...Обед накрыли в столовой клуба, помещавшейся в подвале. Стены подвала были украшены зеленью и флагами. Долговязый Айронсайд в мешковатом френче с отвислыми карманами сидел во главе стола и весело рассказывал о своих охотничьих похождениях в Южной Африке.
      Неподалеку от него восседали генералы Миллер и Марушевский. Среди штатских были иностранные дипломаты, управляющий финансами граф Куракин, заведующий управлением торговли и промышленности доктор Мефодиев, юрист Городецкий, все члены "правительства". Присутствовали также члены кадетской партии, не занимающие правительственных должностей, вроде адвоката Абросимова.
      На диване, у шампанского и вазы с фруктами, удобно расположился толстый Кыркалов, владелец десятка лесопильных заводов. Щурясь на всех и согревая в руке бокал с красным вином, он молча курил папиросу за папиросой.
      Когда Айронсайд исчерпал, наконец, свои охотничьи рассказы, разговор зашел о Париже. Глава правительства Чайковский завтра уезжал туда на так называемое "политическое совещание" представителей всех белых "правительств" России. Все считали, что после этого "совещания" военное положение коренным образом изменится и что новый, 1919 год сулит присутствующим только одни радости. Миллер произнес тост за здоровье Колчака таким громким голосом, словно он обращался к эскадрону юнкеров.
      Но успевший уже опьянеть Кыркалов как будто не слыхал этого тоста.
      - Чего там дурака валять! - сказал он, поворачиваясь к Айронсайду всем своим тяжелым туловищем. - Вся надежда на вас, господа союзнички. Да, лучше сгореть всем моим заводам, лучше мне провалиться сквозь землю, чем что-нибудь отдать большевикам. Бейте их! Последней рубахи для вас не пожалею! Только бейте, господин Айронсайд!
      Находившимся в этом обществе белым офицерам слова Кыркалова показались обидными. Назревал скандал. Положение спас Абросимов. Он мигом очутился возле Миллера и Айронсайда.
      - За цивилизацию и порядок! - выкрикнул адвокат, поднимая бокал. - За белую Россию! За доблестную Британию, за героическую Францию и великую Америку! За их военные силы! За всеобщую встречу в Москве под звон кремлевских колоколов!.. Ура!
      Офицеры подхватили этот клич. Все потянулись к Айронсайду и Миллеру с рюмками и бокалами.
      В конце обеда, когда за столом остались только избранные, опьяневший Айронсайд вдруг сказал:
      - Если бы я был на месте Черчилля, я бы поступал по-другому... Я бы воевал без всяких планов. Ведь наступление на Вятку не вышло, теперь это ясно видно. Большевики всполошились и подняли на ноги все! Значит, уже нет надежды, что наши войска в этом районе соединятся с войсками Колчака. В этой стране нельзя воевать по плану.
      - Потерпите, боевое счастье изменчиво, - осторожно заметил Миллер.
      - Я бы предпочел, - в запале выкрикнул Айронсайд, - чтобы оно изменяло большевикам, черт возьми!
      Белые офицеры один за другим поднимались из-за стола и уходили в соседние комнаты, где начинались танцы.
      "Ну и шушера!.. - презрительно подумал о них Айронсайд. - Что за самомнение! Эти господа действительно думают, что мы пришли сюда им помогать... Идиоты! Они помогут нам справиться с мужиками, а потом мы их пошлем к черту! Эта страна будет нашей страной!.. Как Галлия для Цезаря!"
      Тупыми, осоловевшими глазами он оглядел стол.
      - Теперь, когда русские ушли, я позволю себе быть откровенным...
      Миллер смущенно усмехнулся.
      - А вас я не считаю за русского, генерал, - бесцеремонно заявил Айронсайд. - Простите меня, но это так...
      Он наклонился к бригадному генералу Ричардсону, командующему американскими войсками:
      - Вы правы! Помните, вы мне как-то сказали, что лучше бы нам не вступать в бой с большевиками, а пройти огнем и мечом среди мирного населения, смыть начисто большевистское пятно с цивилизации... Ограбить... Да, ограбить Россию! Я знаю, так и делают наши офицеры. Наслаждаются жизнью, как может наслаждаться солдат, не боящийся крови...
      Айронсайд засмеялся.
      - Когда я был в Лондоне, я поделился этими мыслями с Черчиллем. Он был в восторге. Он мне сказал: "Прекрасно... Так и действуйте. Но не забывайте все-таки и о стратегической обстановке..." - Он допил вино. - Нам надо действовать, как в Африке! Ведь русские ничем не отличаются от негров.
      ...Пользуясь тем, что благодаря празднику в центре города было некоторое "оживление", Греков с соблюдением всяческих предосторожностей решил вечером навестить Базыкину.
      Шурочка уже спала. Услыхав стук в окно, она мгновенно проснулась. "За мной", - подумала Шура и, соскочив с кровати, подбежала к замерзшему окну. На дворе было пустынно. Босиком, в одной рубашке она вышла в холодные сени.
      - Кто там? - дрожа от холода и страха, прошептала Шура.
      - Не бойся, Александра Михайловна, - раздался знакомый голос. - Свои!
      Шура вернулась в комнату, накинула на себя пальто и открыла дверь.
      - Ты только не волнуйся, - сказал Греков, входя вслед за ней. Говорят, пришел ледокол с Мудьюга и привез заключенных. Сейчас они в Архангельской тюрьме. И Коля здесь, и шенкурский Егоров, и еще кто-то. Ты только не волнуйся.
      - Я не волнуюсь, я все знаю.
      Шура сообщила ему о своем разговоре с Ларри.
      - Меня, конечно, арестуют. Он меня нарочно отпустил. Я завтра собиралась сказать Дементию, чтобы ты не заходил.
      - Что ж, дело! - сказал Греков. - Пожалуй, мне не следует к тебе ходить. Держи связь со мной только через Силина. Приходи на Рыбный рынок утречком, пораньше. Дементий почти каждый день там бывает. Возьми еще немного деньжонок. От рабочих... В случае ареста мы тебе поможем. Не беспокойся. И Максим Максимович и Чесноков поддержат полностью. Я надеюсь, что через одного надзирателя нам удастся передать Коле посылку. И тебе передадим в случае чего... Но, может быть, все и обойдется. Не волнуйся, Александра Михайловна! Не так уж страшен черт...
      Греков ушел. Осматриваясь по сторонам, он вышел на набережную. Мимо пронесся санный поезд. На передних санях, держась одной рукой за плечо кучера и размахивая другой, стояла дочь Кыркалова. Ее поддерживал иностранный офицер. "Гай-да тройка, снег пушистый", - пела она на всю улицу.
      - Сволочи, - пробормотал Греков. - Волчья стая!..
      Под утро к Шурочке Базыкиной пришел офицер из контрразведки в сопровождении двух солдат. Он предъявил ордер, подписанный подполковником Ларри.
      Солдаты долго обыскивали комнату, даже выстукивали стены, но ничего не нашли.
      - Одевайтесь! И одевайте детей, - сказал офицер, когда обыск был закончен.
      - Но, позвольте, при чем же здесь дети? - возразила Шура. - Я отправлю их к соседке.
      - Мне приказано забрать всех... Дети вписаны в ордер.
      - Я категорически протестую!
      - Одевайтесь! А то я вас сам одену, - с угрозой проговорил офицер. Одевайте их... - сказал он, указывая солдатам на девочек.
      Людмила с рыданием бросилась к матери:
      - Мама, я не хочу... Я не хочу в тюрьму! Мамочка! Побледневшая Шура стояла посредине комнаты, заложив руки за спину.
      - Одевайте детей, - приказал ей офицер.
      - Ни за что... - ответила Шура.
      Девочки вырывались. Один из солдат облапил Леночку, поднял ее на воздух, другой в это время напяливал на девочку платьишко, шубенку. Ветхая шубенка затрещала.
      - Мама... Мамуля! - что есть силы кричала Леночка. - Возьми меня... Возьми меня!
      Шура не выдержала и вырвала из рук солдата дочку.
      - Их-то за что?! - дрожа от гнева и ненависти, крикнула она. - И вы... - она обратилась к офицеру, который хладнокровно наблюдал за всем происходящим, - вы... офи-цер?!.. Так не поступают даже на большой дороге!
      - Мамочка, не спорь с ним, - в ужасе зашептала Людмила. - Я с тобою, мама.
      Страх и отчаянье увидела Шура в глазах дочки. Шура прижала ее к себе.
      - Успокойся, доченька... - зашептала она. - Только успокойся.
      Через полчаса всех троих вывели солдаты. Шура несла рыдающую Леночку на руках. Затем всех втолкнули в крытый брезентом грузовик. Он затарахтел и поехал по набережной в тюрьму.
      Бойцы буквально на плечах у неприятеля ворвались в его окопы, прошли все три линии вражеской обороны и, преследуя его, вступили в Усть-Паденьгу.
      Интервентов охватило смятение. Артиллеристы бросали орудия. Офицерам никто не повиновался.
      К этому времени вызванный Фроловым с Ваги свежий батальон зашел в тыл Усть-Паденьге, чтобы перерезать отступающим дорогу. Батальон возглавил Драницын, приехавший в это время на передовую, на помощь Бородину.
      Интервенты попробовали спуститься к Ваге, но попали под,яростный пулеметный обстрел. Они решили скрыться в лесу, но взрывы тяжелых снарядов выгнали их оттуда.
      Осталось только одно - поднять руки. Это они и сделали. Солдаты выходили из своих убежищ с белыми платками на винтовках.
      - Рош!.. Боло!.. Сдаюс! - кричали они. Бой за Усть-Паденьгу длился шесть часов.
      Еще дымились сгоревшие деревенские избы, возле разбитых блокгаузов еще валялись трупы интервентов, но на перекрестках уже горели костры, а в уцелевших домах и сараях крепко спали изнуренные от боя люди.
      Бодрствовали только патрули да выставленные вокруг деревни посты и секреты.
      Штаб разместился в большом многооконном доме с. развороченной тесовой крышей и разбитыми окнами. Напротив штаба тоже горел костер. Бойцы собрались вокруг него и негромко беседовали.
      - Американ только издали садит, а штыка боится. Пырх-пырх, будто рябчик, - насмешливо сказал кудрявый, раненный в ногу артиллерист.
      - Нет, граждане, - заметил пожилой партизан в длинном, до колен, пиджаке из самотканного сукна. - Они остервеневши. Я наскочил на одного да штыком!.. А он на меня вроде медведя, не то чтоб бежать. А уж потом как мы их приперли, тогда заорали: "Боло!.."
      Послышался смех:
      - Пьяные! Их виской поят.
      - Ромом.
      - Нет, это раньше. Теперь виска.
      - Да пои их, как хошь, все равно не выстоят! Только гнать их надобно без задержки, - сказал паренек-пехотинец.
      - Верно! - поддержал его Крайнев. Он уезжал в Березник за пополнением и стоял сейчас у костра, оправляя седло на своей лошади. - Нам ждать нечего. Это он в блиндажах да в блокгаузах отсиживается. А нам не расчет. Да вот к примеру! Жили здесь, в Усть-Паденьге, люди, а он их вовсе выселил да еще дома поджег, которые не нужны ему были. Разорение народу...
      - У нас в Панькове та же история, - вмешался в разговор другой партизан, горбоносый, с черными усами. - Нагрянули архаровцы в декабре и определила с деревни сотню пар валенок, да две дюжины саней, да столько же сбруи. Наутро пришла рота в шубах с капитаном. Переводчик пошел по деревне и говорит мужикам: "Вы, ребята, не сопротивляйтесь. Нам такая власть дадена, что можем на месте расстрелять". Для острастки, чтобы мужиков напугать, взяли Сеню, председателя нашей кожевенной артели, да плетюгов надавали. А потом привязали к своим саням да как пустят лошадь. Версты две она его волочила, так он и помер...
      - Вот звери! - выругавшись, сказал артиллерист.
      - Ну, народ испугался, конечно... Отдали сани, валенки. И тут им, вишь, мало показалось. Всю артель ограбили. Еще на семь тысяч взято было одних бурой! Вот как чисто сработали!.. Да чтоб след замести, склад сожгли. Все добро погорело. Что дальше, то больше. Чего ж нам ждать?
      В штабе командиры подводили итоги длившемуся весь день бою за Лукьяновскую и Усть-Паденьгу.
      Фролов при свете горевшей на столе свечки читал бумаги, поданные ему Драницыным. Комиссар так устал за день, что лицо его казалось черным.
      Вестовой Соколов стоял у холодной печи.
      - Спину греешь? - усмехнулся Валерий, вместе с Любой входя в избу. Они только что закончили проверку постов.
      - На Высокой согреемся, - мрачно пробормотал матрос.
      - Да, там будет жарко, - сказал Драницын. - Кстати, Павел Игнатьевич, между Высокой и Шолашами имеется большой артиллерийский склад.
      - Точно выяснил? - с оживлением спросил его комиссар.
      - Да говорят так... Сейчас я распорядился привести в штаб нескольких пленных, допросим их... Вот если бы этот склад подорвать...
      - А коли мне пойти на Высокую гору? - сказала молчавшая до сих пор Люба. - Я подорву.
      - Ах, ты здесь, - взглянув на нее, сказал Фролов. - Знаешь что, милая... не торопись.
      - Да коли надобно!
      - Не торопись, говорю, - резко сказал комиссар. "Чего это он?" обиженно подумала Любка. Она хотела возразить комиссару, однако он снова заговорил с Драницыным. Не прислушиваясь больше к их разговору, Любка громко, во весь рот, зевнула и вышла из комнаты.
      Благовещенские коммунисты пришли в Усть-Паденьгу ночью. Леля Егорова попала в избу, в которой расположились бойцы лыжной разведки.
      - Здесь хоть тепло, - виновато разведя руками, сказал ей провожатый. Устраивайся пока тут. Утром приходи в штаб.
      Печь была жарко натоплена. Стягивая с себя промокшую одежду и пристраивая ее сушиться, лыжники вполголоса переговаривались. Из их разговоров Леля поняла, что утром они опять уходят куда-то в неприятельский тыл.
      Все лавки давно уже были заняты. Даже на полу Леля не видела свободного места. Она растерянно стояла у окна, не зная, что делать. Может быть, пойти в сарай, где разместились остальные благовещенцы?
      Дверь избы отворилась, и вошел еще один боец. Леля не сразу узнала в нем женщину. Это была Люба Нестерова.
      Люба сняла с плеча винтовку, лыжи поставила в угол и огляделась. Взгляд ее задержался на Леле.
      - Ты что, девушка? - спросила Люба. - Ночевать здесь собралась?
      Леля объяснила ей свое положение.
      - Плохо дело, - Люба покачала головой, - Теперь их пушками не разбудишь.
      Она прошлась по избе, бесцеремонно расталкивая спящих, но никто .даже не пошевелился.
      - Сенька! - сказала она, подходя к лохматому бойцу, спавшему на печке.
      Боец не отозвался.
      Она ткнула его кулаком в правый бок. Он перевалился на левый.
      - Ах ты!.. - Люба выругалась. Взяв бойца за плечи, она встряхнула его. - Слезай живо, а то стяну за ноги.
      Боец проснулся, с сожалением посмотрел на печку, спрыгнул на пол.
      - Еще дерется, бесовка, - пробормотал он, потирая бок. - Взяла привычку.
      - Сам ты бес! Ишь, развалился. Тебе бы еще с лапушкой в обнимку, лежебока чертячий. А ты, девушка, чего же? - обратилась она к Леле. Разувайся да скидывай ватник. Будь как дома, привыкай...
      Она сняла даже гимнастерку и бросила ее на солому. Простая холщевая рубаха, заправленная в ватные шаровары, плотно облегала ее стройное тело. Парень покосился на Любку.
      - Отвернись, леший! Сто раз вам говорить!.. - крикнула Люба.
      Перекинув за спину расплетенные косы, Любка легла. Леля пристроилась рядом.
      - Спи, девушка, - ласково сказала ей Люба и, будто жалея, поцеловала в щеку. - Спи, утро вечера мудренее.
      Она сразу же заснула, а Леле не спалось. Сердце билось часто, по спине то и дело пробегал озноб.
      "Кто она такая? - думала Леля про свою соседку. - Ну, завтра поговорим. А сейчас надо спать".
      Леля вспомнила о Драницыне и невольно улыбнулась. Ей стало теплее - то ли от мысли о Драницыне, то ли оттого, что печка уютно пригревала бок. Потом усталость взяла свое: глаза начали слипаться, и Леля крепко уснула.
      Она проснулась только в девятом часу утра. В окно ярко светило солнце. В избе уже никого не было. Только вчерашняя знакомая стояла у окна и расчесывала свои длинные белокурые волосы.
      Леля спустилась с печки и прислушалась. Над избой с протяжным свистом неслись снаряды и с уханьем рвались где-то вдалеке.
      - Что это? - с тревогой спросила Леля.
      - Наши бьют, - ответила Люба. - Дорожку нам прокладывают.
      - Какие у тебя замечательные волосы! - сказала Леля, оглядывая Любку с головы до ног.
      - Была краса, кабы не дождь да осенняя роса, - усмехнулась Любка. - А что, девушка, у тебя женишок или муженек есть?
      - Нет... - краснея, ответила Леля.
      - Дружок, значит? - Люба засмеялась.
      Они сели за стол и выпили по кружке теплой воды, заедая ржаным хлебом с постным маслом и солью. Через четверть часа Люба уже все знала о своей новой знакомой.
      - Отец, значит, там, - делая ударение на последнем слове, задумчиво сказала она. - Так, так...
      Мысли ее сами собой обратились к Андрею, губы задрожали, на виске задергалась синяя жилочка.
      - Господи... - прошептала Люба. - Ах, елочка!.. Ах, березынька ты моя!..
      Она бросилась обнимать девушку. На глазах у Лели выступили слезы.
      - Я решила отомстить за папу, - сказала она всхлипывая. - Мне ничего не страшно.
      - А ты не торопись! На геройство, добрый молодец, не навязывайся, да и от геройства не отказывайся... Вот как у нас комиссар говорит. Поняла? Ишь, бабы как сойдутся, так и в слезы. Затирай, затирай воду-то! А то мужики засмеют.
      В избу вошел Соколов.
      - За мной, что ли? - спросила его Люба.
      - Комиссар зовет
      - Так и знала!
      - И мне надо в штаб, - сказала Леля.
      Они вышли на улицу. Пушки еще продолжали стрелять, но огонь стал реже.
      Подойдя к штабу, Леля увидела благовещенцев, кучками толпившихся на дороге. Сейчас им предстояло разойтись по ротам и отрядам. Они уже получили оружие. Некоторые из них впервые держали в руках винтовку.
      Черепанов сидел на крыльце со списком в руках. Все получили назначения. В списке не было только Елены Егоровой.
      - В чем дело? - растерянно спросила Леля. - Почему меня забыли?
      - Не знаю, роднуша, - ответил Черепанов. - Сейчас выясним.
      - Но ты же на всех получил документы?
      - Кроме тебя?! Да ты не беспокойся, - улыбнулся он. - На военной службе людей не забывают...
      "Может быть, Драницын что-нибудь предпринял... Боится за меня... - с сердцем подумала Леля. - Как это нехорошо! И какое право он имеет?"
      Черепанов стал выстраивать людей в две шеренги. Леля уже знала, что он и Касьян Терентьев назначены в штурмовую группу первого батальона. Савков уходил в артиллерию, к Саклину.
      - Пушки старой гвардии откроют тебе дорогу, Касьян, - посмеивался старик над Терентьевым.
      Юноша ждал боя, точно великого праздника. Настроение у всех было приподнятое, возбужделное. Оправив винтовку, висевшую у него за плечом, Черепанов громко скомандовал:
      - Смирно! Равнение направо!
      На крыльцо вышел Фролов. Черепанов подбежал к комиссару с докладом. Лицо у Фролова было хмурое, сосредоточенное. Подойдя к строю, он окинул людей острым, оценивающим взглядом.
      - Товарищи, - тихо сказал он. - Говорить долго, нечего. Гора Высокая ключ к Шенкурску. Укреплена она
      здорово! Почище Паденьги... Но мы должны ее взять сегодня ночью. В быстроте продвижения залог нашего успеха. Коммунисты идут в первых рядах. "Коммунисты, вперед!" - с этим лозунгом мы пойдем в бой... Ясно?
      - Ясно! - громче всех ответил Касьян Терентьев. Фролов на мгновение умолк, словно увидев перед
      собой людей, ползущих по снежному обрывистому склону Ваги.
      Подняв руку, он крепко сжал ее в кулак и тряхнул им:
      - Бой будет очень трудный... Но товарищ Сталин учит, что коммунисты должны побеждать в любых условиях. Вы будете на самых опасных местах, На то вы и коммунисты.
      Крепко пожав руку Черепанову и пожелав всем успеха, он поднялся на крыльцо.
      - Товарищ комиссар, - раздался за его спиной голос дежурного. - Егорова явилась.
      Фролов обернулся и увидел стоявшую в сторонке Лелю. Глаза его приветливо улыбнулись.
      - Здравствуй, Леля, - негромко сказал он. - Пойдем-ка со мной.
      В штабе толпился народ. Войдя вслед за Фроловым в комнату, Леля увидела Любку. Та сидела на подоконнике и, когда Леля проходила мимо, как-то по особенному подмигнула ей.
      "Может быть, и Драницын здесь?" - подумала Леля. Но и во второй комнате его не оказалось.
      В третьей комнате, где, видимо, расположился комиссар, стояла кровать с продавленным пружинным матрацем, на окнах висели старенькие кружевные занавески, Э углу виднелись иконы.
      - Садись, - кивнув на стоявший посреди комнаты единственный стул, сказал Фролов.
      Леля села. Она не понимала, зачем комиссар привел ее сюда. Почему она не получила назначения, как все остальные коммунисты.
      Фролов молча прошелся по комнате.
      - Ты на лыжах ходить умеешь? - спросил он Лелю.
      - Конечно, умею...
      - А стрелять?
      - Тоже умею. У меня папин револьвер остался.
      Фролов остановился у окна. Леле показалось, что он за ней наблюдает.
      - Ну, вот что, - сказал комиссар, присаживаясь на кровать. - Есть одно опасное дело. Наша разведка обнаружила между Шолашами и Высокой горой американский склад боеприпасов. Его необходимо взорвать. Но возле склада день и ночь стоят часовые. Никого, кроме женщин, они к себе не подпустят. Склад находится у дороги. Неподалеку лес. Там будут три наших парня. Лыжники. Они и взорвут. Но нужно отвлечь часовых. Днем их только двое. Ночью несколько человек с пулеметом. Поэтому действовать придется днем. Вы с Любой отвлечете часовых, а лыжники взорвут склад. Понятно?
      - Понятно, - прошептала Леля.
      - Сможешь?
      - Смогу...
      - Подумай. Такие дела наобум не решаются.
      - Я подумала, - просто сказала Леля. - Отец научил меня ничего не бояться. Я же коммунистка, товарищ Фролов.
      Операция, о которой комиссар рассказал Леле, тщательно обсуждалась им вместе с Драницыным, Бородиным и Сергунько. Когда речь зашла о том, чтобы поручить выполнение этой операции Любе Нестеровой и Леле Егоровой, Драницын спросил:
      - А свою дочь, Павел Игнатьевич, ты бы послал на такое дело?
      - Послал бы, - сказал Фролов. Драницын замолчал.
      Фролову было мучительно трудно отправлять девушек на такую рискованную операцию. Но уничтожить склад, лишить противника боеприпасов значило обеспечить успех ночного штурма Высокой.
      Напряженно всматриваясь сейчас в лицо Лели, Фролов думал: понимает ли эта маленькая и слабая на вид девушка, почему его выбор пал именно на нее, почему он не может поступить иначе? Глаза Лели смотрели на него спокойно, на лбу и около носа собрались морщинки. "Да, все понимает..."
      - Ну, дочка... решено! Идешь! - сказал Фролов.
      В комнату вошли Драницын и Бородин. Леля покраснела, вскочила с табуретки и, будто рассердившись на себя за это, покраснела еще больше,
      - Звать Нестерову? - спросил Драницын, бросив беглый взгляд на Лелю.
      - Зови, - словно нехотя ответил Фролов.
      ...Через час две девушки, одна в новеньком тулупчике, а другая в нарядной бархатной шубке, шли на лыжах по деревенской улице. На выходе из деревни, у кустов лозняка, они встретили высокого военного в двубортной шинели. Лошадь его с опущенными поводьями бродила неподалеку.
      - Я хотел проводить вас, - сказал Драницын, подходя к Леле и косясь на Любку. - Дорогу запомнили? Сначала по лесу до мельницы, потом тропкой на Шо-лаши. Но в Шолаши ни в коем случае не заходите.
      - Да, да, - не глядя на него, ответила Леля. - А мы знаем.
      - Лыжники уже ушли.
      - Мы все знаем, - повторила Леля.
      Любка хитро смотрела на Лелю и Драницына. "Ну, уж прощайтесь... прощайтесь, дружки любезные. Чего там!" - говорили ее лукавые глаза.
      - Оружие в исправности? - спросил Драницын.
      - Люба проверила, - ответила Леля.
      - Ну, Люба, я на тебя надеюсь, - сказал Драницын, подавая руку Любке. Слышишь?
      - Слышу... - проговорила Любка.
      Она отлично понимала, что происходит на душе у Драницына, и ей вдруг стало жаль его. "Тоже ведь еще молоденький", - с сочувствием подумала она.
      - Не тревожьтесь, все выполню, - грубовато сказала Любка. - С батькой на медведя хаживала. Управлялась. Даст бог и нынче справимся. Бывайте здоровы!
      Запрятав под шапку выбившиеся волосы, она сильно взмахнула палками. Лыжи легко заскользили по замерзшему снежному насту.
      Драницын и Леля остались одни.
      - Никак не предполагал, что так получите", - смущенно сказал Драницын, как будто был в чем-то виноват перед Лелей. - Что-угодно предполагал, только не это,,. Ведь это я подал идею о взрыве склада.
      Леля посмотрела ему в глаза.
      - Ну, что же, хорошая идея... До свиданья, - сказала она дрогнувшим голосом. - Я даже не знаю, как вас зовут.
      - Леонид, - тихо ответил Драницын. - Леня...
      - Леня? - повторила девушка. - До свиданья, Леня. Если вернусь, встретимся. Если нет... Прощайте, Леня...
      Она тоже взмахнула палками и, не оборачиваясь, понеслась вслед за Любой.
      Драницын долго глядел ей вслед. Затем достал папиросу и вынул из коробка спичку. Спички тогда были скверные. "Если загорится сразу, все будет хорошо", - усмехаясь в душе собственному суеверию, подумал он. Спичка загорелась. Он с облегчением вздохнул.
      В кустах фыркнула и завозилась его лошадь. Слышно было, как она хрупала, перегрызая тонкие розовые плети лозняка. Драницын вскочил в седло и пустил лошадь вскачь.
      ГЛАВА ПЯТАЯ
      Англо-американское командование почувствовало, что натиск советских войск возрастает. Стало окончательно ясно, что это не случайные бои, а тщательно подготовленный удар. Даже Айронсайд при всей своей тупости и самоуверенности не мог не понимать, что положение крайне серьезно.
      Созвав офицеров на совещание, он тщательно скрывал от них свою растерянность.
      Вокруг стола, на котором лежала карта военных действий, разместились американские, английские и французские офицеры. Здесь же были и представители белогвардейского штаба, генералы Миллер и Марушевский со своими сотрудниками.
      - Большевики хотят разгромить все по пути к Шенкурску и овладеть городом, - обеспокоенно проговорил Миллер.
      - Вы полагаете, что это им удастся? - спросил Айронсайд.
      Миллер неопределенно пожал плечами. Не зная, что ответить, он оглянулся на Марушевского. Тот молчал. Их выручил полковник Брагин.
      - Многое зависит от того, - сказал он, - удастся ли большевикам овладеть Высокой горой. Это прежде всего! К счастью, она укреплена великолепно.
      Начальник разведки, английский полковник Торнхилл, посмотрел на него с самодовольной улыбкой.
      - Тем не менее, - продолжал Брагин, - судьба Шенкурска внушает серьезные опасения. Теперь уже ясно, что большевики пытаются обойти город с флангов. Шенкурск под угрозой охвата. Большевики идут тремя колоннами. Слева заходит западная колонна, справа - восточная... На западе от Шенкурска бои идут в Тарнянской волости. Восточная колонна противника также с боями приближается к деревням Афанасьевская и Захавка. Центральная же колонна, ведущая бои на Важском тракте, повидимому, должна выполнить роль тарана. Большевики тщательно продумали весь план операции. Они прекрасно понимают, что взятие Шенкурска открывает им путь на Архангельск.
      - Простите, господин Брагин, - сказал подполковник Ларри, быстро выступая вперед. - Что такое охват? - спросил он, с пренебрежением глядя на Брагина. - Говоря об охвате, вы, господин полковник, забываете о том, что охватывающая сторона должна иметь гораздо больше сил, чем обороняющаяся. Это - неизменное правило. В данном же случае все как раз наоборот... Большевики вдвое слабее нас. Мы располагаем мощными артиллерийскими средствами. А что есть у большевиков? Наши склады ломятся от снарядов. А что могли подвезти большевики? Чем ближе они подойдут к Высокой горе, тем хуже для них. Уже второй день они штурмуют ее, но все их усилия безуспешны. До тех пор, пока стоит Высокая гора, большевистские фланговые колонны не стоят выеденного яйца. Еще сутки - и они будут разбиты.
      Айронсайд посмотрел на русских. Миллер что-то шептал Брагину на ухо, и тот краснел, как ученик.
      Тем временем слова попросил высокий лысый майор с обмороженными щеками. Это был начальник американского карательного отряда, сегодня утром прилетевший из Шенкурска.
      - На пути к Шенкурску, - заявил он, - большевики найдут только пепел и руины. А они, конечно, надеялись на поддержку местного населения. Скот частью реквизирован, частью истреблен. - Майор улыбнулся командующему. - Чем большевики будут питаться, трудно себе представить. В деревнях, точнее говоря, в бывших деревнях, бродят только одичавшие кошки...
      Это заявление окончательно убедило Айронсайда в том, что все его страхи преждевременны.
      После совещания, которое всех успокоило, присутствующие были приглашены к ужину.
      Офицеры выпили по нескольку рюмок русской водки, и разговор возобновился.
      - Вы действуете вяло, - говорил Айронсайд, обращаясь к Миллеру и Марушевскому. - Вы должны немедленно призвать под ружье всех - от мала до велика.
      Накладывая себе зернистую икру, Миллер почтительно слушал Айронсайда.
      - Но всеми вашими частями должны командовать американские или английские офицеры.
      - Это будет похоже на индусские корпуса или на негритянские дивизии в Африке? - заметил Марушевский.
      - Вот именно, - спокойно ответил Айронсайд. - Не вижу в этом ничего странного.
      - За славный американский гарнизон в Шенкурске! - провозгласил Ларри. За гарнизон Высокой горы!
      - За американских солдат! - отозвался Айронсайд, любезно чокаясь с Ларри.
      Айронсайду подали телеграмму из Шенкурска. Генерал Финлесон, командир Северо-Двинской бригады, телеграфировал: "Все атаки большевиков отбиты с большим для них уроном".
      - Вот! - сказал Айронсайд и бросил телеграмму на стол. Ларри схватил ее и громко прочитал вслух. Офицеры захлопали в ладоши.
      Штаб Фролова уже второй день находился в деревне, расположенной между Усть-Паденьгой и Высокой горой.
      Позиции интервентов в районе Высокой горы действительно представляли собой сильно укрепленный оборонительный пояс. Селение, стоявшее на самом верху крутого склона Ваги, было окружено цепью хорошо оборудованных блокгаузов. Все подходы к Высокой горе преграждала колючая проволока. Это было сплошное кольцо из двенадцати рядов, за которыми шло несколько линяй глубоких, в человеческий рост окопов. Десятки прекрасно укрытых вражеских пулеметов простреливали каждый клочок земли. Мощные батареи, стоявшие на окраинах деревни, в любую минуту были готовы открыть огонь. По словам пленных, в тылу стояли резервы. Казалось, все было рассчитано, все гарантировало от поражения.