Телнарианская история (№3) - Король

— Братья, вы знаете, что люди из Империи презирают нас, — продолжал Аброгастес, — нас, повелителей звезд, презирают низкие и немощные, самодовольные ничтожества, надменные, богатые и высокомерные.

Гости беспокойно переглянулись.

— Что знают все эти люди, хвастающиеся своей культурой, утонченностью и роскошью, о трудностях, о боли и войнах, о сражениях и победах?

— Немного, господин, — вставил писец.

— Кто из них плыл в холодных, бурных черных водах, кто охотился на длинногривого льва, кто брел по снегу в месяц Игона, преследуя белого медведя, что шагал в самом пекле, с рюкзаком за спиной, тысячи миль до удаленной крепости, кто боролся с наводнениями, кто пересекал вброд бурлящие потоки, кто работал тяжелыми веслами, кто удерживал румпель речного судна, кто волок шесты для высоких шатров, кто жил один в лесу, встречал врагов на границах и одиноких шхерах, кто охотился на зверей и отбивался от них?

— Ни один из живущих в Империи, господин, — заверил писец.

— Они носят одежды из тонкого шелка и хлопка, а мы — домотканые рубища и звериные шкуры, — продолжал Аброгастес.

Гости напряженно молчали.

— Для кого существует на свете ягненок? — спросил Аброгастес.

— Для льва, господин, — ответил писец.

— А свинья?

— Для леопарда.

— А газель?

— Для викота.

— Для кого существуют рабыни?

— Для их хозяев, господин.

Бывшие гражданки Империи задрожали, лежа на грязном полу возле огромного копья.

— Империя обширна и богата, — с расстановкой произнес Аброгастес. — Ее протяженность и богатства безмерны.

— Империя неуязвима и вечна, — вставил кто-то из гостей.

— Была когда-то, — поправил Аброгастес. — А теперь Империи нет.

Гости переглянулись, ибо в существовании Империи никто не смел усомниться, как в существовании гор или звезд.

— Это верно, господин, — подтвердил писец.

— Империя уязвима? — неуверенно спросил кто-то.

— Давайте отправимся туда и вернемся на наши планеты с добычей, будем пировать и слушать легенды скальдов о наших подвигах! — предложил буйный на вид воин.

— А если Империя соберет войска и даже приготовится послать корабли за нами в погоню? — спросил Аброгастес.

— Пусть сначала найдут нас! — ответил воин, и гости возбужденно засмеялись.

— Неужели вы довольны жизнью хорьков и стервятников, ночных фильхенов, которые боязливо собирают объедки на дворцовых помойках?

— К чему ты говоришь об этом, могучий Аброгастес? — спросил дангар.

— Через стены можно перебраться, через реки — навести мосты, ворота можно разрушить, — проговорил Аброгастес.

Гости вновь переглянулись. Несмотря на всю ненависть к Империи, они боялись ее, либо как смутное, отдаленное присутствие у горизонта, опасное и пугающее, либо как явную и жуткую реальность, до которой могли внезапно дотронуться.

Гута лежала в грязи перед помостом.

Она постепенно начинала понимать, каким образом использовал ее Аброгастес — совершенно естественно, защищая собственные интересы, она в то же время оказала службу Аброгастесу, помогая ему объединить пирующих, дать им возможность выразить презрение олицетворению общей ненависти, — она невольно заставила их высказать гнев и недовольство любыми видами предательства и разрыва отношений, и таким образом она сама послужила намерениям Аброгастеса. Кроме того, важное значение имело ее обращение в рабство, превращение из священной девы, жрицы, в рабыню, объект общего желания, которую можно продать и купить на любом рынке. Несомненно, даже отвергая ее, Аброгастес демонстрировал рабыню как свое имущество. Очевидно, она помогла развлечь пирующих, как могла бы сделать это любая рабыня. Некоторые из присутствующих явно насладились ее танцем. Даже служение Гуты копью и ее танец имели свое значение. Она являла собой пример бывшим гражданкам Империи, показывая им, как следует вести себя по отношению к копью. Несомненно, ее танец дал им понять не только то, кто они такие, но и кем они стали. Многие стонали от беспомощного возбуждения и желания, некоторые вскрикивали. Всех рабынь желание заставляло ерзать и извиваться, некоторые едва понимали, что творится с ними. Ее танец подготовил рабынь для их служения. Теперь все они жаждали прикосновения хозяев. Несмотря на то, что в прошлом эти женщины были гражданками Империи, теперь они желали только ревностно служить. Они были готовы к этому даже сейчас, однако жизнь в рабстве кое-чему успела научить их.

— Империя уязвима, — кивнул Аброгастес. — Мы встречались с ее войсками на сотне планет, в тысяче крепостей и городов и побеждали их.

— Но это были пограничные войска, а не ауксилии. Пограничные войска — это не постоянные формирования, в них не служат настоящие воины, — возразил один из гостей.

— Даже вандалы, наши давние, ненавистные враги некогда держали в страхе Империю! — воскликнул Аброгастес.

— Но теперь они исчезли или рассеяны по множеству планет, они стали ничтожными изгнанниками на чужих планетах, некоторым даже приходится заниматься крестьянским трудом для Империи.

— Неужели алеманны хуже вандалов? — громогласно спросил Аброгастес.

— Нет! — сердито возразили гости.

Гута лежала на полу, маленькая, всеми забытая, обхватив свое тело руками. Она была так ошеломлена происходящим — своим танцем, своими ощущениями и состоянием — что едва осмеливалась пошевелиться. Никогда еще она не чувствовала себя такой живой, такой перепуганной, готовой открыто выразить свои чувства. Ей казалось, что она неожиданно познала себя в совершенстве, обнаружила то, что давно подозревала — что природа предопределила ей стать женщиной. Она испытывала ошеломляющее желание угождать и служить. Она желала делать это всю жизнь и принадлежать хозяину.

Она по-прежнему лежала на грязному полу зала, скорчившаяся и обнаженная.

Хозяева сами решали, надо ли одеваться рабыням, но если их одевали, то только в длинные ленты или открытые туники, чтобы женщины не забывали, кто они такие, чтобы их прелести казались более притягательными, чтобы в ней оставались намеки, чтобы одежду можно было сорвать, если этого пожелает хозяин.

Но на Гуте не было даже ошейника. Как ей хотелось иметь ошейник, или ножной браслет, или кольцо, или цепь — хоть что-нибудь, что могло бы подтвердить ее положение, дать ей понять, чего рабыня может ждать и на что надеяться.

К ней вновь начало возвращаться чувство голода. Ее так и не накормили, не желая зря тратить еду, поскольку оставалось неясным, будет ли она жива на следующее утро.

Она жаждала почувствовать надежность цепей.

Почему бы не надеть на нее цепи хотя бы на одну ночь?

На ее теле не было ни лоскутка.

На левом бедре Гуты, высоко, почти у талии, виднелось распространенное клеймо — крохотная роза рабства, одна из обычных меток, признанных среди торговцев. Клеймо ей поставили вскоре после отлета с Тенгутаксихай. Гута ждала в ряду нескольких рабынь, ее так же заковали в цепи, закрепив ногу неподвижно. Она кричала, билась в цепях, выворачивая запястья, которые были связаны в течение нескольких часов, а потом увидела, как дымится клеймо на ее коже, и в тот же момент осознала, что теперь ее будут признавать за рабыню во множестве галактик. Она надеялась, что ее заклеймит сам Аброгастес, но он не удостоил рабыню такой чести. Клеймо ставил кузнец в темном, испачканном кожаном фартуке, который точными движениями выхватывал клейма из жаровни, где за ними следили подручные кузнеца. Гуту держали на обычной цепи, как и всех других. Работа совершалась неспешно, обыденно и методично, как будто ее выполнял механизм. Она удивлялась, неужели кузнец и все остальные не понимают, что они делают, какое абсолютное и невероятное превращение они творят одним движением руки, прижимая к коже бедра раскаленное клеймо? Можно подумать, что они клеймят скот. Затем она поняла, что кузнец действительно делает это — рабыни были всего лишь клейменым скотом. Будучи свободной, она презирала рабынь, считала их ничтожными, и вот теперь оказалась одной из них.

Аброгастес приказал заклеймить ее, но не стал делать этого сам. Он препоручил это дело кузнецу и его подручным. Впоследствии Аброгастес даже не подошел к ней. Вместе с другими рабынями Гуте приходилось убирать его жилище.

Клеймо осталось на коже, свидетельствуя о том, что она рабыня. Оно давало Гуте надежду, что ее пощадят.

Сегодня ее могут бросить псам, которые сторожат лагерь.

— Они считают, — продолжал Аброгастес, обращаясь к пирующим, переводя злобные глаза с одного гостя на другого, — что мы слабы, что мы их боимся. Неужели ты слаб, Граник? А ты, Антон?

— Нет! — в один голос ответили они.

— А ты, Ингельд? — спросил Аброгастес.

— Нет, господин.

— Гротгар?

— Нет, отец! — свирепо воскликнул Гротгар.

— Генза? Оркон?

— Нет, господин, — ответили воины.

— Так кто здесь боится Империю? — вопросил Аброгастес.

— Империя сильна, — задумчиво проговорил один из воинов.

— Ты боишься ее? — настойчиво спросил Аброгастес.

— Нет, господин! — решительно отозвался воин.

— В Империи уверены, что мы не будем сражаться, что мы боимся! Они считают нас трусами! — блестя глазами, почти кричал Аброгастес.

— Они ошибаются, господин, — отозвался писец.

— Так они и вправду ошибаются? — обратился Аброгастес к гостям.

— Да, господин! — хором отозвались гости.

— Империя сильна, — вновь повторил один из нерешительных гостей.

— Империя, — усмехнулся Аброгастес, — немощна!

— Что, господин?

— Она немощна! — повторил Аброгастес. Затем он повернулся и, не обращая внимания на распростертую Гуту, вернулся на помост, где встал перед скамьей.

— У вас есть соглядатаи, господин? — спросил воин.

— Да, — кивнул Аброгастес.

— Пусть принесут кольца! — возвестил писец. Гости зашевелились, многие встревоженно заворчали.

Отвергнутая и испуганная Гута, не знающая, что будет с ней, лежала перед помостом. Ее еще сильнее встревожило то, что Аброгастес даже не взглянул в ее сторону, не ударил ее ногой, но еще больше она боялась, что в любой момент, по любой незначительной прихоти внимание гостей вновь будет обращено на нее.

«Наденьте на меня цепи, — еле слышно шептала она, — наденьте цепи!»

Аброгастес опустился на скамью между деревянных колонн.

«Мне нужны цепи, — не переставая, думала Гута. — Прикажите заковать меня, чтобы я не могла бежать, наденьте браслеты на руки и ноги, ошейник на шею, если вы захотите, чтобы я не могла спастись, чтобы я была в безопасности и знала, что буду жить по крайней мере еще одну ночь! Прикажите заковать меня, господин. Я умоляю об этом!»

— Я долго и много размышлял обо всем этом, — объявил Аброгастес.

— Отец, неужели обязательно приносить кольца? — вдруг спросил Ингельд.

— Сейчас самое время принести их, — возразил Аброгастес.

— Самое время? — удивился его сын.

— Да, — решительно отозвался Аброгастес.

— Время пришло! — подхватил Гротгар и ударил обоими кулаками по столу.

— Но Империя вечна! — возразил воин.

— Пусть будет вечной, — усмехнулся Аброгастес.

— Не понимаю…

Из боковой двери появились двое мужчин, несущих сундук с кольцами, окованный стальными полосами.

— Кольца, господин, — объявил оруженосец, стоящий слева от Аброгастеса с мечом своего господина в руке.

Гута умоляюще взглянула на одного из музыкантов, по-прежнему сидящих слева от помоста. Она не могла понять выражение его лица. Гута вздрогнула. Как приказали, она выразила в танце свои тайные мечты, свои секретные мысли, желания, саму себя, свое рабство, то, кто она такая. Она танцевала, как рабыня — бесстыдно и открыто, выражая себя до глубины души, беспомощно повергая себя на милость суровых повелителей. Она танцевала для Аброгастеса, как его беспомощная, смущенная, уязвимая и возбужденная рабыня. Что еще она могла сделать? Разве она могла еще что-нибудь отдать? Она потеряла все. Но он ногой сбросил ее с помоста, и, казалось, совершенно позабыл о ней.

Пришло время важных решений, а она была всего лишь недостойной, ничтожной рабыней.

Она пошевелилась и приподнялась на руках, глядя на весы, стрелка которых упорно склонялась к левой половине полукруглой шкалы, к черепу, указывающему, что больший вес в этот момент лежит на чаше смерти.

Неужели они забыли о ней и оставили все так, как есть? Значит, скоро за ней придут, схватят за руки и вытащат из зала, чтобы бросить псам?

Она вновь легла на пол и задрожала.

— Есть ли среди вас тот, кто никогда в жизни не мечтал о богатстве? — спросил Аброгастес.

Мужчины с усмешками переглянулись.

— Оно ждет нас, — продолжал Аброгастес. — Надо только набраться смелости взять это богатство! Империя похожа на морскую раковину — снаружи она твердая, но как только мы пробьем скорлупу, а я уверен, что мы в силах сделать это, то нас ничто не остановит, пока мы не достигнем сокровищниц и дворцов, не принесем свои цепи в сердце самой Телнарии!

— У них тысячи кораблей, много оружия, — возразил воин.

— У нас тоже есть корабли, и будет еще больше, если мы объединимся. Среди нас есть скрытые враги Империи. Множество планет с развитой, утонченной техникой помогут нам построить корабли, обеспечат нас оружием и боеприпасами.

— И вы решились так открыто заявить об этом? — изумился другой воин.

— Иначе я не пригласил бы вас сюда.

— Здесь много народу, господин, — заметил воин.

— Мы сильны, — добавил другой.

— Империя угнетает множество планет, — сказал третий. — Они будут рады избавиться от нее.

— Пришло время нанести удар, — провозгласил Аброгастес.

— Но что захотят эти планеты от нас, если мы примем на себя риск и выполним их работу?

— Мы сами решим, как с ними поступить, — ответил Аброгастес.

— Значит, мы сделаем то, что захотим? — спросил Ингельд.

— Да.

— И эти планеты будут розданы нашим союзникам?

— Будут розданы миллиарды планет — смелым, верным, преданным, тем, кто хорошо послужил своим господам.

— Империя вечна, — дрогнувшим голосом повторял воин.

— Пусть будет вечной или нет, какая в этом разница, — ответил Аброгастес. — Это дом, в который мы можем войти, если пожелаем. Неужели вы думаете, что Империю, если уж она существует, заботит то, кто ее хозяин? Разве не ясно, что внутри нее власть менялась тысячи раз — с помощью убийств и отравлений, неожиданных смертей, интриг, захватов дворцов, с помощью мятежей и гражданских войн ее долгой истории? Разве вы не понимаете, что если есть трон, надо, чтобы был и сидящий на нем!

— Но мы не жители Империи, — возразил воин.

— Тем лучше, — кивнул Аброгастес. — У нас свежая и горячая кровь. Мы молоды, и от нас пышет жаром нашей молодости. Мы вошли в силу недавно, поэтому мы более тщеславны, смелы, решительны. Я не успокоюсь, пока не въеду на своем коне в тронный зал Телнарии и не омою свой кинжал кровью императора!

— Осторожнее, господин! — закричали сразу несколько воинов.

— Нет, я не сошел с ума, — усмехнулся Аброгастес. — Все, что нам требуется — это смелость.

— Мы всего-навсего воины…

— Да, но именно воины стояли у истоков любой династии, — возразил Аброгастес и поднялся на ноги.

Гости громко ахнули, ибо в эту минуту писец вытянул из сундука позади помоста длинную пурпурную императорскую мантию, отделанную белым мехом полярного медведя.

Писец набросил мантию на плечи Аброгастеса.

Аброгастес сам застегнул большую золотую застежку.

Мантия была выкроена из двух полотнищ и спадала до пола, оставляя руки свободными. Под ней можно было спрятать меч.

— Вы все сможете носить такую одежду! — воскликнул Аброгастес.

Гости радостно переглянулись.

— Раздайте кольца, — приказал Аброгастес. Мужчины, которые принесли кольца в окованном стальными полосами сундуке, начали раздавать их.

Кольца были большими, позолоченными, такие обычно носили на предплечье или запястье.

Гости отшатывались, боясь принять их.

— Не бойтесь, братья! — воскликнул Аброгастес. — Смотрите, я не прошу вас встать передо мной на колени и принять кольца из моих рук. Это подарки пирующим, сделанные по моей воле. Те, кто принял кольца от меня, понимает, что это значит, и многие из вас, как я уверен, принимали кольца от других. Я не прошу вас отречься от союзников. Мы все братья, кольца — просто подарки. Они не накладывают обязательств.

— Спасибо, господин! — крикнул воин.

Кольца были быстро розданы, но некоторые из гостей неохотно приняли их.

Принятие такого подарка было серьезным вопросом.

Аброгастес отлично знал, какие последствия могут теперь возникнуть для многих племен, несмотря на то, что формально эти сложности могли быть отвергнуты.

Аброгастес вернулся на свое место.

— Принесите дары! — объявил он.

Мужчины поспешили выйти и вернулись с богатыми дарами, которые вытаскивали из сундуков — Для того, чтобы тащить некоторые из них, понадобилось бы не меньше четырех мужчин. Здесь была богатая одежда, искусно вытканная материя, атлас и бархат для свободных женщин и тонкие, сильно просвечивающие шелка для рабынь; здесь же были драгоценности разных видов, золотая проволока, броши, пряжки, наконечники, монеты, блюда, сосуды, подсвечники, светильники, мечи, кинжалы, браслеты, ожерелья и многое другое. Все эти вещи сваливали на столы. Гости расхватывали подарки, уносили их на свои места, увешивали себя драгоценностями, затыкали кинжалы за пояса.

Аброгастес удовлетворенно наблюдал за этим.

Он видел, как охотно, даже с ликованием гости принимают его дары.

Кроме того, он был повелителем могущественного, самого большого и воинственного племени дризриаков из народа алеманнов. Подарки от него сильно отличались от подарков какого-нибудь захудалого вождя.

Пока раздавали дары, Аброгастес подозвал главного надсмотрщика в блестящем камзоле и тихо сказал ему что-то.

Надсмотрщик направился к рабыням, которые все еще лежали на полу возле копья, и оглушительными ударами хлыста начал поднимать на четвереньки троих из них и сгонять вместе, хлопая по спинам и бедрам. Рабыни были поставлены перед помостом, слева от скамьи Аброгастеса. Это были три блондинки, которые еще на «Аларии» служили рабынями для показа, для украшения варварского двора, являясь знаком богатства и власти сурового повелителя одного из могущественных, безжалостных народов, где было таким распространенным полное подчинение рабынь хозяевам. По знаку Аброгастеса надсмотрщик надел цепи на ноги и на руки этих женщин и прицепил их к кольцу, ввинченному в помост.

Это событие прошло незамеченным для гостей за столами, которые хвалились и спорили из-за своих даров.

— Здесь много, хватит на всех! — кричал мужчина, раздающий дары Аброгастеса.

Старшая из рабынь для показа смотрела на Аброгастеса со страхом и надеждой. Она прижала руку в наручнике ко рту, робко поглядывая поверх нее на повелителя.

Волна ненависти и ревности прошла по хрупкому, округленному телу Гуты, она опустила голову и застонала в отчаянии.

На ней самой не было даже ошейника.

Пес, лежащий справа от Аброгастеса, не спускал с нее зеленых, горящих глаз.

Гута знала, что одного слова Аброгастеса хватит, чтобы пес бросился на нее и разорвал на куски, пачкая морду кровью.

Гута перевела взгляд на весы и на стрелку, указывающую, что большая тяжесть лежит на чаше смерти.

Она вздрогнула и прижалась правой щекой к полу, к сломанным стеблям и листьям тростника.

Как она завидовала рабыням для показа в их цепях!

По крайней мере, их сочли достойными, чтобы оставить в живых и даже заковать в цепи.

— Смотрите! — прогремел Аброгастес, поднимаясь со скамьи, и широким жестом указал на дверь, откуда появились мужчины, несущие продолговатые футляры.

— Что это, господин? — спросил воин-бурон с планеты Малая Сафа.

— Смотри! — рассмеялся Аброгастес. Футляры были открыты сразу несколькими парами рук, едва не сорвавших замки.

Гости вскрикнули. Внутри футляров лежали телнарианские винтовки.

Такое оружие было редкостью даже в пограничных войсках Империи, многие из которых, ввиду истощения ресурсов миллиарды лет назад, унизились до примитивного оружия, едва пригодного для поддержания мира с неразвитыми народами. Стрелы для луков можно было использовать по многу раз, и пограничным войскам часто приходилось собирать их на поле, в то время как воины окружали их поднятыми щитами. С другой стороны, магазин винтовки можно было разрядить всего один. Сожженный галлон топлива тоже был потерян навсегда. Раз взорвавшаяся бомба делала свою работу и исчезала. Иначе говоря, в те времена винтовка могла быть достойна богатой, щедрой планеты, только что обнаруженной, с запасами минералов и плодородной почвой. Ресурсы, которые когда-то беспечно считались бесконечными, использовались для того, чтобы наводить ужас на планеты и уничтожать их, и через миллиарды лет эти ресурсы оказались исчерпанными, а те, которые еще оставались на некоторых планетах, были недоступными для большинства целей. Неудивительно, что распространенные металлы, из которых можно было выковать лезвия, и дерево — ресурс, который, к счастью, восстанавливался, — все чаще использовали для изготовления луков и стрел, и те появлялись в разномастных арсеналах миллиона планет.

— Осторожнее, — засмеялся Аброгастес, когда гости с радостью схватились за драгоценное оружие, — с ними надо учиться обращаться!

— Не нажимай на этот крючок, — предостерегающе сказал один из наиболее цивилизованных гостей, второй бурон, своему соседу слева, возбужденному от любопытства.

— Они заряжены, — предупредил мужчина, который раздавал винтовки.

— Но в каждой всего один заряд, — разочарованно произнес воин, разглядывая пружинный загрузочный механизм.

— Снаружи вас ждут и будут розданы тысячи зарядов для каждой винтовки, — заверил Аброгастес.

Гости радостно переглянулись.

Такого оружия всего с пятью зарядами было бы достаточно для завоевания целого города. Один заряд мог пробить стену здания.

— Но это еще не все — у нас есть корабли с более мощным оружием, — продолжал Аброгастес.

— С таким оружием мы можем бросить вызов даже Империи! — радостно воскликнул один из гостей.

— Нет, с таким оружием мы гораздо сильнее Империи! — возразил Аброгастес.

— Мы можем напасть на нее сразу со всех сторон!

— Империей правят слабые и нерешительные люди, — заявил Аброгастес. — Мы же тверды и сильны. Они всем довольны — мы бедны и голодны. Империя и все ее богатства самой природой предназначены тем, кто достаточно силен, чтобы завладеть ими!

— Да! Да! — вопили гости. Крышки столов отзывались гулом.. Аброгастес указал на рабынь, бывших гражданок Империи.

— В кучу! — приказал он хрипло.

Женщины быстро встали на четвереньки и под ударами плетей надсмотрщиков сбились вместе.

— Еще ближе! — приказал Аброгастес.

Наконец женщины, более пятидесяти которых прислуживало за длинными столами зала, кроме Гуты и трех рабынь для показа, были согнаны в плачущую, позвякивающую колокольчиками кучу. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, на крохотном пространстве, где едва могли пошевельнуться.

— Смотрите, какие у них пышные груди, узкие талии, широкие бедра, — провозгласил Аброгастес. — Разве они не красивы?

— Да! — закричало несколько голосов.

— На их шеях — ошейники рабынь, на ногах браслеты.

— Да! — откликнулись гости со смехом.

— Так кто же они? — спросил Аброгастес.

— Рабыни! — ответили гости.

Аброгастес подал знак одному из мужчин, который еще держал винтовку, и тот с поднятым оружием быстро обошел сбившихся в кучу женщин. Огонь из дула винтовки образовал у самых колен женщин широкую полыхающую полосу. Когда пламя угасло, на его месте осталась щель в полу, окружающая женщин, более ярда глубиной, еще дымящаяся и блестящая от расплавленных камешков. Женщины завизжали, тела у многих из них покраснели от пламени, колени обгорели. Женщины зашевелились, стараясь прижаться к друг другу еще теснее. Колокольчики на их ногах жалобно звенели.

Аброгастес повернулся к старшей из рабынь дл показа, прикованной справа, у подножия помоста.

— Кому вы принадлежите, вы все? — спросил он, указывая на нее и двух других рабынь для показа, а! потом охватывая взмахом руки плачущее стадо рабынь, окруженных дымящимся кольцом, прорезанным в полу выстрелом винтовки.

— Вам, господин! — заплакала рабыня.

— Кому вы все принадлежите? — вновь спросил он, более угрожающим тоном.

— Мы принадлежим нашим повелителям-варварам, господин!

— И это справедливо?

— Да, господин!

— Для чего вы живете? — спросил Аброгастес.

— Чтобы служить нашим господам с немедленным, беспрекословным повиновением и совершенством!

— Да! — разразились криками гости, вновь заколотив кулаками по столам.

— Ничтожества из Империи презирают нас, — произнес Аброгастес, обращаясь к гостям. — Они называют нас псами!

Гости яростно завопили.

— А они, — Аброгастес указал на женщин, сбившихся в кучу возле копья и трех белокурых рабынь для показа, прикованных справа от него, пренебрегая только лежащей Гутой, — они все были знатными женщинами Империи!

Послышался смех.

— Они называют нас псами, — продолжал Аброгастес, — но их знатные женщины — всего лишь ничтожнейшие из наших сук!

— Да! — отозвались гости.

— Как вы думаете, мы найдем им применение? — поинтересовался Аброгастес.

— Да!

— Да, Аброгастес!

— Да, господин!

Аброгастес в пурпурной императорской мантии, отделанной мехом полярного медведя, оглядел столы — воинов, охотников, правителей.

— Братья, — произнес он, — многие из вас встревожились, видя, как в зал принесли копье клятвы. И это понятно. Его принесли сюда сегодня только для того, чтобы вы запомнили это.

— Нет, отец, — попытался возразить Гротгар.

— Многие из вас неохотно приняли кольца, хотя сегодня они были только знаками дружбы и признания, гостеприимства и доброй воли. Ваше нежелание тоже можно понять. Мы враждовали между собой так долго, ссорились так часто, что вполне можно было ожидать подозрений. Но разве не наша разобщенность и наши раздоры — одно из самых могущественных оружий Империи, мощнее даже ее кораблей и пушек? Каким ужасным ей покажется тот момент, когда мы стали братьями! Вместе мы превосходим войска Империи в тысячи раз. Она сильна только до тех пор, пока мы слабы, пока мы разобщены, не едины, пока мы пренебрегаем нашими вождями и королями, а не стараемся стать одним племенем или народом, оставаясь тысячей племен и народов с одной и той же целью — завоевать Телнарию. За столами было тихо.

— Сегодня я пригласил вас сюда, чтобы мы и подумали о наших врагах, об Империи, и решили, трусы мы или воины. Долгое время я сам только крался у границ богатых планет. Слишком долго я, мой народ и вы только облизывались, глядя на сочные пастбища и плодородные черные поля. Я видел перед собой новые планеты. Будущее зовет меня и вас, и я отвечу ему. Не знаю, ответите ли вы вместе со мной. Завтра я узнаю об этом.

Гости переглянулись.

— Сегодня, — продолжал Аброгастес, — мы пировали, а завтра днем, когда вы выспитесь и из ваших голов исчезнет хмель от брора, никто не сможет обвинить меня в обмане, в том, что я хитростью заставил вас принести неразумные клятвы, опьянив вас вином и подарками. Завтра, на вершине горы Крагона, на ее разбитых молнией, опаленных камнях я и те, кто последует за мной, принесут клятву кольцом и копьем — отомстить Империи и сделать ее богатство нашим. Мы будем клясться нашим братством, отмщением и войной.

— Через двадцать дней каменный ливень закончится, — произнес кто-то.

— И тогда львиные корабли выйдут на свободу, — добавил второй воин.

— Придется о многом позаботиться, — размышлял Ингельд.

— Но кто же будет вождем этого союза? — вспомнил Фаррикс, вождь народа терагаров, или борконов. Борконы были третьим по величине племенем народа алеманнов. Вторым считались дангары. В племени борконов было несколько ветвей, самыми многочисленными из них были лидинианские, или прибрежные борконы.

— Тот, кого поднимут на щитах, — ответил Аброгастес.

— Но только как повелителя войны, — уточнил Фаррикс.

— Да, он будет вождем на назначенное время, — добавил рослый воин из племени аратаров созвездия Мегагон.

— Еще посмотрим! — запальчиво ответил Гротгар.

Двое мужчин вскочили, но тут же снова сели на скамьи, сдерживаемые своими соседями.

— Сейчас я оставлю вас, если вы захотите продолжать пир, — произнес Аброгастес.

— А что будет с этими суками? — произнес кто-то.

— А, я и забыл про них, — ответил Аброгастес.

Послышался звон колокольчиков, когда бывшие гражданки Империи, сбившиеся на маленьком островке, окруженном глубокой канавой, задрожали — они были всего лишь обнаженными рабынями в ошейниках.

— Разыграйте их в кости, — засмеялся Аброгастес.

Как только он произнес это, мужчины, принесшие кольца, принялись раздавать кости по столам. Еще кто-то очертил на полу круг диаметром около трех футов, перед большим кругом, в котором столпились женщины. Другой потянулся, схватил одну из женщин за руку, бесцеремонно проволок ее через канаву и поставил на ноги в маленьком кругу. Удерживая ее за запястья, он запрокинул руки рабыни за голову и заставил ее повернуться. По доскам стола загремели кости.

— А что будет вот с этой? — вдруг спросил один из гостей, указывая на сжавшуюся Гуту.

— Пусть ее разорвет пес! — предложил другой.

Те, у кого выпало больше очков в первом круге, вновь бросили кости. Это продолжалось до тех пор, пока среди играющих не оставался один победитель.

— Двадцать! — крикнул гость.

— Двадцать два! — с радостью перебил другой. Стоя на помосте, Аброгастес с усмешкой наблюдал за гостями.

— Так что будет с этой сукой Гутой? — не отступал гость.

Вскоре первая из рабынь была выиграна. Надсмотрщик поставил ее на четвереньки и с помощью хлыста погнал к новому хозяину. Женщина вскрикнула, ибо этим хозяином оказалось насекомоподобное существо.