы, вы в ней только спали.

Джиллиана сделала вид, что рассматривает подол своего платья. Откуда Генриху может быть известно, что они с Райеном не прикасались друг к другу? Неужели кто-то всю ночь следил за ними? Нет, невозможно, в комнате совершенно негде спрятаться.

Наконец, решив, что нет обороны лучше нападения, она решительно подняла голову и смерила Генриха гневным взглядом.

— Все, что происходит между мною и моим супругом, касается только нас двоих и не имеет к вам никакого отношения. Ваши соглядатаи отвратительны.

— И однако же, таково мое условие, — еще непреклоннее изрек Генрих. Видимо, он очень не хотел опять остаться в дураках. — Согласитесь, что и для вас это будет гораздо разумнее, чем погибнуть от меча сэра Хэмфри.

Джиллиана, чувствуя, что не может больше ни минуты находиться в обществе этого презренного человека, сделала шаг к двери.

— Я вижу, нам больше нечего сказать друг другу, — сказала она на ходу.

— Но я еще не позволял вам удалиться.

— А я не спрашивала вашего позволения. — Ей вдруг вспомнился последний разговор с Элинор перед самым ее отъездом из Солсбери. — Не забывайте, Генрих когда ваши предки еще поклонялись деревянным идолам, мои уже правили христианской страной.

Для Генриха это было чересчур: слишком часто ему приходилось слышать подобные речи от своей жены, которая частенько похвалялась перед ним древностью своего рода.

— И вы смеете говорить это мне — вы, без году неделя королева! Да вы понятия не имеете о том, как управлять подданными! — яростно выкрикнул он.

— Признаю, что мне еще многому предстоит учиться, но в любом случае я великолепно обойдусь без вашей помощи, — с достоинством отпарировала Джиллиана.

Некоторое время они молча взирали друг на друга, словно состязаясь в силе взгляда, потом Генрих улыбнулся.

— Черт возьми, вот это будет жена! Даже жалко, что такая женщина досталась какому-то упрямцу с Фалькон-Бруина.

— Что делать, вы сами об этом позаботились. — Сказав так, она величественно развернулась и направилась к двери.

Генрих, однако, не мог позволить, чтобы послед нее слово осталось за ней.