– Если вам не нравится… – Он протянул руку.

– Нет-нет. Все прекрасно. – Девица вцепилась в листочек так, будто от него зависела ее жизнь. – Вы дадите мне время на подготовку?

– Конечно, нет. – Фернан закатил глаза – разумеется, мысленно. – Здесь вам не «Комеди Франсез».

Он покачал головой. Все ясно: эта актриса работает по системе Станиславского. Просто смешно. Прослушивать ее – пустая трата времени. Она совершенно ему не подходит. И одета как-то странно. Все вещи на размер больше, будто с чужого плеча. В общем, замарашка, причем на удивление невинная. Этакий воробышек, наряженный под павлина. Повинуясь внутреннему импульсу, Фернан подмигнул кинооператору. Что значат в их деле лишние десять минут съемки? Даже забавно будет запечатлеть на пленке эту уличную девчонку в ее взятом напрокат платье.

Все было именно так, как он и ожидал: реплики читались из рук вон плохо, так что он даже не решился прервать прослушивание. К счастью, сцена была короткая. Но только Фернан собрался выставить ее за дверь, как девушка обратилась к нему с вопросом:

– Скажите, мистер Ким…

Какое причудливое сочетание целеустремленности и неуверенности в себе!

– Что она за женщина, эта Клаудиа?

– Я еще не знаю точно, как назову ее.

Фернан против воли вступил в разговор. Номер пятый читала свою роль как некролог, но проявляла к ней самый живой интерес. Это было видно по выражению ее бледного личика и прищуренных, наверное, близоруких глаз.

– Клаудиа – женщина из высшего общества, светская красавица, немного испорченная. Словом, она вполне типична для своего круга. И все же ей, как и всякой женщине, постоянно хочется чего-то большего, недостижимого. Это и придает Клаудии оригинальность.

– О, я поняла.

Номер пятый снова уставилась в лежавший перед ней листок и принялась читать по второму разу. Фернан не успел остановить ее. Выходило ужасно, даже хуже, чем вначале. Она монотонно бубнила свой текст, запинаясь и проглатывая слова, не чувствуя ни ритма, ни смысла. Помощник Фернана, уже успевший выучить свои реплики наизусть, никак не мог угнаться за ней и постоянно путался. Сам режиссер с трудом понимал, что говорит незадачливая актриса. За всю свою жизнь он не слышал ничего подобного. Казалось, девица читает текст на иностранном языке, вернее, не сам текст, а его отражение в зеркале. Фернан тут же взял эту мысль на заметку. Когда-нибудь он ею воспользуется. Особых трудностей не будет. Надо только спроецировать текст на зеркало, помещенное над камерой. Да, может получиться очень интересно. В глазах актера зритель увидит самое настоящее, неподдельное замешательство.

Погруженный в свои мысли, он и не заметил, как девушка умолкла. Ассистент вежливо кашлянул.

– Спасибо, мисс Фрэнсис.

Фернан потянул у нее из рук листок. Номер пятый, как ни странно, отдала его с явной неохотой. И молча направилась к выходу – вся напряженная, с застывшим лицом, как будто боялась расплескать чашу, до краев наполненную каким-то драгоценным напитком. Почему она так заторопилась? Фернан удивился бы еще больше, если б увидел, что на губах девушки, едва она закрыла за собой дверь, в первый раз за все это время промелькнула легкая улыбка.

Жанна быстро проскользнула мимо столика ассистента режиссера и группы девушек, сидевших на скамье в ожидании своей очереди. И вот наконец она в коридоре. Здесь относительно безопасно. Воровато оглядевшись, Жанна направилась прямиком в дамскую комнату. Как они с Джули и рассчитывали, там не было ни души. Она метнулась в первую кабинку слева и закрыла дверь на задвижку. Потом сняла с себя парик, небрежно запихнула его в большую холщовую сумку, вынула из нее листок бумаги и карандаш и начала писать, сморщившись от напряжения. В дверь тихонько постучали.

– Жанна?

Она открыла задвижку и впустила Джули. Вдвоем они едва помещались в тесной кабинке.

– Ты все запомнила? – прошептала Джули, белая как мел.

– Надеюсь. Правда, я не ожидала, что в этой сцене будут участвовать двое – мужчина и женщина. За весь текст не поручусь, но твои реплики я не забыла. Вот.

И она начала читать свои драгоценные записи, медленно и шепотом – из страха, что кто-нибудь их подслушает. Джули беззвучно шевелила губами, повторяя слова. Она оказалась прекрасной ученицей. И неудивительно. После стольких-то лет тренировки!

– О'кей, – сказала наконец Джули. Глаза у нее сияли, а щеки порозовели. – Может, пройдемся по тексту еще раз? Надо отработать ритм. Ты будешь читать за мужчину.

Жанна кивнула. Она чувствовала себя неловко. Тесная кабинка, тихий шепот… Ей хотелось, чтобы это приключение поскорее закончилось. Пережитое волнение опустошило ее; тело казалось легким, как перышко: дунь – и улетишь. «Но, Иден, я хотела поговорить с ней!» Стоило Джули произнести эти слова – и они ожили. Клаудиа превратилась в реальную женщину.

– Не будь смешной, Клаудиа.

– Признайся, ты ревнуешь.

– К такой-то женщине?

– А я думала, по ночам все кошки серы.

– Да, только потом наступает утро.

– Идеи! Ты хочешь сказать, что… – Это не твое дело, Клаудиа.

– Ах, оставь этот высокопарный тон, дорогой. Мы живем в двадцатом веке.

– Я не желаю говорить на такую тему, Клаудиа.

– Но ты обсуждал ее с какой-то посторонней девчонкой. Почему же со мной нельзя?

– Потому что ты леди.

– А она нет? Откуда такая уверенность? Если бы мы с ней поменялись платьями, ты бы вряд ли заметил разницу!

Жанна смотрела на подругу с восхищением. Она была готова аплодировать.

– Отлично получилось!

– Да, – отозвалась Джули с некоторым сомнением в голосе. – Но что все это означает?

– Понятия не имею, – покачала головой Жанна. – Я спрашивала ассистента режиссера, но она ничего путного не сказала. Вроде бы Ким всегда работает так. Начинает стряпать только тогда, когда точно знает, что у него лежит в буфете. Вот почему он не прислал тебе заранее сценарий. Я думаю, у него больше ничего пока и нет. – Она указала на листок. – Все остальное – в голове.

– Какой он? – с жадностью спросила Джули, чуть подавшись вперед.

– Как тебе сказать. – Жанна попыталась мысленно вернуться в кабинет режиссера, но это оказалось не так-то просто. В тот момент она слишком нервничала, и в памяти остался лишь смутный образ мужчины невысокого роста, довольно потрепанного, с чуть раскосыми глазами – настолько черными, что не отражали света, зато замечали все, до последней мелочи. – Он… – Жанна умолкла, стараясь подыскать правильное слово. Безжалостный? Нет, это чересчур. Целеустремленный? Слишком слабое определение. – По-моему, он целиком погружен в свои мысли.

– Как ты думаешь, если я просмотрю его старые фильмы, это поможет?

– Вряд ли.

Жанна была в библиотеке и знала наизусть весь список фильмов Фернана Кима, начиная с первой коротенькой киноленты «Кошка» (настоящая чернуха) и заканчивая мюзиклом «Пляж», снятым недавно в Южной Америке. Но, оставшись с ним с глазу на глаз, она почему-то подумала, что режиссер уже наверняка забыл названия собственных творений.

– Слушай, мне пора. – Джули отодвинула щеколду и оглянулась по сторонам, дабы убедиться, что за ними никто не подглядывает. – Скоро моя очередь. Пожелай мне удачи!

Жанна кивнула. Она прошла хорошую школу.

– Чтоб тебе ногу сломать!

Когда подруга ушла, Жанна аккуратно сложила листок и сунула его в сумку, где лежали черный кожаный пиджак и туфли на высоком каблуке. Потом – осторожности ради – выждала еще пять минут и отправилась в вестибюль встречать Джули, втайне надеясь, что без парика ее никто не узнает.

– Ну что? – нетерпеливо спросила она, когда Джули наконец появилась.

– Все как обычно, – скупо ответила та, но Жанна видела, что подруга очень довольна. – Он сказал, что я хорошо читаю. Ты только представь!

Жанна улыбнулась, и теплая волна радости растеклась по ее телу. Получилось! Значит, не напрасно они столько хитрили и нервничали.

– Правда, Киму показалось, что я слишком молодо выгляжу для такой роли. Он попросил меня нахмуриться и заставил читать текст дважды. Вот почему я задержалась. Потом пришлось заколоть волосы в пучок. И…

– Ну, ну. Что еще?

– Ким пригласил меня на ленч. – Джули помотала головой. – Я, разумеется, отказалась.

– Почему? Он тебе не нравится?

– Нравится – не нравится… Господи, да я же была без линз и почти ничего не видела. Но дело не в этом.

Нельзя сразу говорить «да». По-моему, это старая, как мир, истина.

– Так что же ты ему ответила?

– Позвоните в среду, я остановилась в «Редженси». – Джули улыбнулась, и на ее щеках появились ямочки. – Это прозвучало классно! – Потом, чуть прищурившись, она задумчиво добавила:

– Погоди-ка. Говорят, он наполовину китаец, наполовину француз. Интересно, какая же половина французская – нижняя или верхняя?

Жанна покраснела. Ей казалось, Джули говорит вовсе не о Киме, а о ком-то другом. И так всегда! Джули обладала даром менять людей.

– Куда он поведет тебя?

– Не важно! – воскликнула Джули, пританцовывая от радости. – Я испытала такое облегчение, что сейчас с удовольствием съела бы даже огромный бифштекс. – Но на середине лестницы она вдруг остановилась и озабоченно спросила:

– Скажи, Жанна, ты сумеешь научить меня читать к среде?

И Жанна сделала все что смогла. Она целый день провела в библиотеке и вернулась в отель с кипой ксерокопий. Там были газетные рецензии на «Чудо» – все до единой. Сначала Джули училась находить в них собственное имя, потом – название спектакля, а через некоторое время уже читала цветистые похвалы, которыми критики щедро награждали ее игру: «Чудесно». «Волшебно». «Победа над временем». «Колдовство без слов»…

Джули была в восторге. Вскоре она вызубрила рецензии наизусть и повторяла их нараспев, осторожно водя наманикюренным пальчиком по строчкам. В конце недели Джули возжаждала свежей пищи. И они перешли к старым номерам «Сцены», к колонкам со светскими сплетнями в разных журналах и даже к заметкам в «Нью-Йорк тайме». А на закуску брали театральные объявления и заголовки газет. Наконец-то Джули поняла, почему весь мир читает прессу с таким увлечением, и стала истовой ее почитательницей. Каждый вечер, возвращаясь в номер после спектакля, она первым делом хваталась за газету, лежавшую наготове возле туалетного столика. Немного важничая, она называла это «связью с внешним миром». И вот наступил день, когда Жанна услышала:

– Выключи радио, оно мешает мне читать.

Жанна гордилась своей подругой.

Утром в среду они как следует попрактиковались с чтением меню, а потом Джули отправилась вместе с Фернаном Кимом на ленч. Ресторан находился на 109-м этаже небоскреба «Окна в мир». Впервые в жизни она могла заказывать блюда по собственному выбору.

– Подумай только, раньше я просто наугад тыкала пальцем в меню! Но, Жанна, что там подавали… ты не поверишь! Никогда не забуду эти свинячьи ножки прямо с копытами! Телячья голова – можешь себе представить – с глазами! Они смотрели на меня, как будто мы знакомы… кошмар! В «Макдоналдсе» и то лучше. Там по крайней мере знаешь, что тебе принесут: на дверях висят картинки. Да, кстати, о картинках. Вот что я нашла у себя на столе. – И она отдала Жанне вскрытый конверт. – Извини, мне не следовало заглядывать туда, но я не думала, что письмо адресовано тебе.

Вполне естественно. Письма получала только Джули, и теперь ей нравилось вскрывать их лично, дабы лишний раз убедиться в своем умении читать. Жанна взяла конверт. Ее томило дурное предчувствие. Только Дион знал ее адрес… И почему здесь столько марок «Эр Экспресс»?

В конверте лежал листок очень плотной белой бумаги. А на нем – ни единого словечка, только рисунок. Но несколькими штрихами Дион ухитрился передать все что хотел. Он нарисовал дом сверху, с высоты птичьего полета. Правда, сам дом был едва узнаваем. На месте крыши зияет рваная дыра. Обломки полусгнивших стропил сердито смотрят в небо. На полу верхнего этажа, усеянного кусками черепицы, сидит человечек и держит в руке изодранный зонт, на котором красуется огромный черный знак вопроса. Так Дион изобразил самого себя.

– Что это? – спросила Джули, уставившись на подругу.

Но Жанна только покачала головой. Знак вопроса жег ей сердце, как каленое железо. Однако и ее бедному маленькому домику, не защищенному от зимних холодов, приходится не лучше. Не надо было уезжать. Теперь-то Жанна знала это точно. Дом скучал по ней. И вот произошло самое худшее, да еще когда – в середине зимы, за три недели до истечения договора. То, что не успеют разрушить дожди и морозы, уничтожат голуби. Дом без крыши обречен на гибель.

– Жанна! – Голос Джули звучал сочувственно. – Ты должна рассказать мне. Что случилось?

– Дом гниет.

Эти два слова звучали как смертный приговор. Жанна отдала подруге листок с рисунком Диона. Ее терзало сознание собственной вины. Она могла вернуться в Англию еще в прошлом месяце. Джули не стала бы возражать. Правда, дел было много: Жанна ходила на прослушивание и учила Джули читать. Все это важно, но она задержалась здесь надолго совсем по другой причине. В глубине ее души таился страх. Страх перед возвращением – и Дионом. Теперь все это казалось ерундой. Что плохого мог сделать ей Дион? Никакого сравнения с трагедией, постигшей дом!

– Значит, это наш №3? – Джули в ужасе уставилась на рисунок. – Разве ты не сделала ремонт?

Жанна покачала головой. Джули многого не понимает. Как ей объяснить? С чего начать?

– Новая крыша стоит кучу денег. Нужно платить не только за строительный материал, но и за работу. А ведь сейчас зима… Понадобятся прожектора, леса, брезент… Придется нанимать множество людей. Иначе ремонт затянется. Это обойдется в сотни тысяч фунтов – дороже, чем все остальные переделки, вместе взятые.

– О, дорогая, – огорченно протянула Джули. – Если бы я получила роль!

– Ты хочешь сказать, что ничего не вышло? – Сочувствие к подруге на мгновение отвлекло Жанну от мыслей о собственных бедах.

– Увы, нет. Фернан сказал мне об этом за ленчем, причем самым деликатным образом, – уныло подтвердила Джули. Но тут же ее лицо просияло. – Я могу попробовать переубедить его. К тому же существует еще и ассистент режиссера. Он тоже занимается подбором актеров.

– Нет, спасибо! – воскликнула Жанна, порозовев от смущения. – Я не могу допустить, чтобы ты пошла на это. У тебя ничего не выйдет. – Заметив, что Джули слегка обиделась, она поспешила объяснить:

– Я имела в виду… ты нравишься Киму, но если речь идет о фильме, он не изменит своего решения, как бы ему ни хотелось этого в глубине души.

Жанна запнулась, сообразив, что ее слова звучат довольно бессмысленно. И все же она была уверена в своей правоте. Она понимала Фернана Кима гораздо лучше, чем Джули. В присутствии ее подруги мужчины всегда старались произвести впечатление. С Жанной Фернан был самим собой, потому что думал о ком и о чем угодно, только не о ней. И в те минуты она интуитивно почувствовала, что значит снимать фильм. Не как снимать, а для чего. Она и сама не раз испытывала нечто подобное, когда старательно шила в сгущавшихся сумерках – не ради кого-то, но для себя. Или отдирала краску с плинтусов ручной работы – просто так, в надежде отыскать красоту, спрятанную под слоем грязи. И та же слепая вера, подспудное, невысказанное стремление спасти нечто прекрасное, радующее глаз, заставляли Жанну скрести замызганный деревянный пол, скрести до тех пор, пока не появлялись кровавые мозоли. Ей хотелось сделать все как следует, создать свое святилище или убежище, поставить в бескрайней пустыне мира столбик с табличкой: «Здесь я живу, это мой дом».

– Ну, – несколько обиженно протянула Джули. Подумать только: Жанна бросила вызов. Ей, профессиональной актрисе! – Раз уж ты так хорошо понимаешь Кима, почему бы тебе не повидаться с ним самой? Он остановился в «Плазе».

Жанна понурилась. Джули права. Допустим, ей уда-лось проникнуть во внутренний мир Фернана Кима. И что с того? Как бы она ни была умна, ей нечего, абсолютно нечего предложить этому выдающемуся режиссеру.

И все же надо что-то делать. Жанна подхватила свое пальто и сумку.

– Куда ты собралась? – удивленно спросила Джули.

– Так, прогуляться.

Только не оглядываться. Иначе она не решится осуществить то, что задумала.