Вот уже несколько недель в интернате царила необычная суета и спешка. Плотники вместе со старшеклассниками чинили окна и двери, столы и стулья, в коридорах настилали новый линолеум.
      Пахло свежей краской, тут и там висели таблички: «Осторожно, окрашено!» И все-таки кто-нибудь нет-нет да и влезал в краску. Растопырив пальцы, бежал к завхозу, и тот вытирал ладошки тряпкой, смоченной в бензине. Потом бегали и нюхали свои руки, совали их всем под нос: «Угадай, чем пахнет?»
      Директор ходил с бригадиром маляров по интернату, когда пришли старшеклассники из организованной в прошлом году секции змееловов.
      Секция эта возникла случайно. В интернате побывали змееловы. Выступили перед ребятами, рассказали о своей работе, показали отловленных ядовитых змей.
      Ребята завороженно смотрели на людей, обращавшихся со змеями так, словно это были обыкновенные ужи.
      Тогда-то все и началось. Мальчишки потребовали, чтобы при интернате действовала секция змееловов.
      Иван Антонович согласился. Ребят затея увлекла. Они с восторгом слушали рассказы преподавателя зоологии Клавдии Владимировны и приезжавших время от времени змееловов. От теоретических занятий не могло быть никакого вреда. Но потом ребята потребовали змей – иначе как наблюдать за их повадками?
      Иван Антонович согласился на ужей, но ребята требовали ядовитых змей. «Вот не ожидал, что эта встреча со змееловами выльется в такую мороку», – жаловался он завучу. Но тем не менее поехал в роно посоветоваться насчет этого необычного дела.
      Понимания не встретил. Затея была названа несуразной и опасной. Впрочем, он думал то же самое. Но сказал, что бывшие трудные мальчишки, которых раньше ничем нельзя было увлечь, вступив в секцию змееловов, стали хорошо учиться, примерно вели себя: еще бы! Змеелов ведь должен быть дисциплинированным!
      Решили содержать змей с соответствующими мерами предосторожности, но не слишком ядовитых. «Во всяком случае – чтобы никакой опасности для жизни!»
      Завели гадюк и щитомордников.
      Когда чем-то возбужденные, радостные «змееловы» явились к директору, он осматривал свежеокрашенные стены пионерской комнаты.
      – Иван Антонович, змееловы привезли змей. Подарок к десятилетию интерната.
      – Да… Каких же? – рассеянно спросил он, продолжая осматривать стены.
      – Гремучую и гюрзу.
      – Что-о? – Директор сразу забыл про стены и повернулся к ним. – Вы что-то путаете…
      – Иван Антонович, – мальчики снисходительно заулыбались. – Да мы так знаем змей… Покажи любую, все о ней скажем. А тут…
      – Скажите, что я велел увезти обратно.
      – А они уехали. Оставили змей и уехали. Торопились. Сказали, что в следующий раз кобру привезут. Вот здорово!
      – Кобру? Нет, так дело не пойдет. Таким змеям здесь не место!
      – Но вы же обещали.
      – Да! Обещал! Но не таких! Гадюка, щитомордник – еще куда ни шло. Но гюрза…
      – Иван Антонович… Ведь все ребята интересуются змеями. И надо изучать их повадки, знать все о них… Да и куда их теперь денешь? Не убивать же. А какая гюрза! Иван Антонович, вы только посмотрите!
      – Верю, что гюрза – загляденье. Только сейчас же позвоню, чтобы забрали.
      – Не дозвонитесь до них. Они же в отъезде. Пусть хоть немного побудут у нас эти змеи, Иван Антонович. Они в клетках с двойной сеткой. И мы сами по очереди будем дежурить возле них. А на ночь – на замок.
      – Вы, наверно, не знаете, что такое гюрза?
      – Знаем, Иван Антонович, знаем, поэтому и просим оставить.
      Иван Антонович решил поговорить с учительницей зоологии Клавдией Владимировной. Опасное пополнение змеиного вольера обрадовало ее не меньше, чем мальчишек, хотя была она уже немолода и всегда требовала при обращении с животными осторожности и осмотрительности.
      – Как-то я рассказывала ребятам о скорпионах. И что вы думаете, на другой день весь интернат кишел скорпионами. Помните, какой был переполох? И ведь никто не пострадал. Значит, умеют ребята с ними обращаться.
      – Помню… – У Ивана Антоновича даже лицо потемнело при упоминании о скорпионах.
      – Тащили в пол-литровых банках, в спичечных коробках, в полиэтиленовых мешках. Да еще не по одному!
      – Вы тогда допустили оплошность, Клавдия Владимировна. Когда рассказываете на уроках о местной фауне, надо быть осмотрительнее.
      – Да кто мог подумать?! – Клавдия Владимировна походила на растерянную школьницу.
      – Дети… У них все так… Сейчас только и разговоров, что об этих змеях. На днях, кстати, их заберут. Я уже договорился.
      – А может, все-таки оставить?
      – Ни в коем случае. Мало ли что может быть…
      – Да ничего не может быть. Они в вольере. Клетки с двойными сетками. Возле них постоянно дежурят старшеклассники.
      – Да еще кобру собирались привезти. Я запретил.
      – Так и секция змееловов распадется.
      – Да я уж и сам не рад, что затеял все это. Пусть занимаются теорией. Пока… А дальше видно будет. Но держать здесь таких змей я запрещаю.
      Игорь разыскал Соньку в библиотеке.
      – Так и знал, что ты тут. И не знаешь, что в интернат привезли змей – гремучую и гюрзу.
      – Ну и что?
      – Сонька! Все! Решил – буду змееловом. Записался в секцию.
      – Уже? А если цапнет?
      – Не цапнет. Понимаешь, чтобы отлавливать змей, надо обладать хладнокровием…
      – А мне жалко змей, – перебила его Сонька. – И за змееловов страшно. Не за болтунов, а за настоящих змееловов, конечно. Они ведь, бывает, погибают. И чаще всего от гюрзы. Я один раз видела ее… Удирала со всех ног.
      – Может, удавчик был…
      – Как же, удавчик! В нашем зоопарке есть удавчик. Все мы его знаем, и ужей знаем, и гадюк. А это гюрза – огромная, серая. Страшная. Я боюсь змей.
      – А я нисколько! Змею надо только успеть схватить возле головы, чтобы она не укусила. И все…
      Библиотекарь насмешливо покосился на Игоря:
      – Вот именно – только и дела-то – схватить змею голыми руками… Меня, помню, укусила змея, когда еще здесь был пустырь и только начинали стройку. Мы ведь здесь с первого дня вместе с Иваном Антоновичем. Начинали киркой да лопатой. Не хватало строителей, всего не хватало. Трудно было строить…
      – А как же змея? – нетерпеливо спросил Игорь.
      – Змея? Обыкновенно. Я собирал саксаул для костра и не заметил ее. А она впилась зубами да так и повисла на руке… Иван Антонович тогда сам отвез меня в порт в больницу. И сыворотки у нас тут не было… Теперь мы празднуем десятилетие интерната. Даже не верится, что тут когда-то рос один саксаул…
      К празднику библиотекарь отдавал в химчистку свою старую вельветовую курточку. Его заставили срезать с нее все пуговицы, и теперь он ходил, понятно, без пуговиц. В библиотеке он тоже навел кое-какой порядок, но уже не мог найти нужных книг. Ворча, торопливо метался от полки к полке и растерянно разводил руками.
      – Ничего не могу найти, – говорил он. – Порядок, в сущности, ведь тоже вещь относительная, не так ли?
      Библиотекарь любил ставить риторические вопросы и сам отвечал на них. Слушателей у него, правда, как правило, не случалось, так – один-два первоклассника. Старшеклассники же всегда спешили, им просто некогда было вникать в пространные рассуждения старика.
      – Что есть книга? – часто спрашивал он, поднимая вверх испачканный чернилами, как у школьника, палец и отвечал: – Книга не просто источник знания. Нет. Книга – это…
      Книжная суть представала каждый раз иной. Или:
      – Что есть жизнь? – Он оглядывал стены, полки с книгами, смотрел в окно куда-то в даль полуденного моря, в синь ясного дня и произносил: – Жизнь – это прекрасно!
      Старый, маленький, незаметный, он сливался со школьной библиотекой в нечто одно. Он неотделим был от книжных полок, так знаком и привычен, что, казалось, время над ним не властно.
      – Десять лет – это много. Ведь столько детей вошло за эти годы в мир, – говорил старик. – И в то же время десять лет – это так мало! Рядом с детьми не ощущаешь бега времени.
      Сонька слушала его, напряженно подняв брови – ее заинтересовал этот разговор. Она задумалась о том, что от чего зависит, время ли от наших ощущений, или, напротив, наши ощущения определяются временем. Второе ей было понятно, а суть первого как-то ускользала.
      – Время должно где-то заводиться, – сказала она, – как мы заводим часы. Наверно, это устройство вроде обыкновенных ходиков с гирями, только гири попеременке тянут сперва в одну сторону, потом в другую.
      – Ты думаешь, время движется в разные стороны? – спросил библиотекарь.
      – Конечно. Только нам это незаметно. Вот если бы мы жили долго-долго, дольше, чем горят звезды…
      – Да ты действительно философ! – улыбнулся старик. – Видно, что-то в сегодняшней жизни само собой наталкивает детей на размышления о времени. У меня тут есть одна книжечка… – Он пошел к полкам и сразу недовольно заворчал: – Вот навел порядок, и уж ничего не найдешь. То, что для одного порядок, для другого – хаос. – Однако он нашел, что искал, – книжку о самозаводящейся вселенной.
      Сонька сунула ее под мышку и побежала в столовую. Там вкусно пахло печеным и жареным. Возле поварих вертелись Марина Колобкова и Рыжик, клянчили ватрушки. Кроме этих двух сладкоежек в столовой не было ни души.
      – Ой, Сонька, что пекут на вечер! – сказала Марина, отщипывая ей кусочек ватрушки.
      Сонька попробовала ватрушку, еще горячую, ароматную.
      И вдруг они услышали шум летящего вертолета. Шум постепенно перешел в оглушительный грохот. Все кинулись к окнам.

* * *

      Шефы прилетели на вертолете. В парадной форме, подтянутые, неторопливые, окруженные толпами детворы, осматривали они интернат.
      Впереди группы летчиков шли подполковник Исаев и Иван Антонович. Дежурные распахнули перед ними легкую калитку ботанического сада. Табличка – «Земляной миндаль». Крохотные деревца с пояснительными надписями – «Пробковый дуб», «Эвкалипт», «Магнолия» – ровными рядами тянулись вдоль дождевальных установок, осыпавших их водяной пылью.
      Летчики осматривали и крохотные экзотические растения, и крупные с широкими кронами яблони.
      – Такое впечатление, будто сад ваш старше поселка, – сказал Исаев.
      – Дело в том, что это действительно так. Пока шло строительство, я сам сажал деревья, привозил их на машинах вместе со стройматериалами. А ботанический сад закладывали сами дети под руководством преподавателя биологии.
      Они свернули по узкой дорожке к интернатскому зоопарку.
      – Фауна у нас в основном местная – черепахи, ящерицы, змеи.
      – Змеи? – переспросил Исаев. – Здесь?
      – Да, – Иван Антонович показал на сетчатый вольер.
      Исаев сразу увидел клетки со змеями.
      – О, и гремучая!
      – Гремучая, – хмуро кивнул Иван Антонович. – А вот и гюрза.
      Они остановились, разглядывая гюрзу. Крупная каменно-серая змея была чем-то раздражена; когда к клетке приблизились Исаев и Иван Антонович, гюрза подняла и угрожающе откинула назад голову, появлялся и мгновенно исчезал ее раздвоенный язык.
      – Опасная, очень опасная змея, – сказал летчик. – Интересно, кому принадлежит идея основать здесь, при детском интернате, это ядовитое хозяйство?
      – Мне. – Иван Антонович глухо кашлянул. – Но я представлял себе это в несколько иной форме… Понимаете, мальчишкам нужно что-то необычное. Малышу – кролик или черепашка. А для старшеклассников, особенно трудных, мы основали секцию змееловов. Я надеялся, что дело ограничится одной теорией. Но ребята так увлеклись, узнали столько интересного о змеях, что потребовали настоящих ядовитых змей. Я уступил. Завели гадюк и щитомордников. По согласованию с роно, разумеется. Вы знаете, здесь вообще довольно много змей в окрестностях. У нас всегда наготове шприцы, сыворотка… А вот это, – он показал на гюрзу, – никто тут держать не собирался, змееловы подкинули «подарочек» к празднику. На днях их заберут отсюда… Вообще-то не исключено, что среди наших выпускников когда-нибудь будут и змееловы-профессионалы. Но таким опасным змеям здесь не место.
      Выйдя из вольера, Исаев и Иван Антонович некоторое время молчали.
      – Скажите, Иван Антонович, а сирот у вас в интернате нет? – неожиданно спросил летчик.
      Директор быстро и внимательно посмотрел на него:
      – Есть… Соня Боткина из шестого «А». Но мы просто забыли, что у нее нет родителей, да и она, по-моему, об этом забыла… Понимаете, само слово «сирота» тут как-то не подходит. Унылое слово из прошлого.
      – И ее никто не удочерил? Директор интерната сухо улыбнулся:
      – Пока это никому не удалось.
      – А если бы она все же решила уйти в какую-нибудь семью, вы отпустили бы ее?
      Директор молчал. Исаев уже решил, что он не ответит.
      – Как я могу не отпустить?
      – Но вам, я вижу, не хотелось бы этого.
      – В данном случае мое желание ничего не значит. Захочет – уйдет. Хотя в интернате ей хорошо, – директор говорил с трудом. Видно было, разговор этот ему неприятен. – Я был бы, наверное, рад, если бы Соня нашла себе семью. Но это едва ли возможно. Она уже не ребенок. Время упущено. Сейчас она сама будет делать выбор, а не ее будут выбирать.

* * *

      Все уже было готово к торжественному вечеру. Но произошло неожиданное для всех событие. Возле клеток с ядовитыми змеями вместе с Игорем Смородиным дежурил десятиклассник. Но, когда раздался гул вертолета, он оставил змей на Игоря и побежал встречать летчиков.
      Неподалеку от вольера возле привезенных недавно досок играл первоклассник Филя Горохов. Он то отходил в сторону от досок и, наклонив голову, присматривался к ним, то вытягивал шею и закрывал ладошкой поочередно правый, то левый глаз. Свежее дерево ослепительно сверкало на солнце, тут и там на нем блестели капельки светлой смолы.
      Потом, присев на корточки, Филя долго нюхал доски, трогал пальцем смолу.
      – Ты после руки не отмоешь, – сказал ему Игорь. – Это же смола.
      – А она сладкая? – спросил Филя. – Можно попробовать?
      – Что ты… Горькая! И разве можно пробовать доски? Вот глупый.
      – Я только немножечко лизну. Можно?
      – Нельзя. Может, по ним кто ходил… И вообще… А ты – облизывать…
      Филя еще некоторое время играл возле досок, потом вошел в вольер.
      – Ты уже покормил животных? – спросил он у Игоря.
      Игорь, томившийся от скуки, встрепенулся:
      – Это не животные, это пресмыкающиеся. Понял? Змеи. А кормили их до меня.
      – У нас дома тоже жила змея, – сказал Филя, – черненькая, а ушки желтые. Мама молоком ее кормила. Потом мы эту змею отпустили на волю. Вот.
      – Это был уж… Послушай-ка, Филя, – Игорь вдруг стукнул себя кулаком по лбу. – Подежурь за меня. Я только схожу на летчиков поглядеть и вернусь. Ладно?
      Филя с готовностью кивнул и спросил:
      – А можно мне твоей шариковой авторучкой порисовать?
      – Да сколько хочешь. И чистая бумага тут есть. Вот, возьми. – Он протянул Филе авторучку и листок бумаги. – Только к клеткам близко не подходи. Понял?
      Но Филя его уже не слышал. Он взял лист бумаги, уютно устроился с ним на досках и принялся рисовать жирафа. На бумаге рисунок не поместился, и часть его перешла на доску.
      Филя сдвинул лист в сторону, потом попытался приложить его к обратной стороне доски. Огляделся. Вокруг не было ни души. По дорожке прыгал воробей. В клюве он держал маленькое серое перышко. Филя пошел за ним и не заметил, как оказался возле клетки с гремучей змеей. Он долго рассматривал узоры на ее спине и голове, потом сдвинул защелку, поднял планку и отвел в сторону мелкую двойную сетку.
      Змея медленно, словно струясь, скользнула на землю…
      В это время Сонька, разыскивавшая Игоря, подошла к вольеру, увидела Филю возле клеток со змеями и хотела было сказать ему, чтобы он уходил прочь. Но вдруг она с ужасом заметила, что клетка с гремучей змеей распахнута настежь, а Филя тянется рукой к ярким узорам на спине настороженно замершего чудовища.
      – Филя!!! – Ее горло перехватила сухая судорога.
      Одним прыжком она была возле клетки и схватила змею возле головы. Змея мгновенно, свернулась восьмеркой, вырвалась с неожиданной силой и вцепилась в Сонькину руку.
      Сонька упала на землю и закричала:
      – Филя, уходи! – Она швырнула змею в клетку и захлопнула дверцу.
      Филя, некоторое время оцепенело глядевший на происходящее, вдруг отчаянно закричал от страха и бросился бежать.
      Когда на его крик к вольеру прибежали летчики, Сонька каталась по земле, сжимая одной рукой другую руку.
      Исаев поднял ее.
      – Скорее сыворотку! – крикнул он. – Ну скорее же…
      Прибежала медсестра со шприцем, сделала укол. Летчики поспешно сели с Сонькой в вертолет. Машина стремительно рванулась в небо и спустя минуту скрылась за горизонтом.

      Сонька лежит в постели. На лбу у нее мокрое полотенце. Вот слабо донесся, словно пробился сквозь толщу воды, голос дежурной сестры:
      – Все еще в сознание не приходит. Доктор сказал, чтобы не беспокоили.
      – Нет-нет, я только посижу немножко и уйду, – ответил знакомый мужской голос.
      Затрепетали ее ресницы. Свет заполнил ее испуганные глаза. Она испугалась своего пробуждения, человека, сидевшего возле нее, белой пустой палаты.
      В это время тишину рванул близкий рев могучего авиационного мотора, и все охватила мелкая дрожь.
      Летчик увидел, как побелело и без того бледное лицо Соньки, и поспешил успокоить ее:
      – Не бойся. Это взлетает самолет. Сейчас будет тихо.
      Действительно, могучий рев быстро растаял, исчез словно бы за притворенной дверью.
      – Я говорила, тут ей покоя не будет, – сказала, подходя поближе, высокая медсестра. – Надо было везти в город. – Она наклонилась над Сонькой. – Ну, как мы себя чувствуем?
      Сонька ничего не ответила. Она закрыла глаза и ясно увидела на мгновение серую чешую змеиной шкуры.
      И снова все потонуло в размытой мгле. Она говорила в бреду, бессвязно и временами шепотом. А то вдруг произносила громко как будто вполне обычные фразы:
      – Почему она выползла? Ведь у клетки двойная решетка…
      Летчик всмотрелся в разгоряченное лицо Соньки, взгляд его остановился на летучих стрелочках возле уголков ее губ.
      Полотенце сбилось, закрыло ей глаза. Он убрал его и поразился, какой чистый и ясный у Соньки лоб.
      А полотенце было горячим, словно его только что вынули из духовки.
      Летчик беспомощно оглянулся. Сестры рядом не было. Но, к счастью, в палату быстро вошел военный врач.
      – Что это за визиты? Извините, Федор Степанович, но девочке нужен полный покой.
      Летчик встал и пошел к выходу. В дверях он обернулся. Сонька в бреду продолжала что-то невнятно говорить.

* * *

      На краю летного поля стоял знакомый Соньке старый генерал с двумя большими звездами на погонах. Он смотрел, как взлетали одна за другой тяжелые машины и круто ползли в небо, оставляя полосы черного дыма.
      Вот на взлетную дорожку вышла необычная, таких Сонька никогда еще не видела, белая стрела. Внутри у нее что-то загорелось с оглушительным треском, назад рванулось длинное пламя, и стрела почти с места умчалась в небо, сразу же убирая колеса. Короткие крылья ее были отнесены далеко назад, и в полете она в точности напоминала стрелу.
      Генерал пристально следил за ней, пока она не исчезла в ослепительно-бледном небе.
      Генерал был один. Поодаль возле нескольких автомашин стояли офицеры.
      Сонька собирала цветы, пробившиеся среди бетонных плит аэродрома. Удивительные это были цветы, маленькие, ярко-желтые, с редкими кривыми колючками на стеблях и мохнатыми жесткими листьями. У цветов был слабый, но тонкий запах, немного напоминавший запах розы.
      Сонька не заметила, как приблизилась к генералу. И вздрогнула, когда он окликнул ее:
      – Это ты, голубушка… А мы страху-то натерпелись. Ну, слава богу, поправилась. – Он подошел к ней поближе. – Цветы-то у нас никудышные тут. – Он погладил ее волосы, обнял за худенькие загорелые плечи. – Ну, ничего…
      – А где подполковник Исаев? – спросила Сонька. Она чувствовала удивительное доверие и расположение к старому генералу.
      – Исаев на испытании новой машины. – Генерал нахмурился. – Сейчас поговорим с ним. – Он направился к стоявшим в стороне автомобилям.
      Сонька принесла цветы в палату и поставила в стакан. Врач что-то писал за столом. Поднял голову, улыбнулся:
      – Спасибо… Мы здесь забываем о цветах…
      – Мне уже можно вернуться в интернат? – спросила Сонька.
      – Голова больше не кружилась?
      – Нет.
      – Ну что ж, нам очень жаль расставаться с тобой… Федор Степанович отвезет тебя, когда вернется…
      В глазах врача Сонька уловила озабоченность и тревогу. Почему всех так беспокоил этот полет Исаева?
      Сонька подошла к большому, распахнутому настежь окну палаты. За окном увидела ровные ряды самолетов. Бетонное поле уходило к горизонту. А дальше трепетал светлый мираж – неестественно яркая вода; она струилась, мерцала, полоса ее становилась то уже, то шире, то пропадала совсем и возникала снова.
      А выше было небо – безоблачное и пустое, огромное и страшное – куда страшнее моря. Оно не имело пределов, оно простиралось так далеко, что в его бездне никла и терялась мысль.
      И где-то там в бледной и светлой выси мчалась сейчас белая стрела. Не на упругой и живой сфере моря, а в пространстве, где полуреальным становится туманный облик земли, где со всех сторон чуждая неосязаемая пустота.
      Сонька смотрела на аэродром – бесконечно повторялся один и тот же четкий рисунок бетонной плиты. Но в отдалении плиты принимали искаженную форму, затем сливались и таяли в трепещущем на горизонте неестественно светлом потоке воды. И Сонька подумала о том, что, когда смотришь далеко, очень далеко, ни одна прямая не кажется прямой. Прямые сходятся или расходятся, закручиваются вверх или вниз. Зрение явно обманывало человека. Но если зрение дает искаженную картину пространства, то какова же истинная его картина?
      Где-то за горизонтом, невидимая, коснулась бетонных плит белая стрела. Сонька разглядела ее только тогда, когда стрела отделилась от прозрачной реки миража, словно порожденная им, вышедшая из его мерцающих пределов, и быстро побежала по посадочной полосе.
      Сонька была спокойна за летчика, она чувствовала, что ничего не случится со стрелой.
      Долетел рев могучих двигателей, словно вдали началось извержение вулкана. Это машина сотрясала и приводила в трепет небо. И казалось, земля раскалывается от ее чудовищного рева.
      Потом все стихло. Краткий миг молчания аэродрома был томителен и долог. Не было слышно ничего, кроме горячего шуршания ветра, нагретого в песках.

      Как только Сонька вернулась в интернат, к ней прибежали Рыжик и Филя.
      Сонька, всмотревшись в потешную физиономию Рыжика – густые веснушки на носу, на щеках, вокруг губ, – улыбнулась и чуть дотронулась пальцем до его носа. Волосы его отливали темной и красной желтизной, ресницы, длинные, светло-желтые, походили на веселые метелки.
      – Меня в детстве тоже кусала змея, – начал врать по привычке Рыжик.
      – За язык?
      – А меня кошка кусала, – вмешался в разговор Филя. – Я хотел котенка погладить, а она – цап…
      – Наверно, меня уж все забыли… – оглядевшись, грустно сказала Сонька.
      – Знаешь, как я тебя ждал, Соня… – Филя подошел к Соньке и уткнулся лицом ей в руку.
      – Филька… – Сонька даже растерялась от этого вовсе уж неожиданного проявления чувств и как-то неуверенно, с робкой нежностью стала гладить растрепанную Филину голову.
      – А мы, – сказал Рыжик, – без тебя контрольную по математике писали. Почти все получили двойки. Синий никому не дал списать, сам получил четверку… Да Татищев троечку получил.
      – Трудная задача была? – рассеянно спросила Сонька, продолжая гладить и перебирать Филины волосы. Видно было, что ей все равно, какую задачку решали в классе и какие за нее получили отметки.
      – Зверски трудная! – у Рыжика даже глаза округлились. – Понимаешь, два резервуара… – он торопливо, сбиваясь, пересказал условие задачи.