Ущелье белых духов

И Виталька не выдержал. С диким криком он прижался к скале и… проснулся. Над озером, над белыми горами плыла луна, освещая палатки и скалы и дремавшую возле Витальки собаку.

Утром Николай и Матвей ушли в горы, а Леня отправился поискать в окрестных лесах птиц. Профессор сидел в лаборатории за столом и что-то писал.

Виталька и Эллочка спустились ближе к берегу, где лежали акваланги.

– Мне сегодня приснился ящер, – сказал Виталька.

– Вот здорово!

– Я чуть не умер от страха.

– А вообще-то мы только во сне и можем что-нибудь увидеть. Если бы спуститься туда хоть не надолго. Посмотреть, как там внизу. Давай попробуем? Дедушка может писать целый день. Никто даже и не узнает…

Виталька молчал.

– Ну, – Эллочка заглянула ему в глаза. – Такого удобного случая больше не будет.

– Надо спросить разрешения. Так нельзя…

– Ты же знаешь, что не разрешат. Кстати, ты уже спрашивал. А вдруг мы его увидим, Виталик!

– Нет, нельзя.

– Ты просто боишься! Как хочешь, я иду!

Едва Эллочка коснулась редуктора акваланга, Виталька схватил её за руку.

– С ума сошла! С этой штукой не шутят.

– Я знаю. Ничего не случится, Виталик. – Эллочка натянула на ноги ласты. Подняла акваланг. – Помоги. Не хочешь? Я и без тебя…

По-настоящему Виталька испугался, когда она надела свинцовый пояс для погружения. Он вдруг с удивительной ясностью понял, чего может стоить эта выходка. В баллонах за спиной девушки был воздух, сжатый до двухсот атмосфер. При погружении внешнее давление растёт на целую атмосферу через каждые десять метров… Случалось, у аквалангистов лопались барабанные перепонки… Многое случалось…

Но прежде чем он успел что-либо предпринять, Эллочка уже спустилась с камня в воду. И тогда Виталька с лихорадочной быстротой стал надевать на плечи лямки акваланга. Натянул на глаза маску, взял в рот загубник и лишь тогда вспомнил про ласты. Надеть их на ноги с аквалангом за спиной было не так-то просто.

Увидев, что Виталька надевает акваланг, Эллочка ждала его, уцепившись рукой за камень.

Перебрасывая ласты, Виталька неуклюже пошёл к воде. И вдруг громко заскулил Рэм. Витальке сразу же вспомнился жуткий сон.

Они одновременно оттолкнулись от камня и мгновенно перенеслись в сказочный подводный мир. Поверхность воды снизу казалась сияющим зеркалом. А в глубине вырастали обросшие ярко-зелёным мхом и ракушками скалы, они отвесно уходили вниз, и странно было плыть мимо них, странно и так хорошо, что захватывало дух. Справа от Витальки возник размытый бело-голубой силуэт аквалангиста. Эллочка подплыла ближе и показала рукой вниз, в тёмную глубину. Они энергично заработали ластами. Скалы возникали внезапно и медленно проплывали мимо. Скоро появилась резкая боль в ушах. Виталька зажал пальцами ноздри и с силой выдохнул воздух. Раз, ещё раз. Боль в ушах стала ослабевать. Скоро они достигли подводного обрыва и поплыли вдоль него, не погружаясь в глубину. Едва ли есть что-либо более причудливое и завораживающее, чем подводный мир. Он не похож ни на что, и его ни с чем нельзя сравнить.

Они уплывали всё дальше и дальше, забыв обо всём на свете, не думая о том, что в это время происходило на берегу. Ведь там остались только старик и собака. Не было силы, которая могла бы теперь заставить Витальку вернуться.

Обрыв распался на широкие вертикальные трещины. Внизу блеснула чешуя большой рыбы. Виталька и Эллочка начали погружаться. Было ощущение медленного падения, они уходили всё глубже и глубже. Чаще стали попадаться стайки рыб. Они то медленно плыли вдоль подводных утёсов, то проносились светлыми искрами.

Вот в обрыве возникла чёрная пещера. Виталька заглянул туда и поплыл прочь. Он вспомнил о ящере. Кто знает, где он затаился и откуда может появиться. Вот рядом две пещеры, и снова Виталька и Эллочка торопливо проплывают мимо.

Глубже, ещё глубже… Неужели показалось дно? И тут Виталька пожалел, что не взял капроновую сетку. Можно было собрать растения. Некоторые из них уже были в коллекции профессора, некоторые Виталька видел впервые. Раз уж они решились так безрассудно броситься в глубину озера, то надо было хоть что-нибудь принести на поверхность, хоть какой-нибудь пусть даже самый заурядный трофей. Но это было не дно, а широкий уступ. Ниже его чернели вершины подводных утёсов. Внезапно откуда-то появилась большая форель. Она подошла совсем близко, казалось, ещё немного и до неё можно будет дотянуться рукой. Прошла в одну сторону, мягко и грациозно развернулась, и вдруг короткое молниеносное движение, почти неуловимое для глаз, и форель проносится мимо как тёмная стрела. Миг, и её нет.

Заметно помутнела вода и стала значительно теплее. Значит, уплыли уже далеко. Не пора ли возвращаться? Это плавание уже становится непохожим на прогулку под водой. Вот ещё одна пещера с двумя острыми скалами у входа, похожими на клыки в разинутой пасти чудовища. В пещере что-то шевельнулось… А может, лишь показалось, но в груди уже разлился ледяной холод. Виталька повернулся к Эллочке, справа её не было. Он быстро посмотрел налево, потом назад, и сердце сразу сбилось с ритма, замерло, как на старте, и бешено рванулось вперёд. «Постой, постой, – твердил себе Виталька. – Надо сперва хорошенько осмотреться. Далеко она не могла уплыть. Но что это шевельнулось во мгле пещеры? Где я? Спокойно, ну-ка, возьми себя в руки…» И тут появилась Эллочка. Они приблизили друг к другу маски и смотрели так, будто сто лет не виделись. Потом Эллочка погрозила ему пальцем, мол, не теряйся больше. Виталька показал рукой назад: пора возвращаться. Эллочка кивнула. И в этот миг над ними возникла чёрная тень. Только теперь Виталька понял, что такое настоящий ужас, понял каждой клеточкой своего тела. Огромная тень прошла над ними, медленно развернулась и опустилась ниже. «Ящер, – понял Виталька. – Надо спрятаться в скалах». Он схватил Эллочку за руку и потянул к подводной пещере. Но где же она? За ними гладкий скальный уступ. Тень медленно надвигалась. «Конец…» – мысленно прошептал Виталька. Он показал Эллочке рукой назад, мол, плыви прочь, и, изо всех сил работая ластами, бросился вверх прямо на надвигавшуюся чёрную тень. Теперь он уже едва понимал, что делает. Ближе, ближе… Но отчего перестали слушаться ноги? Виталька увидел чудовище. Сначала змеиную голову на длинной шее, а потом огромный панцирь. Черепаха. Гигантская черепаха. Вот она тайна горного озера, тайна Ущелья белых духов. Живое ископаемое, настоящее чудо!

Черепаха медленно поплыла прочь.

Виталька оглянулся. Быстро перебирая ластами, к нему приближалась Эллочка. Они схватились за руки, их глаза сияли за стеклами масок.

15

– Ну, излагайте, – хмуро сказал Николай, когда они выбрались на берег.

Профессор, как видно, послал за Николаем и Матвеем собаку с запиской, и они примчались, высунув языки.

Профессор не сводил глаз с Эллочки. Витальке показалось, что он стал меньше ростом, плечи его непривычно ссутулились.

Собака от радости чуть не сбила Витальку с ног. Из-за неё он не мог сказать ни слова.

А Эллочка смотрела на Николая, широко и весело улыбаясь.

– Молчите, – продолжал Николай. – Ну что ж, ничего больше вам не остаётся… Во-первых, оба вы уволены и получите соответствующие характеристики… – На Эллочку Николай избегал смотреть, обрушился на Витальку: – А тебя бы я научил, будь спокоен, если бы не твой детский возраст… Думаю, ты на это и рассчитывал, иначе бы не полез без разрешения в воду с аквалангом и не потянул за собой Эллу… Вы хоть понимаете, чем это могло кончиться? Дети!

– Постой, – прервала его Эллочка. – Виталька тут ни при чём.

– Понимаю, он надел акваланг нечаянно и оступился в воду.

– Ты можешь меня выслушать? – Эллочка нахмурилась.

И даже Виталька понял, как она была красива, когда сводила свои странные тёмно-красные брови.

– Ну что ж, если ты полагаешь… – Николай растерянно замолчал.

– Без разрешения в воду спустилась я. Я одна. А потом уже и Виталька.

– Ты сильно преувеличиваешь мою глупость. Если бы он захотел, он бы не допустил, чтобы ты вошла в воду с аквалангом. Он виноват так же, как и ты.

Профессор больше не мог выдержать, он подошёл к Эллочке и прижал к груди её голову. Гладил её волосы и что-то тихо говорил.

Виталька пошёл к палаткам, отыскал рюкзак. Он был уже изрядно истрёпан и выполоскан дождями. Сложил в него свои вещи и закинул на плечи.

Увидев его с рюкзаком за спиной, Николай растерянно заморгал глазами.

– Ну-ка, вернись!

– До свидания, – сказал Виталька.

– Я с тобой, Виталик! – крикнула Эллочка. – Подожди, я мигом…

Она побежала к палаткам.

– Этих сумасшедших придётся связать, – сказал Матвей и пошёл следом за Эллочкой. Он заглянул в палатку и принялся уговаривать девушку не делать глупостей. Эллочка запустила в него надувной подушкой.

Профессор подошёл к Витальке, обнял его за плечи.

– Ну полно чудить. Давай сюда рюкзак. – Он снял лямки с плеч Витальки. – Приготовь-ка обед. В конце концов ведь всё кончилось благополучно.

Николай подошёл к ним и стал, засунув руки в карманы.

– Ладно, на первый раз так и быть, но вперёд надо думать не о себе, а о других. Понятно? И отвечать за свои поступки. Не знаю, что было бы, если бы вам встретилось то, что встретилось под водой нам…

Эллочка прыснула за спиной Николая. Она стояла с надувной подушкой и подмигивала Витальке. Виталька тоже не мог сдержать улыбки. Николай резко обернулся.

– Что вы там видели?

– Хорошо, – сказала Эллочка. – Но за это вы все хором должны спеть арию из «Иоланты» – «Кто может сравниться с Матильдой моей». А мы послушаем с Виталиком.

– Это шантаж, – ответил Матвей. – Не поддаваться на провокацию.

– Но мы действительно видели это. Не хотите петь, не надо. Идём, Виталик, приготовим им сытный обед.

– Видели? – разом спросили все трое. – И разглядели, что это такое?

– Так же ясно, как вас. И так же близко. Ну, мы пошли.

– Любим петь! Любим петь! – закричали им вслед Николай и Матвей.

Когда Лёня, возвратившийся с охоты, подошёл к палаткам, он увидел нечто совершенно невероятное: профессор, Николай и Матвей, чудовищно фальшивя, пели, а Эллочка и Виталька слушали, держась за животы от смеха.

– Что это, хоровой кружок? – спросил Леня.

– Пришёл на готовенькое! – возмутился Матвей. – И ещё насмехается.

– Ладно тебе. Просто это было несколько неожиданно…

– Теперь выкладывайте, что вы видели? – Николай вытер ладонью вспотевший лоб.

– Черепаху.

Профессор хлопнул себя ладонями по коленкам.

– Исполинская морская черепаха третичного периода! Как я не догадался сразу! Это от её панциря ваш гарпун отскочил, как от скалы. Признаться, я тоже, вопреки здравому смыслу, верил в существование ящера. Ну что ж, мы возвратимся с неожиданным, но тоже замечательным открытием.

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

1

Анжелика привезла из Москвы диковинную гитару с двойным грифом. Виталька долго осматривал её, вертел в руках. Интересная была гитара, лёгкая, небольшая, как раз по Анжелике, и стоило к ней лишь прикоснуться, она отзывалась едва уловимым звуком.

– Как же играть-то на ней? – спросил Виталька. – Тут столько струн…

– Очень просто, – улыбнулась Анжелика. – Послушай.

Виталька даже вздрогнул, такими неожиданно звучными и глубокими были аккорды басовых струн. Анжелика касалась струн лёгкими, почти неуловимыми движениями, а они вспыхивали ярким мощным звуком. Казалось, запел весь старый деревянный дом Ильи. Здесь не было ни ковров, ни мягкой мебели. Лишь у порога лежал обтрёпанный полосатый половичок. Сухие стены дома, старый облезлый буфет, большой старый стол, древняя деревянная кровать – ничто не глушило звука.

Что за пальцы были у Анжелики! Тоненькие, ловкие и чуткие! Не верилось, что эти же пальцы неуклюже выводили в тетради немыслимые каракули.

Анжелику научил играть в таборе старый цыган Марк. Иногда он появлялся в посёлке, босой, оборванный, но в неизменной вышитой безрукавке. Чёрная с густой проседью борода его вилась мелкими колечками. На горбоносом лице сверкали огромные чёрные глаза. Марк толкался в магазинах, на базаре, подолгу торговался из-за каких-нибудь заготовок для сапог, но никогда ничего не покупал. Однажды Виталька встретил его на центральной усадьбе совхоза. Был обеденный перерыв, и рабочие отдыхали в сквере возле столовой. Белобрысый парень бренчал на гитаре. Виталька заметил, что последнее время парни всё чаще стали ходить с гитарами и петь какие-то невнятные песни.

Марк подошёл, попросил закурить и присел на скамейку.

Некоторое время слушал, как парень терзал гитару, потом не выдержал, сказал: «Да перестань ты душу-то выворачивать. Люди же смотрят».

Рабочие засмеялись. Парень положил ладонь на струны, и гитара умолкла.

«Дай сюда». – Марк протянул руку. Парень неохотно подал ему гитару. И старый цыган мгновенно преобразился. Настроив гитару, он провёл по струнам длинными и грязными пальцами с жёлтыми табачными пятнами, будто смахнул пыль, и заиграл. Рабочие, забивавшие на сложенных неподалёку в штабель досках козла, мгновенно перестали колотить косточками домино и, как по команде, повернулись на звуки. Виталька никогда не слышал такой гитары и тогда же понял, что никогда больше не услышит. Марк тихо запел. Его прокуренный и простуженный голос звучал глухо, мелодический строй старой цыганской песни был непривычен. А гитара захлебывалась неистовым восторженным плачем.

Игра Анжелики удивительно напоминала игру Марка, она точно так же держала гитару, даже точно так же наклоняла и вскидывала голову, даже глаза её сверкали тем же тёмным огнём. Откуда бралось такое? У Витальки был неплохой слух, и он любил музыку, но и за тысячу лет он не научился бы так играть, как Анжелика. Она никогда не участвовала в школьных концертах. Играла только тогда, когда у неё было настроение, и чаще вовсе без слушателей. Иногда Виталька слышал, как гитара звучала где-то в лопухах запущенного огорода.

Анжелика играла, а Виталька не сводил с неё глаз. Шрам на её лице был тоненьким, почти незаметным, как будто к смуглой щеке пристала светлая паутинка. И Витальку обдало жгучим жаром, когда он подумал о Жоржике.

– Анжелика, спой «Биду», – попросил Виталька.

Странно всё менялось, когда она начинала петь. Виталька с непонятной робостью смотрел на Анжелику, едва дышал, слушая её голос. Тоненький и прозрачный, он поражал его характерной цыганской окраской, отрешённой, дикой и гордой. Не случайно цыгане старались Анжелику вместе с Ильёй сманить в табор. Отец и дочь знали толк в музыке. И Анжелику что-то тянуло туда. Иногда она без всякой видимой причины, даже в ненастную погоду, уходила из дому и отправлялась в колхоз имени Лермонтова. Там, к ужасу матери, её научили гадать по руке и на картах. Карты мать немедленно обнаружила в её портфеле, изорвала в клочья и сожгла.

По руке Анжелика гадала только Витальке. Водила пальцем по его ладони и несла всякую чепуху: «Счастье лежит у тебя на дороге», «Казённый дом с нечаянным интересом». Витальку это не смешило. Казённым домом она называла школу. Девочка сама искренне верила в свою нескладную ворожбу, и Виталька её не разуверял и не высмеивал. Он понял, что Анжелика ничуть не глупее других девчонок, просто она вела себя как-то чудно: то замыкалась, слова не добьёшься, то внезапно оживлялась, всё это было несуразно и всегда ни с того ни с сего.

Только Анжелика начала петь, явился Илья. Бросил что-то в угол и заглянул в кастрюлю.

– Каша в сковородке, – сказала Анжелика, продолжая тихо перебирать струны. – Что ты принёс?

– Бредешок. – Илья, не вымыв рук, поставил на стол сковородку и принялся есть остывшую кашу деревянной ложкой. – Пойдём со мной, Виталик, на карьер. Карась там нынче, говорят, – во! Рыбы наловим, продадим. И с деньгами. Рыба теперь в цене.

– Где взял? – оборвав игру, строго спросила Анжелика.

Илья поперхнулся. Прокашлялся и попытался переменить разговор, но Анжелика снова спросила про бредешок.

– Достал по случаю в корейском колхозе.

– По случаю? Тогда отнеси назад.

– Да мне его вроде бы подарили… Так я понял из разговора.

– Из какого ещё разговора?

Виталька поднял с пола бредень. Едва взглянув на него, бросил в угол.

– Бредешок-то дыра на дыре, дядя Илья.

– Починим. Это мы мигом.

Илья доел кашу, вытер засаленным рукавом пиджака рот. Потом, не вставая с места, дотянулся до стоявшего на плите чайника с остывшей заваркой, выпил её и поставил чайник на пол.

– Сбегай за хлебом, – сказала ему Анжелика.

– Сейчас, только покурю.

Илья скрутил толстую цигарку, с наслаждением затянулся.

– Ну, что нового? – спросил он.

– Наша кошка окотилась, – ответила Анжелика. – Все котятки белые, а один чёрный. Почему так может быть?

– Это от разных котов, – пояснил Илья.

– И нет, – возразила Анжелика. – У нас в посёлке нет ни одного чёрного кота.

– Чёрных котов топят, чтобы они не перебегали дорогу, – заметил Илья. – Если чёрный кот перейдёт дорогу, будет несчастье.

– Вот дурной, – сказала Анжелика. – Как их могут топить, если их нет?

– Но у нас-то есть.

– И что, ты его будешь топить? – испуганно посмотрела на него Анжелика.

– Бог с тобой. Что я – душегуб, что ли?

– Молодец, – сказала Анжелика. – Пусть живут.

– Только вот мать приедет – мигом закопает.

– А где твоя мама? – спросил Виталька.

– Уехала к бабушке. Пришла телеграмма, что бабушка болеет.

– Мы теперь одни хозяйничаем, – Илья оглядел комнату, увидел лежавший на подоконнике маленький кулёк. – Это что?

– Семена, – ответила Анжелика. – Бабушка Петровна дала. Я буду разводить цветы.

– Дело говоришь, – оживился Илья. – Будем продавать цветы на станции…

– У нас же нет станции, – улыбнулся Виталька.

– Построят! Постро-оят. Я слышал, уже и проект есть.

Анжелика удивительно похожа была на Илью. Её чёрные брови уходили концами вверх, улыбка была такая же внезапная и такая же беззаботная.

– Понравилась тебе Москва, Анжелика?

– Понравилась. И теперь я москвичка.

– Чего?

– Меня взяли в интернат при музыкальной школе. Дяденька врач меня туда отвёл, и там сказали, что я – чудо, и подарили эту гитару.

Виталька испуганно посмотрел на Илью. Тот докурил цигарку и не спеша деловито погасил её о каблук сапога.

– Тебя не отпустит мама.

– Ой, она больше меня радовалась. И целовала, и кружила меня, и плакала.

«А может, так лучше, – подумал Виталька. Он вспомнил Марка. – Если бы здесь была музыкальная школа…» Но ему сразу стало так грустно, что он засобирался домой.

Отец и мать сидели за столом, обедали.

– Опаздываешь, сын, – сказал отец. – Борщ сегодня со свининой. Как постоит, он, конечно, лучше, но обедать надо всей семьей.

Виталька сел за стол.

– Мы с матерью тут говорили насчёт денег. Ты их заработал в экспедиции, стало быть, они твои. Купим тебе новую форму, ботинки на зиму, шапку. Хватит и на пальто. Но пальто у тебя ещё ничего, зиму проходишь. Деньги положим на книжку. Тем летом купим пальто. А пока будут идти проценты. И вообще жить как-то спокойнее, когда деньги лежат на книжке. Правильно я говорю?

Виталька посмотрел на мать.

– Вы говорите, что деньги мои?

– Ясно твои, – подтвердил отец.

– Вот и купи маме пальто. Она же в фуфайке ходит.

– Купим. Только это уже не твоя печаль, – улыбнулся отец.

– Тогда эти деньги не мои. Можешь их взять себе. И считай, что получил их за собаку.

Отец нахмурился и опустил голову.

– Не надо поминать это, сын. Что было, то прошло.

– Если так, то купи маме пальто. А в том году видно будет.

– Не выдумывай, – вмешалась в разговор мать. – Куда я хожу? На ферму и домой. Пальто только висеть зря будет в шкафу. Зачем оно мне? – Она жёсткой ладонью ласково растрепала Виталькины волосы. – А ты уже почти взрослый. Знаешь, какой ты парень будешь, если тебя приодеть… Ты же вылитый дед.

– Не будет висеть, – ответил Виталька. – А если не купишь себе пальто, мне не надо ни формы, ни шапки, ни ботинок.

– Ладно, – согласился отец. – Пусть будет по-твоему. – Он доел борщ и ждал, когда мать подаст второе. – Интересно, если тебе столько заплатили, сколько же получает профессор?

– Я не спрашивал, папа.

– Жаль. Надо было поинтересоваться. Может, тоже когда-нибудь станешь профессором… Мы с матерью будем тебя учить, пока хватит наших сил, чтобы ты в люди вышел. Школу, ясно, кончишь с золотой медалью. И прямо в университет без экзамена. А там до профессора рукой подать.

– Не до профессора, а до студента, папа. Да и школу с золотой медалью не просто кончить.

– Ясно. А кем же ты всё-таки думаешь быть? Что-то я не могу понять.

– Палеонтологом.

– И в чём эта работа заключается?

– Палеонтология – это наука об историческом развитии живой природы от её возникновения.

– Вроде историком, значит?

– Нет, я хочу быть палеозоологом, изучать ископаемых животных… Понимаешь, в каждую геологическую эпоху…

– Постой, постой, ты мне проще объясни.

– Палеозоолог изучает тех животных, которые вымерли, исчезли много тысяч и даже миллионов лет назад.

– Есть такая наука? И чего только не придумают люди! – Отец рассмеялся и покачал головой. – Что ж, за деньги, конечно, можно изучать даже то, чего нет. Только кому это нужно? От науки, сын, должна быть польза. Правильно я считаю?

– Правильно.

– А как этих самых ископаемых животных находят?

– В отложениях земной коры. – Витальке уже надоел этот разговор, и он не знал, как отделаться от расспросов отца.

– Выкапывать их, стало быть, надо?

– Выкапывать.

– Сам, что ли, рыться будешь? Или рабочие? А ты только командовать?

– Папа. – Виталька отложил ложку. – Я никем не собираюсь командовать. А палеонтологические раскопки – это очень трудное и сложное дело. Учёным иногда приходится работать в зоне вечной мерзлоты или в пустыне.

– Зачем тогда это нужно? Мать вон хочет, чтобы ты стал инженером. Отработал свои семь часов – и дома. А то ещё вечная мерзлота, пустыня… Ты вон даже из этой экспедиции пришёл обтрёпанный, грязный, худой. И профессор ваш имел вид не лучше, не солидный он какой-то, между нами, конечно. Я сам видел, как он солёный огурец ел на улице. Разве это дело? Надо обедать дома или в столовой. А так ведь люди смотрят.

– Почему же ты не подошёл к нему и не объяснил?

Виталька сдерживался, слушая рассуждения отца о бесполезной науке палеонтологии, но когда тот заговорил о Семёнове, не выдержал.

Отец сразу умолк. Больше за обедом они не сказали друг другу ни слова.

Едва отец ушёл, мать села рядом с Виталькой, обняла его и, уткнувшись в его плечо, рассмеялась.

– Что ты, мама?

– Ничего. Просто я рада, что ты у меня такой.

– Какой?

Она погладила его голову и поцеловала в щёку.

– Думаешь, не вижу? Я стала моложе на десять лет, как поняла, какой ты. Мне теперь снова хочется жить. Жить для тебя, чтобы слышать, видеть тебя. А насчёт того, чтобы ты стал инженером, я просто так сказала, к примеру. Мне всё равно, кем ты будешь, сам выбирай, тебе виднее.

Витальку, как громом, поразили слова матери. Он знал, что у него никогда уже не будет близости с отцом. Время не сближало, а всё глубже разделяло его и отца, и те слова, которые отец повторял из года в год, со дня на день, становились всё более пустыми, тяжёлыми и ненужными. Его запоздалые поучения, бесполезные нотации заставляли Витальку больше и больше замыкаться в себе. И из-за этого он не замечал, как внимательно прислушивалась мать ко всему, что он говорил, как пристально смотрела на него.

– И откуда ты у меня такой? – говорила она, заглядывая Витальке в глаза. – Просто я сама себе не могу поверить. Теперь мне хорошо, мне так хорошо, Виталик. Ты и есть моя радость. А пальто, – она махнула рукой. – По мне что есть оно, что нет.

Волосы у неё стали редкие и сильно поседели, острые уголки губ опустились, от них шли горькие складки.

Виталька молчал. У него не было сил сказать ни слова. Да и что он мог сказать?

2

Через месяц в посёлке уже забыли о профессоре и его спутниках, будто их и не было. Только Виталька без конца думал о них. Они уехали сразу же, как только вернулись с озера. Николай подарил Витальке свою зеркалку, и теперь Виталька фотографировал всех друзей и знакомых: ребят из своего класса, мать, отца, Илью. Он уже не знал, куда деваться от желающих сфотографироваться.

Проявлял плёнки и печатал фотографии он у Марата. У того в кладовке был увеличитель, ванночки и красный фонарь, но фотографировал он «Сменой» и фотографировал плохо.

Проявив новую Виталькину плёнку, Марат осмотрел кадры на свет и ухмыльнулся. Там сплошь были Анжелика и Рэм. На одном снимке Анжелика и собака стояли рядом, на другом – Анжелика сидела на крыльце своего дома, обняв собаку за шею, на третьем – Анжелика с гитарой и возле неё Рэм. И так без конца. Лишь изредка эти снимки перемежались другими: Игорь Филиппов в полной форме вратаря с мячом в руках, Вадик Скопин, группа ребят из их класса, Виталькины мать и отец. Снимки получались удивительно чёткими, фотоаппарат схватывал на коротких выдержках любое движение. Вот собака в прыжке через барьер, вот бежит Анжелика. Опять Анжелика, опять собака…

Марат внимательно посмотрел на Витальку, но не сказал ни слова.

– Знаешь, в магазине есть уценённая фотобумага, – сказал Виталька. – Что если взять?

– Нам сойдёт и уценённая. Надо будет сфотографировать твоим фотоаппаратом рисунки пещерного человека. У меня получилось такое, что не разберёшь ничего.

Марат продолжал рыскать по окрестностям в поисках всякого рода исторического материала. Он записывал рассказы стариков о прошлом края, о первопоселенцах, выклянчивал, где мог, остатки ушедшей старины: в сарае у него грудой лежали полуистлевшая уздечка, поломанное седло, обломок пики и даже сабля в ножнах. Чабаны показали ему пещеры с наскальными рисунками. Шаг за шагом он проникал всё дальше в глубь времён. И это не было игрой, это стало настоящей исследовательской работой.

За лето Марат заметно подрос и окреп. И если Виталька теперь редко играл с ребятами в футбол, то Марат не пропускал ни одной игры. Дело в том, что днём Виталька работал со всем классом в совхозе на току, а вечером читал книги, которые прислал ему профессор Семёнов.

Дверь чулана приоткрылась, в щель заглянул Игорь Филиппов.

– Пошли играть в футбол. Что вы тут копаетесь в темноте, как кроты?

– Сам ты крот. Снимок засветил. Заходи и закрой дверь на крючок.

Игорь вошёл с футбольным мячом под мышкой.

– Ты с ним не спишь? – спросил Виталька.

– С кем?

– Совсем одурел от футбола. Даже глаза блуждают.

– У тебя у самого блуждают.

– Выдохнешься, иссякнешь, в сборную не попадёшь.

– Попаду.

– Я видел, как он ночью тренировался, – сказал Марат, – при луне. Всех соседей разбудил.

– Днём же работаем. Между прочим, директор велел перебирать огурцы в овощехранилище. Сказал, чтобы вы завтра тоже приходили. Огурцы уже жёлтые. Некому перебрать. И помидоры гниют.

– Ладно, придём. А платить за работу в овощехранилище будут?

– Обещают.

– В прошлом году тоже обещали.

– Семенюк говорит, огурцами дадут.

– Ему самому надо дать огурцом. – Виталька терпеть не мог заведующего овощехранилищем Семенюка. Овощи у него вечно гнили, печка в овощехранилище развалилась, крыша текла. А сам он всегда ходил с недопитой бутылкой в кармане. Его гнали отовсюду. За три года он переменил сто работ.

– Он, конечно, собака, – согласился Игорь. – Вчера ночью, как я тренировался с мячом, он опять гонялся за своей женой по посёлку. Я запустил в него из-за изгороди камнем, не попал.

– Надо рассказать директору.

– Что он ему сделает? – пожал плечами Марат.

– Выгонит с работы.

– А в овощехранилище кого? Уборочная уже началась, всем некогда. Шофёры даже спят в машинах. А этот только и сосёт водку.

– Жалко, если пропадут овощи, – сказал Виталька. – А вообще-то лучше, конечно, работать на току, чем в его вонючем подвале.

3

Утром, когда Виталька и Марат пришли в овощехранилище, Семенюк уже опохмелился.

– Пришли, орлы! – Он похлопал Витальку по плечу и дохнул на него водочным перегаром. Витальку едва не стошнило.

Овощехранилище было в длинном подвале, тёмном и сыром, с развалившейся печкой. Сводчатый потолок подпирали толстые деревянные столбы, уже подгнившие снизу. Летом овощехранилище надо было просушивать и проветривать, но Семенюк ничего этого не делал, и оттого здесь постоянно держался запах гнили и сырости. Ребята работали в овощехранилище неохотно. Собралось всего человек десять.

Семенюк оценивающе оглядел их. Был он высок, широк в плечах, на толстой красной шее крепко сидела похожая на булыжник голова. Ходил он в шерстяных офицерских брюках и светло-зелёной гимнастёрке. Ворот гимнастёрки был ему узок, не сходился на шее. Ребята смотрели на него, задрав вверх головы.

– Маловато вас, – сказал Семенюк. – И все какие-то не крупные. Остальных-то чего сюда не пригнали?

– Мы вам не бараны, – зло ответил Вадик Скопин.

– А, председатель отряда, – узнал его Семенюк. – Вроде бы начальство, а грубишь.

– Никто вам не грубил. Остальные зерно перелопачивают.

– А у меня овощи гниют. Директор же обещал мне прислать побольше.

– Здесь всё сгниёт. Не просушили овощехранилище…

– Это не вашего ума дело. Чтобы до вечера мне перебрали огурцы и помидоры. Боевое задание. – Он что-то пробурчал себе под нос и ушёл.

– Дрыхнуть пошёл, – сказал Игорь.

Мальчишки начали перебирать огурцы, девочки – помидоры. Овощи уже стала затягивать белая плесень.

Виталька перебрасывал огурцы из корзины в корзину, пока не заболела спина. Потом встал, обошёл вокруг развалившейся печки. Как было бы хорошо, если бы её сейчас затопить…