Это утверждает Джон Майнер, помощник прокурора Лос-Анджелеса, публикуя результаты вскрытия тела Мэрилин Монро, до сих пор бывшие тайной за семью печатями.
      1 июня 1996 года ей могло бы исполниться 70 лет. Она, ставшая легендой, ушла из жизни в 36 лет, в расцвете красоты и в зените славы. Но осталась в памяти людей вечным символом женственности и неотразимой привлекательности.
      Ее трагическая смерть и поныне остается загадкой.
      Полиция утверждает, что это было самоубийство, молва — что ее убили. Через 34 года после ее смерти правда едва забрезжила на горизонте. Джон Май-нер, работавший в 1962 году помощником прокурора Лос-Анджелеса, обязанный осуществлять координацию действий между прокуратурой и судебными органами в деле Мэрилин Монро, приоткрывает завесу молчания и признает, что следствие, по всей видимости, намеренно велось халатно, с нарушением правил.
      34 года тому назад в лаборатории морга Джон Май-нер и известный судебно-медицинский эксперт доктор Томас Нагучи приступили к обследованию и вскрытию тела самой красивой женщины века.
      Но из всех результатов судмедэкспертизы, которые они представили судебному чиновнику, тот выберет для пресс-конференции журналистов только те, которые доказывают, что смерть наступила в результате приема чрезмерной дозы барбитуратов (снотворного). То есть, что это было самоубийство. С этой минуты Майнер не сомневается, что за кончиной, выдаваемой за самоубийство, кроется нечто иное.
      Может быть, тайна смерти Мэрилин Монро так и не будет никогда не раскрыта. Майнер этого не отрицает. Но он убежден, что существуют факты, которые помогут пролить свет на то, каким образом была убита Мэрилин. А в том, что она была убита, он не сомневается. Известно, что безупречный во всех отношениях Майнер пользуется только проверенными источниками и сведениями из первых рук. Он не знает, кто именно убил Мэрилин, и не делает никаких предположений.
      То, что он знает, может быть изложено в шести пунктах:
      1. Смерть Мэрилин не была результатом сделанной инъекции. Тщательное обследование трупа не обнаружило никаких следов иглы.
      2. Она не умерла от передозировки лекарств. В содержании желудка не обнаружено смертельной дозы.
      3. Смерть наступила после медленного всасывания барбитуратов, так как печень инактивировала только 13 процентов этого препарата.
      4. Анализ крови обнаружил наличие хлоралгидрата.
      5. Анальное отверстие было повреждено и имело неестественный мертвенно-фиолетовый цвет. Этот факт был необъясним, так при оральном приеме барбитуратов такого состояния ануса никогда не наблю-1 далось. По мнению многих выдающихся экспертов, это свидетельствует о ректальном отравлении с помощью клизмы.
      6. Она оставила две записи на пленке для своего психиатра, сделанные незадолго до смерти. Для Майне-ра эти записи — одно из самых убедительных доказательств того, что у Мэрилин и в мыслях не было покончить с собой. Кроме него и доктора Ральфа Гринсона, психиатра Мэрилин, никто этих записей не слушал. Она записала их уже в постели перед сном. В ходе следствия доктор Гринсон предоставил их как доказательство того, что, хотя Мэрилин и злоупотребляла приемом медикаментов, она вовсе не собиралась кончать жизнь самоубийством. Но при этом он потребовал от Майнера не предавать гласности содержание этих записей.
      Майнер держал слово 34 года. Сейчас он прервал молчание с разрешения вдовы д-ра Гринсона, так как хочет реабилитировать память Мэрилин Монро и ее психиатра, которого обвиняли в соучастии в заговоре.
      Какие же тайны хранят эти записи? Во-первых, по ним можно заключить, что Мэрилин вовсе не находилась в состоянии безутешного отчаяния, напротив, она мечтала о новой карьере, скорее всего в Нью-Йорке, и была полна энтузиазма. Она готовилась к «радикальной трансформации в профессиональном плане». Те же записи затрагивают ее весьма двусмысленную связь с Джоном и Робертом Кеннеди, которые были большими поклонниками женской красоты и, похоже, использовали Мэрилин без особой щепетильности. Правда, Майнер утверждает, что в записях нет никакой информации о связи Мэрилин с президентом, но в то же время он цитирует ее фразу: «Пока во мне живет жизнь, во мне живет Джон Фитцжеральд Кеннеди…»
      Большинство теорий, поддерживающих версию самоубийства, строилось на заключении, что его причиной послужил разрыв отношений Роберта с Мэри-лин, так как он опасался ее болтливости и неуравновешенного характера. Но записи не оставляют никакого сомнения в том, что брат президента никоим образом не входил в планы Мэрилин на будущее, и это она (а не он) собиралась с ним порвать.
      Майнер горько сожалеет о том, что в свое время согласился с официальной версией. Расследование было халатным; и высшие инстанции были довольны, что оно удовольствовалось очевидным. Образцы тканей, взятых на анализ, были утеряны, флаконы с медикаментами и даже содержимое желудка Мэрилин исчезли. Ее летний дом с верандой, где произошла трагедия, не был опечатан. Ее лекарства были рассыпаны. Питер Лоуфорд, родственник Кеннеди, очень ловко сумел изъять все улики за время, прошедшее с момента смерти до прибытия на место происшествия д-ра Гринеона, первого представителя закона. Но кого бы Джон Майнер допросил еще раз в первую очередь — это экономку Мэрилин Юнис Мюррэй, уже, к сожалению, умершую. В ее показаниях многое неясно. Она, например, уверяла, что ничего не слышала из-за шума стиральной машины. Зачем ей понадобилось устраивать стирку в час ночи? Ответ напрашивается сам собой. Майнер убежден, что она стирала простыни, чтобы уничтожить следы, оставшиеся после сделанной клизмы. Проделала ли она сама эту процедуру по чьему-то приказу, или в ту ночь в доме был еще кто-то? «Я убежден, — говорит Майнер, — что Юнис Мюррэй многое видела в ту ночь».
      Итак, Майнер не сомневается, что смерть наступила в результате медленного ректального введения дозы барбитуратов, равной 40 пилюлям снотворного, с добавлением хлоралгидрата, усиливающего действие барбитуратов. Клизму сделали, когда актриса уже спала, приняв обычную дозу снотворного.
      Майнер считает свои выводы обоснованными и готов потребовать эксгумации для проведения исследования стенок прямой кишки по определенному тесту. Барбитураты — препараты очень стабильные, а так как Мэрилин похоронили в склепе, куда не проникает влага, есть много шансов взять образец ткани, позволяющий доказать, что препарат был введен именно таким путем.
      Майнер не первый, кто требует эксгумации и выдвигает идею о ректальном отравлении. Но безупречная репутация и профессиональный статус придают его вмешательству в дело эффект бомбы замедленного действия. И если американское правосудие не свяжет ему руки, может быть, мы, наконец, узнаем правду о том, как погибла Мэрилин Монро.
       (Видео ассорти. — 1996. — №8/15)

      Штрихи к портрету легендарного Александра Солоника. Валерий Карышев — адвокат одной из самых одиозных фигур российского криминального мира Александра Солоника. Вот его-то специально представлять не надо. Он уже вошел в историю отечественной криминалистики. Не столько даже тем, что вместе с сообщником по фамилии Монин на Петровско-Разумовском рынке убил трех милиционеров, а еще трех ранил, не тем, что после его ареста поползли слухи, будто Солоник профессионально успокоил грешные души по крайней мере трех воровских авторитетов, будто и Квантришвили, и Сильвестр ходили в его «клиентах», сколько беспрецедентным побегом из «Матросской тишины».
 

* * *

 
      — Валерий, — спросила я Карышева, — как же вы стали таким адвокатом?
      — Началось с того, что ко мне обратились несколько воров в законе и лидеров преступных группировок. В тюрьмах, как известно, существует собственная почта. Думаю, она и оповестила обо мне высшие круги криминальных структур. Пошли предложения. Только в «Матросской тишине» одновременно с Со-лоником у меня сидели семь подзащитных уголовников. Один в камере как раз над Александром…
      После ареста Солоника его подруга Наталья И. пригласила для его защиты меня и Алексея Загороднего. Дело Солоника я вел с момента его перевода из Боткинской больницы в «Матросскую тишину» и до его побега оттуда. Когда в ноябре прошлого года впервые пришел к нему на встречу, служащие тюрьмы предупредили меня об особой опасности Солоника. А следователь прямо заявил, чтобы я готовился к сюрпризам. Поскольку Солонику нечего терять, одним из вариантов его выхода на свободу, по мнению следствия, мог стать захват адвоката в качестве заложника.
      Я увидел невысокого, еще очень слабого после ранения парня. На встречу со мной его привели в наручниках, а наручники тут же прикрепили к стулу, намертво припаянному к тюремному полу. Аналогичная процедура повторялась все полгода наших встреч. Случай единственный в моей практике Ни в «Матросской тишине», ни в Бутырке, ни даже в Лефортове к моим клиентам не применялись подобные меры предосторожности.
      Солоник быстро окреп. Он не курил, не пил, никогда не употреблял наркотики. Зато, будучи мастером спорта по классической борьбе, регулярно занимался специально разработанным, так сказать, «тюремным», комплексом физических упражнений.
      — Что же ему инкриминировали?
      — Самое безобидное — хранение оружия. Ну, и конечно, побег из колонии и убийство милиционеров.
      — А как же с отстрелом криминальных авторитетов?
      — Да, пытались обвинить его и в этом, но Солоник такие преступления на себя не взял.
      — Что ему грозило?
      — Расстрел.
      — Вы надеялись спасти его?
      — Передо мной стояла стандартная адвокатская задача — смягчить участь доверившегося мне человека. Подчеркну: смягчить, но не обелить.
      Надежда у меня была. Тогда как раз обсуждался проект нового Уголовного кодекса. Ожидалось, что смертную казнь отменят, введут вместо нее пожизненное заключение.
      — Однако в новом кодексе казнь осталась.
      — Да. И Солоник заметно сник. Я ему стал говорить, что далеко не все смертные приговоры приводятся в исполнение, что из сотни расстрелов, согласно статистике, свершается только десять. Солоник мрачно ухмыльнулся: «Вот в эту десятку я и попаду». Но все равно, надежда оставалась. На амнистию. Нас ожидала долгая процедура, борьба в суде. Но над Александром довлела куда более реальная опасность. Приговор преступного мира. Приговор милиции за смерть своих парней. В правоохранительных ведомствах я постоянно слышал вопрос: «Как? Солоник еще жив?» Очевидно, ожидалось, что милиция не простит ему гибели своих сотрудников.
      Что же касается преступного мира, то для человека, обвиняемого в убийстве известных авторитетов и держателей «общаков», приговор мог быть только один — смерть. Солоник отлично понимал сложившуюся вокруг него ситуацию. Он разработал собственную систему безопасности, например, одно из основных условий моей защиты Солоника заключалось в неразглашении его местонахождения. Что мною неукоснительно выполнялось. Другой попыткой сохранить его жизнь была одиночная камера.уНо, как видите, одиночка не только не гарантировала ему безопасности, но и легко могла оказаться идеальным местом для убийства. Поэтому вторым условием моей защиты был постоянный контакт с Александром. Мы виделись почти каждый день.
 

* * *

 
      — Говорят, он сидел очень комфортно.
      — В его одиночке я никогда не был. Адвокат с клиентом общаются в специально отведенном помещении. Но я знаю, что сидел он по высшему разряду. Имел импортный телевизор, компьютер, холодильник и много прочего. Однако все это Солоник получил исключительно из рук администрации тюрьмы. Писал соответствующее заявление. Получил резолюцию. Затем все вещи тщательно проверялись и только потом попадали в его камеру.
      — А как насчет обедов из ресторана, о которых было столько разговоров, позже опровергнутых следствием.
      — Обеды действительно были. Дело в том, что в описываемый период времени в одном из подмосковных СИЗО тюремной пищей был отравлен известный авторитет по кличке «Бурлак». Солоник знал этот случай и отказывался питаться камерной едой.
      Не имею понятия, каким путем ему доставлялась другая пища. Но точно знаю, что все блюда были изысканные, а порой просто экзотические. Из самых дорогих ресторанов Москвы. На все, что касалось Солоника, денег его близкие не жалели.
      — Можно ли сделать вывод, что для создания знаменитому киллеру тюремного комфорта его охрана постоянно и щедро подкупалась?
      — Не знаю. Может быть и так. Но почему бы не учесть и тот факт, что Александру оставалось жить считанные месяцы. И это вызывало у охранявших его людей сочувствие.
 

* * *

 
      — Что он за человек, этот суперкиллер?
      — При всей его одиозности надо отдать ему должное. Он — человек сильной воли. Он не признавал воровских законов. Терпеть не мог кличек.
      — Но кличка у него была: «Македонский».
      — Однако он сам не знал, откуда она взялась.
      Солоник сохранял улыбчивую и ровную манеру поведения. Вспылил он на моей памяти лишь два раза. Первый, когда в процессе одна за другой стали появляться негативные статьи в его адрес: «Ну почему, — возмущался Александр, — они не придут ко мне, не спросят правду, почему вся информация со слов следствия?»
      Второй раз взорвался, прочитав результаты экспертиз по стрельбе на Петровско-Разумовском рынке Все они обвиняли Солоника в тройном убийстве. «Но вы-то, — выкрикнул он, — верите, что я не убивал всех трех!» Я ответил, что обязан верить, как его защитник. И действительно, трудно понять, каким образом за считанные доли секунды один человек мог убить прицельным огнем из пистолета сразу троих.
      Вообще результаты этой экспертизы оказались переломными в его тогдашней жизни. До этого он был относительно спокойным. Разрабатывал сценарий суда. Готовил последнее свое слово, выбирал — и очень придирчиво — будущую свою зону. Просматривал каталоги «от Версаче». Подбирал цвет и фасон костюма (цена от 3 тысяч долларов и выше), галстук (никак не меньше 500 долларов), а еще золотую оправу для очков. Видел он прекрасно, но полагал, что очки в оправе придадут ему солидный вид, произведут нужное впечатление в суде… А после экспертизы, обвинившей его в тройном убийстве, Солоник приготовился к худшему. В этой связи он отказался от брака с Наташей. Да, он, судя по всему, любил женщин. Дважды был женат. У него двое детей. Влюбился, однако, в третий раз, в Наташу. Она — фотомодель. Влюбился, но… От него Наташа прежде всего потребовала получить развод у его последней жены. Добившись развода, она начала подготовку к бракосочетанию в «Матросской тишине». Но Соло-ник приказал нам отговорить любимую от этого шага.
      — Я полагаю, у Солоника хватило бы средств на то, чтобы снять о себе фильм?
      — Безусловно. Я не могу рассказать всех деталей его биографии, так как они фигурируют в уголовном деле. Но вот маленький эпизод. Однажды в доме, где жил Солоник, в районе Водного стадиона, была устроена милицейская засада. А, надо сказать, Александр — чрезвычайно осторожен. Он никогда, например, не пользовался лифтом, предпочитая медленно подниматься по ступенькам лестницы. Желательно — пожарной. В этот день он заметил на площадках соседних этажей каких-то людей. Сообразил — ждут, засада. Тогда Солоник перебрался на ближайший балкон, спрыгнул с высоты в несколько этажей на козырек другого подъезда и скрылся. Так что материала для фильма хватало. Я спросил у него: «Почему бы тебе не снять собственный детектив? Плати, и все дела». Он задумался. Не всякому, мол, доверишь такой фильм. Хорошо бы подключить, скажем, Никиту Михалкова. Я уже приготовился ехать на «Мосфильм». Однако, поразмыслив, Солоник решил, что такой фильм поставит последнюю печать на его смертных приговорах. «После, — вздохнул он, — снимете после моей смерти».
      — А вдруг все-таки снимет он такой фильм? Пойдет на поводу у честолюбия?
      — Может быть. Впрочем, все зависит от того, где именно сейчас он находится, насколько продумал свою безопасность, насколько изменил свою внешность. Наверняка, этим он занялся в первую очередь. Собственно, он это хотел сделать после первого своего побега. Из колонии. Но расслабился, посчитал, что о нем забыли. В нем уживалась масса противоречий. Да, осторожен, расчетлив, умеет прогнозировать ситуации. И в то же время он часто шел на очевидный риск. Попадался. Опять уходил. В нем, вероятно, заложена потребность риска. И бесстрашие. Он в колонии сидел за изнасилование. Его положение казалось отчаянным. С клеймом «мент» и к тому же — насильник. По законам зоны его должны были не просто «опустить», а убить. В расправе над ним принимали участие двадцать уголовников. После этого на голове у Солоника осталось семнадцать шрамов. Но в зоне он стал авторитетом.
      — Чем интересовался, о чем говорил Солоник накануне своего побега из тюрьмы?
      — Просил принести для него учебник английского языка и глобус. Какой глобус, какой английский, если ему оставалось жить всего ничего! Но, с другой стороны, именно это обстоятельство влияет на психику человека. Я знал случаи, когда смертники вдруг начинали изучать Канта, Конфуция и просили их книги непременно в оригиналах. Говоря проще, я решил, что в ожидании приговора у Саши «поехала крыша»…
      Мысль о его побеге из «Матросской тишины», да еще из бывшего корпуса КГБ, являющегося как бы тюрьмой в тюрьме, не приходила мне в голову. Ведь для этого Солоник должен был выйти из одного здания, пройти через другое, открыть целый ряд дверей, убрать приставленных к ним конвоиров… Единственный полуфантастический вариант побега, который я мог представить, состоял либо в захвате заложника, либо в подкупе охраны и следователя. Кстати, последнее он однажды попробовал.
      Как-то на совместном со следователем допросе Соло-ника мне пришлось ненадолго отлучиться. Войдя обратно, я сразу ощутил, что в мое отсутствие между ними что-то произошло. Позже Саша сознался, что предложил следователю взятку — миллион долларов. А еще через некоторое время я узнал о служебной записке следователя, где говорилось о попытке его подкупа. Думаю, сделано это было для перестраховки: камера, в которой мы работали с Солоником, наверняка прослушивалась.
      — И вот вы узнали о действительно фантастическом побеге своего подзащитного.
      — Да, на другой день. В тюрьме… Я заполнял карточку на нового клиента, когда меня пригласили в администрацию «Матросской тишины» и предложили ответить на ряд вопросов… Не скажу, что это был допрос, просто беседа без протокола. Из нее-то я v узнал о случившемся.
      — Существует версия, что побег Солоника устроен службой безопасности, которая, якобы, и является заказчиком убийства лидеров преступных группировок.
      — Сомневаюсь, хотя случаев, когда правоохранительные органы осуществляют свои акции в преступном мире через наемных убийц, известно немало. Бывает, впрочем, и наоборот: криминалитет для разборок в своей среде нанимает правоохранников.
      — Ваша первая реакция на побег Солоника?
      — Выругался от неожиданности. А позже, когда в ходе следствия по делу о побеге начался допрос соседей Солоника по камерам (в том числе и моих клиентов), мне стало доподлинно известно, что среди прочих сведений РУОП собирает материал и на меня. Тогда же мои коллеги дали мне совет — исчезнуть на время. Я взял отпуск и уехал из Москвы.
      — А когда вы пришли к мысли сменить жилье и пользоваться лишь сотовой связью?
      — В июле, после избиения Алексея Завгороднего. Он и сейчас в больнице.
      — Так кто и за что избил адвоката Завгороднего?
      — В свое время у Алексея возникали разные версии о случившемся с ним, и он неоднократно делился ими с журналистами. Но сегодня мы пришли к мнению: избиение однозначно связано с Солоником.
       (Версия-плюс. — 1996)

      До дня «X» оставалось три недели. Себастьян потягивал пахнущее хвоей темное пепси и чувствовал, что еще немного, и два непримиримых потока взаимоисключающих мыслей разорвут его мозг пополам. У него еще есть достаточно времени, чтобы выйти из игры. Ведь тот же Виззон отпахал вместе с ним будь здоров, но вовсе не собирается соваться в это пекло. С другой стороны, он очень хорошо помнил слова Али, когда впервые попал в этот чертов гараж: «Кто сюда входит однажды, назад уже не выходит!» Это, конечно, образность, преувеличение — многие десятки раз входил и выходил он из той проклятой коробки, скрывающей в себе начало их общей тайны, однако намек в сказанном был довольно прозрачным: отступничество, что сродни предательству, они не потерпят, слишком много поставлено на карту. Пойти в полицию? Для него, сына полицейского, такой шаг был бы, наверное, самым простым выходом, но то ли страх перед арабами, то ли вдруг проклюнувшиеся за эти месяцы ростки авантюризма и щекочущее чувство риска, а может, и то и другое вместе удерживали от явки с повинной.
      Себастьян почесал за ухом своего любимого бультерьерчика Монтана и по привычке направился в кафе «Мепани», которое облюбовал с тех пор, как распрощался с опостылевшей и малоприбыльной должностью в универмаге, — маленькое, уютное и, главное, недорогое заведение. Здесь он подолгу раздумывал, как закрутить пусть небольшое, но свое дело. На многое он не замахивался. Скромная мечта бюргера заключалась в том, чтобы иметь собственный бутик по продаже текстиля и в свободное время смотреть видик, есть чипсы и шоколад, пить водку с колой или заказывать на дом пиццу. Себастьян даже подумывал об открытии солярия, однако в банке и слушать не захотели о кредите. Ну, а 440 марок по безработице и 250 социальной помощи ежемесячно — далеко не капитал для вожделенной самостоятельности. Не будет денег — все проекты так и останутся при нем. Этот печальный вывод поставил Себастьяна в тупик. Будь жив отец, наверное, все было бы по-другому. Офицер санитарной, водоохранной полиции, он имел в Берлине толковые связи, но с его внезапной смертью все рухнуло, и сыну с 17-ти лет пришлось всюду стучаться собственным лбом. Здесь, в «Мелани», он и познакомился с Али, то ли турком, то ли арабом. Себастьян, вероятно, не сошелся бы с ним так близко, если бы не прятавшиеся под его немецким происхождением турецкие гены: мать Себастьяна была турчанкой.
      Он хорошо запомнил тот вечер, Али, добродушно улыбаясь, по-дружески похлопал его по плечу:
      — Пока подыщешь себе постоянное занятие, может, пойдешь к нам на стройку? Временно, месяца на три.
      Первая поездка на «объект» состоялась почему-то на форде с наглухо завешенными стеклами. На каком-то глухом углу, вблизи кирхи, его пересадили в зеленый фургон, который и въехал в просторный, перегороженный надвое гараж. Вторая половина напоминала служебное, но лишенное комфорта бюро, интерьер его несколько портили висящие на грубо вбитых гвоздях рабочие комбинезоны.
      — Выбирай любой.
      Под скатанным в трубку ковром — деревянный люк.
      — Начинаем работать? — вопросительно посмотрел на него Али.
      Когда озабоченный Себастьян опустился в лаз, он с некоторой тревогой подумал о том, что даже не знает, в какой точке Берлина находится. Об этом он узнает позже: район Миттерхорнштрассе, заваленный стройматериалами и металлоломом. А в окрестностях «окопались» владельцы дорогих вилл, роскошных магазинов, рынки. И «Берлинский Коммерц-банк» с сотнями индивидуальных сейфов богатых клиентов в подвале — цель людей, с которыми так легкомысленно связался сын полицейского Себастьян Фиррата.
      Публика эта была действительно разношерстной. Али и его брат Дергхан — курды, попали в Берлин из Бейрута. Если сам Али ничем особо не выделялся, то братец его прошел боевое обучение в известной курдской партизанской организации ПКК, отлично владел оружием и считался классным специалистом по рытью коммуникаций. Еще трое братьев — Муззафер, Мутаб по кличке «Тони» и Халед — приехали в Европу из Дамаска. Халед даже успел отсидеть здесь за продажу кокаина. В квартире Хал еда на Лихтер-фельд Дракештрассе и созрел безумный план ограбления банка.
      Зачем этой мусульманской, связанной круговой порукой братии понадобился Себастьян? Да только потому, что, опасаясь за свой корявый немецкий, они в день «X» собирались использовать его для переговоров с руководством банка и полицией. Ну, а чтобы надежно завяз в заговоре, пусть пороется вместе со всеми в земле.
      Себастьян вгрызался в грунт, как трудяга-землеройка и на первых порах даже понятия не имел, для чего он это делает. Когда узнал — было уже поздно.
      Зеленый фургон исправно вывозит мешки с землей на многочисленные берлинские стройплощадки. «Проходка» двигалась медленно, за день удавалось удлинять подкоп не больше, чем на метр. Дело пошло куда быстрее, когда врубились в подземную водосточную трубу, пересекающую Миттерхорнштрассе неподалеку от банка. Ее 60-сантиметровый диаметр вполне позволял более-менее передвигаться в этом, будто специально проложенном для взятия банка металлическом «тоннеле». Оставляя банк справа, труба тянулась дальше. Оставался решающий бросок — от трубы предстояло проложить последние 70 метров. Можно лишь представить этот каторжный труд: вся до последней горсти земля грузилась в мешки, которые по сливной трубе доставлялись в первый, идущий из гаража участок тоннеля, оттуда — в гараж. И таких рейсов — бесчисленное множество. Около 200 тонн грунта вынули «землеройки» из своей «пещеры». Какой кровью давались эти тонны и метры, говорит уже только то, что ход от гаража до водослива они рыли 5 месяцев. Так что Себастьян подключился лишь на решающем, заключительном этапе, который чуть не стал гибельным.
      …В конце лета владелица бутика фрау Елке Арене переехала в здание на углу Миттерхорн Брайзгауер, стоящее стена к стене к «Коммерческому банку». Место прекрасное, людное, но что-то хозяйку «Бутик Изабелла» начало беспокоить, а именно: она чувствовала под ногами вибрацию. Фрау позвонила в полицию. Полисмены отреагировали молчанием. Затем колебания отметили декораторы госпожи Арене. Она еще раз побеспокоила полицейский участок. Ей посоветовали измерить… кровяное давление. Еще через пару дней перед бутиком ни с того ни с сего осел тротуар. Только после этого появилась полиция, известившая о происшедшем городскую службу подземного строительства. Квартет «кротов», увидев на углу скопление полицейских, здорово перепугался. Но им повезло: была пятница, день перед выходными, и полупьяные рабочие службы «подземки» не стали утруждать себя поисками истины. «Проходчики» тоже решили не искушать судьбу и заморозили работу на 4 месяца.
      Все обошлось. Они снова взялись за дело и рыли еще ровно 3 месяца. Бригада «укрепилась» тихим замкнутым ливанцем по имени Виззан, проживающем в Берлине нелегально, и парнем из Дамаска, которого звали Момо.
      И вот с шахтерскими лампами на касках, они, напоминающие циклопов, ощупывали пальцами каменный своды над головой — там, наверху, был забитый сейфами подвал. Оставалось главное — взять все это богатство.
      Буквально накануне операции в лексиконе без пяти минут грабителей появилось пугающее слово «заложники». Себастьян совсем скис, но отступать было некуда. Да и, в конце концов, зря он, что ли, как проклятый, надрывался-задыхался в этом аду?
      В субботу, 24 июня 1995 года, на квартире у Хале-фа, «старшого», окончательно утвердили план. День «X» — вторник. Вряд ли кто обратил внимание на припаркованный в понедельник форд-эскорт (принадлежащий Али) на соседней с банком улицей Аль-ди-Паркплац. А «нутро» его представляло несомненный интерес: там были два обреза, штурмовая винтовка, два пистолета, десяток гранат, рюкзаки с инструментом для прорыва из тоннеля в подвал, провиант. К этому времени налетчики уже распределили роли, подготовили «обращение» к полиции с требованием двух автомобилей для бегства и 17 млн. марок.
      …27-го утром первым увидел их 58-летний пенсионер Норберт Бухвальд, заглянувший в банк, чтобы познакомиться с новым делопроизводителем: к нему решительно направлялись выпрыгнувшие из машины четверо в бейсбольных кепи, масках, комбинезонах, кедах и резиновых перчатках. «Ложись лицом к стене, руки за голову!» После этой команды он оказался на полу в наручниках среди еще 16 заложников.
      Все идет по плану. Опускаются шторы на окнах, запирается входная дверь, со стен слетают видеокамеры, возле входа выкладываются гранаты. А банк тем временем уже в плотном кольце полиции. Ну, на иную реакцию они и не рассчитывали, поэтому сразу начали диктовать секретарше свои послания стражам порядка. Ее же и отправили с «письмом» на улицу. А Себастьян уже провел удачные переговоры с худощавым 33-летним замдиректора банка Арма-ном Енде. Тот без лишних слов пустил грабителей в цокольный этаж — туда, где заманчиво отсвечивали металлом индивидуальные сейфы. Кроме того, он стал посредником в переговорах с полицией, ведя их с тактикой затягивания. Что и требовалось, ибо времени для потрошения сейфов требовалось немало.
      В точно оговоренное время Али и Момо постучали в пол снизу, из тоннеля. Просверлить в бетоне дыру, грохнуть сверху и таким образом «проклевать» приличный лаз, оказалось 10-минутным делом. Сейфы с хитрым электронными кодами не устояли перед ломом, молотком и зубилом.
      А наверху между «охранниками» и заложниками если не наблюдалась идиллия, то по крайней мере не было и вражды. Норберт Бухвальд аппетитно уплетал припасенные налетчиками бутерброды, шоколад, запивал апельсиновым соком и курил «Мальборо» сирийца Муззафера. Правда, когда после 17-ти часов полиция не ответила на ультиматум, дружки поручили Себастьяну малоприятную штуку — выстрелить кому-нибудь из заложников в бедро. К счастью, стрелять не понадобилось, в 19.30 два дюжих полисмена принесли ко входу 5 черных пластиковых мешков, в которых, однако, вместо 17-ти оказалось 5,6 млн. марок. В отместку «медвежатники» выдвинули еще одно требование — чтобы на автобане стоял «под парами» вертолет.