Чего только она не предпринимала, чтобы понравиться мне, но все ее попытки были напрасны.

Она хотела быть первой девушкой, но я держал ее для своих гостей. Первой девушкой моего дома была Мидис, темноволосая, стройная красавица с умопомрачительными ногами — рабыня, пользующаяся моим наибольшим расположением. А Таб был моим первым капитаном.

Однако Сандра тоже вызывала у меня определенный интерес.

У нее было узкое продолговатое лицо и темные манящие миндалевидные глаза. Ее черные как смоль волосы были сейчас подобраны и заколоты на затылке. Она стояла, завернувшись в длинный лоскут прозрачного, тускло мерцающего в свете факелов золотисто-желтого шелка.

Ну что ж, подумал я, подобное соперничество не принесет Мидис большого вреда.

И усмехнулся приближающейся Сандре.

Она не сводила с меня глаз; стремление показать себя во всей красе и удовольствие от моего внимания преобразило ее.

— Можешь танцевать, рабыня, — бросил я ей.

Это должен был быть танец шести плетей.

Движением плеч она сбросила с себя шелковое покрывало и опустилась на колени в промежутке между столами, в центре зала, как раз перед тем местом, где сидел я. На ней были цепи, сходящиеся от щиколоток и запястий к ошейнику. К ошейнику же были прикреплены колокольчики, звеневшие при каждом ее движении. Она подняла голову и посмотрела на меня долгим взглядом. Музыканты начали играть. Шестеро из моих людей, с длинными кнутами в руках, приблизились и стали вокруг нее. Она плавно опустила руки и слегка развела их в стороны. Концы четырех черных хлыстов, полностью напоминавших рабовладельческие кнуты, были закреплены на ее запястьях и лодыжках, а еще два — уложены вдоль ее спины. Мужчины с хлыстами в руках стояли теперь по бокам от нее, по трое с каждой стороны. Она, таким образом, казалась зажатой между ними пленницей.

Я взглянул на Туру. Мне вспомнилось, что она была поймана на ренсовом острове, попав обеими руками в охотничью веревочную петлю, совсем как это изображала сейчас Сандра. Тура наблюдала за ней с неподдельной тревогой.

Сандра, демонстрируя свое гибкое тело, начала с кошачьей грацией потягиваться, словно пробуждающаяся ото сна женщина.

Она вела себя так, будто не знала, что она связана.

Из-за столов послышались легкие смешки.

Когда она стала опускать руки, стараясь прижать их к телу, в какой-то кратчайший миг ей это удалось; она нахмурилась, выглядя озабоченной, изумленной, но уже через секунду ей было позволено двигаться так, как она пожелает.

Я рассмеялся.

Она была превосходна.

Затем, все еще коленопреклоненная, она потянулась рукой к надменно поднятой голове, чтобы вытащить удерживающие ее волосы выполненные в форме рога каийлы заколки.

И снова хлыст, на этот раз привязанный к ее правому запястью, на краткое мгновение задержал ее руку. Она сердито нахмурилась. Смех в зале стал громче.

В конце концов, после нескольких попыток, ей удалось вытащить заколки из волос, и они рассыпались по ее плечам густой черной волной.

Затем она снова подняла руки, делая волосам новую укладку, но тут внезапно хлысты оттянули ее руки от головы, и черный веер волос снова закрыл ее тело.

На этот раз она разозлилась не на шутку и принялась упрямо поднимать свои волосы, но хлысты крепко держали ее запястья и сковывали ее движения.

Наконец, в гневе и, казалось, охваченная ужасом, она словно впервые осознала, что ее удерживают рабские оковы, и, яростно сопротивляясь, поднялась на ноги.

Музыка заиграла громче.

Танцовщицы Порт-Кара, подумалось мне, действительно самые лучшие во всем Горе.

Подняв тускло мерцающую в свете факелов золотисто-желтую шелковую накидку, с распущенными густыми черными волосами, она стала медленно, словно преодолевая натяжение хлыстов, кружиться в такт музыке, все убыстряя свои движения, сопровождаемые мелодичным перезвоном привязанных к ее щиколоткам и ошейнику колокольчиков. Она изгибалась и воздевала вверх руки и иногда казалась почти свободной, но каждую минуту удерживающие ее черные хлысты возвращали девушку в прежнее положение, доказывая, что она полностью находится в их власти. Время от времени она пыталась броситься то к одному, то к другому из стоящих рядом с ней мужчин, но остальные тут же натягивали свои хлысты, превращая ее кажущиеся свободными движения в замысловатый, полный грации танец рабыни, марионетки, полностью зависимой от того, что в данную секунду позволит ей сделать тот или иной привязанный к ней хлыст. Она извивалась и кричала, но вырваться из плотной сети хлыстов не могла.

Наконец, когда, казалось, охватившие девушку страх и отчаяние дошли до предела, мужчины постепенно начали укорачивать длину опутавших ее оков, а когда у нее совершенно не осталось возможности пошевелиться, они быстро стянули хлыстами ноги своей захваченной в плен жертвы и подняли ее извивающееся тело высоко над головами, демонстрируя свою добычу сидящим в зале.

Над столами понеслись восторженные крики, гости с силой ударяли кулаком правой руки по левому плечу. Танцовщица действительно была выше всяких похвал.

Затем мужчины церемониальным шагом поднесли свою добычу к моему столу и поставили ее, связанную, напротив меня,

— Это — рабыня, — торжественно провозгласили.

— Да! — крикнула танцовщица. — Рабыня! Музыка резко оборвалась.

Внезапно воцарившуюся тишину разорвал гром криков и аплодисментов. Я был доволен.

— Отпустите ее, — сказал я мужчинам.

Те сбросили с нее хлысты, и она быстро, как кошка, подбежала к моему креслу и стала рядом со мной на колени, все еще тяжело дышащая, мокрая от пота, с сияющими от возбуждения глазами.

— Твое выступление было не лишено интереса, — заметил я.

Она прижалась щекой к моему колену.

— Ка-ла-на сюда! — приказал я.

Принесли кубок с вином. Взяв ее за волосы, я запрокинул ей голову и стал лить вино в ее раскрытый рот, заливая повернутое ко мне лицо, грудь и увешанный колокольчиками ошейник.

— Вам понравилось? — наконец смогла произнести она.

— Да, — ответил я.

— Не посылайте меня обратно к вашим людям, — взмолилась она. — Оставьте Сандру для себя.

— Посмотрим, — ответил я.

— Сандра хочет доставить хозяину еще большее удовольствие, — продолжала она. Хитрая стерва, подумал я про себя.

— Вы использовали Сандру только один раз, — не унималась она. — Это так мало, — она пристально смотрела мне в лицо, — Сандра лучше. чем Мидис.

— Мидис, — ответил я, — очень хороша.

— Сандра лучше, — прельщала она, — попробуйте Сандру, и вы убедитесь.

— Может быть, — сказал я и, отпустив ее волосы, позволил ей стоять на коленях у своего кресла. Я заметил, что обслуживающие столы рабыни поглядывают на нее с ревностью и нескрываемой ненавистью. Она же, как удовлетворенная кошка, застыла на коленях, грациозно выгнув спину.

— Золото, капитан, — доложил один из хранителей моих сокровищ.

В этот день чествования моей победы я подготовил для своих приверженцев сюрприз.

Хранитель опустил к подножию моего кресла тяжелый кожаный мешок, доверху набитый золотыми монетами — все до одной двойного веса — Коса, Тироса, Ара, Порт-Кара, даже далекого Тентиса и затерявшейся где-то на юге, отрезанной от остальных городов Тарии. Мало кто из присутствующих, за исключением сидевших поблизости, увидел, что было в мешке.

— Послать за рабыней из Тироса! — приказал я.

За столами раздались сдержанные смешки.

Я поднял кубок и заметил, что он не наполнен. Я раздраженно оглянулся и окликнул проходящую мимо обслуживающую столы рабыню.

— Где Телима? — недовольно спросил я.

— Минуту назад она была здесь, — ответила рабыня.

— Она пошла на кухню, — добавила вторая. Странно, я не давал ей разрешения уходить.

— Позвольте, я налью вам паги, — попросила Сандра.

— Нет, — ответил я, убирая от нее кубок, и, обращаясь к одной из рабынь, сказал: — Наказать Телиму плетьми и направить сюда. Меня нужно обслужить.

— Да, хозяин, — ответила рабыня, торопясь выполнить мое приказание.

Сандра, надув губы, опустила глаза.

— Не раздражай меня, — бросил я ей, — иначе тоже получишь плетей.

— Я только хотела обслужить вас, хозяин, — покорно ответила она.

Я расхохотался. Нет, она действительно хитрая стерва.

— Ты хотела налить мне паги? — спросил я. Она подняла на меня взгляд, и внезапно ее глаза засияли, а губы чувственно приоткрылись.

— Нет, — с придыханием ответила она, — вина.

Я окинул ее понимающим взглядом и уcмехнулся.

Тут послышался звон цепей и, к удовольствию всех присутствующих, ко мне подвели Вивину.

Я услышал шорох у себя за спиной и увидел, что Телима снова стоит на прежнем месте. Глаза у нее были заплаканы. Она несомненно получила четыре-пять плетей от старшего кухонного мастера, от которых ее старая репсовая туника служила плохой защитой. Я протянул ей свой кубок, и он был тут же наполнен.

Я снова посмотрел на Вивину.

Внимание всех присутствующих было приковано к ней. Даже некоторые из рабов, прислуживающих в дальнем конце зала, осторожно подошли поближе. Я заметил среди них и своего мальчишку-раба Фиша.

Я внимательно рассматривал стоящую передо мной девушку. Она была самой главной моей добычей.

Сегодня я уже представлял ее вместе с ее девушками-фрейлинами, закованных в цепи, перед Советом капитанов Порт-Кара, на котором были официально зачитаны результаты подсчета привезенных мною сокровищ и продемонстрированы их образцы, одними из которых несомненно являлись убара Вивина и ее фрейлины.

В узких серебристых туниках, с руками, стянутыми за спиной позолоченными цепями, они были очень красивы и стояли на коленях, как рабыни удовольствия, среди слитков золота, драгоценных камней, многочисленных отрезов шелка и бочонков со специями. Та, которой предназначалось быть убарой острова Кос, стала добычей Порт-Кара.

— Мои приветствия Вивине, — обратился я к ней.

— Это имя — вы хотите, чтобы меня по нему знали впредь? — спросила она.

В этот вечер, после возвращения с заседания Совета капитанов, я надел ей ошейник и поставил клеймо.

Сейчас же на ней, кроме клейма и ошейника, были только кандалы.

Она была очень красива.

— Сними с нее кандалы, — сказал я приведшему ее человеку.

Тот быстро исполнил приказание.

— Развяжи ей волосы, — распорядился я.

Волосы были развязаны и под восхищенные крики присутствующих густой волной упали ей на плечи.

— На колени, — приказал я. Она опустилась на колени.

— Тебя будут звать Виной, — сказал я. Она опустила голову, признавая данное ей мною имя. Затем она посмотрела на меня.

— Примите мои поздравления, хозяин, — сказала она. — Это прекрасное имя для рабыни.

— Итак, как твое имя? — поинтересовался я.

— Вина, — ответила она.

— Кто ты? — спросил я.

— Рабыня.

— В чем состоят твои обязанности, рабыня? — продолжал я.

— Об этом хозяин мне еще не сообщил, — ответила она.

Я внимательно наблюдал за ней. К тому времени на всех ее девушках уже были надеты ошейники и поставлено клеймо. Сейчас они сидели на цепях в моем доме. Я еще не решил, как с ними поступить. Возможно, отдам их своим офицерам и охранникам. Они могли бы быть выставленными в качестве приза на соревнованиях или послужить поощрительной наградой за верную службу для моего персонала. Также я забавлял себя идеей об открытии собственной пага-таверны в центральной части города — и назвать ее, к примеру, «Таверной сорока фрейлин». Б Порт-Каре не найдется больше ни одного владельца подобного заведения, в котором посетители обслуживались бы высокородными красавицами Тироса.

Но все мое внимание было сосредоточено на этой девушке Вине, некогда бывшей Вивиной и собиравшейся стать убарой Коса, а ныне — обычной рабыне в доме Боска, рабовладельца из Порт-Кара.

— Какие одеяния тебе принести? — спросил я у нее.

Она подняла на меня глаза.

— Это будет туника рабыни-горничной? — поинтересовался я. Она молчала.

— Или, — продолжал я, — ты предпочитаешь духи и шелка рабыни наслаждения? На ее губах появилась усмешка.

— Насколько я понимаю, — холодно заметила она, — меня в любом случае будут использовать в качестве рабыни наслаждения.

Я не ответил и, достав из стоящего у моего кресла кожаного мешка, наполненного по большей части золотом, кусок сложенной материи, бросил ее девушке.

Она поймала легкую полупрозрачную накидку, и в ее глазах появился испуг.

— Нет! — воскликнула она.

— Надевай, — приказал я.

— Нет! Нет! — гневно закричала она, зажав в руке клочок материи.

Она бросилась было бежать, но была тут же остановлена моими людьми. Она снова повернулась ко мне лицом.

— Нет! Нет! — продолжала бушевать она.

— Надевай! — повторил я.

Вне себя от гнева, она накинула на себя одеяние.

По залу прокатился громкий хохог.

Убара Вивина стояла передо мной в одеянии рабыни-посудомойки.

— На Косе, — сказал я ей, — ты была бы убарой. В моем доме ты будешь рабыней-посудомойкой.

Едва сдерживая переполняющую ее ярость, краснея от стыда, в короткой тунике рабыни-посудомойки Вивина стояла под обращенными к ней со всех сторон взглядами присутствующих.

Зал сотрясался от громогласного хохота.

— Старший кухонный мастер! — позвал я.

— Я здесь, капитан! — отозвался Телиус, появляясь из-за столов.

— Подойди сюда, — приказал я. Мастер приблизился к столу.

— Это наша новая кухонная служанка, — указал я ему на девушку.

Он с хохотом обошел вокруг нее, сжимая в руке кнут.

— Красивая, — одобрительно заметил он.

— Смотри, чтобы она хорошо работала, — инструктировал я.

— Она будет, — пообещал он. Вивина не спускала с меня пылающего бешенством взгляда.

— Фиш! — позвал я. — Где раб-мальчишка Фиш?

— Я здесь! — воскликнул он, показываясь из угла комнаты, откуда он вместе с другими рабами потихоньку наблюдал за тем, что происходит в зале.

Я указал ему на девушку.

— Ты находишь эту рабыню привлекательной? — спросил я.

На его лицо отразилось полное недоумение.

— Да, — робко ответил он.

— Хорошо, — произнес я и повернулся к стоящей посреди зала Вивине. — Ты нравишься этому рабу. Фишу, — сказал я. — Значит, он будет пользоваться тобой.

— Нет! — закричала она. — Нет! Нет!

— Ты можешь ею пользоваться, — сказал я мальчишке.

— Нет! — не унималась она. — Нет! Нет! Нет! Нет!

Она бросилась на колени и, рыдая, протянула ко мне руки.

— Он всего лишь какой-то раб! — глотая слезы, кричала она. — А я должна была стать убарой Коса! Убарой!

— Он будет тобой пользоваться, — настойчиво повторил я.

Не переставая захлебываться рыданиями, она закрыла лицо руками.

Смех в зале стал еще громче. Я с удовлетворением оглянулся по сторонам. Из всех присутствующих не смеялась только Лума. В ее глазах блестели слезы. Во мне поднялась волна негодования. Завтра же, подумал я, она будет наказана плетьми.

Стоя рядом со мной на коленях, Сандра заливалась хохотом. Поймав ее за волосы, я резким рывком отбросил ее от себя. Она тут же принялась целовать мне руку, но я снова отшвырнул ее от себя. Уже через мгновение ее щека опять терлась о мою ладонь.

Мальчишка Фиш поглядывал на девушку Вину с легким состраданием. Они оба были еще слишком молоды: ему, вероятно, было около семнадцати, ей на вид — пятнадцать — шестнадцать. Поколебавшись с минуту, он подошел к ней и помог встать на ноги.

— Я — Фиш, — сказал он.

— Ты всего лишь какой-то раб! — закричала она, не желая даже взглянуть на него.

Он взял ее за ошейник и, осторожно потянув за него вверх, заставил ее посмотреть ему в лицо.

— Кто ты? — спросил он.

— Я — убара Вивина! — раздраженно бросила она.

— Нет, — покачал он головой. — Ты — рабыня.

— Нет! Нет, — истерично повторила она.

— Да, — сказал он, — и я тоже — раб.

И тут он, ко всеобщему удивлению, держа ее лицо в своих ладонях, едва коснувшись, поцеловал ее в губы.

Она смотрела на него сквозь застилающие ее глаза слезы.

К ее губам, губам девушки, воспитанной в духе высокородных женщин, в отрезанных от окружающего мира покоях дворца на Тиросе, я полагаю, впервые прикасались губы мужчины. Она несомненно ожидала получить этот первый поцелуй, стоя в обвивающих ее тело шелках свободной спутницы, под сияющими золотистым огнем светильниками над ложем косского убара. Но именно здесь, а не в мраморном дворце убара Коса ей довелось встретить этот первый в ее жизни поцелуй. Не убарой приняла она его, и не убаром был он ей подарен. Этот поцелуй был встречен ею во дворце Порт-Кара, во владениях ее врагов, под чадящими на стенах варварскими факелами, стоя перед развалившимся за столом ее хозяином. И не в шелковых одеяниях свободной спутницы и убары стояла она, а в короткой измятой тунике рабыни-посудомойки, со стягивающим ее горло рабским ошейником. И губы, прикоснувшиеся к ее лицу, тоже были губами ничтожного раба.

К нашему удивлению, она не выказала никакого сопротивления поцелую мальчишки.

Он продолжал держать ее лицо в своих ладонях.

— Я — раб, — сказал он.

К нашему всеобщему несказанному изумлению, она, при всей своей холодности, высокомерии и неприступности, ответила ему долгим взглядом и подняла, с величайшей робостью, свои губы к его лицу, чтобы он, если ему это приятно, мог коснуться их снова.

И он снова осторожно и бережно тронул их своими губами.

— Я тоже рабыня, — едва слышно произнесла она. — Меня зовут Вина.

— Ты достойна быть убарой, — сказал он, удерживая ее лицо в своих ладонях.

— A ты — убаром, — прошептала она.

— Я думаю, — сказал я ей, — ты найдешь объятия мальчишки Фиша, пусть и на рабской подстилке, более подходящими для себя, чем заваленную шкурами постель толстяка Луриуса, этого убара, в жены которому ты предназначалась.

Она посмотрела на меня со слезами на глазах.

— На ночь, — распорядился я, обращаясь к старшему кухонному мастеру, — скуешь их одной цепью.

— Покрывало одно? — спросил он.

— Да, — ответил я.

Девушка снова разразилась рыданиями, но Фиш, осторожно поддерживая ее за руку, вывел ее из зала.

Глядя на них, я рассмеялся.

Остальные поддержали меня дружным хохотом.

Шутка удалась на славу: действительно — не только сделать рабыней-посудомойкой девчонку, которой предназначалось стать убарой всего Коса, но и бросить ее в постель самому обычному мальчишке-рабу! Об этом еще долго будут рассказывать не только во всех портах Тассы, но и по всему Гору! Как посрамлены будут Кос и Тирос — извечные враги моего Порт-Кара! Какое это удовольствие — унизить врага! Как приятно иметь власть, богатство, успех!

Нетвердой рукой я полез в стоящий у моих ног мешок и, набрав полную горсть золотых монет, швырнул их в зал, с улыбкой наблюдая, как падают на пол золотые кружочки, попавшие ко мне из Ара, Тироса, Коса, Тентиса, Тарии и самого Порт-Кара! Приверженцы мои с диким хохотом, расталкивая друг друга, полезли под столы, подбирая раскатившиеся по всему залу золотые монеты. И каждая из них — двойного веса!

— Паги! — крикнул я, поднимая кубок, мгновенно наполненный Телимой,

Жаль только, что Мидис с Табом не могут сейчас разделить со мной весь этот триумф. Я стоял, покачиваясь и держась рукой за стол.

— Паги! — потребовал я, и Телима снова наполнила мой кубок. И тогда опять полез в мешок и, зачерпнув пригоршню золотых кружочков, с диким хохотом швырнул в самый дальний конец зала, криком подбадривая бросившихся подбирать их, ползающих по полу на четвереньках моих приверженцев.

Я пил и расшвыривал монеты, пил и расшвыривал.

Зал наполнился безудержным хохотом и ликующими воплями.

— Да здравствует Боcк! — доносилось до меня со всех сторон. — Слава Боску, адмиралу Порт-Кара!

Я с остервенением швырял пригоршни все новых золотых кружочков в зал, и все громче звучали в ответ прославляющие меня голоса моих при верженцев.

— Да! — кричал я и сам. — Да здравствует Боек!

И все подносил и подносил Телиме свой ненасытный кубок.

— Слава Боску! — стояло у меня в ушах. — Слава адмиралу Порт-Кара!

— Да! — хрипел я. — Да здравствует Боек! Да здравствует!

До меня донесся какой-то словно исполненный страха крик, и я, повернувшись, сквозь застилавшую мне глаза мутную пелену разглядел сидящую на краю стола, прикованную к нему Луму. Она смотрела на меня. В ее глазах застыл ужас.

— Ваше лицо! — воскликнула она. — Что с вашим лицом?

Пошатываясь на нетвердых ногах, я недоуменно уставился на нее.

В зале внезапно воцарилась тишина.

— Нет, — пробормотала она, встряхивая головой. — Ничего. Уже ушло.

— Что случилось? — спросил я.

— Ваше лицо… — едва слышно ответила она.

— Что с ним? — не понял я.

— Нет-нет, ничего, — она опустила глаза, г. — Что с ним такое? — потребовал я ответа.

— На мгновение, — пробормотала она, — я подумала… мне показалось… что это лицо Сурбуса.

Кровь ударила мне в голову.

— А-аа! — завопил я вне себя от ярости и изо всех сил отшвырнул ногой стол, за которым я сидел, сметая с него блюда и кубки с паги. Тура и Ула истерично закричали. Сандра, в ужасе закрыв лицо руками, с диким воплем кинулась прочь, звеня совершенно неуместными в начавшейся панике колокольчиками. Лума, ошейник которой был цепями прикован к ножке перевернутого мной стола, упала вместе с ним на пол, тщетно пытаясь выбраться из-под сыплющихся на нее объедков. Рабыни заметались по залу.

Бешенство клокотало во мне. Я схватил стоящий у подножия кресла мешок с золотом и, высоко подняв его над головой, со всего размаху швырнул его в середину зала, усеивая золотым дождем копошащихся на полу, подбирающих монеты моих приверженцев.

И тут же, круто развернувшись, я нетвердой походкой зашагал из зала.

— Адмирал! — доносились до меня чьи-то крики. — Адмирал!

Я зажал в кулаке висящую у меня на шее золотую медаль с изображением боевого корабля и бегущей вокруг него надписью «Совет капитанов Порт-Кара».

Грохоча сапогами по выложенному паркетом полу, крича от распиравшего меня бешенства, я зашагал к своим покоям.

Из зала, перекрывая звуки начавшейся свалки, доносились испуганные вопли.

Наконец я добрался до своей комнаты и ударом ноги распахнул дверь.

Мидис и Таб отпрянули друг от друга.

Я едва не задохнулся от гнева и дико завопил, брызгая слюной из широко раскрытого рта и пытаясь вытащить из ножен меч.

— Вы хотели доконать меня, — с трудом удалось произнести мне. — Ну что ж, Мидис, готовься к расплате.

— Нет, — вступился Таб. — Это моя вина. Это я заставил ее.

— Нет, нет! — воскликнула Мидис. — Это я, я во всем виновата!

— Пытать, я буду тебя пытать, — бормотал я. — Я посажу тебя на кол! — мне кое-как удалось взять себя в руки. Я повернулся к Табу. — Ты был неплохим человеком, Таб, — сказал я ему, — поэтому тебя пытать я не буду. Защищайся, — указал я ему на меч.

Таб пожал плечами. Он не стал обнажать оружие.

— Вы можете просто убить меня, — сказал он.

— Защищайся! — крикнул я.

— Хорошо, — ответил он и вытащил меч. Мидис, рыдая, бросилась между нами на колени.

— Нет! — причитала она. — Убейте лучше Мидис!

— Я убью тебя прямо у нее на глазах, — бросил я Табу. — А потом подвергну ее пыткам.

— Да, да, убейте Мидис, — рыдала она. — Только дайте ему уйти! Пусть он уйдет!

— Но почему, почему ты это сделала? — закричал я. — Почему?

— Я люблю его, — рыдая, пробормотала она. — Люблю!

Я расхохотался.

— Ты любишь? Ты не можешь любить, — бросил я ей. — Ты ведь Мидис — маленькая, ничтожная, эгоистичная, тщеславная дрянь! Ты не можешь любить никого, кроме себя!

— Я люблю его, — прошептала она. — Люблю.

— А меня ты не любишь? — спросил я.

— Нет, — покачала она головой. — Не люблю.

— Но ведь я дал тебе так много… всего, — я чувствовал, как слезы подступают у меня к глазам. — И разве я не дал тебе самое большое удовольствие?

— Да, — ответила она. — Вы дали мне очень многое.

— А удовольствие? — допытывался я. — Разве ты не получила наивысшего наслаждения?

— Да, — ответила она, — получила.

— Тогда почему? — закричала я.

— Я не люблю вас, — ответила она.

— Нет, ты любишь! — кричал я. — Любишь!

— Нет, — сказала она, — не люблю. И никогда не любила.

Слезы покатились у меня по щекам. Я снова спрятал меч в ножны.

— Забирай ее, — сказал я Табу. — Она твоя.

— Я люблю ее, — сказал он.

— Забирай ее! взорвался я. — И чтоб я тебя больше не видел! Убирайтесь отсюда!

— Мидис, — хрипло пробормотал Таб.

Она бросилась к нему, и он обнял ее за плечи. Так он и оставил мою комнату: обнимая девушку и продолжая сжимать в руке забытый, все еще обнаженный меч.

Я принялся бродить из угла в угол. Затем устало опустился на каменное ложе, устеленное шкурами, и стиснул голову руками.

Сколько я так просидел — не знаю.

Внезапно мое внимание привлек донесшийся с порога комнаты легкий шорох.

Я поднял голову.

В дверях стояла Телима.

Я удивленно посмотрел на нее.

— Ты пришла натирать полы в комнате? — недовольно спросил я.

Она улыбнулась.

— Это было сделано раньше, — ответила она, — чтобы вечером я смогла прислуживать на празднестве.

Мидис больше не принадлежит мне. Она предпочла мне другого. Я потерял ее. Я навсегда потерял ее.

— Мидис, — повторял я, не в силах остановиться. — Мидис!

Затем, несколько успокоившись, я встал на ноги и, вытерев лицо краем туники, долго стоял, борясь со сжимающими горло спазмами, уперев невидящий взгляд в стену. Бесцельно походив по комнате, я опустился на покрывающие каменное ложе шкуры и низко опустил голову.

— Это очень тяжело — любить и не быть любимым, — пробормотал я, обращаясь к Телиме.

— Я знаю, — прошептала она. Я задумчиво посмотрел на нее. Ее волосы были аккуратно расчесаны.

— Ты причесана, — заметил я. Она улыбнулась.

— Одна из кухонных работниц, — ответила она, — нашла сломанный гребень, брошенный Улой.

— И она разрешила тебе его взять, — заметил я.

— Мне пришлось выполнить за нее много работы, — сказала Телима, — чтобы она позволила мне в одну из ночей, которую я сама выберу, воспользоваться им.

— Возможно, эта новая девчонка, — сказал я, — чтобы понравиться этому мальчишке, Фишу, тоже когда-нибудь пожелает им воспользоваться.

Телима улыбнулась.

— Тогда ей тоже придется много работать за ту девушку, — ответила она. Я рассмеялся.

— Иди сюда, — позвал я ее. Она послушно подошла и снова стала передо мной на колени. Я прикоснулся ладонями к ее лицу.

— И это моя гордая Телима, моя прежняя хозяйка, — сказал я, глядя на нее, босую, стоящую передо мной на коленях, в измятой, заляпанной жирными пятнами тунике посудомойки, со стягивающим ей горло стальным рабским ошейником.

— Да, мой убар, — прошептала окр,

— Хозяин, — строго поправил я ее,

— Хозяин, — послушно повторила она. Я стащил с ее руки золотой браслет и внимательно оглядел его.

— И как ты посмела, рабыня, — спросил я, — носить его в моем присутствии?

Она удивленно посмотрела на меня.

— Я хотела сделать тебе приятное, — прошептала она.

Я отшвырнул браслет в сторону.

— Кухонная рабыня, — сказал я. Она низко опустила голову; из глаз у нее закапали слезы. — Ты рассчитываешь добиться моего расположения, — заметил я, — явившись сюда в такую минуту. Она подняла на меня глаза,

— Нет, — покачала она головой.

— Но твой трюк не удался.

Она снова покачала головой.

Я взял ее за ошейник, вынуждая ee смотреть прямо мне в глаза.

— Ты достойна своего ошейника, — продолжал я выговаривать ей.

Ее глаза вспыхнули; в них появилось что-то от прежней Телимы.

— На тебе тоже ошейник! — ответила она.

Я сорвал висевшую у меня на шее широкою алую ленту c золотой медалью, на лицевой стороне которой с раздутыми парусами бежал по волнам отчеканенный корабль, и отшвырнул ее в угол комнаты.

— Ты — дерзкая рабыня! — сказал я. Она не ответила.

— Ты явилась сюда, чтобы еще больше помучить меня!

— Нет, нет! — воскликнула она.

Я поднялся на ноги и толкнул ее на холодный пол.

— Ты хочешь занять место первой девушки! — закричал я.

Она медленно поднялась, продолжая смотреть себе под ноги.

— Нет, — тихо произнесла она, — не для того я пришла сюда в эту ночь.

— Хочешь стать первой девушкой! — кричал я. — Хочешь, я знаю!

Внезапно она подняла на меня горящие злобой глаза.

— Да! — крикнула она. — Хочу! Я хочу стать первой девушкой в этом доме!

Я расхохотался, услышав от нее самой это признание собственной вины.

— Ты, рабыня-посудомойка! Стать первой! — смеялся я. — Я сейчас же отправлю тебя на кухню, где тебя хорошенько угостят плетьми!

Она смотрела на меня со слезами на глазах.

— А кто будет первой девушкой? — спросила она.

— Сандра, конечно, — ответил я.

— Она очень красива, — согласилась Телима.

— Может быть, ты видела ее танец? — поинтересовался я.

— Да, — ответила Телима, — она очень, очень красивая.

— Ты умеешь так танцевать? — спросил я.

— Нет, — жалобно улыбнулась она.

— Сандра, кажется, действительно старается во всем мне угодить, — заметил я. — Она хочет мне понравиться.

Телима заглянула мне в лицо.

— Я тоже стараюсь тебе понравиться, — прошептала она.

Я рассмеялся над ней, над гордой Телимой, подвергающей себя таким унижениям.

— Ты прекрасно научилась пользоваться всеми хитрыми уловками рабыни, — заметил я. Она уронила голову на грудь.

— Неужели на кухне тебе так не нравится? — продолжал я издеваться.

Сквозь пелену слез на глазах она обожгла меня гневным взглядом.

Я отвернулся.

— Можешь возвращаться на кухню, — бросил я ей.

Через секунду я почувствовал, что она собирается уходить.