Я был убаром здесь, полноправным и единовластным, но трон этот казался мне слишком жестким. Я бы с удовольствием отдал его за заблуждения к иллюзии, мечты Тэрла Кэбота, так бесчеловечно развеянные.

Когда я отнял руки от лица, я уже чувствовал себя сильным и жестоким.

Я был один, но руки мои оставались крепки и еще могли держать верный горианский клинок.

Здесь, в этой крохотной, затерявшейся среди серых болот стране, состоящей из нескольких кораблей, я был убаром и безраздельным правителем.

Я знал теперь, что представляет собой человек; я понял это по самому себе. И увидел, каким глупцом был все это время, храня верность надуманным моральным принципам и идеалам.

Что может возвыситься над силой стального клинка?

Разве честь — не притворство, а верность и храбрость — не обман, не иллюзия для того, кто не знает, насколько эфемерны, непрочны эти пустые понятия, которыми забивают головы глупцам?

Разве не мудр тот, кто, тщательно выследив добычу, выждав нужный момент, способен взять все, что захочет?

Да и плоды поступков мудрого человека не столь призрачны, как красивые, но пустые слова — приманка для доверчивых идиотов.

В мире есть только золото, власть, стальной клинок и тела красивых женщин.

Все остальное — чепуха, иллюзия.

Тот, кто понял это, — сильный человек.

Я был одним из тех, кто достоин занять свое место в Порт-Каре.

— Плот готов, — доложил Турнок, вытирая ладонью блестевшее oт пота лицо.

— Мы нашли на галерах пищу и воду, кое-какое оружие и золото, — добавил Клинтус.

— Хорошо, — сказал я.

— Здесь много ренсовой бумаги, — заметил Турнок. — Мы тоже возьмем ее с собой?

— Нет, — ответил я, — ренсовая бумага мне не нужна.

— А как быть с рабами? — продолжал уточнять Турнок.

Я посмотрел на носовую балку первой галеры, к которой стояла привязанной гибкая темноволосая красавица, так издевательски-настойчиво соблазнявшая меня своими бесконечно длинными ногами. Затем я перевел взгляд на носовую палубу второй галеры, украшенную связанной сероглазой блондинкой, а потом и на третью, где виднелась смуглая черноволосая девушка, та, которую впервые я увидел с рыболовной сетью на плече. Как изумительно, с какой страстью извивались они передо мной, привязанным к позорному столбу, с каким презрением плевали они мне в лицо среди всеобщего веселья и ликования.

Посмотрим, столь же ли самозабвенно они будут отплясывать, скованные рабскими кандалами.

Я рассмеялся.

Клинтус и Турнок ждали моей команды.

— Приведите девчонок, привязанных к носу второй и третьей галер, — распорядился я.

На лице Турнока появилась кривая ухмылка.

— Да, они настоящие красавицы, — заметил он со знанием дела.

Они оба удалились, а я направился по проходу между скамьями гребцов к носовой палубе первой галеры.

Девушка, привязанная к носовой балке, стояла, обращенная лицом вперед, и не смогла меня увидеть.

— Кто здесь? — спросила она. Я не ответил.

— Пожалуйста, — взмолилась она, — скажите, кто здесь?

— Замолчи, рабыня, — бросил я ей недовольным тоном.

У нее вырвался легкий горестный стон.

Острием меча я разрубил путы, стягивающие ее ноги, затем перерезал петлю, наброшенную ей на шею, и, вложив меч в ножны, немного ослабил веревки у нее на запястьях, все еще оставляя ее руки связанными за спиной, вокруг балки.

Когда она уже могла стоять на затекших от неподвижности ногах, я резким рывком развернул ее лицом к себе.

Увидев мою черную, распухшую губу, мои глаза, она тут же узнала меня и беспомощно закричала.

Я усмехнулся и, схватив ее за шею, с силой прижал ее губы к своим.

Никогда еще мне не приходилось видеть, чтобы женщину переполнял такой ужас, а ее опущенные плечи выглядели столь жалко, что я рассмеялся.

Затем демонстративно вытащил из ножен меч и концом лезвия коснулся ее подбородка, поднимая ей голову. Когда я стоял у позорного столба, она с таким же презрением подняла мне голову, чтобы лучше рассмотреть мои черты.

— Ты красива, не так ли? — спросил я. В ее обращенных ко мне глазах застыл ужас. Я опустил острие меча и поднес его к горлу девушки. Она судорожно отвернулась и закрыла глаза. Какое-то мгновение я помедлил, давая ей почувствовать, как лезвие меча натягивает нежную кожу у нее на горле, и затем разрубил веревки, стягивающие ее заведенные вокруг носовой балки руки.

Она бессильно опустилась на пол.

Не сводя с меня наполненного безумным страхом взгляда, она отчаянно пыталась подняться на затекшие, отказывающиеся служить ей ноги.

Лезвием меча я указал ей на дощатый пол палубы, приказывая встать на колени.

Она затрясла головой и, согнувшись, пошатываясь на нетвердых ногах, подбежала к поручню у борта галеры и перегнулась через него.

Огромный тарларион, увидев упавшую на воду тень человека, тут, же взметнул над поверхностью болота свою усеянную чудовищными зубами пасть и, с хрустом сжав мощные челюсти, снова тяжело погрузился под воду. Рядом показались еще два-три его хищных собрата.

Девушка невольно отшатнулась от поручней и, откинув голову назад, разразилась диким криком.

Затем снова обернулась ко мне.

Лезвие моего меча неумолимо указывало на дощатый пол палубы у моих ног.

— Пожалуйста! — выдавила она из себя сквозь слезы.

Лезвие меча не шелохнулось.

Она, шатаясь, подошла и тяжело опустилась передо мной на колени, протянув ко мне скрещенные в запястьях руки. Я не стал сразу связывать ее, а медленно обошел вокруг, окидывая хозяйским глазом эту доставшуюся мне добычу. Она уже не казалась мне столь красивой и желанной, как прежде. Наконец, натешившись созерцанием ее смиренного вида, я поднял с палубы обрывки веревки и связал ей руки. Она подняла голову и с мольбой в глазах принялась заискивающе вглядываться мне в лицо.

Я плюнул ей в лицо, и она низко опустила голову, вздрагивая всем телом от сотрясавших ее рыданий.

Затем повернулся и направился вдоль скамей для гребцов к лестнице, ведущей на кормовую палубу.

Девушка, понурив голову, шла, за мной.

Обернувшись, я увидел, как она тыльной стороной ладони вытирает с лица мой плевок. Подойдя к лестнице, она встала рядом с ней, низко склонив голову.

Я поднялся по ступеням на кормовую палубу и устроился в кресле кормчего — на этом троне, возвышающемся над моими владениями.

Высокая сероглазая блондинка и смуглокожая черноволосая девушка, та, что ходила с рыболовной сетью на плече, уже стояли на коленях на дощатом настиле палубы, у подножия ведущих к моему креслу ступеней.

Девушка, которую я привел, также опустилась на колени.

Кивнув на блондинку и смуглокожую, я посмотрел на Клинтуса и Турнока.

— Нравятся? — спросил я.

— Красавицы! — воскликнул Турнок. — Просто красавицы!

Девушки невольно вздрогнули.

— Да, — согласился Клинтус. — Хотя они обычные ренсоводки, за них можно будет получить неплохие деньги.

— Пожалуйста! — взмолилась блондинка. Я посмотрел на Клинтуса и Турнока.

— Они ваши, — сказал я им.

— Вот это да! — воскликнул Турнок и поднял с полу обрывок веревки. — Руки! — рявкнул он, обращаясь к высокой сероглазой блондинке, которая тут же, еще ниже наклонив голову, испуганно протянула ему скрещенные в запястьях руки. Через мгновение каким-то сложным крестьянским узлом Турнок связал их вместе.

Клинтус, легко наклонившись, также поднял кусок веревки и спокойно взглянул на смуглокожую девушку, ответившую ему полным ненависти взглядом.

— Руки! — не повышая голоса, приказал он.

Девушка нехотя, с угрюмым выражением лица протянула к нему скрещенные запястья и тут же с удивлением взглянула ему в лицо, почувствовав неожиданную силу, скрытую в его худых руках.

Я усмехнулся; Клинтусу, думаю, не составит большого труда справиться с этой, пусть даже выросшей среди ренсоводов, девчонкой.

— Как хозяева собираются поступить с нами? — робко спросила стоящая поодаль гибкая темноволосая девушка.

— Вы будете выставлены на продажу на невольничьем рынке в Порт-Каре, — ответил я.

— Нет, только не это! — воскликнула она.

Сероглазая блондинка невольно вскрикнула, а смуглокожая брюнетка, рыдая, уронила голову на палубу.

— Плот готов? — обратился я к Турноку.

— Готов, — прогудел гигант.

— Мы привязали его к тростниковой лодке, прямо под этой галерой, — добавил Клинтус.

Из подлокотника кресла я взял моток веревки и завязал конец ее на шее гибкой темноволосой девушки.

— Как тебя зовут? — спросил я у нее.

— Мидис, если хозяин не против, — ответила она.

— Не против. Мне будет приятно называть тебя этим именем, — ответил я.

Турнок взял у меня из рук тот же моток веревки и, не разрезая его, сделал на веревке петлю, набросил ее на шею сероглазой блондинки и протянул моток Клинтусу, знаком указавшему смуглой девушке занять свое место в этом небольшом караване.

— Как твое имя? — спросил Турнок у высокой сероглазой девушки.

— Тура, — ответила она, — если хозяин не против.

— Тура! — воскликнул он, хлопая руками себя по коленям. — Вот это да! А я — Турнок!

Подобное совпадение, казалось, не слишком польстило девушке.

— Я крестьянин, — с гордостью сообщил ей Турнок.

В глазах девушки мелькнуло скорее презрение, нежели уважение.

— Всего лишь крестьянин? — прошептала она.

— Крестьянин, — загрохотал Турнок над притихшим болотом, — это тот бык, на чьей спине покоится Домашний Камень всего Гора!

— Но ведь я — ренсоводка! — простонала девушка.

Ренсоводы считали себя более высокой кастой, чем простые крестьяне.

— Чепуха! — прогудел Турнок. — Сейчас ты всего лишь рабыня.

Девушка, уткнув лицо в связанные руки, горько разрыдалась.

Клинтус, к тому времени уже закрепивший петлю на шее смуглокожей девушки, бросил моток оставшейся веревки на палубу.

— А как твое имя? — спросил он у нее.

— Ула, — ответила девушка, робко поднимая на него глаза, — если хозяин не против.

— Не против, — кивнул Клинтус. — Мне безразлично, как тебя называть.

Девушка низко опустила голову.

Я обернулся к женщине с ребенком, руки которым я развязал еще раньше, и знаком приказал им отойти в сторону.

Телима, стоящая у ступеней на нижней палубе, связанная по рукам и ногам, подняла голову.

— Насколько я помню, — сказала она, — ты собирался взять всех нас в Порт-Кар, чтобы там выставить на продажу.

— Замолчи, — сказал я ей.

— В противном случае, — продолжала она, — я предполагаю, что ты хочешь затопить галеры на болотах, чтобы мы пошли на корм тарларионам.

Во мне опять начало закипать раздражение. Она смеялась надо мной!

— Именно такое решение должно было прийти в голову человеку из Порт-Кара, — сказала она.

— Заткнись! — приказал я.

— Слушаюсь, мой убар, — отозвалась она. Я снова повернулся к женщине с ребенком.

— Когда мы уйдем, — сказал я, — освободи всех этих людей. Передай Хо-Хаку, что я забрал с собой нескольких его женщин. Думаю, это не слишком большая плата за все, что мне пришлось пережить.

— Убар, — напомнила мне Телима, — не должен ни держать ответ перед кем бы то ни было, ни давать каких-либо разъяснений.

Я схватил ее за грудки и поднял над палубой так, что ее лицо оказалось вровень с моим.

Она не казалась особенно испуганной.

— Ты уже сбросил меня с лестницы, — сказала она. — Теперь, наверное, снова зашвырнешь куда-нибудь?

— Говорят, язык у ренсоводки длиннее самой дельты Воска, — заметил Клинтус.

— Так и есть, — ответила Телима. Я снова опустил ее на колени и повернулся к женщине с ребенком.

— Этих рабов, прикованных к скамьям, я тоже собираюсь освободить.

— Они опасные люди, — со страхом глядя на них, покачала головой женщина.

— Все люди опасны, — ответил я и, подойдя к одному из сидящих на скамье рабов, протянул ему ключ. — Когда мы отойдем от галер, но не раньше того, снимешь кандалы с себя и со всех остальных, — сказал я.

Тот держал в руке ключ, не веря своим глазам.

— Да, — наконец ответил он. Рабы с таким же недоумением смотрели на меня.

— Ренсоводы, — продолжал я, — несомненно, помогут вам выжить на болотах, если, конечно, вы захотите остаться. Если же нет, они помогут вам уплыть подальше от Порт-Кара.

Никто из рабов не проронил ни звука.

Я собрался уходить.

— Убар мой, — раздалось у меня за спиной. Я обернулся к Телиме.

— Я твоя рабыня? — спросила она.

— Я тебе еще на острове сказал, что нет, — ответил я.

— Тогда почему ты меня не развяжешь? — поинтересовалась она.

Чертыхаясь про себя, я подошел к ней и лезвием меча перерубил все связывающие ее веревки.

Она встала на ноги в этой своей безбожно короткой ренсоводческой тунике и потянулась.

Когда она так делала, это сводило меня с ума.

Затем она сладко зевнула и, встряхнув головой, принялась растирать затекшие запястья.

— Мне, конечно, трудно судить, — заметила она, — но, думаю, мужчина нашел бы Мидис довольно соблазнительной девушкой.

Мидис со связанными руками, с накинутой на шею веревочной петлей, возглавляющая наш небольшой невольничий караван, подняла голову.

— Но разве Телима, — продолжала моя бывшая хозяйка, — менее привлекательна, чем Мидис?

Мидис, к моему удивлению, возмущенно фыркнула и негодующе взглянула на Телиму. Я думаю, она считала себя первой красавицей на ренсовом острове.

— Я стояла на носу первой галеры, — заметила она Телиме.

— Если бы меня захватили в плен, — возразила Телима, — это место, несомненно, было бы моим.

— Вот еще! — снова фыркнула Мидис.

— Просто я не позволила этим увальням поймать себя в сети, как какую-нибудь маленькую дурочку, — продолжала Телима.

Мидис от негодования лишилась дара речи.

— Когда я тебя обнаружил, — напомнил я Телиме, — ты лежала на земле, лицом вниз, связанная по рукам и ногам.

Мидис сердито хохотнула.

— И тем не менее, — продолжала свои убеждения Телима, — я несомненно во всех отношениях лучше, чем Мидис.

Мидис, вне себя от злости, затрясла у нее перед лицом связанными руками.

— Вот! — закричала она. — Смотри! Он именно Мидис выбрал своей рабыней! Мидис, а не Телиму! Это лучше всего говорит о том, кто из нас самая красивая!

Телима ответила ей взглядом, полным ненависти.

— Ты слишком толстая, — заметил я Телиме. Мидис радостно рассмеялась.

— Когда я была твоей хозяйкой, — напомнила Телима, — ты не считал меня слишком толстой.

— Тогда у меня хватало других забот, — ответил я. — Зато теперь это сразу бросается в глаза. Мидис снова залилась счастливым смехом.

— Я уже давным-давно научилась никогда не верить тому, что говорят мужчины, — надменным тоном произнесла Телима.

— Вот трепло, — усмехнулся Клинтус. — Язык длиннее самой дельты Воска.

Телима уже прохаживалась между тремя связанными вместе девушками.

— Да, — словно сама себе заметила она, — неплохой улов.

Она остановилась напротив Мидис, возглавлявшей невольничий караван.

Та пренебрежительно выпрямила спину и гордо откинула голову, с демонстративной снисходительностью позволяя сопернице получше рассмотреть себя.

И вдруг Телима, к ужасу Мидис, звучно похлопала ее по ягодицам.

— Нет, слишком костлява, — вынесла наконец Телима свое суждение.

— Хозяин! — обиженным тоном обратилась ко мне Мидис.

— Ну-ка, открой рот, рабыня! — распорядилась Телима.

Мидис, со слезами на глазах, послушно открыла рот, и Телима с нарочитой тщательностью заглянула в него, небрежно поворачивая голову девушки то так, то этак.

— Хозяин! — снова жалобно простонала Мидис.

— Рабыня, — поставил я ее в известность, — обязана терпеливо сносить любое оскорбление, которое пожелает нанести ей свободный человек.

Телима отступила на шаг назад, чтобы ей лучше было рассмотреть бывшую подругу.

— Да, Мидис, — подвела она наконец итог своим тщательным исследованиям. — Все указывает на то, что из тебя получится хорошая рабыня.

Мидис рыдала, утирая глаза связывающими ей руки веревками.

— Ну хватит, — сказал я. — Нам пора.

Клинтус и Турнок уже погрузили на плот все необходимое и, среди оружия, мой шлем, щит, лук и стрелы.

— Подождите, — сказала Телима.

Она, к моему изумлению, сбросила с себя тунику и заняла место позади Улы, третьей девушки в нашей невольничьей связке.

— Я буду вашей четвертой рабыней, — сказала она.

— Нет, — ответил я, — не будешь.

Она кинула на меня раздраженный взгляд.

— Ведь вы направляетесь в Порт-Кар, не так ли? — спросила она.

— Так, — ответил я.

— Самое интересное, — сказала она, — что я тоже еду в Порт-Кар.

— С нами — нет, — сказал я.

— Добавь меня к вашим невольницам, — попросила она. — Я буду вашей четвертой рабыней.

— Ты не рабыня, — ответил я.

Ее глаза снова заблестели от гнева.

— Очень хорошо, — сказала она и, подойдя ко мне, опустилась передо мной на колени, низко склонив голову и протянув мне скрещенные за спиной в запястьях руки.

Во мне снова поднялась волна раздражения.

— Ты — дура! — бросил я ей.

Она взглянула на меня и рассмеялась.

— Ты можешь просто оставить меня там, если пожелаешь, — сказала она.

— Я не хочу делать из тебя рабыню, — ответил я. — Это не в моих принципах.

— Вот как? Я думала, ты больше не придерживаешься никаких принципов.

— Нет, я, наверное, просто убью тебя! — процедил я сквозь зубы.

— Человек из Порт-Кара уже давно бы так и сделал, — сказала она.

— Или действительно возьму тебя с собой и покажу, что значит рабский ошейник!

— Ну, или так! — согласилась она.

— Я не хочу тебя! — сказал я.

— Тогда убей меня, — предложила она.

Я схватил ее за плечи и поднял над палубой.

— Я возьму тебя с собой, — многообещающе произнес я, — и сломлю твой дух!

— Думаю, если захочешь, тебе это удастся, — ответила она.

Я отшвырнул ее в сторону.

Она поднялась на ноги, размазывая слезы по щекам.

— Я буду вашей четвертой девушкой, — прошептала она.

— В связку! — не сдержавшись, рявкнул я. — Рабыня!

— Да, хозяин, — пробормотала она.

Она стояла, замыкая невольничью шеренгу, с гордо поднятой головой, расправив плечи, нисколько не стесняясь собственной наготы и обращенных на нее взглядов.

Я посмотрел на свою бывшую хозяйку, замыкавшую теперь цепь наших рабов.

Я не испытывал неудовольствия от обладания ею; мне хотелось отплатить ей тем, на что в свое время обрекла она меня. Месть сладка, но я не стремился сделать ее своей рабыней; она сама по какой-то не поддающейся осмыслению причине добивалась этого. Вся моя утихшая было прежняя ненависть к ней начала разгораться с новой силой; на память приходила ее несправедливость по отношению ко мне и те унижения, которым она меня подвергала. Теперь я жалел только о том, что с первых же минут, едва мы поднялись на борт корабля, я не связал ее, не избил как следует и сам не объявил ее ничтожной рабыней, не позволив ей добиваться этого самой.

Ее же, казалось, нисколько не тревожило то, прямо скажем, бедственное положение, в котором она оказалась, на которое она сама так настойчиво обрекала себя.

— Почему ты не оставишь ее здесь? — требовательным тоном поинтересовалась Мидис.

— Замолчи, рабыня, — бросила ей Телима.

— Ты тоже рабыня! — закричала Мидис. Она повернулась ко мне; в глазах ее стояли слезы ярости и негодования. — Оставь ее здесь, — взмолилась она. — Я… я буду служить тебе лучше, чем она.

Турнок коротко хохотнул. Сероглазая блондинка Тура и смуглокожая Ула открыли рты от изумления.

— Ну, это мы еще посмотрим, — заметила Телима.

— Зачем она тебе нужна? — со слезами в голосе допытывалась у меня Мидис.

— Как зачем? Ты что, совсем глупая? — притворно удивилась Телима. — Разве не знаешь?

— Я буду, — захлебываясь от гнева, воскликнула Мидис, — буду служить ему лучше, чем какая-либо другая!

— Посмотрим, — пожала плечами Телима.

— Нам все равно понадобится кто-то, чтобы готовить, убирать и быть на побегушках, — заметил Клинтус.

Телима наградила его ненавидящим взглядом.

— Верно, — согласился я.

— Телима, — сказала моя бывшая хозяйка, — не какая-нибудь прислуживающая рабыня.

— Правильно, — согласился я, — она будет рабыней-посудомойкой.

Она презрительно фыркнула.

— Я бы даже сказал, — хохотнув, заметил Турнок, — она будет рабыней не только для мытья посуды, но и для мытья полов!

Он расхохотался, и стало заметно, что в верхнем ряду у него не хватает переднего зуба.

Я поднял голову Телиме и посмотрел в лицо.

— Верно, — сказал я. — Ты будешь и посудомойкой, и уборщицей.

— Как пожелает хозяин, — улыбнувшись, ответила она.

— Вот и хорошо, — кивнул я. — А называть тебя я буду хорошенькой рабыней.

Вопреки моим ожиданиям, это ее, по-видимому, не слишком огорчило.

— Красивая рабыня, пожалуй, больше бы соответствовало истине, — заметила она.

— Ты, Телима, странная женщина. Она пожала плечами.

— Ты, вероятно, полагаешь, что твоя жизнь со мной будет легкой и приятной? — поинтересовался я.

Она смело посмотрела мне в глаза.

— Нет, — покачала она головой, — я так не считаю,

— Я думал, ты никогда больше не пожелаешь оказаться в Порт-Каре, — заметил я.

— Я бы пошла за тобой даже в Порт-Кар, — сказала она.

Этому я не поверил.

— И напрасно, — сказал я. — Тебе следует опасаться меня.

Она посмотрела на меня, но особого страха в ее глазах я не заметил.

— Я порткарец, — сказал я.

— А разве мы не оба из Порт-Кара? — не сводя с меня глаз, спросила она.

Я вспомнил ее жестокость и унижения, которым она меня подвергала.

— Да, — согласился я, — пожалуй, так и есть.

— Ну что ж, хозяин, — сказала она, — значит, едем в наш город!