– Каждому народу посылает по его силе, – ответил Мататьягу немедленно. – Кому не посылает, того не уважает. Господь наделил человека свободой воли, так что человек может по своему выбору обратиться к Богу или отвернуться от него. Он может действовать во славу Божию или против него. Не всякая удача обязательно обусловлена Божьим благословением. Человек может достичь власти просто потому, что не считается ни с какими законами морали, а вовсе не потому, что ему помогает Бог. Это оставляет Богу свободу возлагать на человека ответственность за его поступки – как за достижения, так и за неудачи.

Гургис морщился, но Неарх как будто погружался все больше в раздумья, будто в бредовых глупостях фанатика есть какая-то крупица истины. Греческая идея богов подчиняет человека богам. Еврейское представление об отношении человека к Богу делает евреев свободными в их действиях. Ни о каком фатуме у них не может быть и речи. Хорошо это или… нет?

От гимназии раздались веселые голоса. Первыми вышли два стража, за ними группа юношей в белоснежных туниках. Один из стражей указал в сторону ожидающего горца и что-то сказал ученикам.

Гургис поднялся одновременно с горцем.

– Оставь сына в гимназии, – попросил он.

Горец не ответил, широкая борода распушилась, глаза вспыхнули грозным огнем. Не двигаясь, он испепелял взором черноволосого красивого юношу, что подходил смущенно, словно девушка, запинался и смотрел под ноги.

– Так вот как ты использовал свободное время, – прогремел горец. – Ты не мог придумать ничего лучшего!

– Отец, – сказал юный Шимон, опустив взор, – я же не к блудницам пошел.

– Лучше бы к блудницам, – бросил горец горько. – Там пачкаешь только тело, но не душу. Пойдем, расскажешь братьям, как низко ты пал…

Юноша бросил виноватый взгляд на Гургиса и Неарха, понурил голову и пошел за грозным отцом, а тот ни разу не оглянулся, спускался с холма быстро, почти бежал, словно скверна цеплялась за его ноги.

Неарх сел, Гургис беспокойно переступал с ноги на ногу, все в нем кипит, где же безмятежность философа, нельзя же так становиться на дыбки, словно молодой конь, но сердце все колотится о ребра, а грудь вздымается, словно только что вылез на берег после заплыва через морской залив.

– Ты слышал? – спросил он в великом раздражении. – И этот народ считает себя богоизбранным!

Неарх ответил медленно:

– В этом нет противоречия…

– В чем?

– В избранности их богом. Вот представь себе мелкого всеми отвергнутого бога. Ну ты же знаешь, что, помимо олимпийцев, у нас тоже много всякой мелочи, которой не только не ставим алтари и жертвенники, но даже не упоминаем…

– Ну-ну!

– И вот такой бог говорит этой кучке, что если они станут его народом, если изберут его своим богом, а другим поклоняться не будут, то он из кожи будет лезть, но сделает для них все. И вот представь себе: могучие олимпийские боги на людей посматривают равнодушно, а то и вовсе не смотрят, а этот будет заниматься людьми этого племени, помогать им, спасать их, направлять… Подумай, в хорошее время от такого божка все равно отвернулись бы, но когда находишься в плену, в рабстве, на строительстве ужасных и крайне безобразных пирамид…

Гургис подумал, сказал саркастически:

– Да, они могут себя считать богоизбранным народом. Избранным именно тем настолько уродливым божком, что он не решается даже показать свое лицо и потому велит почитать себя, как незримого. Но остальные боги – наши боги! – иудеев не избирали. Наши боги вообще на них смотрят, как на грязь под ногами.

Неарх посмотрел на него с некоторым удивлением, но кивнул, сказал задумчиво:

– В целом – да, верно.

– Они же все в хлевах живут! – воскликнул Гургис зло. – Ты видел их хижины? Нет, ты видел?

Неарх благодушно отмахнулся:

– Я в такой родился. Это ты горожанин, а я успел побыть иудеем до юношества… Да, конечно, наши величественные здания с их хижинами не сравнить. Но мы их уже научили строить. К счастью, учатся быстро. Ты по себе знаешь. Редкие греки так жадно впитывают эллинскую культуру, как это делаем мы, недавние иудеи.

Гургис сказал так же напористо:

– Статуи, картины, здания – безусловно, признак культуры. Но не в меньшей степени это касается и литературы. Более того, литература – самое высшее выражение культуры народа. Греки дали миру замечательную литературу! Это обеспечило им самое высокое место среди всех культурных народов. А что дали эти узколобые фанатики?

Неарх помыслил, подвигал складками на лбу, в глазах мелькнула смешинка, но вслух сказал:

– Кое-что дали, но… продолжай.

– Эллинистическая культура, – Гургис говорил несколько агрессивно, ему показалось, что Неарх не согласен или недостаточно согласен, – состоит из двух потоков греческой цивилизации. Один из этих потоков – греческое искусство, архитектура, наука и философия. Вторым – греческий образ жизни: обычаи, этика и религия. Согласен?

– Пока да. Продолжай.

– Ах, «пока»! Ладно, фарисеи, резко выступающие против эллинизма и отвергающие греческие обычаи и этику, в то же время довольно жадно заимствуют греческое искусство и философию. В свою очередь, саддукеи, которые перенимают греческие обычаи и этику, отвергают эллинское искусство и философию. Пока верно?

– Это бесспорно. Давай ближе к выводам, а то говоришь со мной, как с одним из своих учеников.

– Прости. Вывод таков, что, кто бы из них ни победил, эллинизация будет идти, как идет. Через два-три поколения здесь не найдут человека, который говорил бы на арамейском или на иврите. К счастью, иудеи очень восприимчивый к прекрасному народ, в отличие от пелазгов или аоров, которых греки тоже переварили, хоть и с большим трудом.

Неарх сказал благодушно:

– Да-да, мы очень восприимчивый к прекрасному народ, потому и среди греков мы стали самыми лучшими из греков.

Гургис перевел дыхание, пора бы успокоиться, далекая фигурка горца по имени Мататьягу с его несчастным сыном уже едва видна, а его все еще колотит.

– Должен сказать, – заговорил он, стараясь, чтобы голос звучал академично, – у нас с иудеями разные не философские взгляды, а философские системы. Мы верим в святость красоты, тогда как иудеи верят в красоту святости. В этом что-то есть, есть… Но в то же время, несмотря на присутствие в иудаизме некой философии, в самом иудаизме столько грубого, эстетически отталкивающего, что ни один культурный и просвещенный человек не может воспринимать его всерьез!

Неарх хмыкнул.

– Да ладно тебе!.. Ты чего кипятишься?.. Успокойся. И не принимай так близко к сердцу. От этих фанатиков уже в этом поколении останутся не больше десятка самых узколобых и непримиримых. Остальные примут доводы логоса. Или тебе их жалко?

Гургис содрогнулся.

– Боги! Ничуть. Пусть все сгинут, да побыстрее.

Но умолчал, что все время перед ним горящий взгляд этого, как он назвался – Мататьягу бен Авраам, под ложечкой нехорошее предчувствие, что с этим диким фанатичным народом еще придется хлебнуть горя.

Глава 4

Быстрее, чем ожидалось, вспоминал Стивен по дороге домой. Да, люди наконец-то нажрались. А потом еще и похудели. А теперь возжаждали справедливости и равенства, из-за этого и геев признали за людей, и животным дали больше прав, чем людям, и еще всякую хрень, но в это же время начали все острее негодовать на иудейскую доктрину еврейской исключительности по расовому признаку.

На днях закончился наиболее массовый опрос из всех когда-либо проводившихся в США. На этот раз решили опрашивать не тысячу американцев, как обычно, а миллион, а после одобрения акции число опрашиваемых повысили до десяти миллионов. Газеты возликовали, при таком массовом опросе получится самая достоверная картина американского общественного мнения.

Результаты не показались ошеломляющими, американцы и ожидали что-то подобное, но Израиль встревожился, даже выразил осторожное сомнение в корректности подсчетов и методике опрашивания.

Девяносто пять процентов американцев считает, что абсолютный контроль США над всем миром – благо, но девяносто два процента из них указывает, что Израиль сохранил свою армию, а для такого крохотного государства армия чересчур велика и сильна.

Восемьдесят пять процентов полагает, что арабские страны теперь будут стремительнее вовлекаться в общую семью народов, но именно американской армии нужно взять на себя разрешение конфликтов между Израилем и жителями арабских сел. Тем более что Израиль сохранил все вооруженные силы, а вот армии арабских стран ликвидированы по требованию США: где силой, где давлением, где умелой дипломатией.

Девять из десяти опрошенных полагают, что нужно демилитаризировать весь Ближний Восток, включая Израиль, а во всех горячих точках расположить только американские войска, которым одинаково безразличны обе стороны. Они лучше смогут поддерживать мир, чем не оправдавшие доверия миротворческие силы ООН.

Самое тревожное в опросе было то, что впервые почти половина опрошенных заявила о недоверии к закрытым израильским научно-исследовательским центрам, лабораториям и различным институтам, где, возможно, проводятся эксперименты, запрещенные всемирными комитетами, начиная от медицинских и заканчивая комитетами этики.

Стивен перепроверил источники финансирования многих СМИ, практически все высказавшиеся особенно остро действительно независимые, в самом деле держат нос по ветру и стараются выразить мнение своих подписчиков.

Он сел за руль своего «Крайслера», охранник впереди подал знак, что узнал, и открыл бронированные ворота.

Нога привычно добавила газку, автомобиль охотно выметнулся на магистраль и пошел на большой скорости, небольшой антирадар засекает присутствие дорожных постов полиции, в нужных местах он сбавлял скорость, забавляясь тем, что хитрое снаряжение разведчика срабатывает и в родной стране.

Внезапно слева на стене мелькнула гигантская свастика, нарисованная с размахом, черной краской широкими мазками, так что рассмотреть можно даже со спутников-шпионов старого поколения.

Свастика, мелькнуло в голове. Могущество еврейства проверяется еще и тем, насколько долго смогут удерживать запрет на свастику, на упоминания нацизма без ругани в его адрес и немедленного и демонстративного осуждения. На самом деле всем умным людям понятно, что нацизм – это прежде всего духовное, а лишь в самую последнюю очередь – политическое или военное. Нацизм с милитаризмом связывают либо полные идиоты, либо хитрые политики, которые умело навязывают дуракам нужные взгляды.

Нацизм сейчас отторгается точно с таким же ужасом и отвращением, как несколько веков тому рожденное там же в Германии протестантство. Да, протестантство могло появиться только в Германии, это признано всеми, точно так же и нацизм мог появиться только в Германии. От протестантства шарахались, страшились его упоминать, протестантов истребляли, чего стоит одна Варфоломеевская ночь. Но в тот раз рожденное Германией выжило, победило, так что благодаря той победе Германия ныне самая богатая и могучая страна планеты – страна победивших протестантов.

Но нацизм побежден, а победители сумели по всему миру провести такую кампанию дезинформации, что весь нацизм сведен к свастике, расовым проблемам и милитаризму.

Интересно, скоро ли спохватятся философы? Первыми, как обычно, начали те, кому нечего терять, – люмпены, скинхеды, рассерженные подростки, неквалифицированные рабочие…

Однако вот-вот подключатся те, кто стоит на ступеньке выше. Вот тогда и начнется самое жаркое.

Задумавшись, едва не проехал на красный свет, что с ним давно не случалось. Здесь, в благопристойной и спокойной стране, он привык держаться так же ровно и благопристойно. Если другие из кожи вон лезут, старясь «подчеркнуть свою индивидуальность»… ну какая индивидуальность у этих существ?.. то он всегда мимикрировал под среднего человека.

И вот вдруг, после разговора с Дугласом и Джоном, задавленная обыденностью душа встрепенулась и затрепетала крылышками, как озябший мотылек под утренними лучами солнца.

Сзади нетерпеливо бимкнуло. Он тронул машину, уже всерьез встревоженный: что-то совсем стал заторможенным. Или задумчивым, что в его деле одинаково смертельно. Для самого себя.

В его настоящем деле.

Неделю спустя после памятной встречи с военным министром Файтер в том же конференц-зале снова ожидал Джорджа Гартвига. Правда, на этот раз с ним придут Малькольм Герц, начальник Управления национальной безопасности, и Грехем Олмиц, глава ЦРУ. И решение затронутой проблемы начнет обретать, так сказать, более ясные контуры.

Экраны показали, что в лифте спускается Жан-Поль Бульдинг, глава ФБР. Он уже два дня старается поговорить с президентом тет-а-тет, и Файтер, чувствуя, что секреты старого фэбээровца могут иметь отношение к израильской проблеме, велел прийти именно сюда. За полчаса до совещания. А там на ходу решит, оставить ли Бульдинга присутствовать или пусть убирается через другой выход, дабы не встретиться с остальными.

Господи, сказал он себе, мы как тайные заговорщики! В собственной стране. Дожили. Уже вся планета прогибается под нашей мощью, а мы таимся…

Лифт предупреждающе звякнул, это чтобы президент перестал чесаться, подтянул живот и принял надлежащий вид, дверцы неторопливо раздвинулись. Бульдинг, низкорослый и толстый, как боксер-тяжеловес на пенсии, вышел вразвалку, на лице бульдожья улыбка, словно выбирает, где укусить.

Файтер поднялся из-за стола навстречу с вытянутой рукой, не сгибая ее в локте, что не позволит обнять его или поцеловать, что за педерасты придумали этот ритуал, улыбнулся, другой рукой похлопал Бульдинга по плечу:

– А ты все худеешь, дружище!.. Ну выкладывай, что у тебя такое таинственное.

Бульдинг вздохнул, лицо невеселое, как у большого цепного пса, который только щенком успел малость побегать на свободе.

– Да так… Всякие неприятности. Вот прошу взглянуть…

Он положил на стол аккуратно распечатанные листки, бумага белая, а кегль крупный, на случай, если президент не воспользуется очками.

Файтер с первого взгляда узнал выдержки из речи лидера Христианско-демократической партии, что уже захватила большинство в германском бундестаге. Красным Бульдинг отчеркнул слова: «Евреи составляли активное большинство в руководстве и в расстрельных батальонах ЧК. Поэтому евреев не без основания можно назвать преступной расой».

На втором листке, который Бульдинг молча положил рядом с первым, им же отмечены слова из речи командующего элитными подразделениями германского спецназа KSK бригадного генерала Рейнхарда Гюнзеля, который прямо указал, что евреев для спокойствия и процветания Германии нужно из страны удалить. Если понадобится, то и силой.

Файтер укоризненно покачал головой:

– Жан, уж не метите ли вы на место Олмица?

– Упаси Боже, – ответил Бульдинг твердо. – Я с Америкой едва управляюсь!..

Файтер хмыкнул:

– Да? Но скоро весь мир станет Америкой, а вот круг стран, где можно развернуться Олмицу, все сужается.

– Иногда и пятнышко может доставить больше проблем, – ответил Бульдинг многозначительно, – чем огромный континент.

Файтер смотрел на него с интересом.

– Верно, верно. А эти речи в самом деле любопытные. Не перестаю вам удивляться. Как вам удалось это организовать?

Бульдинг замахал руками, словно отмахивался от ударов мухача:

– Господин президент! Как вы можете? Я никогда не выхожу за пределы… Это Олмиц постоянно вставляет мне палки в колеса, вмешивается, что-то организовывает на территории, за которую отвечаю я… Но в этих выступлениях нет заслуги и Олмица. Это европейцы все сами. Кстати, если вам кажется, что все эти выступления по всему свету насчет засилья евреев – заслуга Олмица, увы, нет. Или к счастью. Одни мы наверняка бы не добились таких успехов.

Файтер продолжал просматривать бумаги, приговаривал: «Хорошо… хорошо… замечательно… а это вообще очень кстати…», наконец поднял взгляд на Бульдинга.

– Очень вовремя. А то я уж иногда начал сомневаться, сможем ли без больших потерь осуществить нечто задуманное. Что у вас в этой папке?

– Данные о криминале.

Файтер вскинул брови:

– О криминале? И вы пришли с этим ко мне?

– Непростой криминал, – ответил Бульдинг загадочно.

– Ну-ну, выкладывайте.

Бульдинг положил на стол флешку.

– У вас закрытая сеть?

– Абсолютно.

– Тогда посмотрите. Хотя эти данные абсолютно не секретные, но не хотелось бы раньше времени обнародовать некоторую направленность…

Файтер воткнул штырек в USB, на большом экране пробежала сеточка из цифр и графиков.

– Полагаю, – проговорил Бульдинг чуточку охрипшим голосом, лицо его побагровело, а лоб заблестел испариной, – пора забросить в СМИ и ряд организаций кое-какие материалы насчет еврейской организованной преступности…

Файтер слушал внимательно. Не новость, конечно, для президента, какие преступные кланы что именно контролируют в стране, однако собранные материалы Бульдинга и его комментарий выглядят достаточно шокирующими. В настоящее время, как доказывает Бульдинг, самая опасная и могущественная организация в США, а следовательно, и в мире – это «Русская мафия», в которой ни одного русского, а «русские» только потому, что приехали из бывшего СССР, а ныне – России. Вот взгляните, господин президент, это книги, написанные самими же евреями о масштабах преступности в СССР. На фактах и цифрах доказывается, что вся организованная преступность в России принадлежит евреям. Ю. Брохин в книге «Мошенничество на улице Горького» откровенно сообщает, что только евреи достаточно умны, чтобы управлять организованной преступностью на высоком уровне. «Славяне, – говорит он, – способны лишь на мелкие преступления». Когда рухнул СССР, российская еврейская группировка быстро распространилась по всему миру, часть обосновалась в США и сразу же стала самой могущественной организацией, годовой оборот которой составляет двести миллиардов долларов.

– У меня несколько другие цифры, – заметил Файтер, – но это ничего, продолжайте.

– Главное не в этом, – сказал Бульдинг. – Режиссеры еврейских фильмов изображают гангстеров как светловолосых голубоглазых русских, во внешности которых нет и намека на еврейское происхождение. И это двойная ложь. То, что дискредитирует русских, – ладно, пусть, этих свиней не жалко, но таким образом уводят из-под удара «своих», я имею в виду соотечественников. Лидеры СМИ не терпят правдивого публичного разоблачения вероломства евреев, представляя лживые образы других наций. Я составил список газет, куда эти материалы стоит вбросить в первую очередь…

– Это будет бомба, – заметил Файтер.

– Только потому, что кто-то осмелится об этом заговорить вслух, – уточнил Бульдинг.

– Да, конечно, – согласился Файтер. Нахмурился. – Сразу же вспыхнут эксцессы по всей стране, начнутся погромы. Все это нужно гасить быстро и достаточно жестко. Нам нужно благоприятное для некой операции общественное мнение, а не погромы.

Бульдинг просветлел лицом, багровость начала испаряться, но мелкие капельки пота все еще усеивали лоб и щеки. Он суетливо выудил большой клетчатый платок, промокнул лицо.

Файтер перехватил его неодобрительный взгляд, брошенный на стену.

– Кондишен работает, – заверил он. – Это вы все худеете и худеете…

– Все от диеты, – буркнул Бульдинг. – Господин президент, можете быть уверены, погромы не допустим.

– Если понадобится, – сказал Файтер, – подключайте Национальную гвардию.

Бульдинг часто кивал, ни одного слова не произнесено, для чего все это делается, но старые коршуны понимают друг друга без слов. Бульдинг сиял, хотя встревоженное выражение держится без всякой наигранности, он сам время от времени пугался своей дерзости, потому и на Файтера смотрел теперь, как на героя-смертника, решившегося на величайший подвиг в истории человечества.

Файтер кивнул, не отрывая взгляда от текста:

– Продолжайте, Жан-Поль. У вас есть чем продолжить?

Бульдинг ответил широчайшей улыбкой:

– Не сомневайтесь, господин президент. Нашу кампанию нужно начинать с весомыми аргументами. К примеру, в «Виладж Войс» от 26 мая 1998 года опубликована статья, которая называется «Самые опасные гангстеры мира», написанная Робертом Фридманом. Он пишет: «Согласно сведениям ФБР и израильской разведки, Семен Могилевич держит в своих руках переправку оружия, отмывание грязных денег, распространение наркотиков красной мафией…» Как вам, господин президент, само наименование – «красная мафия»? Сразу думаешь на коммунистов, русских или даже китайцев… «Но лидер красной мафии урожденный еврей, хотя и пишется везде украинцем. Он – темная личность, по кличке Мозговитый Дон, который никогда не появлялся в СМИ». Роберт Фридман, который сам еврей, пишет, что организация переправила из Израиля мафиози и они так жестоки, что некоторые полицейские отказываются разбирать эти случаи из-за боязни за свою семью. Фридман также пишет: «Еврейские организации пытались воздействовать на Отдел Правосудий, чтобы не разглашалась информация о так называемой «русской банде», боясь, что освещение в прессе вызовет массовую иммиграцию русских евреев в Израиль».

Файтер отмахнулся:

– Израильское правительство заинтересовано в увеличении еврейского населения. К тому же интересы Израиля превыше интересов американцев, пытающихся защитить себя от могущественного преступного еврейского синдиката. К вашим материалам могу добавить, что два процента еврейского населения держат в своих руках девяносто шесть процентов организованной преступности в Америке. Это от синдиката Лански до русской мафии Семена Могилевича.

Он умолк, словно спохватился, что сказал лишнее, директор ФБР тоже молчал, чем-то устрашенный, и в то же время чувствуя величие момента. Возможно, самого переломного в истории. Удешевление и миниатюризация электронного оборудования позволили практически покончить с мелкой преступностью, а также собрать все необходимые данные на лидеров организованной преступности. Но здесь все зашло так высоко, запахло международными скандалами настолько высокого ранга, что уже президент самой могущественной страны оказался перед дилеммой: признать поражение и позволить еврейской организованной преступности уже в открытую управлять страной и миром или же нанести наконец-то сокрушительный удар сразу по всей планете.

Но Файтер все молчал. То, что вертится на кончике языка, можно назвать обвинением целого народа в склонности к преступной деятельности, а этого очень не хотелось. Не хотелось, но… приходилось. Доктрина евреев, что нет преступления в том, чтобы обмануть нееврея, ограбить его или отнять все имущество, отвратительна и вдвойне опасна тем, что в ряды гангстеров попадают и те еврейские души, которые в других условиях сторонились бы любой преступности, как самого худшего из грехов. Однако по доктрине евреев выходит, что можно быть хорошим и «честным» человеком, но в то же время руководить преступным синдикатом, лично убивать, грабить, мошенничать, если это в отношении неевреев!

Эта доктрина отношения евреев к неевреям как обязательным противникам, врагам, которых не просто можно обманывать, но и нужно, послужила тому, что первое великое ограбление евреи совершили в канун бегства из Египта, когда в ночь перед исходом выкрали все золото и все драгоценности у египтян, из-за чего египтяне во главе с фараоном бросились в погоню. Когда беглецов настигли, те начали в страхе бросать золотые вещи в надежде задержать погоню, так и случилось, когда египтяне бросились подбирать сокровища, а вернувшиеся волны моря поглотили их.

Многие исторические личности страшились еврейских преступных организаций, Файтер сам мог указать Бульдингу на тысячи свидетельств, вообще их бесчисленное множество, не далее как вчера Малькольм Герц, директор Управления национальной безопасности, положил на этот стол целую кипу распечаток по отмыванию миллиардных незаконных сделок, а сверху положил копию письма Марка Цицерона с подчеркнутыми словами: «Таможенника Флакуса евреи стали преследовать за то, что он пытался остановить незаконный поток золота из Рима в Иерусалим… Спокойно! Я хочу, чтобы только судьи слушали меня. Евреи меня запугали, как и многих других честных граждан».

Бульдинг следил, как читает Файтер, затем, зная, что президент чтит Сенеку, аккуратно положил на край стола выписку из Сенеки, где тот говорит о евреях как о самой преступной нации на свете. И в конце добавил совсем уж крохотную цитату из Тацита: «Между собой они честны и способны на сострадание, но к остальной части человечества они относятся с ненавистью врагов».

– Хорошо, – проговорил наконец Файтер. – Начинайте кампанию в масс-медиа. Но вы сами понимаете…

– Да, – ответил Бульдинг. – Это наша самая тяжелая операция.

– Я рад, что вы не считаете ее простой.

– Простой? – воскликнул Бульдинг. – У меня такое ощущение, что я выхожу со старым дробовиком против звездолета с инопланетянами!

Глава 5

Бульдинг начал собирать бумаги, Файтер откинулся в глубоком кресле на спинку и наблюдал за ним из-под приспущенных век. Директор ФБР отличается цепкостью и умелой организаторской работой, серьезных проколов у него нет за все пятнадцать лет службы, что вообще-то редкость, но впервые Файтер увидел, как у старого охотничьего пса горят глаза и раздуваются ноздри, как при виде особо ценной добычи, когда будет много крови, много мяса…

Он ощутил тоску и отвращение к своей работе. Ну почему именно ему выпало править в этот переломный для цивилизации момент?

Бульдинг взял папку под руку и приготовился откланяться, но Файтер остановил его слабым движением руки.

– Погодите.

– Слушаю вас, господин президент!

На его квадратной роже проступила угрюмая настороженность, а маленькие глазки взглянули из-под низкого лба подозрительно и зло, как у пса, у которого готовятся отнять сладкую кость.

– Сядьте, – велел Файтер.

Бульдинг послушно опустился в предложенное кресло. Взгляд острый, как сверло с алмазным напылением, впивался в лицо Файтера, причиняя настоящую головную боль. Таблетку аспирина бы, промелькнула слабая мысль. Но одну уже выпил, а две – вредно, разжижает кровь…

– Сейчас прибудут наши силовики… и не только они. А пока их нет, позвольте я вам задам один неделикатный вопрос. Увы, президенту приходится иногда быть очень нескромным. Даже чаще, чем иногда…

Бульдинг ответил настороженно:

– Слушаю вас, господин президент.

Файтер взглянул на экран компьютера на своем столе, Бульдинг видел, как взгляд пробежал по строчкам, после чего президент произнес ровным голосом:

– В вашем досье сказано, что вы из очень ортодоксальной семьи. Ваш отец – раввин местной синагоги… Как получилось, что вы… сейчас разработали такую блестящую операцию против… своих соотечественников?

Чувствовалось, что Бульдингу не раз задавали подобные вопросы, он ответил ровным и спокойным голосом:

– Господин президент, нет более ревностных борцов с подобной преступностью наших соотечественников, как сами евреи. Однажды мы были настолько близки к полной и окончательной победе, что, если бы удалось закрепить, мир был бы иным. Совершенно иным…

Файтер осторожно обронил:

– Вы про эллинствующих?

– Совершенно верно, господин президент, – ответил Бульдинг и решил немножко польстить. – Я счастлив, что вы знакомы с вопросом настолько глубоко.

Файтер устало кивнул:

– Приходится. Хотя настоящая работа президента – это красиво играть в гольф, устало и мудро улыбаться в телеэкраны и гладить по головке детей. Опять же перед телекамерами, а так вообще пошли они к черту.

– Нам тоже приходится, – сказал Бульдинг, – делать многое из того, что приходится. Потому я и так настойчив…

От лифта звякнуло, но двери не открывались, Бульдинг в недоумении оглянулся на президента, но Файтер уже поднялся, вышел из-за стола. Створки лифта раздвинулись, вышли улыбающиеся Джордж Гартвиг, Уоррен Ваучер, министр экономического развития, Малькольм Герц, начальник Управления национальной безопасности, Грехем Олмиц, глава ЦРУ, и даже Уильям Бергманс, госсекретарь, на лице которого Файтер прочел сдержанное неодобрение.

Файтер пожал всем руки, жестом пригласил к столу, а Бергманса придержал за рукав.

– Дорогой Уильям, я берег твою репутацию. Ты госсекретарь, лицо страны. Тебе лучше было не знать о некоторых… деталях.

Бергманс нервно дернул щекой.

– Думаете, – огрызнулся он, – я не догадывался?

Файтер развел руками:

– Догадываться – одно, а быть прижатым к стене фактами – другое. У тебя, как у госсекретаря такой огромной страны, есть одно прескверное качество… ты совсем не умеешь врать.

Он проводил его к столу, усадил, придвинув ему стул, все смотрят с ожиданием, лица достаточно решительные, хотя и взволнованные, а Ваучер так и вовсе потеет почище Бульдинга.

Бульдинг, кстати, сразу сделал вид, что они тут с президентом уже все решили, а их, бедных ламеров, просто введут в курс дела. Олмиц даже взбледнул от ревности, засопел, нахмурился.

– Вы знаете проблему, – сказал Файтер. – Она была всегда, но, пока мы занимались Россией, Китаем, Азией и арабскими странами, она оставалась на заднем плане. Сейчас, увы, приходится заниматься… хотя всем нам хотелось бы, чтобы все разрешилось само собой. Господин Гартвиг, вы успели подготовить какие-то соображения?

– Да, – ответил Гартвиг коротко.

Он начал выкладывать на стол бумаги, раздал всем пронумерованные экземпляры с пометкой «Секретность ААА». Герц и Олмиц придвинулись, все трое комментировали по ходу дела. Файтер, несмотря на инстинктивное отвращение ко всей этой затее, постепенно начал проникаться величием момента: всего один шаг отделяет его страну от абсолютного мирового господства. Войска США стоят по всем ключевым местам планеты, все местные армии расформированы и распущены, стратегическое оружие уничтожено, а все правительства, по сути, – управляемые из Вашингтона губернаторы с очень ограниченной собственной властью.

Остался только Израиль. Крохотный по занимаемой территории и невероятно мощный по военному потенциалу, по финансам, по связям, по дипломатии. В прошлом – единственный верный союзник на Ближнем Востоке, как его называли в те времена, хотя и тогда всем было понятно, что у Израиля, с его доктриной расового превосходства евреев над всеми остальными народами, не может быть верности в отношении людей, которых ставят на один уровень с говорящими свиньями и которых всегда честно обманывать и предавать.

Он ощутил, что вскипает, кровь пошла в голову мощными толчками, горячая боль отступила, в мозгу прояснилось.