ДЕЙСТВИЕ IV

Центральное место сцены теперь занимает большая кухня с диваном. На возвышении по-прежнему видна комнатка КАСИ. Часы на кухне показывают 11,30. Ночь. АННА и ЯН, он смотрит в окно.

ЯН. Вот так, леди Энн. Мы тоже проиграли. Правда? Что-то у нас не получилось.

АННА. Ты не вправе на меня обижаться. Вспомни, какую жизнь ты мне предлагал? Ну? Кем бы я стала сегодня? Что бы имела? Место в мотоцикле с коляской? Сам подумай! Разве можно так жить? Вся жизнь – как одно мгновение? Твой сын прав!

ЯН. Аня, я тебя понимаю. Неужели ты думаешь, что у меня не было подобных искушений? Что я не хотел тоже попробовать? Оторваться от этого мрака? Построить себе такой же точно бункер из гэдээровских мебельных стенок, собрать весь реквизит… (Поднимает тарелку.) Искушение велико, знаешь ли!

АННА, Так и нужно было ему поддаться! (Поднимает тарелку.) Ведь только это подлинно! Именно в этом подлинная жизнь, от которой ты – согласись – убегаешь!

ЯН. А ты не боишься, что тот мрак, там, есть нечто более подлинное? Что какое-нибудь астральное тело не грохнет в один прекрасный момент по твоему квадратному кораблику счастья, раскроит борт спаянный из иллюзий и мрак хлынет внутрь? И все начнет тонуть том мраке, сначала ковер, потом шкафчики, стол, полки, окна, полы и потолки, все… И не будет никого, кто бы тебя спас…

АННА (улыбаясь). Дорогой мой Ясь! (Пауза.) До чего же ты несчастен, Янек! Страшно несчастен… И мне пришлось бы с тобой вот так? Всю жизнь?

ЯН. Не знаю, что бы я предпочел… Мое несчастье, или твое счастье…

АННА. Перестань! Ты с чем, собственно, всю жизнь борешься, с чем? Ну, с чем? Сам даже не знаешь, правда? А что ты отвоевал, в таком случае? Ну? Хаос, Ничего другого, один только хаос! И даже не это, ведь хаос – это как-то звучит, а тут… Тут скорее… Сумбур какой-то, разве нет?

ЯН. Возможно. Но ведь когда-то мы боролись вместе, ведь так?

АННА. Не знаю. Знаю только, что не было мне хорошо с тобой, Ян. Прости. А со Здисеком, что бы ты о нем ни говорил, – бывало. И даже теперь порой бывает.

ЯН. Потому что не знаешь дня своей смерти. Потому и строишь иллюзии. А я – знаю!

АННА. Ну, скажи тогда, я охотно зайду посмотреть… Так когда же?

ЯН. Сегодня. Тринадцатого августа этого года. И потому я здесь. Во так-то!

Пауза. Изумление. На часах – без двадцати минут полночь.

АННА (иронически). Тринадцатого все может случиться… (Пауза.) Однако – времени у нас в таком случае осталось немного…

ЯН. Я ужасно глупо себя чувствую, тем более, что нет никаких признаков… Однако же… Тринадцатое августа, к сожалению… Целых тридцать лет я помню эту дату!

АННА. Извини… Откуда она тебе известна? Только не говори, что от цыганки!

ЯН утвердительно кивает.

Ха, ха, ха! Чудесно! И ты намерен уладить это дельце у меня, да?

ЯН. Знаешь, немного обидно, что завтра Мик будет дальше… и Кейт… а меня уже… Возможно… Но – что делать. Впрочем, может, так оно и лучше?

АННА. Осел! И ты действительно в это веришь? Хочешь, расскажу тебе про ту цыганку?

ЯН. Поверь, я тогда еще рассмеялся, как она это сказала… Понимаешь? Тогда эта дата… Начала двадцать первого века… Как если бы сказала, что буду жить вечно… А я даже себе не представлял, что можно жить после сорока… Как-то быстро все прошло… Анка! У меня действительно – вплоть до сегодняшнего дня, – все, ты представляешь? Все, что мне та баба наплела – все исполнилось!

АННА. Тогда – знаешь что? Тогда заключим пари, ладно? Бьюсь об заклад, что за эти четверть часа ничего не случится. Согласен? Что смерть не постучится в это окно! На что спорим?

ЯН. Ты на что хочешь? На мою душу?

АННА. Ну нет. Лучше на что-нибудь стоящее. На сотню?

ЯН. На сотню!

АННА. А после полуночи я расскажу тебе о той цыганке…

Центральная часть сцены затемняется, Освещается комнатка КАСИ. КАСЯ и БАРТЕК в любовном объятии.

КАСЯ. Оставь, что ты делаешь?

БАРТЕК. Я? Ничего!

КАСЯ. А эта рука?

БАРТЕК. Рука? Какая рука?

КАСЯ. Вот эта. Здесь.

БАРТЕК. Ну, здесь. А где ей еще быть?

КАСЯ. Не знаю. Где-нибудь еще… Совершенно в другом месте… Но уж наверняка не здесь! Ох!

БАРТЕК. Ты уверена?

КАСЯ (слабым голосом). Да… Ох! (Пауза.) Уж не думаешь ли ты, что тебе удастся?

БАРТЕК. Нет, с чего ты взяла? Что должно удаться? Мне никогда ничего не удается, да я, впрочем, ничего и не хочу…

КАСЯ. Это хорошо…А то уж я боялась… Ох!

Комнатка затемняется. Освещается кухня. АННА и ЯН. На часах – двенадцать.

АННА. Ну, как? Все еще веришь цыганкам?

ЯН. Не говори – гоп! А вдруг кто-нибудь постучит в окошко… Может, он уже подходит, может, бродит в ночной пустоте?

АННА. Псих ты мой дорогой! (Взъерошивает его волосы.) Поживешь еще, поживешь… У тебя всегда были красивые волосы… Мой старый мальчик, дорогой…

Слышится далекий волчий вой. АННА и ЯН встревожены. Внезапно проносится порыв ветра. Раздается стук в окно. ЯН отскакивает как ошпаренный. Вдруг ЯН хватается за сердце, начинает задыхаться. Падет на стул. АННА пытается его спасать.

Кухня затемняется, освещается комнатка КАСИ. БАРТЕК и КАСЯ занимаются любовью. Свет попеременно гаснет и включается – то над кухней, то над комнаткой КАСИ. Попеременно – близкая к кульминации КАСЯ и умирающий ЯН, смерть и зачатие. Наконец мы остаемся на кухне. ЯН умирает, АННА кричит. Через окно вваливается МАРЕК.

Сделай же что-нибудь! Он умирает!

МАРЕК. Какой там умирает! Дай ему по физиономии! (АННА теряет дар речи.) Ну, что же ты? Ударь его! Вот так!

МАРЕК дает ЯНУ две крепких пощечины. ЯН садится на полу с очумелым видом. Моргает, непонимающе осматривается. Свет над кухней гаснет, освещается комнатка КАСИ. КАСЯ и БАРТЕК все еще в любовном объятии. КАСЯ постепенно успокаивается.

БАРТЕК. Кто-то кричал!?

КАСЯ. Да. Это я. Ну, видишь? Все-таки тебе удалось, правда? Получил меня… Это чудовищно, невероятно! Добился своего!

БАРТЕК. Да, получил… (Внезапно КАСЯ принимает вдохновенную позу.) Что с тобой?

КАСЯ. Не знаю… Не знаю…

БАРТЕК. О чем ты думаешь?

КАСЯ. Не знаю… Ты не сердись, но… Боже, что я вытворяю, что делаю? Это же не я! (Плачет, перестает.) Я знаю! Наверное, это судьба! За этим что-то кроется, что-то заставило меня, понимаешь?

БАРТЕК. А как же, конечно! Точно, судьба. А от этого не уйти, ясно?

КАСЯ. Уфф! Как хорошо! Знаешь, я уже боялась, что становлюсь распущенной… (Нервно хихикает, потом перестает.) Мне так здорово! (Прижимается к Бартеку.)

БАРТЕК. Прикольно?

КАСЯ. Фристайльно! Супер!

Оба смеются. Комнатка затемняется, освещается кухня. Часы отбивают последний удар. АННА, ЯН и МАРЕК.

МАРЕК. Ну вот, и делу конец. Ему нужно всыпать как следует, и тогда все проходит. Не знала? Он всегда так… Истерик паршивый… Герой из нашей деревни… Боже, что за день!

ЯН. Марек…

МАРЕК. Ну?..

ЯН. Подойди ко мне. Дай руку. (МАРЕК с неохотой подает руку.) Спасибо, сын. Видишь, как оно? Еще немного и я бы не успел.

МАРЕК. Куда не успел? О чем ты?

ЯН сердечно пожимает руку МАРЕКА, обнимает его, на глазах у него слезы.

Да перестань ты…

ЯН. Не беспокойся. Твоя ненависть… Это уже что-то… Пока и этого достаточно. Ну!

МАРЕК выходит, сдерживая слезы.

АННА. Ну и как?

ЯН. С меня сотня… (Садится на стул, АННА показывает на часы.) Не всему и не всегда суждено исполняться, да?

АННА. Чаю хочешь? (Наливает из чайничка.) Холодный… Но не хочется заваривать… Знаешь, ты меня действительно напугал… (ЯН пьет.) А ведь это такая глупая история… Хочешь знать, кто это был, та цыганка?

ЯН. Кто?

АННА. То была совсем не цыганка. То была румынка.

ЯН. В шестьдесят седьмом? Тогда еще не было никаких румынок.

АННА. Надя. Моя однокурсница. А придумала все Моника, понимаешь?

ЯН. Моника? Моя Моника? Мать моего сына?! Что она придумала?

АННА. Все очень просто. Она хотела, чтобы ты оставил меня и вернулся к ней. Да и я тоже… Уже был Здисек… Ну и… Ну и мы все о тебе рассказали Наде.

ЯН. Действительно. Она знала все… А как же будущее?! Откуда она могла знать?! А все совпало. Она же предсказала!

АННА. Если бы не твой сын, ты и в самом деле умер бы сейчас, ведь так? Боже, прожить жизнь, зависящую от кретинской выходки трех студенток?! (Смеется.)

ЯН (тоже улыбаясь). А дата смерти?

АННА. Наверное, она тоже хотела, чтобы ты жил вечно…

ЯН. А четвертый концерт Роллингов? Мифический, недостижимый?

АННА. Ну, тут уж не знаю. Но зато сегодня ты его получишь! А пока – гони сотню, ты, фаталист!

ЯН. Ты знаешь? Кажется, у меня нет сотни…

АННА. Этого я ожидала…

ЯН. Зато теперь – только подумай! Зато теперь я уже на самом деле буду жить вечно, понимаешь? Я чувствую! Во всяком случае, таково мое намерение! Что скажешь? Началась новая жизнь! (Ударяет себя в грудь, раздумывает.) А что это означает? Что сегодня увижу Мика? В первый раз?

АННА. Как это – в первый раз? А тот второй концерт в Праге?

ЯН. Обещаешь не смеяться?

АННА. Да ты что? (С недоверием.) Не может быть!

ЯН (подтверждает кивком, АННА начинает смеяться). Познакомился я с одной чешской чертовкой… По пути, в Малой Болеславии… То был безумный, чешский роман… И, знаешь…

АННА. Погоди! Минутку! Так ты… Ты никогда не был на Роллингах?! Ты?! Никогда?! Серьезно?!

ЯН. Глупая история, правда? Только не говори мальчикам… (Показывает мячик.)

АННА. Боже, какое безумие!

Входит Марек.

ЯН. Безумие?! Безумная ночь только еще начинается! Анулька, я живу! Понимаешь?! Новая жизнь! Новая жизнь, все сначала!!! Я останусь у тебя, будем жить вместе, наконец-то вместе! Вырастим детей, внуков, правнуков, будет чудесно!

МАРЕК. Разумеется! Эту стенку прокроем розовым, ту – оранжевым, здесь протянем бордюр из пацификов, в гостиной на потолке напишем «freedom», а ванную…

ЯН. Замолчи!

МАРЕК. А ванная у нас будет вся в цветочках.

ЯН. Умолкни!

МАРЕК. Ах да, что касается цветочков, сделаем так: в огороде будут две грядки, на одной посадим гашиш, а на другой – грибки, разумеется, галлюциногенные, правда? А в палисаднике, на самом видном месте, – марихуану, она же красиво выглядит.

ЯН. Ты заткнешься?!

МАРЕК. А по утрам, ежедневно, будем с корзиночкой бегать в лавочку за ЛСД, чтобы мило начать день…

ЯН бьет МАРЕКА и выталкивает его за дверь. Возвращается, останавливается возле буфета, берет старую кофемолку производства ГДР.

ЯН (читает). Народное предприятие, Магдебург. Смотри-ка, еще работает… Однако солидно у них все, правда? Аня, не слушай ты его, сопляка, все это не так… Я могу… Я… Мне это нисколько не мешает… (Показывает на плиту, утварь и пр.) Человек – хочет он или не хочет – все равно живет окруженный предметами… Ведь можно, наверное, быть счастливым даже если… Ну, могу же я попытаться… После стольких лет… А… неважно! Ну! Пусть играет музыка, я остаюсь!

АННА. Нет.

ЯН. Что «нет»?

АННА. Не остаешься.

ЯН в недоумении садится.

Мне в самом деле хорошо. Без тебя. И я… и я не хочу иметь в этом доме другого мужчину… Потому что Здисек… Он был добрым человеком и… Нет.

Пауза. ЯН вдруг улыбается как ни в чем не бывало.

ЯН. Вот и прекрасно. Послушай! А сейчас сделаем так: выпьем водки, вина, пива, забьем по косячку, нюхнем коки, кинем кислоты под язык! Что скажешь, Аня? Какое меню, да? Specialite de la maison! Только ширяться не станем, потому что брезгаем, правда? Живем, Анулька, живем! Ну, что ты так? Не хмурься, Анулька! Что с того, что утром я уеду? У нас тысяча лет впереди!!!

Кухня затемняется, освещается комнатка КАСИ. КАСЯ и БАРТЕК.

КАСЯ. Интересно, какие мы будем. Например, через двадцать лет.

БАРТЕК. Или через двести…

КАСЯ. Знаешь, а у меня есть кузина в Варшаве.

БАРТЕК. Или через триста. В пятнадцатом воплощении. Может, я буду бактерией?

КАСЯ. Она тоже отсюда, училась в том же лицее, что и я. Окончила юридический, у нее своя фирма. Как-то раз приезжала сюда, таком обалденном костюме.

БАРТЕК. Ну и что?

КАСЯ. Ничего. (Пауза.) Снимает квартиру, там это страшно дорого, но она прилично зарабатывает. Скоро купит собственную. У нее такой маленький «Форд».

БАРТЕК. Ну и что?

КАСЯ. Ничего. Ходит в тренажерный зал, понятно? И в солярий. И на банкеты с актерами, с телевидения, вот.

БАРТЕК. Ну и что?

КАСЯ. Ничего. А ты иногда думаешь каким ты станешь?

БАРТЕК. Таким же, как они.

КАСЯ. Кто?

БАРТЕК. Дед и отец. Но оба они. Одновременно.

КАСЯ. То есть – как?

БАРТЕК. Потому что они, я считаю, оба идут в правильном направлении, только как-то так, не слишком элегантно, Дед изо всех сил стремится быть свободным, легковесным, каким-то таким нереальным… А мой старик – наоборот: ненавидит легковесность, для него самое важное – чувствовать землю под ногами, быть на якоре, а все остальное – как получится. Делает деньги и думает только об этом…

КАСЯ. А ты не любишь? Деньги?

БАРТЕК. Конечно же, люблю. Но не намерен посвящать всю свою жизнь их добыванию.

КАСЯ. Как же тогда?

БАРТЕК. А зачем добывать деньги?

КАСЯ. Ну, не знаю…

БАРТЕК. Деньги надо иметь, разве не так? И все! И свободу тоже не стану искать с таким отчаянием. Я буду свободен. Просто так. Уже сейчас точно знаю. Потому что все это и в самом деле очень просто, а они только усложняют. Врубаешься? И следующие сто лет принадлежат нам!

КАСЯ. Обещаешь? (Прижимается к БАРТЕКУ.)

БАРТЕК. Будь спокойна!

Комнатка затемняется, освещается кухня. Слышен шлягер Роллингов «Wild Horses.»

ЯН. Пошли! Через окно, пойдем!

АННА. Господи, Янек, такое чувство, словно ты был здесь всегда!

ЯН. А я и был всегда, вот тебе еще кислоты (Сует АННЕ таблетку в рот, подбрасывает мячик.) Ну вот, наконец-то я сегодня попаду в Мика! Попаду!!! Выедем пораньше, с самого утра, чтобы стать перед самой сценой! И брошу! Брошу!!! Ну как? Здорово?

АННА. Чудесно! Знаешь, Ян, я всегда была с тобой! Всегда! А что теперь не могу, то… Не обижайся, просто…

ЯН. Тссс! Все понятно! И не переживай! Ну что с того, что получился хаос? Зато мы разрушили Вавилон, понимаешь? Наверное, не получится, чтобы вот так сразу получилось нечто новое, прекрасное… Наверное, какое время должен быть хаос, ничего не поделаешь. Но ведь в конце концов что-то возникнет, разве нет? Только мы еще не знаем – что! Но что-то же должно! Может, оно уже возникает! Только мы не видим, потому что сами находимся внутри этого. Что ж, подождем. Подождем и увидим! Незачем смотреть вспять. Позади – мертвый народ! Dying nation!

АННА. …of moving paper fantasy…

ЯН (поет во весь голос). Of moving paper fantasy – та – да – да – да – да – да – дам! (Выходит через окно.)

АННА (поет, выходя следом). The sunshine in!

ДЕЙСТВИЕ V

Декорация та же, что и в предыдущем акте, только в кухне диван разложен. На диване АННА, она просыпается, рядом с ней ЯН. Она счастлива. Берет ЯНА за руку. Внезапно, пораженная, кричит. Вбегает МАРЕК, а также – полуодетые – КАСЯ и БАРТЕК. Все едва проснувшиеся.

МАРЕК. Ну, что тут опять?

АННА. Он умер…

МАРЕК (зевает). Господи, Анна, нет от тебя покоя!

АННА. Но сейчас это уже… наверное, по-настоящему…

МАРЕК. Да где там – умер… Ты же знаешь, что нужно делать… Думаешь, его так легко убить? Я же говорил – это истерия… (Дает ЯНУ пощечину.) А ну, кончай дурачиться!

АННА. Какая еще истерия? Он же холодный!

МАРЕК. Холодный? (Прикасается к ЯНУ.) Действительно, теплым его не назовешь. Что же это с ним?

БАРТЕК. Может, все-таки смерть… (Прикладывает ухо к груди ЯНА.) Вроде, так оно и есть.

МАРЕК. Как же он мог так со мной поступить, а?! Как он мог?! Я знал, знал!

Пауза. Марек садится на стул. Остальные тоже садятся.

Ну и что теперь?

АННА. Вот видите? Он был прав! С судьбой шутки плохи! (Плачет.) Какой бы она ни была…, А лучшей, наверное просто нет!

БАРТЕК. Так что? Не едем… Нужно полицию вызвать, или скорую… Кого полагается вызывать?

КАСЯ. Бедный дедушка… Боже, что за ночь!

КАСЯ закрывает ЯНУ глаза, смотрит перед собой. У нее вдохновенный взгляд, так же, как у МАРЕКА, который раскрывает ладонь ЯНА. Из ладони выкатывается мячик. МАРЕК с триумфом поднимает его, показывает всем.

МАРЕК. Как это – «не едем»? Теперь «не едем»? А это что?!

БАРТЕК. Что, папа? Что?

МАРЕК. А зачем он хранил вот это? Почему держал в руке? Чтобы – что?

КАСЯ. Чтобы наконец…

МАРЕК. В Мика Джаггера, ведь так? Да или нет?

АННА, Да, наверное, так оно и есть, но…

КАСЯ. Бросим! Все поедем и бросим!

АННА. Кася?!

КАСЯ Мама, Ченстохова никуда не денется, а Роллинги уедут… А кроме того…

МАРЕК (достает из кармана ЯНА билеты). Теперь у нас есть лишний билет! А если там будем мы, то и он, наверное, будет с нами, правда? (К БАРТЕКУ.) Ну, что ты так смотришь? Должен же быть во всем этом какой-то смысл, пусть это свершится! Не понимаешь? Это будет как молитва!

БАРТЕК. Папа, я понимаю, но… все же это всего лишь рок – группа! Ты собираешься молиться на музыкантов?

МАРЕК (обнимает БАРТЕКА). У тебя есть идея поинтереснее? Я спрашиваю: у тебя есть идея получше?! (Выбегает.)

БАРТЕК. Папа!

МАРЕК возвращается. В руках у него флаг с эмблемой группы «The Rolling Stones».

Папа…

МАРЕК. Тихо! Ты хотел торжественности, будет тебе торжественно!

МАРЕК прикрывает тело ЯНА флагом. Рядом стоят АННА, КАСЯ, БАРТЕК. БАРТЕК включает магнитофон, звучит «I Am Waiting».

БАРТЕК. Постепенно впадаем в паранойю, разве нет, папа? Есть немного, да?

МАРЕК смотрит на БАРТЕКА с осуждением. Наступает «минута молчания» над покойным.

ЭПИЛОГ

Сцена представляет собой обочину шоссе. МАРЕК, БАРТЕК и КАСЯ сидят в кювете. В руках у МАРЕКА канистра.

МАРЕК. Кто-нибудь мог позаботиться о бензине? Неужели всегда – я?

Все с беспомощным видом смотрят друг на друга. Слышны проезжающие автомобили. МАРЕК пытается их остановить. Но никто не останавливается.

БАРТЕК. Папа, ничего не получится.

МАРЕК пытается звонить с мобильного телефона. Сети нет. Взбешенный, он швыряет трубку в кусты.

МАРЕК. К чертовой матери! Ну почему нам никогда ничего не удается?! Никогда и ничего??? Что-то роковое, проклятье, дерьмовая судьба?! У нас всегда будет так?! Все в дерьме и все бессмысленно?! В дерьме, да!!! (Ударяет мячиком о землю.)

КАСЯ. Я никогда еще не была на концерте… А было уже так близко…

Сидят. Полная безнадежность.

Знаете… А у меня может быть ребенок… У нас может…

БАРТЕК. А ну, только без приколов!

МАРЕК. Она права, Бартек. (К КАСЕ.) Он уже есть в тебе. Можешь ничего не говорить, это видно. Знаешь, Бартек, твоя мать, пока была со мной, ну, ты понимаешь… (Улыбается своим мыслям.) И так все время…

БАРТЕК. Как – ребенок?! Я – и ребенок?! Какой еще ребенок?!

МАРЕК. Нормальный. Ребенок Новака, ведь так? Новака…

БАРТЕК. Так, теперь понятно. Отказал мне в резинках…Ну и кинул он меня… (Смотрит на живот КАСИ, кричит в сторону неба.) Дед, ты же меня кинул!

Затемнение. Вновь – свет. Прошло время. Вечер. Все сидят. Состояние безнадежности.

(БАРТЕК смотрит на часы.) Восемь. Уже начинают.

БАРТЕК, МАРЕК и КАСЯ встают, идут вперед.

МАРЕК. Сначала на сцене будет затемнение.

БАРТЕК. С гитарой выбегает Кейт…

МАРЕК и БАРТЕК напевают первые такты «Satisfaction».

Лишь бы только не заиграли «Angie». Я себе этого никогда не прощу!

МАРЕК. Ах, черт побери! Нет, да постойте же вы, слушайте! Эх! Что нам, собственно, нужно? Ничего же ведь не пропало! Ничего! Мы все живы, так? Через пять лет они снова приедут, да или нет? Тогда… Нам что нужно? Так мы тогда опять поедем. И через десять, еще раз. И через пятнадцать тоже! Все поедем, вместе с ним! (Показывает на живот КАСИ.) Ему будет уже пятнадцать… А сколько тогда будет Мику?

КАСЯ. Семьдесят.

МАРЕК. Ну вот! Ребята! Он будет еще молодой! Может, легче будет в него попасть… Ну! Хвост морковкой! Договорились? Приедем, правда? Согласны? Договорились?

БАРТЕК. Договорились, папа!

КАСЯ. Договорились, папа!

МАРЕК. Только знаете что? Чтобы уж все точно, ладно? Как в банке. Выезжаем днем раньше, нормально, с билетами, поездом «интерсити», ночь возле стадиона, хорошо? Все будет как часы. Войдем первыми, станем перед самой сценой! Тогда я наверняка попаду!

КАСЯ. Получится?

МАРЕК. Должно! Послушайте, должно же в конце концов удаться! Даже нам – Новакам. разве нет? Должно же в конце концов! И знаете, черт возьми, что тогда будет? Три – четыре!

Они начинают исполнять «семейный жест». На этот раз – первый МАРЕК, за ним БАРТЕК, КАСЯ тоже пытается, у нее не получается, она беспомощно улыбается.

МАРЕК и БАРТЕК. Satis – faction!

КАСЯ продолжает беспомощно улыбаться.

БАРТЕК (к КАСЕ). Научишься!

Звучит «Satisfaction», МАРЕК, БАРТЕК и КАСЯ исчезают за поворотом.

З а н а в е с