3

Зимой Рэму исполнилось десять месяцев. Он вырос и окреп. В глазах его не осталось щенячьего добродушия, они смотрели злобно и настороженно. Каждый день пёс провожал Витальку в школу и приходил встречать. Он терпеливо сидел у ворот школы, огромный, лохматый, неприступный. Собаки после нескольких драк трусливо обходили его. Медвежий рёв и волчьи клыки Рэма отпугивали каждого, кто отваживался поближе подойти к нему.

Однажды Виталька после уроков подошёл к Рэму, ждавшему его возле ворот, и увидел на снегу кусок колбасы. Рэм не тронул её. Виталька давно уже приучил собаку не брать пищу из чужих рук и не удивился. Но что-то заставило его поднять колбасу. Он осмотрел её, переломил. В колбасе было несколько тонких швейных иголок.

«Жора», – сразу догадался Виталька.

Застёгивая на ходу пальто, из школы выбежал председатель совета отряда Вадик Скопин.

Виталька остановил его и показал ему иголки.

– Ух ты! – Вадик даже присвистнул. – Кто же это?

– А ты не догадываешься? Иванов, кто ещё? Его сегодня не было в школе.

– Слушай, Виталька, – Вадик потащил Витальку за рукав, – надо его обсудить.

– Сколько можно обсуждать? – махнул рукой Виталька. – Надо вытолкать в шею из класса и больше не пускать.

– Дело… Пошли в школу, пока ребята не разбежались.

На другой день, как только Жора вошёл в класс, Виталька подошёл к нему и сунул под нос колбасу, утыканную иголками.

– А ну отойди, – тихо сказал Жора. Он давно уже разговаривал со всеми тихо и спокойно, но смотрел при этом так, что перед ним расступались.

– Ладно, давай проваливай из класса, – так же спокойно ответил Виталька.

– Чё? – насмешливо сморщил лицо Жора.

– Проваливай, говорю, из класса.

Жора с улыбкой потянулся пятернёй к лицу Витальки. Но в ту же минуту его подхватили и, раскачав, выбросили из класса. Жора ударился головой о дверной косяк и тяжело грохнулся на пол.

– Зайдёшь, будет хуже! – крикнул Вадик, закрывая дверь.

Но Жора вошёл вместе с учительницей.

– Анна Петровна, – сказал Вадик, – разрешите нам выполнить одно поручение совета отряда?

И прежде чем учительница успела ответить, Жору подхватили и снова выбросили из класса. В дверную ручку заложили заранее приготовленную палку.

Учительница смотрела на ребят и не в силах была произнести ни слова.

На педсовет вызвали весь класс. Ребят поставили в две шеренги вдоль стены.

Директор некоторое время ходил возле стола, заложив за спину руки, потом заговорил:

– Мне известны, дорогие юноши, ваши благородные побуждения. – Но… – он по привычке на этом своём «но» сделал паузу и, глядя вниз, продолжал: – по-видимому, в комсомол вас в этом году принимать не станем. Выгонять кого бы то ни было вам никто не давал права, тем более в присутствии учителя. Понимаете, это не входит в ваши полномочия. И следовательно, это можно расценивать лишь как хулиганство. Я не понимаю, как мог сделать такое лучший в школе класс.

– Это Бардашов и Скопин, – сказал Бульонов. – Я Иванова не выгонял, я сидел за своей партой.

– Правда, Лев Романович, – сказал Вадик Скопин, – Бульонова вы можете принять в комсомол, он ничего такого не сделал. Почему из-за нас должен страдать примерный мальчик?

– Вас никто не просил высовываться, – раздражённо оборвал его директор. – Дискуссию я открывать не намерен.

– А почему? – спросил звонкий и дерзкий голос.

– Кто это сказал? – повернулся на голос директор.

– Я. – Из строя вышел Игорь Филиппов.

Учителя зашевелились. Директор некоторое время в упор смотрел на Игоря, потом снова принялся ходить по учительской, поскрипывая протезом.

– Ну хорошо. Что ты намерен сказать?

– Дрянь надо выбрасывать, Лев Романович, как гнилую картошку.

– Куда выбрасывать? Гнилую картошку – это ясно, а человека?

Игорь растерялся от такого вопроса.

– Вот видишь, – сухо улыбнулся ему директор. – Вы решили быть умнее всех, но… решить – это ещё не значит быть. Стань на своё место.

Красный от смущения Игорь вернулся в свой ряд.

Из-за стола встал учитель естествознания Горшков, желчный худой старик, прозванный ребятами «пенсионером». Горшков без конца повторял, что скоро уйдёт на пенсию и избавится, наконец, от «теперешних буйных учеников». Ребята его не любили и, действительно, баловались на уроках естествознания.

– Сегодня вы выбросили из класса Иванова, – начал он, – завтра выбросите Сидорова, послезавтра Петрова… А дальше что? Допустим, Иванов вам чем-то не нравится. Так что же… применять к нему самосуд? Потом вам не понравится какой-то учитель. Стало быть, вы и его выбросите из класса? Не-ет, так дело не пойдёт. Зачинщиков надо наказать. И наказать строго. У нас в школе ещё не было такого, чтобы кого-то выбрасывали из класса в присутствии учителя.

Анна Петровна сидела за столом и в раздумье чертила какие-то завитушки на чистом листе бумаги.

– Случай настолько необычный, – сказала она, когда умолк Горшков, – что я даже и не знаю, как его воспринимать. Я очень люблю свой класс и очень горжусь тем, что он лучший по успеваемости и дисциплине. Никогда до этого ребята не позволяли по отношению ко мне никакой грубости, никакой бестактности, и если они сейчас совершили такой поступок, то, по-видимому, была причина… Конечно, я их не собираюсь оправдывать, но… Понимаете, мальчики, вы сделали что-то не то… Совсем не то, что надо было сделать. Иванов, выйди-ка сюда. Где ты там прячешься? – попросила она.

Иванов, аккуратно причёсанный, в новом костюме и новых туфлях, вышел на середину учительской.

– За что они тебя выбросили из класса? – спросила Анна Петровна.

– Я вошёл… Я только вошёл в класс, а они меня и выбросили.

– Знаешь, это звучит несколько странно: «Меня выбросили». Что ты – мешок? Чем ты им так не понравился, что они тебя «выбросили»?

– Не знаю.

– Не знаешь? И не задумывался над этим? Молчишь? Признаться, мне стало жутко, когда ребята сказали, что ты начинил иголками кусок колбасы и бросил его собаке Бардашова. Так подло, так жестоко убить это прекрасное животное…

– Да не бросал я ей никакой колбасы. Видел, что ли, кто-то? – с вызовом крикнул Жора.

– Не знаю. Но все решили, что это сделал ты. Этот факт что-то значит… До сих пор твои пакости были более мелкими, и тебе казалось, что все их прощают. Если это сделал не ты, то тем хуже для тебя.

В этот день Виталька как-то по-другому увидел учителей и понял, что они тоже разные люди. И не только ученики зависели от них, но и они зависели от учеников. Ему казалось раньше, что Анна Петровна даже и не знает, что у него есть собака, а она не только знает, но и восхищается ею. Он понял, что учителя сами не знают, куда им деваться с этим Жорой. И правда, не выкинешь же его, как гнилую картошку, на помойку. Он человек, и человек никому не нужный, скверный и опасный. Его пытались перевоспитать, сделать другим… Только всё это зря. А что ещё с ним делать? Кончит он школу. Дотянут ведь за уши до десятого класса. И поползёт гад по земле жалить и кусать всех подряд. Он такой, какой есть, и не может быть другим.

Директор больше не ругал ребят. Он устало потирал сухими пальцами лоб и в раздумье продолжал ходить по учительской. И ребята смотрели на него сочувственно. У этого старого безногого человека, видно, было полным-полно забот. Все поняли, что и директор сочувствует своим ученикам, когда он, вздохнув, сказал:

– Ступайте-ка домой, готовьте уроки. И чтобы больше мне таких диких выходок не было.

Когда Виталька вышел из школы, падал густой тихий снег. Собаку засыпало от головы до хвоста. Рэм уже несколько часов терпеливо ждал Витальку.

4

Дома всё было как будто по-старому. Но Виталька замечал, что отец садился за стол, как хозяин, по дому ходил не спеша, вразвалку. За столом полоскал супом рот, громко рыгал и ковырял вилкой в зубах. Дедушка не позволял ему этого делать, гнал из-за стола, как мальчишку.

Теперь отец сидел за столом на месте деда. Он стал как будто даже веселее, благодушнее и добрее.

Однажды за столом он сказал:

– Собаку придётся продать. Нужны деньги. Я уже интересовался – взять её могут за полтораста рублей. Деньги, я думаю, хорошие. Есть смысл.

«Она же не твоя!» – хотел было крикнуть Виталька, но удержался. Он уже знал отца. Тот как будто советовался, спрашивал мнение Витальки, как будто не навязывал ничего, но попробуй сказать ему поперёк, и всё испортишь. А сейчас Виталька понимал, что он должен защитить свою собаку, защитить один, без деда. Мать едва ли могла чем-нибудь помочь, да и всё равно было ей. У неё со смертью деда всё из рук валилось, и сама она стала какая-то прибитая.

В груди у Витальки разлился острый холод. Его едва заметно стало трясти.

– Ты что дрожишь, сын? Неужто озяб? А может, простыл? – с беспокойством спросил отец.

– Пройдёт, – сухо ответил Виталька.

– Так как насчёт собаки-то? – Отец в упор смотрел на него через стол.

– Ну продай, если хочешь. В чём дело?

Отец замер, пристально глядя на него. Он, как видно, такого оборота не ожидал. Виталька всегда был вспыльчивым и своенравным мальчишкой. Отец видел, что Виталька любит собаку, а собака – Витальку. Пёс по утрам вставал под окном на задние лапы, скрёб когтями заиндевелые стёкла, тихо свистел, если ему не было видно спящего Витальку. Так он мог стоять на задних лапах сто лет. Когда отец утром выходил во двор, пёс искоса бросал на него короткий непонятный взгляд, неизвестно почему пёс относился к нему недоверчиво и неласково.

– Сейчас самое время продать, – сказал отец без прежней уверенности.

Виталька ничего не ответил. Он мог бы только сказать отцу, что тот сошёл с ума.

Всю зиму вместе с ребятами из своего класса Виталька обучал Рэма нападать на человека. Пёс в клочья порвал уже два старых стёганых ватника.

Охотники из районной заготконторы только диву давались, что шотландская овчарка была злобной, как волк. А Виталька никому не говорил, что кормит собаку сырым мясом, вернее, что собака ловит в горах сурков. Ленивые жирные зверьки были для неё отличной пищей. Рэм ловил их с ловкостью кошки. Подушечки на его лапах стали твёрдыми, как рог. Эти подушечки довольно нежны у обычных собак, поэтому по горам ходить они не могут, ранят лапы на острых камнях. Рэм же карабкался по крутым каменистым склонам не хуже Витальки. Это была настоящая горная собака.

– Что молчишь? – с беспокойством сказал отец.

– А что говорить? Если с ним охотиться, то на полтораста рублей он одной дичи возьмёт за сезон…

– Ты и без него охотился неплохо.

– В воду, что ли, осенью самому лазить?

– Брось. Ты уток бьёшь без промаха влёт.

– Всё равно… разве полтораста стоит такая собака? Она месячным щенком стоила шестьдесят, а тогда никто не знал, что из неё получится.

Отец долго смотрел на Витальку, потом про себя едва заметно усмехнулся и ушёл.

Витальке стало ясно, что отец понял его хитрость, но тем не менее задумался, стоит ли продавать обученную собаку за сто пятьдесят рублей. Ещё продешевишь. Может, какой-нибудь дурак даст больше…

И такой покупатель вскоре нашёлся. Коренастый, небритый, в старом стёганом ватнике и лохматой шапке, он вошёл во двор и огляделся цепким взглядом барышника.

– Слышал, собачка продаётся! – крикнул он.

Рэм вышел из будки и, немного осев назад, оскалил длинные клыки.

– Хороша, – заулыбался гость, – хороша. – Он сделал ещё шаг вперёд.

Собака прижала уши и с медвежьим рёвом бросилась на него. Он едва успел выскочить за калитку и захлопнуть её перед собакой.

– На место! – крикнул отец Витальки, выскочив во двор.

Пес, всегда с первого слова выполнявший любую команду, сейчас даже не повернул головы. Его маленькие злые глаза пристально следили за незваным гостем.

А ведь до этого входил во двор и Илья, и пьяный сторож с фермы, и бригадир. Рэм только поднимет голову, посмотрит и снова лежит в той же позе, даже не гавкнет. Мало того, Илья однажды под хмельком начал дразнить Рэма. Он сломил прутик и давай тыкать им Рэму в морду. Рэм отворачивался, раздражённо колотил по снегу своим пушистым, как у лисы, хвостом, потом не выдержал, ушёл в будку. Тогда Илья полез с прутиком к нему в будку. «Ну и ума же у вас, дядя Илья», – сказал ему Виталька. «Да я хотел поглядеть, на что он годится, – ответил Илья. – Такую собаку любой может ночью в мешке унести, как поросёнка».

И вдруг Рэм мгновенно превратился в зверя.

– Пошёл на место! Я кому сказал! – кричал ему отец.

Рэм будто и не слышал.

И тогда отец вышел за калитку.

Виталька из комнаты из-за занавески наблюдал, как отец торговался с покупателем. Они расходились, снова сходились и опять расходились. Наконец ударили по рукам.

Отец, возбуждённый, счастливый, вошёл в комнату, достал с полки намордник.

– Двести пятьдесят дал, – дохнул он на ухо Витальке.

Витальку снова затрясло, как в лихорадке. Но теперь отец этого не заметил, он был слишком возбуждён. Ему не верилось, что в общем-то совсем даром он получает такие деньги.

И как только отец вышел из дому с намордником в руках, Виталька бросился к висевшему на стене ружью, вынул из стволов патроны, вложил их в патронташ и бросил патронташ под пол в дырку, куда раньше лазила кошка. Что в это время происходило во дворе, он не видел.

Отец вскоре вернулся и сказал:

– Поди надень на него намордник.

– На кого, на покупателя? – спросил Виталька. Он внутренне ликовал оттого, что собака поняла, для чего хотят надеть на неё намордник. Теперь-то уж её голыми руками не возьмешь.

– Ладно, мне некогда шутить с тобой, – нахмурился отец. – Надень намордник. Пусть платит деньги и уводит.

– Она на меня записана, – сказал Виталька. – Ты не можешь её продать.

– Этот сделает документы, – махнул рукой отец. – Видать, опытный. Только родословную требует. Она у тебя вроде в шкатулке лежит… Я поищу, пока ты управишься с собакой.

– Только нужен ещё один намордник, – бледнея, сказал Виталька. Он понял вдруг, что действительно может лишиться собаки. До сих пор эта мысль как-то не укладывалась в его сознании. Нет, он скорее умрёт!

– Зачем второй намордник? – оторопело спросил отец, лицо его в эту минуту напоминало бульдожью морду.

– Для тебя, – спокойно ответил Виталька. – Один для этого спекулянта, а второй для тебя.

Бледность с отливом синевы залила щёки отца. Он смаху ударил Витальку в лицо. Падая, Виталька закричал:

– Рэ-эм!

Он сразу потерял сознание и не видел, как распахнулась дверь. Рэм всегда открывал её лапами и грудью. В комнату с глухим рёвом влетела длинная лохматая тень. Отец потянулся к ружью, но волчьи клыки Рэма так полоснули его по руке, что он завыл, обливаясь кровью. Рэм сбил его, повалил на пол и стал лапами ему на грудь. Стоило отцу сделать малейшее движение, как к его горлу приближались окровавленные клыки.

В таком положении и застала их мать, когда ей сказали, что в доме несчастье. Возле дома уже стояли люди и с ужасом смотрели через распахнутую дверь на огромную собаку.

Мать бросилась к Витальке, вслед за ней вошла фельдшерица Маша, прибежавшая из больницы.

Мать крикнула Рэму:

– На место!

Рэм оставил отца и, по-волчьи наклонив голову, пошёл к будке.

Отец вскочил, трясущимися руками схватил ружьё, взвел оба курка и выбежал на крыльцо.

Мать слышала, как щёлкнули курки, и насмерть перепуганный отец вскочил обратно в комнату и захлопнул дверь перед оскаленной мордой собаки.

Приезжего покупателя уже и след простыл.

Тем временем Витальке сделали укол, и он очнулся от обморока. Идти в больницу он наотрез отказался.

– Ничего со мной не случится. А собаку он убьёт, – сказал Виталька.

И его оставили.

5

Утром, придя в школу, Виталька сразу почувствовал, что что-то произошло. На него все внимательно смотрели, мялись поодаль, но близко не подходили.

«Сторонятся, как чумного», – со злостью отметил про себя Виталька. Он думал, что этот обостренный интерес к его персоне вызван вчерашним скандалом с отцом.

Но оказалось, о его ссоре с отцом никто и не знал. Пялили же глаза на него из-за статьи в районной газете. Газета поместила невнятную фотографию письма и статью о раскопках на зимовке.

Газету молча протянул Витальке Вадик Скопин. Виталька сел поближе к окну и стал читать.

«Уже в раннем детстве, – писала газета, – Виталий Бардашов мечтал о путешествиях и открытиях. Но путешественнику необходима крепкая воля и железное здоровье. И Виталий начал по утрам обливаться холодной водой, ежедневно делать зарядку. Никогда он не забывал нистить зубы…»

Виталька взглянул на подпись и, отшвырнув газету, пошёл бить Марата. Марат хмурый стоял возле школьного забора, держа под мышкой портфель.

– Ты что? – подошёл к нему Виталька.

Марат посмотрел на него полными слёз глазами и отвернулся к забору.

– Ты зачем написал этот собачий бред? – сквозь зубы спросил Виталька.

– Ни-ичего этого я не писал. Это они так отредак-ти-ровали. С воспитательным ук-лоном, – зашмыгал носом Марат. – Я писал статью об истории поселения, целую тетрадь исписал.

Что мог на это сказать Виталька? Стоило тащиться чёрт знает куда, рыться в земле, кормить комаров, в кровь сбить руки, чтобы потом вся школа смотрела на тебя как на идиота.

Но идиотом его никто не считал. Дальше статья была вполне нормальная, краткий рассказ об интересной находке, несколько слов об истории поселения. Естественно, Марат как настоящий друг все заслуги приписал Витальке, тогда как без него Виталька никогда не пошёл бы копаться в развалинах поселения. И именно за это ухватились в редакции газеты. Узнав, что Виталька отличник, его решили представить как пример для подражания. Спустя неделю Виталька оказался в центре весьма значительных событий. Областная газета заинтересовалась находкой ребят, опубликовала статью, правда с большими сокращениями, так что она не выглядела столь глупой, и кроме того напечатала маленькую заметку какого-то лётчика. Виталька несколько раз перечитал эту заметку, не веря своим глазам.

«Прошлой осенью, – писал лётчик, – я пролетал на вертолёте над незамерзающим горным озером и заметил на его берегу какой-то тёмный предмет. Этот тёмный предмет при приближении вертолёта зашевелился, сполз в воду и исчез. Видимо, его испугал шум. Вертолёт проходил довольно высоко над озером, и о размерах загадочного существа трудно судить. Но даже с высоты я почувствовал, что это гигант…»

Ниже стояла подпись: «И.Петров. Лётчик.»

Едва дождавшись конца уроков, Виталька побежал к Лене в лабораторию.

– Лена, посмотрите-ка, что тут написано! – крикнул он.

Лена в это время переливала что-то из одной пробирки в другую, сосредоточенно нахмурив светлые брови. Пальцы её дрогнули, и она пролила мутно-зелёную жидкость на стол.

– Ах, Виталик, что ты наделал, – с огорчением вздохнула она. – Я мучилась, мучилась… И что там может быть написано? Какая-нибудь чушь.

– Где там чушь! – Он сунул ей газету.

Прочитав заметку, Лена задумалась.

– А если это враньё? – спросила она. – Может быть, он прочитал твою заметку…

– Не мою!

– Боже мой, какая разница! Не твою – твоего друга. Прочитал и решил позабавиться над нами. Мол, пусть попрыгают от радости. Что он теряет? Есть такие. Вот если бы заметка была опубликована раньше… Но всё равно… Жаль, что озеро где-то у чёрта на рогах, я бы пошла.

– Вот и идёмте весной. Может быть, доберёмся до озера.

– Нет… Это не для меня. А увидеть ящера, Виталик… Это же путешествие в прошлое, на миллионы лет в прошлое, как в машине времени.

– Лена…

– Что, опять, какие-то вопросы?

Виталька кивнул.

– Ну давай. Попробую ответить. Только скоро, видно, буду я у тебя спрашивать. Помнишь, как ты когда-то спросил у меня, почему ворона живёт дольше, чем курица? Я сначала смеялась, а потом… Потом не могла ответить.

– Вы как раз ответили, – улыбнулся Виталька. – Сейчас не про курицу. Я хотел спросить, как появились многоклеточные.

– О, добрался-таки. Я, между прочим, думала уже, спросишь ли ты когда-нибудь об этом. Ведь собственно с этого всё и началось. Многоклеточные, начало жизни… Они появились, примерно, шестьсот миллионов лет назад. В осадочных образованиях этого периода, кстати, тогда они находились под водой, найдены скелеты разнообразных многоклеточных. Они появились, можно сказать, внезапно.

– А как же эволюция? Дарвин ведь пишет, что переход от одноклеточных к многоклеточным был постепенным.

– Дарвин не мог разрешить этой загадки, Виталик. Действительно странно: два с половиной миллиарда лет Землю населяли одноклеточные и вдруг… Не вдруг, разумеется, но за сравнительно короткое время появились многоклеточные, стала бурно развиваться жизнь…

Дело в том, что книги для Витальки выписывала через библиотеку Лена и, естественно, знала, что он читает.

– Может быть, на твой вопрос ответит ваш учитель естествознания? – спросила Лена.

Виталька с удивлением посмотрел на неё и усмехнулся.

Несколько дней назад Горшков сказал на уроке, что сгустки раскалённого вещества, выброшенного солнцем, постепенно остывая, образовали планеты.

Виталька вскочил:

– Земля сформировалась путём конденсации осколков и пыли из той же материи, которая образовала Солнце.

Класс притих. Учитель некоторое время молчал, потом медленно ответил:

– Это одна из многих гипотез. Некоторые учёные считают, что Земля была в расплавленном состоянии…

– Какие учёные? – спросил Виталька.

Учитель молчал. Тогда Виталька резко сказал:

– Земля никогда не находилась в расплавленном состоянии, иначе она не могла бы сохранить сложные соединения, которые сейчас образуют земную кору.

Лена пристально посмотрела в глаза Витальке.

– Почему ты молчишь?

– Да нет, Лена… Вот если бы вы преподавали у нас естествознание. А Горшков бы занимался здесь анализами мочи… То-то было бы хорошо. Идите к нам в школу. Горшков в этом году уходит на пенсию.

Лена покраснела.

– Не твоим умом мир устроен. Подожди, ещё не то увидишь. И начнёшь всё ставить на свои места, сам запутаешься. Но я чувствую, на многое у тебя хватит сил и ума. Тебя уже приняли в комсомол?

– Весь наш класс не приняли. Мы выкинули Иванова за дверь при Анне Петровне.

– Молодцы. Так и надо поступать с этой дрянью. Недавно я шла вечером из лаборатории, и этот Иванов со своими приятелями кричал мне вслед такое, что сказать стыдно…

– Вот псина, я ему покажу! – сжал кулаки Виталька.

– Оставь, пожалуйста. Он сам найдёт своё место… Только кто окажется на его дороге? У него глаза, как у рыбы. Что можно ждать от такого? Между прочим, его отец и твой, кажется, друзья?