Знак Кота (№1) - Знак Кота

Лицо! Такое огромное, что черты его невозможно было сразу охватить взглядом. Словно какой-то умелец превратил целый остров в огромную голову, но не сторожевого кота, а человека. Глаза двигались и моргали. Было совершенно ясно, что именно я являюсь объектом их пристального внимания. Я пытался пошевелиться: что-то в их взгляде казалось мне смутно угрожающим. Но я не мог сдвинуться с места, словно я был какой-то игрушкой, а не существом из плоти и крови.

Я попытался заговорить с Мурри. Но и этого я не мог. Я был сознанием и разумом, заточенным в изображении.

— Ты придешь. — Я ожидал, что голос этого огромного нависающего лица будет рокотать, словно гром, но это был не обычный голос. Приказ вспыхнул в моем сознании. — Ты придешь… — повторились те же слова еще раз, и к ним прибавилось:

— Равинга ждет…

Лицо пропало, стены, сама поверхность, на которой я стоял, тоже исчезли. Казалось, будто мой взор каким-то образом освободился из заточения и теперь сам собой смотрел сверху вниз на то, что могло быть только городом — но таким, каким бы стал хорошо знакомый мне Мелоа, увеличившись в сотню, а то и более раз.

Он простирался дальше и дальше, подробности становились видны все четче, словно я приближался к нему. Я увидел, что в отличие от Мелоа он окружен стеной и в ней есть широкие ворота. Там стояли воины. Их боевые парики были белыми, как камень мар, а кожа еще бледнее. Те, кто въезжал или входил в город (они казались мне лишь смутными тенями), должны были останавливаться перед ними, словно чтобы убедить стражей, что здесь у них есть законные дела.

От ворот то, что было частью меня самого, двинулось в странное путешествие по извилистым улицам, задержавшись над зданием, вокруг которого было обширное пространство, где находилось множество ориксенов, и я подумал, что это, должно быть, гостиница. Мой взгляд задержался на ней всего на несколько секунд, а затем устремился вперед, по короткому боковому проходу, затем по проулкам, подальше от главных улиц, полных постоянно движущихся людских теней, пока я не добрался до тупикового дворика и остановился (или мой взгляд остановился) перед домом, не скрывающим признаков почтенного возраста — наверное, в прежние времена у него была бурная история, поскольку крыша его казалась довольно потрепанной.

Дворик был узким, в него выходили еще два строения, причем одно из них оказалось совсем разваленным, без крыши и лишь с частью внешней стены, оставшейся стоять.

Здесь не было никакого движения людей-теней. Только сейчас я понял, что от меня хотят, чтобы я хорошо запомнил это место и потом его разыскал.

Меня вернули обратно по тому же пути, по которому я пришел, и я понял, что легко могу вспомнить все повороты, все боковые улочки, все переулки, что привели меня туда.

Я вернулся к гостинице, когда раздался громкий звук, сотрясший всю картину, бывшую у меня перед глазами, словно занавеску, сорванную ветром.

Города больше не было. Только тьма…

— Вставай! — Это я услышал уже определенно наяву. Я открыл глаза.

Передо мной стояла одна из охранниц каравана, которую я запомнил со вчерашней ночи. Солнце почти село, и весь лагерь ожил.

Яксы были уже впряжены в повозки или стояли, покорно ожидая, когда у них на спине закрепят груз.

— Мы выступаем, — нетерпеливо сказала женщина, пробудившая меня от этого странного сна. — В котле над костром есть еда, но скоро она закончится.

Вспомнив свою скованность во сне, я почти боялся, что не смогу пошевелиться и сейчас, не уверенный в реальности происходящего. Я скатал дополнительное одеяло, которое мне одолжили, и засунул его в свой мешок, постаравшись, чтобы кифонгг, подарок Кинрра, была хорошо защищена от повреждений.

Я не был последним, наполняя у костра свою миску, — после меня подошли часовые с последней стражи. Мурри держался рядом со мной и принял вторую миску из моих рук. Я опасался, что его присутствие среди яксов и двух-трех ориксенов, на которых ехали верхом предводители каравана, может вызвать трудности с животными, если те учуют запах заклятого врага. Но, казалось, звери заключили своего рода перемирие. Он не приближался к ним, а они, хотя и поворачивали голову в его сторону и нервно переступали с ноги на ногу, когда он проходил мимо, не собирались в панике бежать. За это я был им искренне благодарен. Если бы мне пришлось выбирать между Мурри и караваном, который был единственным моим спасением, боюсь, мне не хватило бы силы духа сделать этот выбор.

А пока мы заняли место в хвосте каравана. Солнце скрылось, и сумерки позвали путешественников в дорогу. Где-то в начале растянувшейся линии всадников, грузовых животных, повозок чей-то голос затянул песню, и мы зашагали в ритм с ней, один за другим подхватив припев.

Мы временами останавливались, чтобы животные могли отдохнуть. С повозки с припасами по рукам передавали сушеные фрукты. Такое угощение могут себе позволить только лучшие караваны, поскольку фрукты были большой редкостью. Мой собственный народ может их попробовать только на церемониальных пирах, и я долго жевал тягучую сладость, хорошо утоляющую жажду и голод. Даже Мурри, хищник, получал от этого удовольствие.

По дороге было много разговоров о будущем, предположений о выборе императора. Каждое королевство готовило свое отдельное испытание для кандидатов, и лишь когда его представители решали, что кандидат прошел его успешно, он мог перейти к следующему.

Покойный император очень долго правил. Так долго, что поколение моего отца было еще детьми или подростками в ту пору, когда он успешно прошел испытания. С самого начала он отличался изрядной силой характера. Именно он запретил дуэльные войны между Домами, и потому его собственный народ, вапаланцы, не слишком любили его за пренебрежение лелеемыми издревле ими представлениями о защите чести.

Однако, хотя они уже и не сражались открыто, личная неприязнь и закулисная вражда между Домами никуда не делись, но все же против чужаков все они смыкали ряды. Среди тех, с кем я ехал, было распространено мнение, что настало время власти перейти от Вапалы к другому королевству, и что победитель из другого народа вызвал бы изменения, выгодные многим. Вапаланцам, с их знаменитой надменностью по отношению ко всем прочим, следовало бы испытать вкус перемен.

Поскольку караван был из Кахулаве, шли разговоры о том, есть ли среди наших соотечественников кто-то, кто мог бы получить корону, Но назвать они могли в лучшем случае пару достойных имен.

— Это опять будет вапаланец, — утверждала Лара Муса, одна из охранниц, что шла рядом со мной. — Если Шанк-джи будет держаться прежнего пути. Говорят, он человек силы. И если он победит, перемены будут, но вряд ли к лучшему. Никогда еще правление не передавалось от отца к сыну. Иначе один Дом, одна страна легко захватят власть над остальными. Такой смене традиций могут обрадоваться в Вапале, но я думаю, что нам, во Внешних землях, от этого добра не будет. Всегда существовали испытания в традиции каждой из земель, которые обеспечивали то, что владыка на леопардовом троне будет стоять выше верности Домам, свободный от подобных связей, чтобы со всеми обращаться одинаково.

— А сколько осталось времени до испытаний? — спросил я. Из каждого королевства на этот праздник приедут многие, поскольку такое событие случается раз в жизни. Я был уверен, что среди гостей могут оказаться и мои родичи.

— Император должен быть погребен, — ответила она, — и великий канцлер и Голоса Высшего Духа позаботятся об этом. Они должны ждать, пока не соберутся все пять королевств, прежде чем приступать. Но даже до похорон могут быть выбраны те, кто будет проходить испытания. — Она кивнула на повозки впереди нас. — Мы везем хороший груз и получим прибыль, продав его в городе, полном приезжих. Цены взлетят. — Она удовлетворенно покачала головой. — К тому же, — добавила она, чуть помолчав, — мы прибудем заранее, чтобы наша хозяйка успела занять выгодное место в торговых рядах.

При таком стечении народа из всех королевств я сумею найти работу, чтобы, хотя бы временно, зарабатывать себе на жизнь. Я передернул усталыми плечами, поправляя свой груз. В моем мешке лежала кифонгг. Я не был опытным бардом, но я и не буду искать себе работу в знатных Домах. Я могу петь в какой-нибудь харчевне или даже на рынке, чтобы обеспечить пропитание нам с Мурри, пока я буду ждать лучшей возможности.

18

Мы ровно и быстро шли между необходимыми остановками, и на второй день вдалеке неясно вырисовалось то, что я с первого взгляда принял за гряду облаков на горизонте. Но это было плоскогорье, поднимающееся высоко над песками, на котором и располагалось Алмазное королевство. Я часто слышал, как его описывают, но ни один рассказ не давал полного представления о высоких утесах, служивших опорой Вапале.

Наши скальные острова были разной величины и формы, но открывшееся нам зрелище разительно отличалось от того, что теперь казалось пригоршней камней, небрежно разбросанных там и сям среди песчаных волн Кахулаве.

Когда мы приблизились (теперь мы двигались и днем), эти утесы стали выглядеть устрашающе. Теперь нам стал слышен хрустальный звон мобилей, вечно тянущих свою песнь на плоскогорье над нами.

Впервые в жизни я увидел пятна живой зелени. Вапала не зависела от водорослевых прудов. Там росли настоящие растения и даже легендарные деревья. Это была страна, богатая такими чудесами, каких мы во Внешних землях никогда не видели.

Внизу нас встретила сторожевая застава, располагавшаяся по обе стороны дороги, постепенно поднимавшейся вверх по скале. Вид этой дороги, даже просто возможность ее существования подавляла. Сколько же времени упорный народ, живущий сверху, высекал в скале этот подъем? Без сомнения, на его сооружение ушли жизни не одного поколения.

И все же то, что это был единственный вход в Алмазное королевство, делал Вапалу сильной крепостью, а не просто страной, Воинам будет легко защищать эту дорогу. Достаточно будет поставить наверху несколько лучников, чтобы смести отсюда любого захватчика.

Прежде чем мы подошли к пограничному посту, хозяйка каравана подъехала ко мне из начала нашей растянутой цепи.

— Вот ему, — она показала своим кнутом на Мурри, — здесь не обрадуются. Тебе лучше отпустить его…

— Отпустить? — перебил я ее. — Мурри свободен так же, как и я. Он мой друг, а не домашнее животное. Ты же не говоришь о том, чтобы отпустить котти? В караване их много, разве не так? Или ты тащишь их за собой на поводке?

Она посмотрела на Мурри, который ответил ей прямым взглядом.

— Для вапаланцев он ценная добыча. Люди из Домов охотятся на них ради забавы, а те, у кого есть стада, считают песчаных котов угрозой для них. Как только его увидят с заставы, он окажется утыкан стрелами.

Она была права. Но я все равно знал, что мы не можем отрицать ту связь, что соединяет нас с Мурри. Я заговорил с ним на языке мохнатого народа, и он кивнул в ответ.

— Верно, — проворчал он. — Но неверно, Ни один гладкокожий не может приказывать вольному народу. Скажи ей то, что она желает услышать, и увидишь, что можно сделать,

— Впереди хорошо охраняемое место, безопасное только для таких, как я, — ответил я ему. — На тебя могут напасть, как только увидят.

Он моргнул.

— Как увидят — может быть, Если увидят. Позволь мне справиться с этим, брат во клыке.

Я ничего не мог поделать, кроме как ответить:

— Будет, как ты скажешь, но будь крайне осторожен.

И добавил для Элвене:

— Мы поняли. Спасибо за предостережение. Она кивнула и поехала к своему месту во главе каравана, готовая ответить на окрик стражи. Мурри проводил ее взглядом, а затем подошел к последней повозке, в которой везли съестные припасы. К этому времени она уже почти опустела. В ней сидели две котти, выглядывая сквозь разрез в пологе повозки с любопытством, обычным для своего народа.

Они сосредоточили взгляд на Мурри, а затем посторонились, давая ему дорогу. И песчаный кот, в несколько раз превосходящий их размером, прыгнул в повозку и вдруг исчез, когда котти снова придвинулись друг к другу. Они холодно скользнули по мне взглядом, словно Мурри и на свете никогда не было.

Конечно, стража осмотрит все повозки каравана. Я так долго странствовал вместе с Мурри, что уже почти не замечал легкого мускусного запаха, исходившего от него. Будет ли присутствия котти достаточно, чтобы скрыть их огромного родича? По счастью, Мурри еще далеко не дорос до полной своей величины, иначе спрятать его было бы просто невозможно.

Я решил идти рядом с этой медленной повозкой. Я понятия не имел, что буду делать, если его обнаружат. Возможно, мне удастся отвлечь стражу на время, достаточное, чтобы стремительный песчаный кот успел скрыться в песках.

Караван остановился. Некоторые из тех, кто шел впереди, воспользовались возможностью присесть, словно предполагали, что нам придется некоторое время ждать. Видимо, следовало выполнить какие-то формальности. С высот доносился чистый мелодичный звон мобилей, раскачиваемых ветром. Эти мобили были гордостью Алмазного народа, и самый большой из них был символом их страны. Во времена тревоги только ему позволялось свободно звенеть на ветру, И сейчас он снова звучал свободно — по Хабан-джи.

В нем была музыка — и смерть. Страшная, жестокая смерть. Любого, кто совершил серьезное, не искупаемое иначе преступление, заставляли встать в круге неравномерно развешанных звонких пластин, усеянных алмазами, и они рассекали преступника острыми краями, когда искусные в обращении с ними стражи раскручивали мобиль за цепи.

А еще он был последним испытанием для того, кто хотел стать императором. Он должен был пройти между свободно раскачивающимися пластинами и невредимым добраться до короны, установленной в самом центре. Я восхищался ловкостью и отвагой тех, кто когда-либо осмеливался на эту попытку, — они должны были быть стремительны, как опытный мечник или великий танцор, чтобы достичь цели.

Миг замешательства, ошибка в оценке движения той или иной пластины — и смерть окажется болезненной, словно ты мишень для тренировки неловких фехтовальщиков.

От головы каравана послышалась барабанная дробь — нам было позволено двигаться дальше. Любопытно, мрачно подумал я, какое наказание полагается тому, кто пытается провезти в город контрабандой песчаного кота? Не придется ли ему танцевать с мобилем? Но я ровным шагом следовал за повозкой.

Продвигаться вперед было испытанием, почти таким же суровым, как спасение Мурри из песчаной ловушки. Хвост каравана втягивался на дорогу между рядами стражи, чтобы начать крутой подъем наверх.

Я смотрел по сторонам, оценивая воинов. Они были ярко экипированы, их наручи, нагрудники, пояса были украшены драгоценными камнями даже более искусно, чем носимые главами Домов моего народа.

Волосы их были скрыты под массивными париками, серебристо-белыми, усыпанными алмазной пылью так, что те сверкали на солнце. Каждый был вооружен копьем, но за спиной носил и ненатянутый лук, а их искусство в обращении с обоими видами оружия было широко известно во всех пяти королевствах.

Они стояли двумя рядами по обе стороны от въезда на дорогу, а их командир со списком в руке был чуть справа от меня. Было заметно, что он пересчитывал и проверял и повозки, и людей. Когда я подошел поближе, он внимательно посмотрел на меня, прищелкнув пальцами таким жестом, словно он подзывал не слишком надежного слугу. Я прикусил губу. Что сейчас случится? Посох и ножи были единственным моим оружием, и, конечно, они не помогут мне против железа в руках опытного воина.

— Ты… как зовут? — Он говорил со странной отрывистостью и явно не так, как обращался бы к равному.

— Клаверель-ва-Хинккель, господин.

— Хозяйка каравана сказала, ты заблудился в соло.

— Это правда.

— Твои намерения здесь, внешнеземелец?

— Посмотреть на Вапалу, о которой мы столько слышали там, во Внешних землях, — ответил я. Его манера говорить и держаться была похожи на те, с которыми я уже был знаком — от друзей моего брата и более старших гостей моего отца. Как бы он справился со всеми испытаниями, что выпали на мою долю, со своей алмазной пылью, воинским искусством и положением привратника Вапалы? Впервые я не испытывал стыда и вины, как бывало прежде. Я не носил меча, но я выжил, и в этом я был ему равен. Я потер заживший шрам от укуса на запястье. Нет, я даже превосходил его.

Этот человек мог охотиться на песчаных котов, но я-то видел их советы, танцевал с ними под звездами, стал им кровным побратимом. В Вапале не было ни одного человека, который мог бы сказать о себе такое!

Уже начинало смеркаться, когда весь караван наконец выбрался на вершину столовой горы. Это был опасный путь, которым обычно поднимались днем. Припозднившиеся будут ожидать у заставы рассвета. К моему облегчению, стража не стала досматривать последнюю повозку, Котти продолжали сидеть там, лениво поглядывая по сторонам и заслоняя собой путь, которым они впустили Мурри. Мне стало любопытно, каким образом они общаются со своими огромными дальними родственниками?

Дикие леопарды, не присоединившихся к гвардии императора или королев, считались врагами народа Мурри, хотя я не слышал ни об одном реальном случае нападения кота одного вида на другого. Между моим народом и леопардами всегда была связь, хотя и не столь прочная и тесная, как та, какой котти одаривали дом или отдельного человека.

Я думал, что готов к зрелищу, которое должно было открыться нам наверху, поскольку много раз слышал описания зеленой растительности. Ярость бурь, что изредка обрушивалась на наши края (без какой-либо пользы для нас, ведь пески быстро поглощают любой дождь), могла бушевать и здесь, но вода не исчезала. Алмазный народ, который с незапамятных времен изучал эту проблему, умел уводить потоки ливней не в песок, а в подземные резервуары в скалах. Оттуда они брали воду для орошения участков земли, где выращивали зелень, даже деревья, достаточно высокие, чтобы подниматься над головой человека, словно острые зубцы скал. Они сами по себе были чудом. Когда мы шли по верхней дороге к городу, я видел такие вдоль дороги, они были ухожены и отягощены плодами. Между их стволами были посажены кусты, и от некоторых исходил острый запах пряностей, которые так ценились во Внешних землях.

Были тут и другие, более широкие огражденные пространства, в которых паслись прекрасные стада яксов, и даже один загон, из которого на нас смотрели ориксены чистых кровей, перекликаясь с животными нашего каравана.

Невзирая на то, что мой Дом считался зажиточным и у нас были большие стада яксов и несколько породистых ориксенов (хотя мой отец не был склонен выставлять это напоказ, но жил он как высокородный), все это в сравнение не шло с богатством этой земли.

Однако, глядя на эти зеленые просторы, я решил, что выглядят они странно, и затосковал по скальным островам и водорослевым прудам моей земли. Мы — часть ее, и мне кажется, что мы всегда будем остро чувствовать боль потери, если не сможем больше оставаться с ней.

Но сейчас я был просто ошеломлен и начал думать, что выбрал неверный путь. Несмотря на все неприятности, что мне придется встретить по возвращении домой, я был из Кахулаве. Алмазное королевство может ослепить глаза блеском своей роскоши, да так и делает. В то же время чужестранец чувствует себя здесь даже более одиноким, чем где-либо еще. Вапаланцы считают Внешние земли слишком суровыми, пригодными только для варваров. И они несчетное время жили так, пока не перестали представлять себе саму возможность другого способа существования.

Мы все еще находились в дне пути от города, поскольку он был расположен в глубине страны. Той ночью мы остановились на предназначенном для караванов месте и разбили там лагерь. Элвене созвала всех своих людей (здесь не было необходимости ставить часовых) и начала излагать им свои планы установки впечатляющей палатки на рынке. Они стали обсуждать цены и решать, кто будет заниматься торговлей, а кто останется присматривать за животными и имуществом каравана.

— Раффан держит для нас комнаты в «Трех Леопардах», — сказала она. — Вара привезла нам подтверждение. Он скареден, так что приходится сбивать его завышенные цены, но он не станет принимать передо мной заносчивые позы. В конце ярмарки мы изрядно утяжелим его кошелек. Вы знаете, что у него всегда чистые постели, купальня открыта всю неделю, да и готовят там хорошо.

Купальня! Это слово потрясло меня. Об этом чуде Алмазного королевства часто говорили. Многие Великие Дома имеют в своих дворцах собственные купальни. Мы, жители Внешних земель, по большей части чистоплотны, хотя и не умываемся для этого, как котти, вылизываясь языком. Но мы ежедневно протираем тело губками из несъедобных водорослей, а прежде даже отскребаем себя песком. Но чтобы действительно погрузиться всем телом в бассейн, полный влажных водорослей, — это было наслаждение, испытать которое я давно мечтал, столь долго оставаясь даже без смены одежды.

Однако я должен был все обдумать, прежде чем идти в гостиницу. Я не мог позволить Мурри обнаружить себя, а гостиница — очень людное место. К тому же, хотя у меня с собой была большая глыба бирюзы, которую я нашел по дороге (и драгоценные камни, найденные в разоренном караване, хотя они мне не принадлежали), я не мог оплатить ею жилье, не зная ее здешней цены. В имперской столице должны были работать ювелиры, хотя мастера моей собственной страны были самыми прославленными из всех. Следовало попробовать продать свою ношу. Ее ценность я знал от сестры достаточно хорошо, чтобы надеяться, что в сделке меня не обманут. А еще я не был членом каравана, так что не мог рассчитывать на гостеприимство, ожидающее моих спутников.

Я только дошел до этого поворота своих размышлений, как у меня в голове словно вспыхнула карта города, увиденная мною во сне. Если я полагал это видением, а не просто ночной грезой, то я получил решение мучившей меня проблемы, где мне остановиться.

Зная это, я с большей уверенностью стал ждать входа в город. К счастью, начало смеркаться. Главная дорога, по коих мы шли, была освещена шарами, в которых могло быть собрано сияние алмазов, так ярко озаряли они путь, Здания были белыми, по большей части не выше двух этажей — предосторожность, которой жители следовали с давних времен, чтобы дом не снесло бурей. Чем ближе мы подходили, тем более высокие и украшенные дома мы видели. Некоторые из светящихся шаров держали в лапах статуи черных леопардов, а на стенах больших зданий видны были разноцветные мозаичные узоры.

Они были действительно куда роскошнее домов на скальных островах и явно строились так в том числе и затем, чтобы внушать приезжим благоговейный трепет. Я подобрался поближе к повозке, где прятался Мурри. Для него обнаружить себя в этом ярко освещенном месте оказалось бы смертельно, поскольку движение тут становилось все оживленнее по мере продвижения к центру города. Тем утром я поблагодарил хозяйку каравана и предложил ей на выбор необработанные камни в уплату. Я также отдал ей отчеты о покупке камней из разграбленного каравана на случай, если она встретит их хозяина. Однако она усомнилась, что это вообще возможно. Мои камни она отвергла, но так, чтобы это не показалось милостыней: она сказала, что помогать возвращающимся из соло — долг любого путника, что, собственно, было правдой. Так что мне уже не нужно было прощаться со спутниками, осталось просто добраться до гостиницы и как-то выпустить Мурри в лабиринт улочек, чтобы со всем своим искусством охотника и разведчика он следовал за мной тем путем, который так четко запечатлелся в моем мозгу.

Когда я начал было рассказывать Мурри, куда идти, котти вежливо подвинулись, чтобы я как можно ближе мог подойти к повозке. Но кот быстро перебил меня:

— Путь знаю. Буду готов.

Неужели у Мурри тоже были видения? И если я приму то, что было нам таким образом предложено, то какой будет плата? Я боялся будущего. Иногда мне казалось, что я действую не по собственной воле, а по чьей-то чужой, замыслов которой я не понимал.

Во дворе гостиницы было светло. Караван остановился разгружать товары, распрягать животных и следить, как их будут устраивать в отведенных им стойлах. Мурри выскользнул через край повозки, причем котти расступились заранее, и исчез. Я забросил мешок на плечо. Улица снаружи была освещена, на ней было много пешеходов и всадников, но Мурри каким-то образом умудрился скользить по обрывкам теней, пока я шел к узкой улочке — первой части нашего пути по лабиринту.

Как только я убедился, что его никто не заметил, мы снова пересекли более широкую улицу. Я услышал крик, покрепче схватился за посох и поспешил следом за Мурри, чтобы в случае чего прикрыть его сзади.

И тут я увидел, что Мурри перебирается наверх, перепрыгнув с крыши одноэтажного строения на более высокую.

За нами никто не следил. В этой части города было меньше света, да и фонари были не такими яркими. Дома носили печать запустения. На стенах их не было красивой мозаики, а резьба вдоль дверных и оконных проемов была зачастую разрушена. Узкий вход в последний дворик совершенно утонул в тенях с наступлением ночи. И лишь один слабый огонек виднелся в этой темноте — над входом в дом, который я видел во сне.

Мурри появился внезапно и уже ждал у двери, когда я подошел. Я поднял руку, чтобы постучать. Над дверью висел один их этих музыкальных мобилей. Он закачался и зазвенел от моего движения. Дверь распахнулась, словно меня давно и с нетерпением ожидали, и на меня посмотрела ученица Равинги.

— Итак, вы пришли.

Если это считалось приветствием, то довольно холодным. Она широко распахнула дверь передо мной и Мурри. Песчаный кот, ни на мгновение не замешкавшись, прошел внутрь так уверенно, словно входил в логово кого-то из его собственного народа.

19

Передняя часть дома явно представляла собой лавку. Хотя над дверью висел фонарь, его лучи не доставали до завешанных полками стен. Девушка держала в руке светящийся шар, и его отблески выхватывали из темноты блестящие глаза тех, кто стоял или сидел на полках, словно все они следили за нами, пока мы проходили мимо.

Я насторожился — это место, казалось, было полно тайн. Куклы Равинги, которые она продавала у нас, были хороши, но среди них всегда попадались столь совершенные, что они казались мне не просто куклами, а портретами живых людей, сделанными с великим искусством. Такие она продавала очень дорого, обычно каким-либо коллекционерам редкостей, поскольку мой народ любит всякие красивые безделушки, если может себе их позволить, и те мастера, что их делают, как и моя сестра, всегда уважаемы, и их палатки на рынке посещают главы Домов и их супруги.

Я остановился, чтобы лучше рассмотреть некоторые куклы, которые заметил мельком. Вот сидел песчаный кот, выпрямившись, положив обе передние лапы на барабан, словно собираясь играть для своих сородичей, танцующих в воздухе.

Однако моя проводница уже откинула занавесь на двери, ведшей внутрь дома, и Мурри двинулся туда. Занавесь была сделана из легкой шкуры. И теперь мы вошли в комнату, видимо жилую, хотя в ней виднелась еще одна дверь, за которой горел свет, и ее занавесь была отодвинута в сторону, открывая взгляду рабочий стол, заваленный чем-то, должно быть материалами для ремесла Равинги.

Сама кукольница появилась мгновением позже и протянула вперед руки ладонями вверх, словно приветствуя дорогого гостя. К моему удивлению, Мурри поднял переднюю лапу, втянув страшные когти, и положил сверху на ее руки. Лапа его была такая огромная, что он накрыл ею обе ее ладони. В груди у него зарокотало — я знал, что так его сородичи приветствуют друг друга. Равинга вежливо склонила голову. Затем она точно так же приветствовала меня, и я поспешно коснулся ее ладоней. Хотя я знал, что ее жизнь уже начала клониться к закату, она оставалась такой же, какой я всегда видел ее — с нашей первой встречи много сезонов назад, когда я впервые заметил ее работы на ярмарке и остановился, восхищенный фигуркой воина в полном вооружении, воплощавшей всю гордость моего отца, когда тот совершал ежегодный визит ко двору.

Она не встретила меня тогда как ребенка, которому надо запретить трогать замечательные игрушки, а заговорила со мной почти как с товарищем по ремеслу, отвечая на мои вопросы о воине и его снаряжении, которое мне показалось довольно странным, поскольку воин был из Азенгира, где и женщины тоже воюют.

С того дня я всегда был рад видеть ее, хотя в последние два сезона наши встречи стали несколько напряженными, поскольку она впервые взяла с собой ученицу. А Алитта очень ясно дала понять, что она, в отличие от своей наставницы, чужаков не любит. Девушка всегда находила предлог заняться торговыми делами или просто поворачивалась ко мне спиной, суетливо перекладывая кукол на прилавке или сидя в углу и занимаясь мелким ремонтом фигурок, которые люди приносили на починку.

И теперь она уже покинула комнату, выйдя через другую дверь. Я считал ее неучтивой, хотя я никогда не искал компании никаких женщин, кроме моих сестер. И ничего доброго не вышло, если бы я присутствовал на празднике первой страсти, когда должен совершиться выбор. Было понятно, что мне нечего предложить любой девушке, которая ищет себе партнера. А теперь, в грязных дорожных лохмотьях, я должен производить еще менее привлекательное впечатление.

— Прими права гостя, Хинккель, — приветствовала меня Равинга словами более сердечными, чем я когда-либо слышал от собственной родни.

— Ты весьма великодушна к такому, как я, госпожа… я…

— Ты был призван, и теперь это твое место. Она сказала это так властно, почти как мой отец, и эта властность отпугнула меня на время от задавания вопросов.

Она не стала расспрашивать о моем путешествии, а провела меня через дверь, в которую вышла Алитта, в ту часть дома, где была кухня — оттуда шел такой аппетитный запах, что я мгновенно вспомнил о своем пустом желудке. Прямо посреди кухни сидел Мурри, наблюдая за девушкой, которая сновала между очагом и столом. Его усы трепетали, когда пасть приоткрывалась и он облизывался в предвкушении угощения.