Юрий Никитин
      Главный бой
      (Цикл "Княжеский пир", #2)
      Предисловие
      В мире три вершины легендаристики. Двор короля Артура, монастырь Шао-Линь и двор князя Владимира. Двор Короля Артура прославился рыцарями "Круглого стола", монастырь странствующими монахами-бойцами, а князь, оставшийся в былинах как Красно Солнышко, известен пирами, на которые сходились семьдесят "сильномогучих богатырей" и сотни богатырей попроще.
      Но если о короле Артуре выходили и выходят постоянно романы, фильмы, комиксы, а монастырь растиражирован в полусотне фильмов, то киевскому двору не повезло. О нем писали и пели в древние времена, однако... современный читатель России лучше знаком с циклом о короле Артуре, с легкостью опишет внешность орков, троллей, эльфов, гномов, но тупо смолчит, когда спросят о лешем или песиглавце.
      Клич я бросил в 1996-м, в первом издании "Княжеского пира", но никто из пишущих не откликнулся, что и понятно, однако пару лет спустя несколько молодых талантливых ребят, чьи сердца "для чести живы...", взялись за перо, то бишь сели за клаву компа. И надо сказать, получилось!
      Первые два романа, Дмитрия Янковского (Севастополь) и Евгения Адеева (Москва), уже вышли, на подходе Александр Нуждаев, а дальше выступают из тумана фигуры новых воинов.
      А теперь вкратце правила для авторов, буде кто восхочет принять участие.
      1. К участию допускаются все и маститые, и начинающие, без ограничения по полу, возрасту, национальности, политическим и религиозным убеждениям, кривизне ног и форме ушей.
      2. Пожалуй, самое важное правило: не навреди другим авторам, не навреди самой серии.
      3. Участник проекта должен написать роман объемом не менее 110 тысяч слов. Больше пожалуйста, меньше нет. Примите как данное. Если нужны по-дробные объяснения, см. пункт последний. Романом называется произведение в малограмотной европей-ской традиции, то есть без разделения на повесть и собственно роман.
      4. Исходной точкой повествования является двор князя Владимира до принятия христианства. Двор представлен в былинной традиции с богатырями и прочими сказочными персонажами.
      5. Исходным миром является тот, что описан в романе "Княжеский пир". Это не означает, что действие должно происходить только при дворе, достаточно завязки или другого соприкосновения.
      6. Рекомендовано включение в виде эпизодических лиц героев других романов цикла. Допустимо использование в качестве главных героев эпизодических героев Никитина (без его согласия) и других авторов (по согласованию кроме тех случаев, когда автор объявляет своих героев в общее пользование). В любом случае недопустимо убивать или калечить чужих героев и, само собой, унижать их достоинство.
      7. Настоятельно рекомендуется предварительно прочесть книги предыдущих авторов (основоположника серии обязательно!), дабы избегнуть досадных недоразумений. Ведь там уже дана внешность основных героев, декорации теремов, с какой стороны терема крыльцо, а с какой коновязь и пр.
      8. Образы героические.
      9. Сюжеты героические.
      10. В отношении серии действует правило богов: ведь писатели тоже творцы. Даже с прописной Творцы. То есть сделанное одним богом другой бог отменить не вправе. Если, к примеру, Афина ослепила Тересия, то сочувствующий ему Аполлон не волен вернуть зрение, зато в его воле было наделить даром прорицания и ясновидения.
      11. Действие так же происходит в пределах Киев-ской Руси (за очень редким исключением переносясь, в случае необходимости, в тридевятые страны), при этом "заграница" в русской сказочно-былинной традиции. Доля "чужеземья" определена в 5 процентов. Здесь, помню, был вопль со стороны жулья: хотелось больше. А в идеале чтоб вообще русским духом и не пахло. Как же, о западных или восточных землях им писать куда приятнее! Патриоты, мать их... Кстати, что-то я не читал романов о короле Артуре, где его рыцари шастают хотя бы по Европе, не говоря уже о Японии, Руси, Атлантиде...
      12. А это правило не относится к самой серии, но из-за ряда случаев стоит напомнить: первым и самым строгим редактором себе должен быть сам автор. Никакие веские причины не являются оправданием, чтобы принести рукопись невычитанную, невычищенную, сырую. Редактор не будет переписывать чужую рукопись, а автор не сможет бегать за каждым купившим его книгу и объяснять, что вот этот момент нужно понимать вот так-то, а здесь нужно представить себе вот это. Роман должен быть готовым к печати!
      13. Не знаю, надо ли это писать, но все-таки роман должен быть написан еще и добротно. Конечно, уже слышу возражение: как, по заказу да еще и хорошо? Много хотите... Да, вы правы. Хотим много.
      14. Роман должен быть написан "специально в серию", а не адаптирован из чего-то, что в других издательствах поперли в шею... То есть обязательны все реалии серии, а герой обязательно должен побывать при дворе князя Владимира, встретиться с другими героями, в том числе и героями других авторов.
      15. В доме повешенного не говорят о веревке, то есть запрещена любая пропаганда христианства, как и контр-пропаганда. Только славянский красочный языческий мир, его обычаи. Никаких христианских проповедников, миссионеров. Как и других религий, понятно.
      16. Недопустимо использование явно чужеродных сказочных элементов, не встречающихся в русских сказках и былинах, троллей, баньши и т. д.
      17. Запрещена откровенная эротика (порнография), как чуждая тому суровому миру (или нашему представлению о нем).
      18. Запрещены снижение образов, пародирование. Среди недоумков это все еще кажется особым шиком: изобразить Суворова придурком, Авдотью Рязаночку шлюхой, рассказать, что Чайковский и Достоевский были геями и т.д. То есть снизить их до своего уровня и своего окружения. Как бы сравняться с ними, и тем самым самому стать таким же великим. Увы, это наш характер: самим карабкаться трудно, проще других к себе в грязь...
      19. Запрещено брать в качестве основных героев главных героев других авторов. Что понятно, верно? Ведь автор, может, сам в этот момент сочетает его узами священного брака, а у вас вдруг да заметят с другой женщиной. А обмен второстепенными героями или заимствование как раз приветствуется. Многие авторы делают эти перекрестные ссылки друг на друга, в эпизодах используя чужих героев. Тем самым серия скрепляется дополнительно. Разумеется, все это с уведомлением и согласованием друг с другом.
      20. Естественно, запрещено убивать, калечить или как-то менять характеры героев других авторов. Кроме понятного авторского права, важна целесообразность: могут возникать нелепицы и несостыковки.
      21. Для некоторой корректировки рекомендуется почаще вспоминать блестящий двор короля Артура с его рыцарями "Круглого стола", а также монастырь Шао-Линь. Двор князя Владимира это третья точка легендаристики на мировой карте. И большинство из того, что недопустимо при дворе короля Артура или в монастыре Шао-Линь, так же недопустимо и при дворе князя Владимира.
      22. Возможно, кто-то сумеет найти лазейку в этих правилах. У нас страна такая! Боролись втихую с советской властью, боремся с налогами, так что подобная борьба с запретами и ограничениями уже в крови. С любыми нужными и ненужными. Формально роман может соответствовать перечисленным пунктам, но всего не предусмотришь! это может быть такое...
      Что ж, правила здесь для того, чтобы помочь. Найденная лазейка протолкнуть в печать роман не поможет.
      1001-е, последнее. При малейших неясностях проще всего посоветоваться с остальными авторами. Их адреса и емэйлы на http:nikitin.wm.ru. Да и сами не вылезают из корчмы, что там же на сайте, из-за чего многие в персонажах. Там же ведется постоянная дискуссия и обмен мнениями по "Княжескому пиру". Так что добро пожаловать, там объяснят все, дадут любую консультацию, настучат по голове, вытрут нос, похлопают по плечу, снова по голове...
      Примечание: не принимаются ссылки на первую книгу "Княжеского пира", которая и дала название серии. Мол, а вот у Никитина тоже!.. Эта книга вышла в 1996-м, когда серия только начала выступать из тумана. Правила, которые позволят держать серию цельной, оформлялись позже. Да и вообще, следующее издание во избежание этих вопросов придется привести в соответствие с современными требованиями. Это проще, чем объяснять снова и снова.
      Итак, добро пожаловать на пир.
      Юрий Никитин
      Глава 1
      Сильные мужские голоса грянули походную песню. В окна Золотой Палаты врывались трепещущие солнечные лучи, странно переплетаясь с багровым огнем факелов. Густой возбуждающий запах смолы, жареного мяса, кислого вина за длинными столами шумно пировали, поднимались с кубками и кричали сорванными охрипшими голосами здравицы крупные мужчины. У многих лица и обнаженные руки были в шрамах, голоса звучали сильно и уверенно, а когда грянули песнь, на столе зазвенела посуда.
      Слуги не успевали менять залитые дорогим вином скатерти. Массивные столы гнулись под тяжестью золотой посуды: с того дня, как дружина возроптала, что ест простыми ложками из серебра, князь поспешно заменил все серебро золотом. Слуги пыхтели, красные и потные, бегом разносили блюда с жареными лебедями, олениной, запеченной в соке ежевики медвежатиной, расставляли кувшины с вином, а самым знатным подливали в золотые кубки густое темно-красное вино.
      Воздух был жаркий, густой, пропитанный запахами жареного мяса, лесной смолы, воска, крепким муж-ским потом героев, богатырей и воевод Киевской Руси.
      В разгар пира в широком дверном проеме возник чистый серебристый свет. Доспехи неизвестного сверкали ясно, а едва он сделал шаг, железо вспыхнуло как жар. Заходящее солнце подсветило со спины, металл на плечах загорелся пурпуром, словно в горне кузнеца. Блещущий шлем на сгибе локтя правой руки тоже сыпал искрами, густые волосы как расплавленное золото тяжело опускались на плечи. Разнесенные в стороны рамена едва не застряли в проходе, а выпуклые мышцы груди больше походили на сглаженные морскими волнами каменные плиты, чем на грудь человека, даже богатыря.
      Он сурово и пристально оглядывал зал синими как небо глазами. Чисто выбритая нижняя челюсть вызывающе выступала вперед. Подбородок тяжелый, массивный, слегка раздвоенный, но даже ямочка похожа на след от удара топора. Да и все лицо вырублено тяжелым рубилом каменотеса: резкое, угловатое, словно из обломков скалы. Высокие скулы гордо вздернуты, а синие глаза смотрят прицельно, как орел на стадо куропаток.
      Да, он смотрел ровно и спокойно, но даже в неподвижности чувствовалась тугая, грохочущая мощь горной лавины. Голоса в пиршественной палате начали умолкать.
      Кто-то завопил радостно:
      Добрыня! Сам Добрыня!
      По всей палате разговоры затихали, поднимались головы. Витязь в сверкающих доспехах сделал шаг, слегка повернулся. Багровый свет пал на его мужественное лицо. Стало заметно, что не молод, далеко не молод, но полон звериной силы, что дается иным щедро и остается до по-следних дней жизни. И по тому, как стоит, видно, что и здесь непроизвольно готов отбиваться как спереди, так и с боков, отражать удары сверху, а буде кто выпрыгнет из подпола, пинком отправит обратно с проломленной головой.
      И только теперь все увидели побитые пластины на плечах, посеченный шлем, погнутости на колонтарной пластине, вмятины на укрывшем широкую грудь железе. Витязь вскинул руку, заприметив обращенные к нему взгляды, улыбнулся, и словно молния сверкнула на темном от солнца лице: белые как сахар зубы, крупные и ровные, как вспышка осветили палату.
      За столом поднялась огромная фигура в простой белой рубашке. На Добрыню взглянула страшная медвежья морда. Белоян, верховный волхв, приняв себе медвежью морду, дабы заниматься только ведовством, не отвлекаясь на баб, как был богатырем среди людей, так и медведем стал таким, что лесные братья показались бы рядом медвежатами.
      Он высился над пирующими, широкий, массивный, тяжелый, как скала. Оглядел из-под выступающих надбровных дуг, похожих на каменные плиты, в палате разговоры сразу начали стихать, проговорил сильным голосом, в котором ясно слышался медвежий рев:
      Убрать кружки!.. Убрать чаши! Убрать кубки!.. Наполнить чары. С дальних и опасных кордонов вернулся благородный витязь Добрыня, который никогда не пятнал чести и воинской славы. Так восславим же!
      Слуги, как торопливые мыши, сновали по палате. Узкогорлые кубки сменили широкими золотыми чарами, тут же наполнили вином. Белоян проследил, чтобы налили всем, ловко подхватил свою чару, слегка плеснул вином на грудь, жертва родителям-богам, крикнул могуче:
      Гей-но!
      Сотня могучих мужских голосов грянула с такой силой, что терем затрясло, а с дальних деревьев с криком снялась стая галок.
      Гей-но, наполним полные чары!
      Чтоб через венцы лилося,
      Чтоб наша доля нас не чуралась,
      Чтоб краше в мире жилося!
      Суровая древняя песня-заклинание, пришедшая, как говорили волхвы, от Первых, что сами были богами, гремела мощно, колдовски. Добрыня ощутил знакомый озноб, по коже всегда пробегали эти невидимые мурашки, и всякий раз в тело вливалась добавочная мощь, и он чувствовал, что снова готов нестись на лихом коне, рубить день и ночь, прыгать с высоких башен, и алою кровью своею...
      Во главе стола на той стороне палаты стоял с поднятой чарой великий князь. Губы шевелились, но далеко, голоса Добрыня не слышал, хотя в разгар битвы князь мог перекричать сто тысяч ржущих коней. В простой белой рубашке с расстегнутым воротом, видна черная, как у зверя, волосатая грудь, небрежная улыбка на хищном лице, что в любой миг может превратиться в звериный оскал.
      Когда он в нетерпении переступил с ноги на ногу, по чисто выбритому черепу побежали багровые, как при пожаре, сполохи. Черный чуб по-змеиному скользнул за ухо, тонкий конец заколыхался над плечом. В мочке левого уха зло блеснула золотая серьга с крупным багровым рубином, похожим на горящий уголек.
      Он пел, но в то же время наблюдал с холодным любопытством. Добрыня уловил напряжение князя. Рядом с Владимиром обычно шумно пируют богатыри, возвышенные до ранга воевод, но сейчас и они застыли, смотрят кто с восторгом, кто с плохо скрытым недоброжелательством.
      А Владимир в самом деле, услышав заздравную песнь героям, ощутил, как по телу пробежала дрожь, вытряхивая дурманящий хмель. Песня закончилась мощным выкриком, Добрыня уже двигается в его сторону между столами, отвечает на приветствия, широко и дружелюбно улыбается, витязь от пят до кончиков ушей. Почти вполовину старше, мелькнуло с некоторым раздраженным удивлением. Ну, пусть не вдвое, но все же он был мальчишкой, когда Добрыню уже приняли в дружинники. А потом их судьба и дальше была похожа: он сын рабыни Малуши, а Добрыня брат той же Малуши, значит дядя по матери. Правда, потом, когда стал великим князем, чувство глубокой приязни к Добрыне, который учил его воинским наукам и защищал от детей боярских, боролось с постоянно подогреваемым боярами подозрением: древлянский выкормыш мечтает отомстить за своего плененного княгиней Ольгой отца Мала. Спит и грезит, как восстановить царство древлянское, где княжеская корона принадлежит ему...
      Добрыня, сказал он, вставая и распахивая руки. Добрыня!
      Они обнялись, оба с некоторой настороженностью: каждому наговаривают на другого, оба пока держатся, но кто знает, когда яд начнет действовать на другого, в себе-то каждый уверен.
      Владимир, ответил Добрыня, смотря князю прямо в глаза. Что-нибудь изменилось?
      Владимир усмехнулся краешком рта. Лицо неприятно искривилось, но взгляд выдержал, хотя на мгновение в глубине глаз дрогнуло. На чисто выбритой коже Добрыни, темной от нещадного солнца дальних застав, белеют черточки старых шрамов, но вот добавился свежий: левая бровь разделена белым шрамом, а еще багровый след чужого железа на скуле...
      Только фалернское кончилось, насмешливо сообщил князь. Но ты, как помню, не любитель хмельного.
      Да, ответил Добрыня замедленно, он все еще смотрел князю в глаза, мне ключевая вода больше по нраву.
      Я знаю, сказал Владимир с принужденным смехом. Хотя и в винах разбираешься, как ромейский поставщик императорского дворца!
      Что делать, ответил Добрыня, мне приходилось бывать с красной ложью в Царьграде.
      Владимир взглянул остро, выискивая намек на сложные дипломатические задания, которые тот успешно выполнял в столице столиц, но лицо Добрыни было неподвижно, сказал и сказал, хотя в глазах заметна странная тревога...
      Ладно, сказал Владимир примирительно, сядь, попируй малость... А то скажут, что гнушаешься князем. Здесь кто только не смотрит, где что не так лежит! И от ромеев лазутчики, и от готов, и вообще всякие разные. Известно же, что кто сегодня не пьет, тот завтра родину продаст...
      Добрыня с некоторой напряженностью опустился на стул с высокой резной спинкой. По всей палате возобновился шум и гам, громче зазвенела посуда, застучали но-жи и ложки, замелькали руки с сочными ломтями горячего мяса, пошли с подносов на стол расписные кувшины.
      Перед витязем поставили золотой кубок, украшенный изумрудами. Сам Владимир, выказывая особое расположение, наполнил доверху красным как пожар вином, терпким даже по запаху. Добрыня внимательно рассматривал пирующих. Знакомых лиц мало. Самые именитые герои, судя по всему, на дальних заставах богатырских...
      Но и здесь хватает тех, о силе которых с восторгом и завистью рассказывают по вечерам. Он увидел и страшного в рукопашном бою Зарея Красного; и великана Кышатича, который берет на плечи коня с дружинником в полном вооружении и так бежит наравне с быстроногим княжеским скороходом; коварного хана Улана, который сегодня с князем, а завтра с такими же честными глазами бьется супротив его дружины, и всегда прав: князь-де нарушил такой-то договор; славного витязя Слегу Загорного, знатного великими победами над темным народом гелонов; старейшего из богатырей Корневича, который изгонял за море первых варягов, потом изгонял Рюрика, затем сам же и приглашал его после долгой смуты; воеводу над всей легкой конницей Сухмата; могучего Микулу; и совсем редкого гостя на княжеском пиру Велигоя Волчий Дух...
      Напротив Добрыни хлестал дорогое вино, как простой кумыс, огромный детина с раскосыми глазами и высокими скулами. Черные как смоль и прямые, будто конская грива, волосы, толстые, как кабанья щетина, падают на широченные плечи. Тяжелые веки поднимаются изредка, и тогда глаза блистают остро и злобно. Дюсен, единственный сын заклятого врага Киевской Руси хана Жужубуна, был взят в заложники с малых лет, вырос и возмужал при киевском дворе, но часто говорит во хмелю, что мечтает вырваться из города и вернуться в родные степи, откуда страшно отомстит Киеву.
      Но не видать побратимов Михайла Потыка и Ильи Муромца, только Алеша Попович вон по ту сторону стола, нет Залешанина, о котором ходят слухи, что только у него на поясе нож из небесного железа, что, как лист лопуха, прорежет княжескую кольчугу, не видать огромного вятичского витязя Валуна, который в полном вооружении и с тяжелым топором в руках перепрыгивает через трех оседланных коней. Пусто место грохочущего смехом Шерстобита, который в западных землях на турнире выбил из седла двенадцать рыцарей, не сменив коня и не поломав копья, которое ему подарил однажды сам великий князь. Зато на месте погибшего старого гиганта Корнедуба скромно сидит и почтительно слушает старших молодой и отважный Ратьгой, уже успевший показать и силу, и сноровку, и воинскую выучку.
      Сквозь стук кубков и веселые крики он услышал вблизи звонкий, задорный голос:
      ...А за ними живут рароги из рода радегастов, что значит сыны моря. Нет рарогам равных в набегах на берега, силы они небывалой! Один такой удалец бросается на целое войско, ревет и крушит все подряд, а когда нет врага, от ярости грызет края щита. Если проткнуть насквозь хоть десятью копьями, все одно бросается на врага, бьет и крушит, убивает людей как кур, ведь каждый рарог силы немереной... а когда падает и умирает, то не от ран, а от изнеможения...
      Добрыня увидел, что многие, слушающие Алешу Поповича, поглядывают в его сторону. Кивнул, добавил ровным мерным голосом:
      Да, крепкие воины. Жаль, коней боятся, никто ни в жисть верхом не сядет. Да и никогда еще рароги, как и всякие там мурманы, не бились корабль на корабль в открытом море. Всегда, повстречавшись, плывут оба к мелководью, а там уже выпрыгивают и, по колено в воде, кидаются друг на друга. Так что наши ушкуйники всегда берут верх, если встречают вдали от берега...
      Алеша нахмурился: только что слушали с раскрытыми ртами, а теперь все внимание Добрыне, повысил голос:
      А еще мы прошли через земли бодричей вот уж скажу, вояки знатные! Все, как один, будто капли воды: знать, от одного отца, а еще говорят от брата с сестрой, огромные и плечистые, к лесу привычные. Когда бодрич идет по лесу, трава под ним не гнется, но медведя убивает кулаком, лешего рвет пополам. Ни один враг не смеет зайти к ним в лес, сразу смерть находит...
      Крепкие воины, добавил Добрыня. Непобедимые, неуязвимые. Силу от своих вековых дубов получают! Но как только выйдут из леса, их даже петух бьет. А что такое подсечное земледелие, знаете? То-то и оно. Жгут леса, наступают пашнями. Эти герои уходят в леса все глубже... Точнее, отступают.
      Алеша нахмурился, улыбка стала уязвленной, повысил голос и заговорил в сторону слушающих его с открытыми ртами:
      А еще я трижды встречал удивительный народ урюпинцев...
      Кто-то переспросил недоверчиво:
      Трижды за этот раз?
      То-то и оно, поклялся Алеша. Конь у меня знаете какой? Скачем выше леса стоячего, ниже облака ходячего! Сегодня я в снегах бьюсь с удивительными снежными людьми, а завтра уже сражаю чудо-юдо лева в жарких песках под деревьями, где листья веником! Но всякий раз встречал урюпинцев. Ахал, а они так невинно: так мы ж кочующее племя... Едем себе потихоньку, землю для проживания выбираем. Ничего себе "потихоньку", говорю, а как же тогда, если понесетесь вскачь? А мы не спешим, отвечают...
      Добрыня улыбнулся:
      Богами сказано, что та земля, где они остановятся, будет счастливой. Вот и выбирают уже несколько тысяч лет.
      Тыщи лет? ахнул кто-то. Это ж сколько?
      Спроси у Белояна, отмахнулся Добрыня.
      А еще я встретил по дороге к Жар-птице, повысил голос Алеша, дивные народы песиголовцев, меклегов, аримаспов, лютичей... Вообще скажу, что никто из живущих на белом свете не сравнится с лютичами в стрельбе из лука. Разве что аримаспы? Но те вообще не люди, а из людей никто не может бить птицу за двести шагов...
      Богатыри загалдели, как гуси на базаре. Один сказал глубокомысленно:
      Коневич может. Да и ты тоже с луком в руках родился.
      Добрыня подтвердил:
      Попович сможет. Он бьет за двести шагов перепелку без промаха. Правда, у аримаспов всяк бьет на двести шагов птицу в полете, а Лешак один из всей дружины! А лучшие из аримаспов так и вовсе... Может, они и на тыщу шагов стрелой достанут? Никто не ведает.
      Коневич ведает, снова сказал тот же богатырь. Он с аримаспами год прожил!
      Его сосед недовольно возразил:
      Ну, про Коневича говорить не след. Он сам, может быть, не человек.
      Не человек?
      Ну, не совсем человек. А у нас про людев речь, морда ты неумытая!
      Ах, это у меня неумытая?!
      Добрыня поставил кубок, князь не смотрит в его сторону, все галдят, и каждый старается перекричать другого, как можно незаметнее поднялся и вышел из палаты. За дверью ощутил толчок, на пол с дребезгом посыпалась посуда. Жареные гуси раскатились по выскобленным добела половицам. Ополоумевший от спешки слуга быстро подобрал жаркое, уложил в прежнем порядке и метнулся в палату.
      Со второго поверха необъятный княжий двор как на ладони. Народу всегда как муравьев на дохлой жабе. Столы под открытым небом, смачно парует жареное мясо, желтеет мед, слуги то и дело подкатывают бочки с пивом. Ближе к воротам исполинский дуб укрывает тенью половину двора, смотреть боязно на ствол в пять обхватов, весь в трещинах, наплывах и наростах, а узловатые ветви переплелись как надежная крыша. Этот дуб, по преданию, посадил сам Вандал, дед или прадед Славена, от которого и пошел род славов. Славы, самый неуживчивый народ на свете, постоянно разбредались по окрестным землям, везде основывая свои племена. Иные стали зваться по местам, где жили: древляне, поляне, дряговичи, другие по именам их прародителей: от Вятко пошли вятичи, от Радима радимичи, но еще больше тех, которые непонятно почему так зовутся, и стало уже славянских племен как капель в море, песчинок в реке, и с каждым днем они все множатся.
      Если княжеский пир одновременно и военный совет, то пир на подворье тоже не просто пьянка. Степенно обсуждаются нравы соседей, договариваются породниться семьями, торгуются, уговариваются вместе собраться в набег на соседей. Из раскрытых поварен валят клубы пара, несет запахами жареного мяса и рыбы. Все смешивается с ароматами горящего железа в кузнице трудятся день и ночь, подковывая коней, выправляя сбрую, перековывая мечи и оттягивая концы плотницких топоров, что делает их боевыми.
      Три огромных котла выставлены на двор, там же на исполинских вертелах поворачиваются над жаркими углями туши молодых быков. Между столами оставлено место для тех, кому не терпится подраться, такой же утоптанный ток издавна отведен и перед теремом, чтобы и князь с его богатырями мог поглядеть сверху на силу и удаль простого люда, и если кому повезет, попадет в княжью дружину.
      Глава 2
      Он вздрогнул, по спине пробежали мурашки. Чувство опасности стало таким сильным, что рука невольно метнулась к ножу на поясе. Огляделся, но вокруг пусто, только со двора доносилась пьяная песня, а из Золотой Палаты стал слышнее гул голосов.
      Прямо из стены выступила огромная фигура с медвежьей головой, но телом массивного дородного воеводы. На человеке слегка колыхалось белое одеяние, а маленькие глазки смотрели пристально.
      Вижу, проговорил он настолько тяжелым густым голосом, что скорее ревом, шкурой меня почуял...
      Почуял, буркнул Добрыня. Будь здоров, Белоян. Только в другой раз не подкрадывайся как тать. Зарублю.
      Верховный волхв поманил за собой. В коридоре огляделся, внезапно толкнул неприметную дверь. Добрыня поспешно шагнул за ним через порог. Дверь захлопнулась, тяжелая, без зазоров. Далекие крики гуляк отрезало как ножом.
      Маленькая комнатка, узкое окошко, стол и две широкие дубовые лавки. Белоян кивнул, сел напротив. Острые медвежьи глаза смотрели цепко, в них горели недобрые огоньки.
      Говори, потребовал он.
      О чем?
      Добрыня сел, спина прямая, лицо надменное, а челюсть выдвинул так, что даже у волхва, несмотря на миролюбие, зачесался кулак от жажды двинуть в зубы. Он остался стоять, но Добрыня и сидя ухитрялся смотреть сверху вниз, высокомерно и покровительственно.
      Белоян покачал головой:
      Ты можешь сколько угодно рассказывать, что устал в дороге. Но я вижу в твоих глазах печаль и тревогу. Что-то случилось?
      Да так... Ничего серьезного.
      Говори!
      Белоян, ответил Добрыня с неудовольствием, это мелочь... Не настолько уж я и встревожился. Просто на днях явился мне один черт... Или демон, хотя сам он назвался богом. Сказал, что из старых богов, которых мы позабыли. И что терпение его лопнуло. Требует жертв и признания своей власти.
      Говорил он легко, беспечно, улыбался красиво и мужественно, но Белоян следил за лицом богатыря, хмурился.
      Что он восхотел?
      Всего лишь коня в жертву.
      Твоего?
      Добрыня покачал головой:
      Я тоже его спросил. Он сказал, что ему все равно, чей конь, лишь бы конь был боевым, а не рабочей лошадью, что таскает плуг.
      Наступило молчание, Белоян спросил после паузы:
      Жертва не велика. Почему ты отказался?
      Уже знаешь, что отказался?
      Достаточно знать тебя.
      Добрыня откинулся к стене. Широкая спина уперлась в толстые надежные бревна. Красивое мужественное лицо напряглось, под кожей вздулись рифленые желваки.
      А что бы ответил ты?
      Белоян развел руками:
      Ну, я другое дело. Я волхв...
      А я, ответил Добрыня надменно, человек. И не могу склонять голову перед... Он запнулся.
      Белоян спросил с нажимом:
      Перед кем?.. Или чем?
      Я могу, ответил Добрыня тише, склонять голову перед справедливостью, перед чужой правдой. Но не склонюсь перед силой! Этот бог... кто бы ни был, не попросил меня принести ему жертву. Я знаю, боги без жертв чахнут и мрут. Он потребовал! Он снова умолк.
      Белоян спросил быстро:
      Ну-ну! Самое важное!
      Он сказал, выдавил Добрыня с неохотой, что если я не принесу ему эту жертву, то через двенадцать дней в моем доме будет пожар. Он умолк.
      Белоян неотрывно смотрел в темное, как грозовое небо, лицо витязя.
      Ну, пожаром тебя не испугать. Что сказал еще?
      Что в огне погибнет мой отец.
      Белоян после паузы спросил осторожно:
      Это когда было?
      Десять дней тому.
      Значит, через два дня?
      Добрыня сказал угрюмо:
      Думаю, послезавтра. Но вряд ли наши боги допустят, чтобы появился какой-то чужак, начал требовать себе жертвенники, капища.
      Белоян после паузы проговорил, морщась:
      Наши боги... знаешь ли, чересчур терпимы. Им бы поесть да поспать. А просыпаются, когда враг уж совсем на горле. Счастье еще, что силы неимоверной!.. Но и беда. При такой силище слишком благодушны. Уверились, что никто одолеть не сумеет. Вот и проводят время в пирах да веселии, как наш князь.
      Добрыня нахмурился:
      Владимира не замай. Сам знаешь, для него это не пиры.
      Знаю, согласился Белоян, так, к слову... Его имя только ленивый не треплет. Знаешь, ты хоть и отверг того бога, но на всякий случай за домом проследи. В Киеве что ни день, то пожар! В такую жару да сушь от малой лучинки весь город сгорит!.. Как уже не раз сгорал. Дотла сгорал. Какой он с виду?
      По быстрому ответу Белоян понял, что облик чужого бога все еще стоит перед глазами отважного витязя.
      Похож на большую толстую ящерицу, однако ростом с барана, покрыт каменной чешуей. На спине гребень, как у стерляди. Вид такой, словно в земле пролежал века... Зеленый, мох по всему телу... Ростом, как уже сказал, мне по пряжку пояса. Но в плечах широк... С виду не так уж и силен... Прости, я о своем! Морда широка, но это ж ящерица... Но что дивно, на плечах шкура тарпана. Я таких не видел!