23

Уже три дня они находились на острове, и за это время Джиллиана лишь мельком несколько раз видела Райена. Он где-то пропадал целыми днями и редко обедал и ужинал дома.

Правда, сегодня вечером он появился в зале, но сразу же после окончания ужина Джиллиана поднялась из-за стола и ушла к себе. С одной стороны, у нее не было никакого желания втягиваться в их семейные дрязги, с другой — не хотелось предоставлять Райену лишнюю возможность выказать свое пренебрежение к ней.

Она долго без сна ворочалась на неудобной постели, потом со вздохом встала и подошла к окну. Распахнув ставни, она подставила лицо прохладному ночному ветерку.

Огромный шар луны озарял серебристо-голубоватым светом лес, холмы и океанский простор за ними. Да, при таком освещении Фалькон-Бруин был гораздо приятнее для глаз: днем все его червоточины слишком сильно выпирали наружу и навевали не самые приятные мысли.

Неожиданный стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Вероятно, Нетта, подумала она и отозвалась — однако на пороге возник мужской силуэт.

Это был Райен.

— Ты не в постели? — спросил он, видимо, просто чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Мне не спится, — холодно ответила она.

Он остановился неподалеку от окна, где в потоках голубоватого света стояла Джиллиана. Взгляд его задержался на чуть вздернутом носике, который Катарина окрестила длинным. Он не был длинен — он был безупречен, как каждая ее черта.

— После ужина ты так быстро исчезла.

— Я устала, — голос ее звучал безразлично.

— Устала от общества? — В тоне его тотчас появилась знакомая язвительность. — Я вижу, жители нашего острова быстро утомляют прекрасную королеву Талшамара.

Она нахмурилась.

— Меня утомляют притворство, грубость и жестокость.

Теперь он стоял так близко от нее, что она чувствовала его дыхание на своей щеке.

— Помнится, недавно ты весьма увлеченно беседовала с юным Джеймсом, прямо-таки ловила каждое его слово, — возмущенно упрекнул ее Райен.

Неожиданно для себя Джиллиана внутренне возликовала. Он ревнует ее — и пусть! Совершенно необязательно сообщать ему, что речь шла по большей части об орошении земель.

— Да, сэр Джеймс показался мне прекрасным собеседником. В нем много самых разнообразных достоинств добрый нрав, остроумие и при этом неожиданная серьезность — ты не находишь?

— Я не отношусь к поклонникам сэра Джеймса и никогда не занимался изучением его достоинств.

— Жаль. Он о тебе весьма высокого мнения. Райен, — она подняла на него глаза, — почему ты меня избегаешь? — Вопрос был задан с предельной прямотой.

— Избегаю? — Он смотрел на нее с непритворным удивлением. — Тебе это показалось.

— В таком случае это показалось не только мне, но и всем окружающим.

— У меня даже в мыслях не было ничего подобного. Я не хочу сейчас посвящать тебя во все свои дела, скажу только, что их у меня немало. И все не так просто. Ты веришь мне, Джиллиана?

— Конечно. Ты всегда был со мною вполне откровенен. Я ведь с самого начала знала, что ты любишь леди Катарину. Глядя на то, как нежно вы друг к другу относитесь, я невольно переполняюсь сочувствием к ней, хотя мое собственное положение при этом оказывается довольно унизительным.

— Джиллиана, я говорю вовсе не о нас с Катариной, а о Фалькон-Бруине. В мое отсутствие в королевстве слишком многое изменилось в худшую сторону. У меня есть долг перед всеми, кто живет на моем острове, и сейчас я пытаюсь… — неожиданно он оборвал себя, словно боясь наговорить лишнего. — Впрочем, не стану докучать тебе ненужными подробностями.

Она отвернулась к окну, вглядываясь в пейзаж, озаренный лунным светом.

— Уже поздно. Ты, по-видимому, чего-то хотел? Чего он хотел? Он хотел обнять ее, притянуть к себе, зарыться лицом в душистый шелк ее волос, и, возможно, тогда боль, ни на минуту не утихавшая в его душе, хоть ненадолго оставит его.

— Я вижу, что тебе здесь приходится нелегко… Поверь, я бы очень хотел избавить тебя от всего этого, но пока…

Она снова обернулась.

— Райен, Фалькон-Бруин поразил меня, но совсем не так, как я ожидала. Прежде я даже не представляла, что бывает такая страшная нищета, какую мы увидели у вас в предместье.

Он тяжело вздохнул.

— Из-за этого в тот вечер за ужином — как, впрочем, и сейчас — изысканные угощения казались мне безвкусными. Я уже сделал кое-что для того, чтобы крестьяне по крайней мере не умирали голодной смертью, но ведь для жизни им нужна не только пища.

— Райен, ты должен им помочь.

— Ты как будто забыла, что Генрих лишил меня власти… лишил всего. То, что я делаю, должно делаться тайно. Но я не хочу посвящать тебя в подробности: это может навлечь на тебя опасность.

Так вот почему его все время нет дома! Он готовится сразиться со своей матерью. Как же она не догадалась об этом раньше? Ревность застилала ей глаза.

— Не волнуйся за меня. Делай все, что может помочь твоим подданным, но… — Она коснулась его руки. — Позволь и мне помочь тебе. Я попрошу сэра Хэмфри завтра же плыть домой, погрузить там в трюмы столько зерна и прочей снеди, чтобы твоим людям хватило до будущей весны, и тотчас возвращаться обратно на Фалькон-Бруин.

Он взволнованно вглядывался в ее лицо.

— Ты правда сделаешь это… для меня?

— Я сделаю это для всякого, кто будет нуждаться в моей помощи, Райен, — отстраненно произнесла она.

Он провел пальцем по ее щеке.

— Таких, как ты, больше — нет, Джиллиана. В мире нет ни одного правителя, чье сердце было бы полно сострадания, как твое. Вероятно, поэтому многим так хочется сокрушить тебя и сломить твой гордый дух.

— Ты говоришь о себе?

Его палец скользнул к ее губам.

— Нет, не о себе. Но, может быть, я опаснее всех твоих врагов.

— Ты думаешь, если я выросла в монастыре, значит, у меня нет сил для борьбы? Ошибаешься, Райен. У меня есть силы, и я сумею ими воспользоваться.

Его вдруг охватила необъяснимая тоска.

— Прошу тебя, будь осторожна, Джиллиана. Здесь кругом слишком много зла, и всех твоих сил может не хватить на то, чтобы его победить. Будь это в моей власти, я бы сегодня же посадил тебя на корабль.

— Скажи, ты позволишь мне помочь твоему народу?

— Я благодарю тебя, но не могу принять твою помощь, — твердо сказал он. — Фалькон-Бруин — моя страна, и я сам должен спасать ее от гибели.

— Райен, когда помощь предложена от чистого сердца, нет ничего зазорного в том, чтобы ее принять. Если ты передумаешь…

— Я не передумаю.

Неожиданно их взгляды встретились. В глазах обоих стояло воспоминание о тех ночах, когда их тела и души тесно сплетались между собой. Губы Джиллианы раскрылись, Райен потянулся к ней, и они слились в жарком поцелуе.

Желание, которое они так долго гасили в себе, стремительно выплеснулось наружу. Они торопились освободиться от сковывающих движение одежд. Райен подхватил Джиллиану на руки и понес к кровати.

Без оглядки любовники отдались горячей волне переполнявших их чувств. Их губы снова нашли друг друга, руки Райена гладили и ласкали нежную кожу Джиллианы, вспоминая каждый изгиб ее тела.

— Я так долго хотел этого, — приподнявшись, он заглянул ей в глаза. — Я пытался обуздать свое желание, но, как видишь, не смог.

Мускулы на его плечах подрагивали под ее пальцами. Он безумно хотел ее — и этого было довольно.

— Я рада, что ты пришел, — выдохнула она.

— Когда ты рядом, я могу думать только о том, чтобы поскорее прижать тебя к себе, — признался он. — Впервые я обнял тебя по воле короля Генриха, теперь же обнимаю потому, что ты нужна мне как воздух.

Они отдались друг другу в безудержном, почти яростном исступлении оба втайне боялись, что им больше никогда не доведется быть вместе. Джиллиана отвечала на каждое его движение, он же, как никогда прежде, думал о том, чтобы полнее утолить ее желание, и находил в этом новое наслаждение для себя.

Потом, когда он лежал, отдыхая, тесно прижимаясь к ней, ему казалось, что в него через все поры вливаются ее силы, и он знал, что эти силы понадобятся ему очень скоро, когда ему придется в одиночку ступить на дорогу жизни и смерти. Он многое отдал бы за то, чтобы отослать Джиллиану с острова до того, как у них с матерью произойдет решающее сражение.

— Райен.

Он поцеловал ее пальцы.

— Да?

— Знаешь, меня кое-что смущает в наших отношениях.

Не удержавшись, Райен затрясся от смеха.

— Право, я не ждал от тебя подобных признаний.

— Пожалуйста, не смейся надо мной. — Голос ее звучал слегка укоризненно.

Он изобразил крайнюю серьезность.

— Так что тебя смущает, Джиллиана?

— Раньше я полагала, что любовь и желание суть две стороны одной медали. Почему же у нас с тобой это не так?

Он медленно провел ладонью по ее бедру, отчего по всему ее телу пробежал сладостный трепет.

— Видишь — это желание. Я хочу тебя, а ты — меня. Мужчина может желать женщину, но сердце его при этом может молчать.

— Я поняла. Ты желаешь меня, а любишь Катарину.

Райен в смятении отодвинулся от нее. Он снова попытался вспомнить, какого цвета глаза у Катарины, но не сумел. Даже зажмурившись, он видел перед собою только синие глаза Джиллианы. Поэтому, помолчав немного, он снова притянул ее к себе и сказал честно, как только мог:

— Я знаю только одно так, как тебя, я не желал прежде ни одну женщину на свете. И давай пока на этом остановимся.

Он поцеловал ее, и она опять прильнула к нему. Она не знала, как назвать чувство, переполнявшее ее сердце, — но оно было гораздо больше, чем желание. Она волновалась за жизнь Райена, за благополучие его подданных и со страхом ожидала того, что принесет им завтрашний день. Неужели все это — проявления простого желания? В таком случае любовь должна быть так чудовищно безмерна, что вынести ее не сможет ни одна живая душа.

Теперь Джиллиана уже точно знала, что она беременна: в этом месяце у нее не было обычного кровотечения. Вероятно, следовало сказать о ребенке Райену, но ей хотелось оттянуть признание: ведь она дала слово, что как только это произойдет, она поплывет домой, в Талшамар, предоставив ему долгожданную свободу.

Мысль о скором расставании была ей невыносима, и она приникла губами к его губам. Желание, любовь — что бы это ни было, но он нужен ей, и она должна быть с ним рядом. Должна…

Эта мысль внезапно вернула ее к осознанию другого долга — долга перед подданными. Она не имеет права думать только о себе, и она скажет ему обо всем сейчас, пусть даже это толкнет его в объятия Катарины.

Она соскользнула с кровати и отошла к окну, чувствуя его взгляд у себя на спине. Она боялась обернуться, потому что боялась передумать.

— Райен, я отплываю через два дня. Можно было бы и раньше, но, думаю, вряд ли это возможно: сэру Хэмфри нужно какое-то время, чтобы все подготовить.

Райен быстро подошел к ней, взял за плечи и, развернув к окну, вгляделся в ее лицо.

— Почему именно сейчас?

Ком в горле мешал ей говорить. Не выдержав настойчивого вопроса в глазах Райена, она отвела взгляд.

— Я беременна. У меня больше нет причин для того, чтобы оставаться здесь.

Она услышала, как у него перехватило дыхание.

— Значит, ты хочешь забрать моего ребенка и покинуть меня.

В глазах у нее защипало, но она сдержалась: он не должен был видеть ее слез.

— Таков был наш уговор. Я дала слово и сдержу его. А ты?

На миг у Райена все поплыло перед глазами, словно его вдруг с размаха ударили в живот.

— Да, — с трудом выдавил он из себя. — Я сдержу свое слово.

Она коснулась его руки.

— Райен, я уже несколько раз пыталась тебе кое-что сказать, только ты не слушал меня. Признаться, мне и самой не хочется об этом заговаривать, но я все-таки скажу.

Он молча ждал.

— Удалось ли тебе убедить леди Катарину, что ты женился на мне не по своей воле?

Райен вздрогнул от неожиданности. Какого черта она вдруг говорит о Катарине? Ведь она только что призналась, что носит под сердцем его дитя, — при чем же тут Катарина?

Однако Джиллиана не сводила с него серьезных глаз.

— Хочешь, я сама ей все объясню?

— Ей уже все объяснили, — сказал он с отсутствующим выражением лица.

— Думаю, я лучше других могла бы убедить ее в том, что ты все это время не переставал ее любить.

Его захлестнул гнев, не сдержавшись, он закричал:

— Мне не нужно ничьих оправданий и объяснений — тем более твоих! Ты с самого первого дня пытаешься навязывать мне во всем свою волю. Если Господь послал тебя мне в наказание, так скажи хоть, за что!..

— Прости меня, Райен. Я думала…

Он рванул ее к себе и обнял так крепко, что она едва не задохнулась.

— Прости и ты меня, — шепнул он ей в ухо. Впервые за все время он просил у нее прощения.

— За что, Райен? — изумилась она.

— За то, что я грубо овладел твои телом, а ты терпела боль ради одного только моего семени. За то, что я хочу тебя даже сейчас!..

Она коснулась его щеки, не умея выразить словами всего, что переполняло в эту минуту ее сердце. Видимо, она еще не привыкла жить по эту сторону от монастырских стен и не научилась понимать мирские законы и обычаи.

— Поверь, я не хотела причинить тебе боль. И, Райен, если я хоть чем-нибудь могу ее облегчить, — прошу тебя, скажи мне об этом.

Райен смотрел на нее и не мог произнести ни слова. В ее синих глазах серебрился лунный свет. Итак, она уезжает. Он больше никогда не прикоснется к ней и не увидит, как, слегка покачивая бедрами, она проходит по комнате. Ее смеющиеся глаза уже не будут искриться для него, а ее доброта не обогреет его сестру. Бедная Кассандра, она осиротеет после отъезда Джиллианы.

— Ты уже сказала моей сестре, что уезжаешь?

— Нет, но ей известно, что скоро это должно случиться. Они с Неттой знают, что я беременна.

— Ты сказала им раньше, чем мне? Джиллиана смущенно улыбнулась.

— Это они мне сказали.

— А они не могли ошибиться?

— Нетта уверена, что ошибки нет. — Она печально улыбнулась и тряхнула головой. — Я буду скучать по Кассандре. Она стала мне как сестра.

Райен слегка приподнял ее подбородок.

— А по мне ты не будешь скучать?

Сердце Джиллианы словно сдавило железным обручем. Ей хотелось прижаться щекой к его груди, хотелось, чтобы он обнял ее и никогда не отпускал.

— Райен, я… Я буду скучать по тебе.

Она поскорее отвернулась к окну, чтобы не разрыдаться.

Шагнув к ней, Райен осторожно обнял ее за талию.

— А если я попрошу тебя остаться?

— Ты же знаешь, что я не смогу, — печально ответила она. — У тебя есть свой долг, а у меня свой. В нашей жизни все было предопределено заранее, и мы не имеем права отвернуться от тех, кто полностью зависит от нас.

Когда рука Райена скользнула на ее живот, он ощутил волнение, неожиданное для него самого. Они с Джиллианой дали начало новой жизни. Пройдут годы, и его дитя будет править Талшамаром, но сам он никогда этого не увидит. Может быть, он должен вовсе забыть о том, что он отец?

— Что ты скажешь обо мне нашему ребенку? Она накрыла его руку своей, и на миг их сердца пронзило чувство светлое и прекрасное.

— Я буду рассказывать моей малышке, что ее отец смелый и благородный человек, который умеет держать свое слово. Я скажу ей, что ее отец — Золотой Сокол.

Райен не подозревал, что она видит его таким. Они вообще никогда не говорили о том, какими видят друг друга: ведь оба знали с самого начала, что недолго пробудут вместе.

— Ты сказала — ей, Джиллиана? Почему непременно ей?

— Я чувствую, что это будет дочь. Он сильнее прижал ладонь к ее животу.

— Пусть будет дочь, раз ты так этого хочешь.

— Если родится сын, я тоже буду счастлива.

Боль в душе Райена сделалась еще острее сын, которого он никогда не увидит! Как это несправедливо!

— Что ты скажешь дочери, когда она спросит, почему ее отец не с вами?

— Я объясню, что ты дал ей жизнь, а потом нам с тобой пришлось расстаться. — Она подняла на него печальные глаза. — Думаешь, я так жестокосердна, что не вижу твоих страданий? Вначале все казалось так просто: я спасаю тебя от гибели, а ты взамен даешь мне ребенка, который спасает от гибели меня. А теперь мы оба измучены происходящим.

— Как давно это было. Тогда мы с тобой были чужими друг для друга. Но с тех пор все изменилось.

— Райен, я очень хочу верить, что наша дружба не прервется и через много лет. Я всегда буду вспоминать о тебе с благодарностью.

— Правда, Джиллиана?

— Не забывай дитя, что ты мне подарил, — единственная надежда для Талшамара и мое спасение от короля Филиппа.

— Но, Джиллиана, если Папа признает наш брак недействительным, то наша дочь будет считаться незаконнорожденной?

— Наша дочь будет королевой, Райен, и ни один талшамарец не станет выяснять, сколь законен был союз ее родителей.

— Когда все начиналось, наш будущий ребенок был для меня просто отвлеченным понятием, — задумчиво сказал он.

— А сейчас?

Райен прижался щекой к ее щеке.

— Теперь это моя дочь или сын, плоть от плоти моей. — Он отвел в сторону черную шелковую прядь и нежно коснулся губами ее лба. — Мне хочется еще раз побыть с тобой, прежде чем мы простимся навсегда.

Она потянула его за руку к кровати.

— На прощание — да, столько, сколько ты захочешь.

— Это не повредит ребенку? — хрипло спросил он.

Джиллиана улыбнулась и, опускаясь на кровать, протянула к нему руки.

— Этот ребенок будет цепко держаться за жизнь, и никто — ни Генрих, ни Филипп, ни его собственный отец — не изгонит его из моего чрева.

На этот раз их объятия были до странности печальны и — как показалось Джиллиане — чисты. Вероятно, то была их последняя ночь, и ей хотелось запомнить это на всю жизнь.

Райен с новым незнакомым чувством прижимал ее к себе, словно желая, чтобы тонкий аромат ее кожи навсегда остался с ним. Его губы, легко скользившие по ее лицу, отыскали рот и приникли к нему, как к живительному источнику. Джиллиана как будто растворялась в нем — и он брал то, что она сама так желала ему отдать.

Луна уже стояла высоко. Ее свет струился на кровать и на Джиллиану, лежащую на ней со спутанными волосами, так что Райен мог ясно видеть ее лицо.

Решившись, он задал ей вопрос, мучивший его всю ночь:

— Джиллиана, там, в своем Талшамаре, ты, наверное, снова выйдешь замуж,?

— Нет, никогда. Мне не нужно ни другого ребенка, ни другого супруга. Он немного отстранился от нее.

— А что ты будешь делать, если с ребенком что-то случится? Ты думала об этом?

Она улыбнулась и сказала с твердой уверенностью:

— Ничего не случится. Обещаю тебе: наша дочь вырастет здоровой и счастливой. Я и мои подданные — мы будем любить ее и оберегать от всех бед.

Райена, видимо, еще что-то беспокоило, но больше он ни о чем не стал спрашивать. Вскоре его глаза закрылись, и Джиллиана придвинулась ближе к нему.

Он давно уснул, а она все лежала без сна, вглядываясь в его лицо. Ее пальцы тихонько перебирали темные пряди его волос, потом она поцеловала его в губы, отчего он вздохнул, но не проснулся. Потом, зажав его пальцы в своих, она тоже закрыла глаза.

Ей не хотелось думать о том, что скоро Райен будет вот так же лежать рядом с Катариной.

Увы, в ее жизни не будет больше любви Райена, о которой она так мечтала. Что ж, им просто не суждено быть вместе.

Когда за окном рассвело, она тихо выскользнула из-под покрывала и оделась. Она шла к сэру Хэмфри — сказать ему, что пора готовиться к отъезду. Дорога домой будет для нее радостной и печальной. Радостной — потому что она наконец-то попадет в родной Талшамар. Печальной — потому что она никогда больше не увидит Райена.

Райен должен прожить свою жизнь здесь, на Фалькон-Бруине, а она в Талшамаре, и меж ними не будет ни моста, ни дороги.

24

Было еще рано, поэтому по пути в конюшню, где Джиллиана рассчитывала найти сэра Хэмфри, она не встретила ни единого человека. Старый рыцарь всегда поднимался раньше всех и первым делом шел в конюшню проведать лошадей.

Завидев Джиллиану издали, ее верный друг нахмурился.

— Что-нибудь случилось, Ваше Величество?

— Нет-нет, я просто искала вас, чтобы сказать: как только все будет готово, мы можем грузиться на корабль.

Он внимательно вгляделся в ее лицо. Раз они могут готовиться к отплытию, значит, она уже носит под сердцем дитя. Он улыбнулся и поднес ее руку к губам.

— В таком случае к завтрашнему утру все будет готово. — И добавил, понизив голос — Признаться, я сыт этим островом по горло.

— Я тоже, — задумчиво сказала она.

— Надеюсь, что морская болезнь будет милосерднее к вам, чем по пути сюда, — заботливо сказал сэр Хэмфри.

— Не беспокойтесь, Хэмфри. То была не морская болезнь.

Он понимающе кивнул.

— Передайте остальным, что я желаю пуститься в путь как можно скорее. Наш корабль все еще стоит у берега?

— Да, Ваше Величество. Я сейчас же отдам все распоряжения о погрузке.

Тоскливый взгляд Джиллианы обратился к замку. Хэмфри не нужно было ни о чем спрашивать — он и так догадывался, что ее гнетет. Он столько лет был с нею рядом и заботился о ней, что иногда угадывал ее мысли раньше, чем она успевала их осознать.

— Ваше Величество, вы уверены, что именно этого хотите? — мягко спросил он.

Джиллиана не стала кривить душой перед старым другом.

— Так должно быть, — просто сказала она. — Я и Райен — мы оба должны сдержать слово. — Протянув руку, она погладила белую гриву красавца жеребца. — Думаю, что кардинал Фейлшем очень ждет нашего возвращения. В последние годы он сильно сдал.

— Да, Ваше Величество, я тоже это заметил. Конечно, он будет рад, когда вы снимете груз власти с его плеч.

— Пойду велю Нетте складывать вещи, — сказала она, уходя.

Пока она пересекала безлюдный двор, он задумчиво глядел ей вслед. Она шла с высоко поднятой головой, но душа ее разрывалась от боли — сэр Хэмфри ясно это видел. Быть может, она уже поняла, как дорог ей принц Райен? Да, скорее всего — даже если она еще не задумывалась о том, как называется переполняющее ее чувство.

Королевский палатин готов был пожертвовать жизнью ради того, чтобы оградить ее от любой беды, но оградить ее от мук разбитого сердца не мог даже он.

Мелесант с удивлением разглядывала кольчугу сына и шлем, который он держал на руке.

— Ты так одет, будто собрался с кем-то воевать. С кем же, позволь узнать?

— Миледи, я пришел предупредить вас вот о чем. Я не намерен долее терпеть, как вы притесняете мой народ.

— Твой народ?! Ты, должно быть, повредился умом со своей заносчивой супругой. Я правительница Фалькон-Бруина. Я, а не ты! Ты впрямь вообразил, будто сумеешь поднять и повести на меня целое войско?

— Сумею.

— Глупец. — На ее губах мелькнула самодовольная усмешка. — Ты забываешь, что у меня есть очень влиятельные друзья. Они меня не оставят.

Он смотрел на женщину, которая дала ему жизнь, но не чувствовал родства с ней. В раннем возрасте он нечасто ее видел — она не имела привычки заглядывать в детскую, зато много раз слышал из ее собственных уст, что она не выносит детей. Тогда ему отчаянно хотелось ей понравиться, чем-нибудь угодить, но она не замечала его стараний. Теперь ему было все равно, нравится он ей или нет. Он вырос.

— И все же я попробую. Возможно, я проиграю эту войну, но и вам ее не выиграть.

На миг Мелесант показалось, что она падает в какой-то глубокий колодец.

— Послушай, Райен, я не хочу с тобой воевать. Может быть, будет лучше, если ты на время уедешь из Фалькон-Бруина?

— И брошу свой народ на произвол судьбы? Нет.

— А как же твоя прелестная молодая супруга? — Она пристально вглядывалась в его лицо. — Думаешь, я не вижу, как ты пожираешь ее глазами? Бедная Катарина. Она еще не поняла, что ты влюбился в собственную жену.

— Я пришел сюда не для того, чтобы говорить с тобой о моей жене. Я предлагаю тебе добровольно оставить престол, чтобы не пришлось потом пенять на себя.

— Сыночек, но ведь ты не сможешь пойти против родной матери!

— Я поступлю так, как велит мне долг. Если ты не образумишься, мне придется сразиться с тобой и с твоими кастильцами.

По глазам Райена Мелесант видела, что он не шутит, однако в голове у нее были свои планы. Генрих сделал ее регентшей, но этого ей было мало. Она желала быть законной королевой.

— Райен, а ты уверен, что я не велю бросить тебя в темницу? Посуди сам, речи твои преступны.

— Думаю, что ты этого не сделаешь, во всяком случае, пока. Тебя ведь всегда привлекала охота, ты даже готова забыть, что преследование таит опасность для тебя самой.

— Все-таки ты очень похож на меня, хотя и не желаешь этого признавать. Ты видишь меня почти насквозь.

— Я вижу, что тебе нет дела до тех, кто живет на этом острове. Тебе нужна только власть, и ради нее ты без колебаний пожертвуешь целым народом.

— Может, попробуем как-нибудь договориться? Положим, я признаю, что не всегда была внимательна к нуждам жителей, и позволю тебе им помочь. Можешь делать что угодно, чтобы их умиротворить.

— Слишком поздно! Ты упустила момент, когда это еще было возможно. Неужели ты глуха к их страданиям? Неужто так занята собой, что не слышишь людских криков и стенаний? Они проклинают тебя. Ты не можешь править, когда все население острова ополчилось против тебя.

— Право, Райен, таким сыном, как ты, может гордиться любая мать. Вдвоем мы достигли бы истинного величия — только протяни мне руку. Фалькон-Бруин уже принадлежит нам, а скоро мы завладеем и Талшамаром.

Он досадливо поморщился.

— Видно, эта не по праву надетая корона совсем помутила твой рассудок. Ты не можешь завладеть Талшамаром.

— Не могу? — Она расхохоталась. — С твоей помощью это будет легче легкого, без нее — чуть трудней, но все же я справлюсь, не сомневайся.

Глаза Райена сделались печальными. Она не успокоится, покуда не добьется своего, но этого ни в коем случае нельзя допускать.

— Нам не о чем больше говорить.

Мелесант пристально вгляделась в сына, пытаясь увидеть его глазами молодой женщины. Он красив, пожалуй, даже чересчур красив для мужчины — у него горделивая осанка и твердый взгляд.

— Я рада, что в тебе ощущается сила, Райен. Но заметь, этим ты обязан только мне. Если бы в детстве я с тобой нежничала, как все, ты вырос бы бабой, а не достойным мужчиной.

Его губы презрительно скривились.

— Вы безмерно щедры к своим детям, миледи.

— Ты должен благодарить меня за это.

— Благодарю.

Мелесант протянула было к нему руку, но он холодно отстранился, и ее улыбка сделалась натянутой.

— А как же твоя жена?

— Я дал ей слово, что отпущу ее, как только цель нашего союза будет достигнута.

— Да, я знаю, но… — Не договорив, она вдруг замерла и в изумлении воззрилась на сына. — Так она понесла?

— По всей вероятности, да, — подтвердил он.

— А-а. И, стало быть, намерена скоро покинуть остров?

— Да.

— Он дал ей слово! — язвительно произнесла она. — Он дал ей слово, и она, видите ли, может преспокойно плыть к себе в Талшамар? А тебе не приходило в голову, что в утробе у нее мой внук наследник фалькон-бруинского престола?

— Ребенок Джиллианы не будет наследником нашего престола. Когда брак будет признан недействительным, мне так или иначе придется отказаться от всех отцовских прав.

— О чем ты говоришь? — багровея от возмущения, вскричала Мелесант. — Признать брак недействительным, а младенца, который потом унаследует престол, внебрачным? Папа Луций никогда на это не пойдет.