Мне не оставалось ничего другого, как закрыть лицо руками и разрыдаться.

Мне теперь казалось, что я была в этом мире единственным живым человеком. Здесь разбился доставивший меня корабль, но эта планета, вполне возможно, не является родным для него миром. Для второго, серебристого корабля, пришедшего уничтожить первый, этот мир также мог быть чужим. Я не нашла никого, кто уцелел после крушения первого корабля. Второй корабль тоже улетел. Обстоятельства складывались так, что я действительно могла оказаться в этом мире единственным живым разумным существом.

Я тяжело вздохнула и поднялась на ноги.

Вокруг, насколько хватало глаз, тянулись заросшие густой травой степи. Они тускло сверкали каплями росы и в серой предрассветной мгле выглядели совершенно необитаемыми.

И среди этих безбрежных унылых полей я была совершенно одна!

Я побрела куда глаза глядят.

Где-то над головой, приветствуя приближающийся восход солнца, защебетала одинокая птица. Заслышав мои шаги, приподнялся на задние лапы какой-то крохотный пушистый зверек с двумя длинными, выступающими над губой передними зубами. Он окинул меня изучающим, неодобрительным взглядом и тут же скрылся в траве.

Я продолжала идти, не разбирая дороги.

Наверное, скоро мне суждено умереть от голода. Здесь совершенно нечего есть.

По щекам у меня сами собой покатились слезы.

Бросив взгляд вверх, я увидела пару кружащихся в вышине больших белых ширококрылых птиц. Они тоже казались брошенными и одинокими в этом сером, неприветливом небе. Они, наверное, тоже хотят есть, подумалось мне.

Я не могла понять, что со мной произошло. Вес было просто необъяснимо. Мне вспомнилось, как я проснулась в то злосчастное августовское утро, кок принимала душ, вытиралась полотенцем. Вспомнились люди, вломившиеся в мой дом, мои тщетные попытки от них убежать, их стоящий на поляне черный корабль и прозрачный цилиндр, в который они меня зачем-то поместили. Затем на память пришло мое пробуждение уже здесь, в этом мире, на поле, заросшем гусшй жесткой равой, и обломки врезавшегося в землю черного корабля. А потом прилетел этот второй, серебристый корабль и уничтожил останки первого.

И вот теперь я совсем одна!

Подумать только: Элеонора Бринтон в полном одиночестве бредет по бескрайним полям этой чужой, незнакомой планеты, о которой она никогда даже слыхом не слыхивала!

Я тяжело вздохнула и продолжала идти.

Наверное, через два часа после восхода солнца я набрела на выступающие из земли скалы. Здесь в небольшом каменном углублении скопилось немного дождевой воды, и я с жадностью напилась.

Поблизости, к моей несказанной радости, я обнаружила несколько кустиков с крупными красными ягодами. Ягоды оказались даже довольно приятными на вкус, и я почувствовала какую-то симпатию к этой дикой планете.

Солнце продолжало свой неспешный дневной путь, заметно потеплело. Раз или два начинал накрапывать мелкий дождь, но я к нему уже привыкла. Воздух был чистым и свежим, трава зеленой, а по синему небу безмятежно ползли густые пушистые облака.

Когда солнце поднялось уже высоко над головой, мне посчастливилось отыскать еще несколько кустов с красными ягодами, и на этот раз я наелась вволю. Неподалеку в другой скальной гряде я нашла в расщелине столько дождевой воды, что мне хватило не только напиться, но даже умыться.

После этого я снова двинулась дальше.

Теперь я уже была не столько напугана, сколько раздражена всем происходящим. Мне казалось невозможным, что я здесь выживу.

Хотя все здесь так красиво!

Я даже пробежала по траве, чувствуя, как легкий ветерок развевает мои волосы. Радуясь, что никто меня не видит, я высоко подпрыгнула в воздух, затем еще раз и весело рассмеялась. Я никогда не позволяла себе так скакать с тех пор, как была маленькой девочкой.

Затем я пошла с большей осторожностью, так как заметила в траве похожие на лианы растения с широкими мясистыми листьями и длинными гибкими усиками. Я остановилась у одного растения и стала наблюдать, как оно реагирует на мое присутствие. Этот хищник растительного мира с тихим шорохом изогнулся, и с земли начала медленно подниматься его приплюснутая стручковидная голова с усеянной острыми зубами раскрытой астью.

Однако я уже не боялась этих хищников. Я знала, что они опасны и от них следует держаться подальше.

Я продолжала путь.

Животных я не видела.

Время от времени мне попадались кустики с красными ягодами и скальные останцы, где я почти неизменно находила природные резервуары с дождевой водой.

Но я со все большей остротой ощущала свое одиночество.

Когда солнце начало клониться к заходу, я опустилась на траву отдохнуть, выбрав для этого небольшую ложбину между двумя пологими холмами.

Интересно, подумалось мне, насколько у меня велики шансы спастись?

И главное — кто мне в этом поможет?

Я давно поняла, что этот мир для меня чужой. Доставивший меня сюда корабль — насколько я могла судить по своим скромным познаниям — по своим возможностям намного превосходил все достижения современной земной техники. Люди, захватившие меня, как и те, что управляли кораблем, были, несомненно, человеческими существами или, по крайней мере, были на них похожи. Даже те, кого я видела возле серебристого корабля, за исключением высокого, грациозного шестиногого существа, очень походили на людей. Но черный корабль разбился, а серебристый улетел, и, возможно, на другую планету.

Но я хочу, чтобы меня спасли! Я должна быть спасена!

Эти мысли неотвязно преследовали меня, однако большого страха я не испытывала.

Я могла прожить в этом мире.

Но я чувствовала себя очень одинокой.

“Здесь нечего бояться, — убеждала я себя. — Здесь есть вода, отыщется и какая-нибудь пища. Я уже нашла ягоды, найду и еще что-нибудь съедобное — фрукты или лесные орехи”.

Я даже засмеялась, настолько мне приятна была эта мысль.

И тут же опять загрустила, вспомнив, что я здесь совсем одна. Если мне суждено погибнуть в этом мире, я, конечно, умру не от голода, а от одиночества.

От этой безрадостной мысли у меня уже начали снова наворачиваться слезы на глаза, как вдруг порыв ветра донес до моего слуха приглушенный расстоянием звук, ошибиться в природе которого было невозможно: это был звук человеческого голоса.

Я мгновенно вскочила на ноги и что было сил побежала к ближайшему пологому холму. Взобравшись на вершину, я лихорадочно огляделась и тут же бросилась по склону вниз — размахивая руками, спотыкаясь, падая и поднимаясь вновь. По щекам у меня текли слезы радости.

— Стойте! — кричала я. — Подождите!

Это были люди! Я буду спасена! Они дадут мне пищу и укрытие! Они спасут меня! Спасут!

— Стойте! Подождите! — рвалось из меня отчаянное желание быть услышанной.

По полю двигался фургон. Возле него шагали семь или восемь мужчин. В фургон не было запряжено какого-либо животного. Перед ним двигались пятнадцать — двадцать девушек, все обнаженные. У каждой через плечо был надет широкий ремень. Рядом с ними шагали двое мужчин. Сам фургон выглядел довольно потрепанным. Его навес из полосатой сине-желтой материи местами был разорван. На скамье в передней части фургона сидел низкорослый полный мужчина в одеянии того же цвета, также рваном.

Вся процессия остановилась и с изумлением обернулась в мою сторону.

Я бежала к ним по склону холма, захлебываясь от радости.

Двое мужчин кинулись мне навстречу. Двое других, огибая холм с противоположных сторон, начали взбираться на его вершину. Эти последние не обращали на меня внимания.

— Я Элеонора Бринтон, — представилась я поспешившим встретить меня мужчинам. — Я из Нью-Йорка. Планета Земля. Я заблудилась.

Один из мужчин схватил меня за левую руку, другой завел мне за спину правую. Подталкивая меня отнюдь не дружелюбно, они повели меня вниз, туда, где дожидались сбившиеся вокруг фургона люди.

Через минуту в сопровождении крепко державших меня за руки мужчин я уже стояла возле фургона.

Развалившийся на скамье толстый коренастый человек в сине-желтом разорванном до самой груди одеянии едва удостоил меня взглядом. Все его внимание было устремлено на вершину холма, куда продолжали взбираться двое мужчин. Поднявшись на вершину, они стали осматривать окрестности. Еще двое людей из числа сопровождавших фургон отошли к соседним холмам, отстоящим на несколько сотен ярдов, и начали что-то искать там. Стоящие неподвижно перед фургоном девушки с широкими ремнями на плечах, казалось, понимали смысл происходящего.

Я же отказывалась что-либо понимать и только беспомощно оглядывалась вокруг.

У восседающего на скамье толстого мужчины в ушах покачивались массивные золотые серьги, украшенные крупными сапфирами. Его волосы, темные и длинные, казалось, не знали хорошего ухода. Они были грязными, жирными и нечесаными, стянутыми на голове такой же несвежей желто-синей шелковой лентой. На ногах у него были кожаные сандалии, ремни которых усыпали крупные жемчужины. Стопы, ремни и сандалии были запыленными. Некоторые жемчужины на ремнях отсутствовали. Маленькие пухлые руки мужчины были унизаны кольцами. Под давно не стриженными ногтями чернел слой грязи. По тому, как он держался, я догадалась, что этот коротышка, должно быть, отличается высокомерием и привередливостью, но сейчас он выглядел уставшим и чем-то озабоченным.

Вскоре вернулся один из мужчин, отправлявшихся на поиски к дальним холмам. Судя по его огорченному виду, поиски оказались безрезультатными. Обращаясь к сидящему на скамейке толстому человеку, он назвал его Тарго.

Тарго выслушал его доклад и снова обернулся к вершине холма. Заметив его вопросительный взгляд, находившийся там мужчина покачал головой и в патетическом жесте воздел руки над головой. Он тоже ничего не нашел.

Тарго вздохнул с видимым облегчением.

Он посмотрел на меня.

Я постаралась улыбнуться ему поприветливей.

— Большое вам спасибо за то, что вы меня спасли, — обратилась я к нему. — Меня зовут Элеонора Бринтон. Я живу в Нью-Йорке, это такой город на планете Земля. Я бы хотела туда вернуться, и как можно быстрее. Я довольно богата и обещаю, что, если вы поможете мне вернуться, я вас щедро отблагодарю.

Тарго смотрел на меня изумленно. Он абсолютно ничего не понимал.

Мне же отчего-то казалось, что раз мои похитители на Земле говорили по-английски, то и здесь хоть кто-нибудь должен понимать этот язык.

Вернулся еще один мужчина. Я думаю, он доложил, что его поиски тоже ничего не принесли. Тарго выслушал его и куда-то отправил — должно быть, в оцепление. Кто-то из его помощников позвал одного из находившихся на вершине холма, приказав ему спускаться. Второй так и остался на вершине — тоже, вероятно, на посту.

Я несколько раздраженно, но достаточно терпеливо повторила свои слова толстому человеку. Я говорила медленно, отчетливо произнося каждое слово, чтобы ему проще было меня понять. Кроме того, я потребовала, чтобы вцепившиеся в меня мужчины убрали подальше свои грязные руки. Я уже начала подробнее излагать ему предмет своих желаний, как он внезапно перебил меня самым грубым образом, бросив мне в ответ что-то резкое и, вероятно, гневное.

Я едва сдержала раздражение.

Он даже не попытался меня понять!

Я попробовала освободить руки, но мужчины еще сильней сжали их.

Тогда заговорил Тарго. Я, разумеется, ничего не поняла из того, что он сказал, но разговаривал он со мной так, как можно говорить только со своим слугой. Это меня возмутило.

— Я вас не понимаю, — холодно ответила я ему.

Тарго с заметным усилием сдержал прорвавшееся было у него нетерпение. Очевидно, тон моего голоса привел его в полное недоумение. Казалось, он начал догадываться, что в чем-то заблуждался на мой счет. Он спустился с фургона и стал внимательно ко мне приглядываться. Теперь и я смогла разглядеть его получше. В его голосе появились заискивающие нотки. Он теперь явно старался снискать мое расположение. Меня даже позабавило, как быстро мне удалось одержать эту маленькую победу. Теперь он уже казался мне не таким высокомерным и противным, как прежде.

Ничего, он еще научится обращаться с Элеонорой Бринтон подобающим образом!

Но я, конечно, ничего не понимала из того, о чем он говорит.

Тем не менее в его речи что-то показалось мне странно знакомым, хотя я так и не сумела определить, что именно.

Меня больше поражала его недоуменная самоуверенность: он словно отказывался поверить, что я могу его не понимать.

Он наконец начал говорить очень медленно, внятно, отчетливо произнося каждое слово. Однако все его усилия так и пропали даром, поскольку я, естественно, не смогла разобрать ни слова из того, что он говорил. Это наконец стало вызывать у него раздражение. Я тоже начала терять терпение. Тарго, вероятно, ожидал, что любой, с кем он ни встретится, должен знать этот странный язык, на котором он разговаривал, независимо от того, является этот язык для человека родным или нет. Тарго был либо недоумком, либо закоснелым изоляционистом.

Он долго пытался объясниться со мной, но все безрезультатно. Потом он обернулся к одному из своих людей и задал ему вопрос. Парень ответил ему одним словом и отрицательно покачал головой.

Я на секунду опешила от неожиданности. Мне уже приходилось слышать это слово. Когда я в своем доме, в пентхаузе, лежала на кровати связанная, находившийся рядом коротышка попытался, я помню, погладить меня по ноге. Вот тогда-то рослый мужчина его и остановил, бросив ему это самое слово.

Тут я поняла, что показалось мне знакомым в языке, на котором говорил Тарго. Мне уже приходилось слышать пару слов из этого языка. Мои похитители общались исключительно на английском. Думаю, для них всех — или, по крайней мере, для подавляющего большинства — английский был языком родным. Но я хорошо помню акцент того рослого человека, который ими руководил. Его манера говорить выдавала в нем иностранца. Вот и сейчас я слышала тот же акцент, ту же манеру произносить слова, ту же интонацию, но здесь, в этом мире, в устах общающихся между собой людей этот прононс воспринимался уже как неотъемлемая особенность их родного языка.

Это меня испугало.

Язык окружавших меня людей хотя и поражал непривычностью своего звучания, не казался неприятным на слух. Он был звучным, темпераментным и воспринимался как красочный и насыщенный. Я, повторяю, была напугана, но вместе с тем ощущала прилив энтузиазма.

Тарго заметил перемену в моей манере держаться и удвоил свои старания найти со мной общий язык. Однако понять его я, конечно, так и не смогла.

Пугало меня то, что на этом языке — или очень на него похожем — разговаривал руководитель похитивших меня людей и, вероятно, кто-то из его помощников, которых я не видела. Обнадеживал же тот факт, что раз эти сопровождающие фургон люди говорят на том же языке, что и мои похитители, значит, они должны обладать и техническими знаниями, достаточными для того, чтобы вернуть меня на Землю.

Хотя в это трудно было поверить.

У окружающих меня людей, я заметила, не было ни пистолетов, ни ружей, ни маленького парализующего приборчика, который использовал руководивший похитителями рослый человек, ни тонких, похожих на трости аппаратов, которые держали в руках люди, спустившиеся с серебристого дискообразного корабля. Вместо этого сопровождавшие фургон стражники были вооружены короткими мечами. Это меня удивило и позабавило. У двоих через плечо на ремне висели арбалеты, довольно похожие на те, что я видела в парижских и лондонских музеях. Четверо держали в руках копья, толстые и длинные, на вид очень тяжелые, которые я, наверное, не смогла бы даже поднять.

На всех мужчинах, за исключением Тарго, были надеты длинные грубые туники и железные шлемы. Шлемы полностью закрывали лицо, оставляя открытыми лишь глаза и рот, сплошная прорезь для которых напоминала английскую букву “Y”. Меч в ножнах они носили за спиной, надетым через левое плечо. На ногах у них были толстые сандалии, подвязанные длинными, несколько раз перекрещивающимися на голени ремнями. У большинства из них, помимо короткого меча за плечом, на поясе висел длинный широкий нож. Здесь же, на поясе, они носили кожаные кошели.

Я с облегчением отметила, что эти люди, кажущиеся столь примитивными в своем развитии, не могли принадлежать к группе моих похитителей с их замысловатой, не поддающейся объяснению техникой. С другой стороны, это же и беспокоило. Тарго и его спутники не смогут вернуть меня на Землю.

Однако раз уж они свалились мне на голову, нужно было извлечь из нашей встречи максимальную пользу.

Главное — я была теперь спасена. Где-то на этой планете, несомненно, должны находиться люди, обладающие возможностями организации космических перелетов, и мне необходимо их отыскать. Главное то, что я теперь в полной безопасности.

Охранники, державшие меня, не причиняли мне боли, и я смогла внимательно осмотреть фургон оттуда, где стояла. Он оказался довольно большим. В некоторых местах на нем виднелись глубокие царапины, словно по нему били острыми предметами, а кое-где доски были даже проломлены. Интересно, а где тягловые животные, какие-нибудь быки, которые должны были тащить этот тяжелый фургон? Я заметила, что борта фургона помимо царапин носили и другие следы повреждений. Краска на них местами облупилась, пошла пузырями и почернела. Судя по всему, фургон побывал в огне. Навес из желто-синего шелка, как я уже писала, кое-где был разорван, обильно закопчен сажей и покрыт грязно-серыми разводами. Все это свидетельствовало о его долгом пути под пылью и дождем. Мне также пришло в голову, что Тарго сейчас только выглядит таким изможденным и озабоченным, в обычное же время это человек важный, высокомерный и тщеславный, судя по его склонности к обилию всевозможных украшений. Не думаю также, что он был любителем пеших прогулок, одну из которых ему, очевидно, пришлось совершить, судя по грязи, покрывавшей его ноги, и по нескольким недостающим — вероятно, потерянным в дороге — жемчужинам, украшавшим его сандалии. К тому же и обеспокоенность этих людей при моем появлении, и та тщательность, с которой они обследовали близлежащие холмы и поля, проверяя, нет ли со мной еще кого-нибудь.

Они явно кого-то боялись!

Тарго спасался бегством. А до этого они все подверглись нападению врагов.

В фургоне я заметила несколько больших ящиков и сундуков.

Я посмотрела на стоящих перед фургоном девушек. У каждой через плечо были надеты широкие кожаные ремни, напоминающие конскую упряжь.

Их было девятнадцать. Десять стояли по одну сторону центрального, протянутого от фургона ремня, девять — по другую.

Все они были полностью обнажены.

Я смотрела на них, чувствуя, как во мне закипает раздражение. Они были невероятно красивы. Я привыкла считать себя очень красивой женщиной, какие встречаются, наверное, одна на десять тысяч. Одно время я ведь даже работала фотомоделью. А здесь, к моему удивлению и, надо признаться, негодованию, по крайней мере, одиннадцать девушек были безусловно красивее, чем я. На Земле — во всяком случае, лично — мне не приходилось встречать женщину, которую я с полной откровенностью считала бы красивее себя. А здесь таких девушек было сразу одиннадцать! Каким образом их можно было собрать всех вместе? Я была потрясена. Однако, пыталась я себя успокоить, я превосхожу их всех и по умственному развитию, и своим богатством (только где оно?), и утонченностью вкуса, и изяществом манер. Все они, конечно, обычные дикарки. Я даже попыталась было вызвать в себе чувство жалости к этим несчастным. Но как же я их ненавидела! Ненавидела их всех!

Они смотрели на меня так, как я привыкла смотреть на окружавших меня женщин Земли — с безразличием, как на пустое место, не видя в них достойных соперниц, способных сравниться со мной по красоте. Куда бы я ни приходила, я не могу припомнить, чтобы мне встречалась хоть одна женщина, более красивая, чем я. Я привыкла ловить на себе восхищенные взгляды мужчин и полные злобной зависти взгляды женщин. А эти дикарки осмеливались смотреть на меня так, словно я была для них пустым местом — пугалом в этой степи! Они меряли меня изучающими, оценивающими взглядами, какими обычно обмениваются впервые встретившиеся женщины, и я видела, как их глупые физиономии наливаются неприкрытым самодовольством. Эти дикарки считали себя красивее меня! Меня, Элеоноры Бринтон!

При этом я отлично понимала, что, если хочу в чем-то превзойти их, мне придется на первый план выдвигать какие-то иные свои качества, не красоту, как если бы я была простой деревенской девчонкой, неказистой, уродливой, вынужденной добиваться внимания окружающих при помощи всевозможных убогих ухищрений, а не своей природной привдекательности! Как же я ненавидела этих самодовольных, надменных сучек! “Я все равно красивее их всех! — убеждала я себя. — Я лучше их! Я богаче! Ни одна из них не способна вызвать к себе ничего, кроме ненависти и презрения!”

Черт с ними со всеми!

Самое главное — что я спасена, что я в безопасности и скоро смогу оплатить свое возвращение домой, на Землю.

Скоро непременно — не здесь, так в ближайшем городе — найдется кто-нибудь понимающий по-английски; он поможет мне отыскать людей, способных посодействовать моему возвращению.

Сейчас это не важно. Главное — я не одна, я среди людей, я в полной безопасности.

Но этот Тарго совершенно не способен был что-нибудь понять. Он начал меня раздражать.

К тому же мне надоели эти двое мужчин, вцепившихся в меня, как будто я была какая-нибудь преступница.

Я снова попыталась вырваться, но мне это не удалось. Как я ненавидела всех мужчин с их слоновьей силой!

Тарго тоже, я заметила, начал терять терпение.

— Отпустите меня! — крикнула я ему. — Отпустите немедленно!

Этот осел, конечно, опять ничего не понял. Вместо этого он снова начал что-то говорить, медленно, тщательно проговаривая каждое слово.

Нет, подумалось мне, он все-таки идиот, самый настоящий упрямый идиот. Они все здесь идиоты! Это, наверное, компания странствующих идиотов! Никто из них, казалось, никогда в жизни не слышал английской речи. А ведь, по крайней мере, один из людей, находившихся на черном корабле, знал английский. Я слышала, как он разговаривал с тем рослым человеком. И я уверена, что таких людей должно быть много на этой планете, много!

Я устала от Тарго и от его бесполезных усилий.

— Я вас не понимаю, — сказала я ему, произнося каждое слово с величайшим презрением и холодностью. После этого я окинула его равнодушным взглядом и отвернулась: пусть знает свое место, невежественный дурак!

Он что-то приказал одному из своих подчиненных. В ту же секунду с меня сорвали одежду. Я закричала.

Девчонки с широкими кожаными ремнями на плечах весело засмеялись.

— Кейджера! — воскликнул стоящий рядом мужчина, показывая пальцем мне на бедро.

Каждая клеточка моего тела залилась краской стыда.

— Кейджера! — смеялся Тярго.

— Кейджера! — хохотали остальные.

Девчонки аж согнулись от смеха и весело хлопали себя руками по коленям.

У Тарго даже слезы брызнули из глаз.

Внезапно он стал очень сердитым.

Он снова заговорил; на этот раз его речь была резкой и гневной.

Меня бросили лицом на землю. Державшие меня мужчины завели мне руки за голову и крепко прижали меня к земле. Двое других мужчин широко развели мне ноги и своими коленями также придавили их к земле.

— Лана! — позвал Тарго.

Один из мужчин подошел к группе девушек. Я не видела, что он делает, но хорошо слышала смех девчонок. Через минуту одна из них отделилась от остальной компании и подошла, остановившись у меня за спиной.

В детстве я была капризным, избалованным ребенком. Гувернантки и воспитатели нередко бранили меня, но никто из них никогда не поднял на меня руку. Он был бы немедленно уволен. За всю мою жизнь я не помню случая, чтобы меня ударили.

А тут меня выпороли.

Девчонка ударила меня плетью изо всех сил и продолжала наносить удары один за другим — жестокие и беспощадные. Я кричала во весь голос, вырывалась, захлебывалась слезами. Удары сыпались на меня безостановочно. Я не могла дышать. Слезы застилали мне глаза. Я кричала и рыдала, пока окончательно не обессилела. А удары продолжались, отвешиваемые умелой, безжалостной рукой. Все вокруг превратилось для меня в сплошную боль, стоны и жгучие слезы.

Я думаю, в действительности наказание продолжалось несколько секунд, не больше минуты, но эта минута показалась мне вечностью.

Наконец Тарго что-то сказал этой девчонке, Лане, и град сыпавшихся на меня ударов прекратился.

Мужчины отпустили мои ноги, а те двое, что навалились мне на плечи, подняли меня с земли.

Я, наверное, находилась в состоянии шока. Перед глазами все плыло. Смех девчонок у фургона доносился словно сквозь густую ватную пелену. Я едва держалась на ногах. Меня стошнило. Чьи-то руки подхватили меня, отнесли в сторону и уложили на траву.

Не знаю, сколько я так пролежала, не в силах пошевелиться.

Вскоре мне стало немного легче.

Меня снова подняли с земли, подвели к Тарго и поставили перед ним на колени.

Я с трудом подняла на него глаза.

Он рассматривал мою одежду. Я ее едва узнала. В руке он держал кожаную плеть — очевидно, ту самую, которой меня избивали. Лана уже вернулась на свое место у фургона, и стоящий рядом мужчина что-то делал с ее кожаным ремнем. Я вся дрожала от боли и отчаяния. Вся задняя часть тела у меня — спина, ноги, плечи, руки — пылала огнем. Я не могла отвести глаз от плети в руках Тарго.

Поставившие меня перед ним на колени мужчины отошли в сторону.

— Кейджера, — указывая на меня, произнес Тарго, одновременно многозначительно поднимая плеть.

Я уронила голову.

Он жестом указал на свои ноги. Я догадалась, что надо сделать, чтобы спасти свою жизнь, опустилась на траву и лбом коснулась его сандалий.

Все тело у меня сотрясалось от едва сдерживаемых рыданий.

Я сделаю все, что угодно, лишь бы только он больше не велел меня избивать!

За спиной у меня раздался многоголосый женский смех.

Пусть смеются. Я сделаю все, что он потребует, только бы меня больше не били!

Я снова коснулась лбом его покрытых пылью сандалий.

Я должна добиться его расположения! Я сделаю все, лишь бы он был мной доволен!

Он бросил короткую, отрывистую команду, круто развернулся, взмахнув своим желто-синим шелковым одеянием, и быстрыми шагами отошел прочь.

Я с трудом оторвала голову от земли и, захлебываясь от рыданий, посмотрела ему вслед.

Двое мужчин, которые прежде держали меня за руки, подхватили меня, подняли с земли и повели, толкая перед собой. Я смотрела в спину удаляющемуся Тарго. Я даже не осмелилась его окликнуть. Он же больше не замечал меня. Он потерял ко мне всякий интерес.

Мужчины подтащили меня к передку фургона, туда, где по одну сторону от протянувшегося по земле длинного центрального ремня стояли десять девушек, а по другую — девять.

Я увидела, что избивавшая меня девушка, Лана, стоит далеко от меня впереди. И вдруг я с содроганием осознала, что она впряжена в этот тяжелый, неуклюжий фургон. Что широкий ремень, переброшенный у нее через левое плечо, соединен с длинным центральным ремнем, прикрепленным к передку фургона, и что ее к тому же удерживает короткий тонкий ремешок, который завязан у нее на левой руке и также соединен с центральным ремнем. Я с ужасом заметила, что и остальные девушки впряжены подобным образом. Мне на руку тоже завязали тонкий кожаный ремешок, а через плечо перекинули широкую кожаную петлю.

Я разрыдалась. У меня едва хватало сил держаться на ногах. Колени у меня дрожали. Спина и плечи горели от побоев, а лицо было мокрым от слез.

Стоящая напротив меня невысокая девушка с темными волосами, черными блестящими глазами и очень яркими, словно накрашенными, губами посмотрела на меня и улыбнулась.

— Юта, — сказала она, показывая на себя. Затем она указала в мою сторону и спросила: — Ла?

Я заметила, что у каждой из впряженных в фургон девушек на левом бедре стояло такое же клеймо, как у меня. Я застонала и попыталась освободиться. Все тщетно: тонкий кожаный ремешок надежно удерживал меня на месте.

— Юта, — повторила черноглазая девушка, указывая на себя. — Ла? — спросила она, протягивая руку в мою сторону.

— Элеонора, — прошептала я.

— Эли-нор, — медленно повторила девушка и с радостной улыбкой повернулась к своим товаркам. — Элинор, — представила она меня.

Теперь я даже была ей весьма признательна за то, что ей, моей новой подруге по несчастью, понравилось мое имя.

Большинство других женщин обернулись и посмотрели в мою сторону без малейшего любопытства. А та девчонка, которая меня избивала, Лана, вообще не повернулась. Она стояла задрав нос и с презрительным видом глядя прямо перед собой.

Другая девушка — высокая, со светлыми волосами, стоящая через два человека впереди меня, слева — повернулась ко мне с широкой, дружеской улыбкой.

— Инга, — сказала она, показывая на себя.

Я выдавила из себя измученную улыбку.

Тарго отдавал какие-то указания, озабоченно оглядываясь по сторонам.

Один из его помощников что-то крикнул.

Девушки налегли на надетые на них ремни, стараясь сдвинуть с места фургон.

Двое мужчин навалились плечом на заднюю часть громоздкой повозки.

Фургон покачнулся и медленно сдвинулся с места.

Я натянула свой ремень, притворяясь, будто тоже упираюсь изо всех сил. Им вовсе не нужно, чтобы я тащила этот фургон. Тянули же они его и без меня. Я уперлась ногами в траву, как будто я им помогаю. Я даже застонала, чтобы мои старания выглядели более убедительно.

Юта бросила на меня недовольный, осуждающий взгляд.

Пусть думает что хочет. Мне все равно.

И тут сзади мне на плечи опустилась кожаная плеть Я закричала от боли и отчаяния.

Юта рассмеялась.

Я навалилась на надетый на меня кожаный ремень изо всех сил.

Тяжело переваливаясь, фургон покатился по траве.

Через минуту-другую я заметила, что Лану тоже наказали плетью. Она вскрикнула от боли, и на спине у нее заалел длинный красный след от ремня. Остальные девушки — и я в том числе — засмеялись. Я догадалась, что Лана не пользуется у них большой любовью. Мне было приятно, что она тоже отведала плети. Лентяйка! Почему остальные должны тащить фургон вместо нее? Чем она лучше нас?