Тщательно нацеленная диванная подушка не только заставила насмешника умолкнуть на мгновение, но и бросила его задом на весьма жёсткий пол клубной веранды.

— Прекрасный выстрел! — зааплодировал Кип Ворст.

— Как только ты пожелаешь стать моим бортовым стрелком, Лоренс, только скажи! Хлоп, прямо в середку, и ты его достал — да ещё так чисто!

— Это чисто? — вспылил Дирк, бережно проверяя целостность своей персоны. — Во мне полно заноз! Нет, Лоренс, после этого мы не хотим видеть тебя рядом. Ты слишком грубо играешь! Я теперь с неделю не смогу даже сидеть. И тему ты не сменишь. Почему вы уходите с этим сержантом каждый день пополудни?

Лоренс опорожнил бутылку коки себе в стакан.

— Я хожу в школу.

— В школу? — заинтересовались собеседники. — Но что за школа? Где?

— Я учусь ходить.

Он заметил поспешный взгляд Дирка на его ногу, так же как и попытки Кипа не смотреть туда вообще.

— Чарльз Кована…

— Чарльз — кто? Это не похоже на американское имя.

— Самое натуральное американское. Этот сержант — чистокровный индеец сиу.

— Индеец! Но он выглядит так же, как ты или я! — возразил Дирк. — У индейцев длинные носы и раскрашенные лица и… и… я точно говорю вам, я знаю, я видел их много раз в американском кино!

— Уж к этому-то времени, Дирк, — засмеялся Лоренс, — тебе следовало бы уяснить, что американская жизнь вовсе не похожа на их кино. Прошло много лет с тех пор, как индейцы носили боевую раскраску и украшения из перьев. Теперь кое-где в армии служат коммандос, обученные, как сержант Кована. Но сейчас он уже занимается в стрелковой школе. А вот, — он посмотрел на гравийную дорожку, — идёт Сиболт с почтой.

Этого магического слова оказалось достаточно, чтобы вымести все мысли об индейцах из голов его друзей. Ему не хотелось объяснять всю подноготную этих послеобеденных уроков. Даже человек, полностью владеющий своими мышцами, может обнаружить, что они устали. А Лоренс знал, что его мускулы почти полностью истощены. Но у него оставалось так мало времени, и сержант знал столько такого, что могло означать жизнь или смерть за морем — как ходить, не издавая звуков, как ползти невидимым, пользуясь каждым клочком прикрытия, и даже как заставить человека замолчать — захват — поворот!

Он может носить ярлык «калеки», но он не будет совершенно беспомощным. Как говорил Пит, два глаза, две руки, две ноги, всё в хорошем рабочем состоянии — это то, за что можно быть благодарным. И теперь он учился их использовать так, как никогда не стремился использовать раньше.

— Одно для тебя, Лоренс. Нет, два. И кто же эта прекрасная леди? — Дирк держал бледно-серый конверт как раз вне досягаемости, пока Лоренс внезапно не вырвал свою собственность. Он прочёл обратный адрес на тыльной стороне и затем кивнул.

— Она леди и прекрасная. В этом ты прав, Дирк.

Но, к разочарованию остальных, он сразу засунул нераспечатанное послание в карман рубашки и вскрыл другое письмо. Оно было проштемпелёвано в городе Лоренса, но он не узнал почерк. Его глаза быстро пробежали по строчкам.

«… так жаль, что ваше письмо не пришло сюда днём раньше, потому что я поняла по штемпелю, что вы наконец-то достигли нашей страны и теперь в безопасности. Но Лоренс уже отбыл в лагерь. Я переслала ему письмо. Если вы окажетесь поблизости от Фрипорта, пожалуйста, не колеблясь приходите к нам. Мы обидимся, если вы этого не сделаете. После всех этих лет дружбы между вами и моим сыном, я чувствую, будто хорошо знаю вас.

Я уверена, что вашему кузену мистеру Ван Остеру, приезжавшему увидеться с Лоренсом в прошлом месяце, удастся в конце концов связаться с вами. Он был так разочарован, когда мы не смогли снабдить его вашим нынешним адресом или дать какой-нибудь ключ к вашему местонахождению».

«Вашему кузену мистеру Ван Остеру». Да, действительно, так и сказано. Он прочитал абзац дважды. Кто такой Ван Остер и почему он пытался добраться до Лоренса через американского Лоренса? Надо сразу написать Лоренсу — да, вот его армейский адрес в конце страницы. Но кто такой Ван Остер?

Было уже около двенадцати, вскоре Пит должен был вернуться на ланч. Может, у него найдётся какой-нибудь ключ к таинственному Ван Остеру. Насколько Лоренс помнил, у них вроде бы не было родственников с таким именем. Но он не был знатоком фамильного древа. А жизнь с йонхеером отгородила его от большинства контактов со своим собственным поколением. С осиротевшим ребёнком в доме взрослых обращались в основном как со взрослым — и то когда он не был совершенно без присмотра. Ван Остер мог, вероятно, быть кузеном, о котором он никогда не слышал. В конце концов, юноша не мог вообще припомнить, чтобы йонхеер когда-либо обсуждал с ним семейные дела. Но Пит мог бы знать.

К сожалению, Пит был уже глубоко погружён в профессиональную беседу с американцем, носившим крылышки и серебряные капитанские нашивки. Так что роль Лоренса свелась к тому, чтобы сидеть тихо и делать вид, что он осмысленно прислушивается к потоку технических подробностей, в котором мало что понимал. Капитан никак не желал оторваться от разговора до тех пор, пока от десерта не остались только воспоминания. А потом Пит объявил, что у него времени только на одну сигарету, прежде чем он отправится обратно на аэродром.

Лоренс бросился в атаку.

— Ты знаешь какого-нибудь Ван Остера?

— Ван Остера? — Пит сделал такой вид, будто лихорадочно копается в памяти. — Ван Остер звучит знакомо, но я не могу даже определить, кому принадлежит это имя. Он один из нас?

— Не здесь, нет. Я узнал о нём сегодня. Он прибыл из дома.

— Ван Остер. Странно, я должен был бы знать это имя. Если я смогу припомнить, то сразу же тебе скажу. А ты ответил на то письмо Крюбера?

Лоренс улыбался и двигал по столику солонку с видом человека, двигающего пешку на шахматной доске.

— Я могу отправиться в Нью-Йорк посмотреть на дело ближе к концу месяца.

— Прекрасно, прекрасно! — Пит повёл плечами, как будто с них свалилась какая-то тяжесть. — В любом случае, поезжай. Это отличная возможность проявить себя и, может быть, в ней твой шанс. Отправляйся, как только захочешь. Увидимся позже.

Лоренс понаблюдал, как брат выходил из двери и спускался к ангарам. Последнее время Пит обычно витал в облаках. Но всё равно было довольно странно, что почти подозрительное согласие Лоренса насчёт дела Крюбера не вызвало у Пита никаких сомнений. Пусть продолжает думать, что его беспокойный молодой кузен уже на пути к Нью-Йорку, чтобы занять крохотную должность в знаменитой ювелирной фирме. Бесполезно объяснять сейчас, что учтивое письмо с отказом уже в почтовом ящике, как и другое письмо в некий адрес в Нью-Йорке, в результате которого состоится куда более важная встреча.

Фактически, не было никаких причин посвящать Пита в истинное положение вещей, пока всё не будет подготовлено и Лоренс не отправится в путь. Однако, странное дело с этим Ван Остером. Имя занозой засело в мозгу. Юноша гораздо сильнее, чем Пит, чувствовал, что существует весомая причина для того, чтобы вспомнить это имя и человека, носившего его. Что ж, лучше всего написать Лоренсу и получить полный отчёт об этой беседе от него самого.

Но это письмо так и не было написано, хотя он и собирался. И впоследствии его долго мучал вопрос: изменилось бы что-нибудь, если бы он написал и получил ответ до того, как покинул Соединённые Штаты. Не мог ли Лоренс рассказать ему что-нибудь, что изменило бы ход событий в старом подвале за несколько тысяч миль отсюда?

Но другое письмо изгнало Ван Остера из его мыслей. Оно низвело нового «кузена» до уровня одной из относительно маловажных вещей, не имеющих в данный момент никакого значения. В это послеполуденное время юноша читал огромной важности записку, ожидаемую им с тех самых пор, как он прибыл в Джексон. На половинке листа были напечатаны дата, час, адрес конторы и номер комнаты. По крайней мере, они сочли задуманное им достаточно важным для того, чтобы позволить ему первый ход.

И если он сделает этот ход, возврата назад не будет. Но это было именно то, чего он желал. Желал ещё с Роттердама, ещё с Сапабании, ещё с тех чёрных часов в австралийской пустыне. Этот клочок бумаги мог стать его свидетельством о призыве в армию, название которой никогда не упоминается, члены которой засекречены, офицеры которой — люди без лиц и личностей.

Весь мир знает о существовании подобной армии. И он однажды сделал несколько шагов по направлению к ней вместе с Вимом Смитсом. То была война в духе йонхеера, ум против ума, секретные силы против неприкрытого насилия. Как бы йонхеер наслаждался этими окольными атаками и отступлениями!

Лоренс сидел, наблюдая, как солнце опускается к западному краю горизонта. В небе всё ещё кружили самолёты, гул их моторов заполнял этот кусочек мира. Это один путь борьбы.

Он скатал записку в длинную бумажную трубочку. Чиркнув спичкой по столу, поднёс к бумаге пламя и наблюдал, как она сгорает до невесомого пепла. Он не забудет того, что в ней написано. Сейчас не было видимых причин уничтожать записку, но это послужит отличной тренировкой, чтобы поступать так в дальнейшем. Никаких отметок, никаких клочков, ничего забытого. Ничего, что даст возможность проследить его путь. Сержант Кавана показал ему, как управлять своим телом, своими же мыслями он должен распоряжаться сам.

Юноша сдул кусочки чёрного пепла. А потом засмеялся над собственной торжественностью. Игра в шпионов, ребячество — так однажды назвал это Лоренс? Здесь, оглядывая прокаченную землю Миссисипи, в стране, не затронутой войной, он почувствовал, что всё промелькнувшее в его мыслях внезапно показалось слегка наивным.

— Лоренс, Лоренс Ван Норрис! — Кип мчался к нему вместе с Дирком. — Мы получили пропуск, — он размахивал в воздухе клочком бумаги, — для посещения города. На этот раз ты не сможешь сказать, что слишком занят. Мы тебя похитим! Хватай его за руку, Дирк, а если он станет упираться — тащи!

Они отказались выслушать беспомощные протесты и закинули пленника в джип на пару чрезвычайно костлявых коленок и в объятия двух рук, сомкнувшихся вокруг его талии. Так что когда джип тронулся, он нёс двойной ряд пассажиров на заднем сидении, не считая висящих на обоих передних крыльях и подножке.

— Мы скажем, — голос Дирка пронзительно выделялся на общем фоне, — вот, смотрите, юные леди, наконец-то мы привезли его — таинственную личность из джунглей Суматры. И они сразу соберутся около…

— Заткнись! — грубо прервал его Лоренс. — Дайте мне только выбраться отсюда… — он безрезультатно извивался в осьминожьих объятиях своего пленителя. — У меня есть более важные дела, чем шляться по городу с вами — вы…

— Джентльмены, джентльмены! — Кип завопил, чтобы быть услышанным в хоре улюлюканья, последовавшего в ответ на тираду Лоренса. — С нами деловой человек, мы должны сохранять почтительное молчание, мы должны…

— Торт ему в морду! — заорали по меньшей мере три голоса. — И мы это сделаем. Погодите только, мистер Ван Норрис! И прибавь газу, Кип, мы хотим ещё застать яркие огни, пока этот пропуск действителен!

Лоренс надеялся, что «торт в морду» не является гвоздём программы вечерних развлечений. Возможно, если он сохранит полное молчание, они забудут об этом неприятном для него предложении. «Торт в морду» именно и означал приложение свежего торта, желательно мокрого и липкого, к физиономии какого-нибудь временно непопулярного индивида. Грязное дело, во всех отношениях.

Но теперь они пели студенческие песни со звонкими припевами, впервые прозвучавшие в университетских залах Лейдена или Ульбрехта, сентиментальные песни, которые они ревели с высокомерным пренебрежением к слащавым словам, и армейские песни, преимущественно неприличные. Дирк, имевший слух на новые мелодии, пел перенятые от американцев. Да и остальные достаточно наслушались радио, чтобы подхватить хотя бы часть куплета или припева.

Кип подвёл машину к бордюру на боковой улице.

— Все выходят, — объявил он. — И я возвращаюсь на аэродром не позже десяти, запомните. Если вы не будете здесь к этому времени, то потопаете пешком. Конечно, если эта машина выдержит столько же пассажиров на обратном пути. Никого больше подбирать в последнюю минуту не буду, так что не приводите других, пообещав им бесплатную езду.

Все быстро исчезли, кроме Дирка, державшего Лоренса за руку.

— Могу ли я осмелиться спросить, куда мы идём? — поинтересовался Лоренс, как он надеялся, с надлежащей кротостью.

— Можешь. А вот отвечу я или нет — это другой вопрос. А теперь, мужики, вперед!

Кип, со своим обычным незаметным тактом, укоротил свой обыкновенно широкий шаг, подстроившись под походку Лоренса.

— По правде говоря, — вмешался Дирк с другой стороны, — мы приехали сюда по делу.

— По делу?

— Да. Знаешь Мартиаана Ван Най? Того здорового парня с чёрными волосами и маленькой рыбкой, вытатуированной на руке?

— Да, хотя и не очень, — кивнул Лоренс.

— Так вот, Мартиаан получил сегодня письмо и теперь он немного не в себе, понимаешь? Поэтому мы идём, чтобы отыскать его до того, как ему в голову придёт слишком много чёрных мыслей. Он хорош в воздухе, лучше меня, и я, Дирк Хейтс, это говорю. И он не должен лишиться своего шанса снова добраться до этих там. Так что сейчас мы идём по улице и выискиваем мистера Ван Най, пока он не сделал какую-нибудь глупость.

В четвёртом кафе, куда они зашли, кадет Ван Най сидел в одиночестве за запятнанным столиком в самой последней кабинке, где янтарный свет превращал его лицо в странно плоскую маску. Он не пил, вопреки ожиданиям Лоренса. Вместо этого он пристально уставился на какие-то предметы, которые выстроил перед собой в ряд.

— Привет, Ван Най, — Кип скользнул на вторую скамью в кабинке.

Темноволосый юноша никак не отреагировал. И Лоренс увидел, что предметы, которые он так пристально рассматривал, были обыкновенными пуговицами. Большими жёлтыми пуговицами, неотъемлемой частью одежды рыбака.

— Мы носим их дома, — он говорил спокойным невыразительным тоном, словно читая лекцию каким-нибудь туристам, — чтобы, если человек утонет и будет вынесен на берег далеко от дома, их всегда можно было бы продать, чтобы обеспечить христианские похороны. Они золотые и две сотни лет принадлежали мужчинам из рода Ван Най, — он сдвинул одну часть пуговиц, так что те выстроились в математически прямую линию.

— Арне умер в болотах, когда они отправились в море. Он был ранен и о нём вспомнили слишком поздно, — указательный палец вытолкнул две пуговицы из линии. — Луис, он, должно быть, утонул вместе с «Гордостью Лейдена». О ней больше никогда не слыхали с тех пор, как она выпала из атлантического конвоя, — ещё две пуговицы выдвинулись. — А теперь… теперь Рудольф стал… стал… проклятым грязным предателем! — Ван Най отшвырнул пуговицу, и Лоренс уловил блеск слёз на его щеках.

— Ты уверен? Всегда есть шанс, — вмешался тихий голос Кипа.

— Сегодня убедился! Смотри, вот оно — это ничтожество, смеющее утверждать, что он один из Ван Наев — к нашему вечному стыду. Смотрите все!

Кип разгладил брошенную ему Ван Наем смятую фотографию. Это был всего лишь любительский не очень чёткий снимок троих моложавых мужчин в странной форме.

— Вер Афделинг! — выдохнул Дирк в шею Лоренсу.

— Точно! Нацистские свиньи, штурмовики. А это Рудольф. Мой дядя прислал это из Лондона, чтобы я мог знать, какое зло случилось с моим братом. Я буду жить, чтобы сорвать этот мундир с его трусливой спины!

— Ты можешь это сделать, знаешь сам. Если не упустишь шанс, — сказал Кип.

— Да? О, теперь я вижу, вы пришли, чтобы маленький мальчик не сделал какую-нибудь глупость. Хорошо, я обещаю, что не сделаю. Но нынче вечером я не слишком хорошая компания, вы уж простите мой уход, джентльмены, — он поднялся и поклонился с достоинством, неестественным для его тяжеловесной фигуры. Потом развернулся, чтобы уйти, но мужчина за соседним столиком окликнул его:

— Эй, солдат, это ты обронил? — и показал одну из пуговиц, которую он подобрал.

Ван Най долгое мгновение смотрел на неё, потом пожал плечами.

— Мне это больше не нужно, минхеер. Это ничто. Спасибо.

Он флегматично протопал наружу. Башмаки выстукивали мрачный ритм.

— С ним всё будет в порядке? — спросил Дирк у Кипа.

— Да. Он сдержит своё обещание, глупостей, как мы боялись, не будет. Но я не могу сказать, будет ли Мартиаан Ван Най когда-нибудь снова в порядке. Рудольф был его младшим любимым братом. Зачем это тебе? — закончил он, когда Лоренс подобрал снимок.

— Мне он не нужен. Но я полагаю, Ван Наю не очень-то хотелось бы оставлять это здесь. А теперь, раз нас больше не заботит Ван Най и мы в городе, куда вы так долго пытались меня затащить, предлагаю это отметить.

— Вот это, — Дирк хлопнул Лоренса широкой ладонью по плечу с искренним одобрением, — то, что я называю иметь голову на плечах! К тому же только позавчера выдали жалованье, так что деньги в карманах ещё остались. Мы тебе покажем этот город — как про это говорят американцы, Кип?

— Стильно.

— Правильно — стильно. Так что пошли…

И они пошли.

Стрелки на часах в комнате приблизились к двенадцати, когда Лоренс вошёл в квартиру Пита. Неясное ощущение вины заставляло его двигаться на цыпочках.

— Ну, и насколько сильно ты заставил этот город покраснеть от стыда этим вечером? — Пит смеялся, глядя на него поверх книги.

— Совсем чуть-чуть, — Лоренс аккуратно сел. — Возможно, последняя рюмка была лишней. А может, мне следовало заказать ананас вместо шоколада, как советовал Дирк.

— Дирк Хейтс? Никогда не следуй ни одному совету этого сорвиголовы, и с тобой всё будет в порядке в этом мире. А я дожидался как раз для того, чтобы сообщить тебе, что я, в конце концов, вспомнил, кто такой твой Ван Остер — или, во всяком случае, кем он может быть.

— И что?

— Наша тётя Лиза нашла себе мужа в одной из приграничных провинций. Вот почему йонхеер перестал с ней здороваться. И её мужем стал Ван Остер. У них был сын, съездивший в Германию на учёбу и никогда не позволявший никому забыть об этом. Он был в большей степени юнкер, чем прусский офицер, имел надлежащий дуэльный шрам поперёк челюсти и всё такое. Но мы, — голос Пита приобрёл налёт неосознанного высокомерия, пока его обычная медлительная речь не зазвучала почти как холодный тон йонхеера, — никогда не поддерживали с ним отношений. Я не узнал бы никого из их семьи, доведись нам повстречаться. Ты решил, когда повидаешься с Крюбером?

— Да, я уезжаю в пятницу.

— Хорошо, и дай мне знать побыстрее, как прошла беседа.

— Непременно так и сделаю, — Лоренс поднялся. — А теперь я просто уверен, что та последняя рюмка была ошибкой. Если я хочу находиться в добром здравии во время поездки в пятницу, то мне нужно держаться подальше от Кипа и Дирка.

Пит всё ещё смеялся, когда он закрыл дверь за собой в спальню.