Основания русской истории

      Опираясь на эти лексемы, естественно задаться вопросом о времени создания новой редакции и тем самым хотя бы в общих чертах наметить время возникновения протографа Ипатьевской летописи, предстающего архетипным для последующих списков ее единственного извода.
      Наибольший и вполне понятный интерес у большинства исследователей «Слова о полку Игореве» и рассказа Ипатьевской летописи вызывали «черные люди», понимаемые как «пешие воины», ответственность за судьбу которых («оже побегнемь -утечемь сами, а черныя люди оставимъ, то от Бога ны будеть грехъ») заставила русских князей сойти с коней, обрекая себя на поражение и плен. Между тем, о пеших воинах «Слово…» не упоминает даже намеком, о них не говорится в экспозиции летописного повествования, и они отсутствуют в «уряжении полков» на берегу Сюурлия перед первой стычкой. Более того, их участие в конном походе, длящемся почти три недели, физичес-
        

____________________

        

      18 Впервые коуи/ковуи появляются в Ипатьевском списке под 6659/1151 г и бесследно исчезают после 6693/1185 г
      ДАТИРУЮЩИЕ РЕАЛИИ РАССКАЗА О ПОХОДЕ 1185 г_
        

469

        

      ки невозможно и никогда не применялось, также как и «спешивание перед боем», которое Б.А.Рыбаков относит на счет «монашеской переработки чужих сведений без достаточного знания дела»19. Не будем спорить с академиком о «знании дела», тем более что его замечание не проясняет вопрос о появлении в Ипатьевской летописи термина «черные люди», неизвестного в конце XII в., а в более позднее время обозначавшего податное, тяглое население Руси. Но когда он возник?
      В Ипатьевской летописи термин «черные люди» встречается единственный раз в рассказе о походе Игоря.
      В Лаврентьевской летописи термин «черные люди» тоже единственный раз встречается в ст. 6791/1283 г. («а что изъимано людеи черных и з женами и з детми»), от которой сохранилось только окончание [Л., 481], что позволяет датировать начало его бытования еще до 1305 г. (времени создания протографа Лаврентьевского списка), хотя он мог быть внесен во время переписки в 1377 г.
      В Синодальном списке Новгородской первой летописи, датируемом первой половиной XIV в., термин «черные люди» употреблен дважды - в ст. 6763/1255 г. о мятеже в Новгороде («и уведавше черныи люди, погнаша по немь» [НПЛ, 81]) и в ст. 6776/1269 г. при перечислении потерь от поражения новгородцев и псковичей под Раковором («а иныхъ черныхъ людии бещисла» [НПЛ, 86]), будучи повторен в тех же статьях Комиссионного списка, датируемого серединой XV в., а также в ст. 6850/1342 г.: «и въсташа чорныи люди на Ондрешка, на Федора на посадника Данилова» [НПЛ, 308, 317, 356].
      В Рогожском летописце, датируемом 40-ми гг. XV в., наиболее раннее упоминание термина «черные люди» находится в ст. 6859/1351 г. («тако же же и бояре его и велможи и купци и чръные люди»20), тогда как в Симеоновском списке летописи, созданном в первой половине XVI в., единственное упоминание «черных людей» содержится в ст. 6873/1365 г. о постройке в Торжке каменной церкви Преображения «замышлениемъ богобоязнивыхъ купець новогородцкихъ, а потягнутьемъ черыхъ людеи»21, т.е. практически в то же самое время.
        

____________________

        

      19 Рыбаков Б.А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971, с. 186 и 254.
      20 ПСРЛ, т. 15, вып, 1. Изд. 2-е. Пг., 1922, с. VIII, стб. 60.
      21 ПСРЛ, т. 18. СПб., 1913, с. 104.
        

470____________________

        

ИССЛЕДОВАНИЯ И СТАТЬИ

        

      Эти примеры, почерпнутые из древнейших списков летописных сводов, позволяют говорить, во-первых, о сравнительной редкости употребления термина «черные люди» в летописании периода ХIII-ХIV вв. (в противоположность летописанию ХV-ХVI вв.), во-вторых, о том, что нижней границей его появления в древнерусской письменности, исходя из датировок списков, следует считать конец XIII - начало XIV в.
      Такому выводу не противоречат и данные документов.
      Несмотря на то, что термин «черные люди» известен в тексте Уставной грамоты новгородского князя Всеволода Мстиславича о привилегии церкви Ивана Предтечи на Петрятине дворище, данной в 1134-1135 г. («три старосты от житьих людей, и от черных тысяцкого»22), сама грамота дошла до нас только в списках конца XVI в. и более позднего времени. Поэтому первым по времени новгородским документом, содержащим это термин, является дошедшая в подлиннике на пергамене грамота Великого Новгорода 1372 г. послам Юрию и Якиму с наказом об условиях заключения мирного договора с тверским великим князем Михаилом Александровичем, посланная «от посадника Михаила, от тысяцкого Матфея, от бояръ, и от житьихъ людеи, и от чорныхъ людеи, и от всего Новагорода»23. Оставляя под вопросом аутентичность преамбулы Уставной грамоты великого князя Василия Дмитриевича Двинской земле, данной в 1397 г. («пожаловал есмь бояр своихъ двинскихъ, также сотского и всехъ своихъ черныхъ людеи Двинские земли») по причине сохранения ее только в списке ХV-ХVI вв.24, следующим документом новгородского происхождения, содержащим упоминание «черных людей», оказывается жалованная грамота Великого Новгорода Соловецкому монастырю 1459-1469 гг. («и житьимъ людемъ, и куппемъ, и чернымъ людемъ»25), выводящая нас уже в XV в.
      Согласные показания списков летописей, указывающие на XIV в. как время появления термина «черные люди», и новгородских документов, дающие первую абсолютную дату - 1372 г., подтверждаются и уточняются появлением этого термина в «докончательных» грамотах великого князя Дмитрия Ивановича московского с князем серпуховским и боровским Владими-
        

____________________

        

      22 ДАИ, т. I, с. 3.
      23 Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.-Л., 1949, №17, с. 32-33.
      24 Там же, №88, с. 144.
      25 Там же, №96, с. 152.
      ДАТИРУЮЩИЕ РЕАЛИИ РАССКАЗА О ПОХОДЕ 1185 г_
        

471

        

      ром Андреевичем, первая из которых датируется временем около 1367 г. («а которыи слуги потягли къ дворьскому, а черныи люди к сотникомъ, тыхъ ны въ службу не приимати»26), вторая - 25 марта 1389 г. («а которыи слуги к дворьскому, а черныи люди къ становщику, тыхъ вь службу не приимати»; «а хто будет покупил земли данные, служнии или черных людии»27). В последующих «докончаниях» этот термин используется неоднократно, однако не далее конца XV в.28 Несколько иную картину представляет актовый материал ХIV-ХVI вв., изданный Л.В.Черепниным, где наиболее раннее упоминание «черных людей» отмечено в жалованной грамоте великого князя Василия Васильевича игумену Троице-Сергиева монастыря Зиновию, датируемой временем 1432-1445 гг. и известной только в списке середины XVI в.29, тогда как самый ранний подлинник помечен 25.8.1448 г.30
      Другим термином рассказа Ипатьевской летописи о событиях 1185 г., требующим своего рассмотрения, является синтагма "отроци боярские", которая, судя по указателю Г.Е.Кочина, формально может считаться гапаксом, поскольку встречена только один раз в данном контексте31. Уникальность указанной синтагмы не позволяет сколько-нибудь категорически утверждать ее адекватность термину «дети боярские», появляющемуся в московском делопроизводстве только в 30-х гг. XV в., как то показал в обстоятельном исследовании В.А.Кучкин32. Правда, в указанной его работе, содержащей обширный документальный материал и убедительные выводы, оставался нерешенным вопрос о времени появления и бытования последнего термина в
        

____________________

        

      26 ДДГ, М.-Л., 1950, № 5, с. 20.
      27 Там же, №11, с. 31 и 32.
      28 Там же: № 13, докончание 1390 г. (с. 38); 27, докончание 1433 г. (с. 71); № 45, докончание 19.6.1447 г. (с. 131,133,137,139); № 56, докончание 1450-1454гг. (с. 171, 174); № 58, докончание 1451-1456 гг. (с. 181,185); № 66, докончание до 12.9.1472 г. (с. 215); № 76, докончание 9.6.1483 г. (с.284, 288); № 84, докончание 19.8.1496 г. (с. 335, 340).
      29 Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси, т. I. М, 1952, № 105.
      30 Там же, т. II, М. 1958, № 218.
      31 Кочин Г.Е. Материалы для терминологического словаря древней России. М.-Л., 1937, с. 226.
      32 Кучкин В.А. О термине «дети боярские» в Задонщине. // ТОДРЛ, L. СПб, 1997,с.347-358.
        

472____________________

        

ИССЛЕДОВАНИЯ И СТАТЬИ

        

      новгородском обиходе. Между тем он встречается не только в ст. 6767/1259, 6894/1386, 6906/1398 и 6953/1445 гг. Комиссионного списка НПЛ («В лето 6767/1259. «…» И повеле князь стереци их сыну посадницю и всемъ детемъ боярьскымъ по ночемъ»; «В лето 6894/1386. «…» Той же зимы ездиша за Волок Федоръ посадникъ Тимофеевич, Тимофеи Юрьевич, а с ними боярьскии дети, брати 5000 рублев что возъложилъ Новъгород на Заволочкую землю»; «В лето 6906/1398. «…» И биша чолом «…» бояри и дети боярьскыи и житьии люди и купечкыи дети, и вси их вои», «И в то время воеводы послаша Дмитриа Ивановича, Ивана Богдановича, а с ними дети боярьскии, воеваша волости князя великаго», «Тои же зиме приихаша изъ Заволочия «…» и бояре, и дети боярьскыи, и все вои»; «В лето 6953/1445. «…» много добрых людеи, детеи боярьскых и удалых людей избиша» [НПЛ, 310, 380, 391-393,425]), о чем упоминал В.А.Кучкин и что с натяжкой можно объяснить редакторскими анахронизмами, поскольку Комиссионный список по филиграням устойчиво датируется 40-ми гг. XV в. [НПЛ, 7-8], но присутствует и в ст. 6767/1259 г. Синодального списка [НПЛ, 82], датируемого в этой своей части концом XIII в. [НПЛ, 5-6], что исключает сомнения в аутентичности текста.
      Таким образом, материал новгородского летописания позволяет говорить об использовании термина «дети боярские» в новгородско-псковских землях уже во второй половине XIII в., значительно увеличивая время его бытования по сравнению с отрезком, установленным В.А.Кучкиным.
      Что же касается возможности рассмотрения синтагма «отроки боярские» в качестве некоего переходного варианта к «детям боярским», то она представляется нереальной как потому, что нигде более не встречена, так и потому, что обуславливающая её лексема "отрок" (т.е. 'слуга', 'дружинник') исчезает уже к началу XII в. (в НПЛ последнее упоминание «отрока княжеского» содержится в ст. 1071 г. [НПЛ, 192]), будучи заменено термином "детьскы", в то время как лексема "отрок" становится принадлежностью исключительно религиозной литературы. В том, что это не случайность, убеждают наблюдения над лексикой новгородских берестяных грамот, где лексема "отрок" преимущественно наблюдается в XI и первой половине XII в., не выходя ни разу в XIII в. (грамоты из Новгорода - 241, 509, 642, 644, 666; грамоты из Старой Русы - 6, 7, 15 33). К аналогичным результа-
        

____________________

        

      33 Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1977-1983 гг.). Комментарии и словоуказатель к берестяным грамотам
      ДАТИРУЮЩИЕ РЕАЛИИ РАССКАЗА О ПОХОДЕ 1185 г_
        

473

        

      там на материале русской письменности и специально ПВЛ пришел в свое время и А.С.Львов, полагавший, что такая замена «отрока» на «детьскы» произошла раньше всего на севере Руси34.
      Исключением оказывается опять Ипатьевская летопись, в которой термин «отрок» в его изначальном значении встречается не только в рассказе о первой мести Ольги деревлянам (ст. 6453/945 г.) и в повести об ослеплении Василька (ст. 6605/1097 г.), но и в сюжетах середины и второй половины XII в.: «всадиша и в посад с 4-ми отрокы» (ст. 6657/1149 г.); «и послаша отрока», «и посла к нимъ с тем же отрокомъ» (ст. 6667/1159 г.); «или кто отъ отрокъ боярьскихъ» (ст. 6693/1185 г.). Более того, после определенного перерыва этот термин снова возникает на страницах этой летописи в сюжетах 1231-1256 гг.: «оставьшуся въ 18 отрок верныхъ» (ст. 6739/1231 г.), «отроки держа коне» (ст. 6740/1232 г.); «и бе Батый у города и отроци его обьседяху градъ» (ст. 6748/1240 г.); «и уби вепревъ шесть, самъ же уби и рогатиною 3, а три отроци его» (ст. 6763/1255 г.); «сам же еха въ мале отрок оружныхъ», «король посла отрока Андрея» (ст. 6764/1266 г) [Ип,373,501,642,763,769,784,830,832].
      Настойчивое использование термина «отрок» в сюжетах 1231-1256 гг. позволяет видеть здесь не случайный анахронизм, допущенный автором или редактором, а, скорее, его привычку к определенной лексике, в частности, к лексике духовной литературы. Более того, наличие в ст. 6764/1256 г. гапакса «отроци оружные», сразу приводящего на память «отроци боярские» ст. 6693/1185г., позволяет думать, что оба они принадлежат одному автору, работавшему над протографом Ипатьевского списка в конце XIII - начале XIV в. Однако значит ли это, что в его руках был список «Слова о полку Игореве» и что ему же принадлежит кардинальная переработка рассказа о событиях 1185 г. с «полками», «черными людьми» спешиванием всадников и обходом озера? Единственная возможность хоть как-то прояснить этот вопрос - обратиться к истории текста протографа Ипатьевской летописи, насколько исследователь может ее реконструировать по имеющимся данным. И тут мы сталкиваемся с весьма существенным препятствием.
      Хотя Ипатьевская летопись является одним из древнейших исков летописных сводов и занимает одно из первых мест по
        

____________________

        

      (из раскопок 1951-1983 гг.) М, 1986; они же. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1984-1989 гг.). М., 1993.
      34 ЛьвовА С Лексика «Повести временных лет». М., 1975, с. 229-230.
        

474____________________

        

ИССЛЕДОВАНИЯ И СТАТЬИ

        

      своему значению в историографии древней Руси, до сих пор не существует работы, заключающей в себе всестороннее исследование ее списков, ее содержания и истории ее текста. Этот парадоксальный для науки факт объясняется, с одной стороны, составом Ипатьевской летописи, включающей в себя ПВЛ, так называемый «Киевский (или южнорусский) свод 1201 г.» и «Галицко-Волынскую летопись» до 1292 г., на котором заканчиваются ее известия, с другой же - интересом исследователей не к летописи в целом, а лишь к отдельным ее сюжетам или частям, да и то привлекаемым в качестве параллельного материала. В равной степени это относится к А.А.Шахматову, который всё свое внимание концентрировал на ПВЛ в составе НПЛ и Лаврентьевского списка35, к Б.А.Рыбакову, который использовал Киевский свод XII в. только для извлечения из него «княжеских посланий» и обнаружения «авторов летописцев», в том числе гипотетического автора «Слова о полку Игореве»36, к А.С.Орлову37, В.Т.Пашуто38, Н.Ф.Котляр39, А.Н.Ужанкову40, которых интересовали в Ипатьевской летописи только галицко-волынское летописание и содержащиеся в нем сведения, и к А.И.Генсиорскому, который посвятил два своих исследования истории и языку галицко-волынского летописания, но опять же не летописи в целом41. Соответственно, исследователей «Слова о полку Игореве» интересовал в ней только рассказ о походе 1185 г., за пределы которого они стали заглядывать только в последнее время, когда выяснилось, что многие разгадки происшедшего
        

____________________

        

      35 Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908; он же. Обозрение русских летописных сводов ХIV-ХVI вв. М.-Л., 1938, с. 69-118.
      36 Рыбаков Б.А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М.,1972.
      37 Орлов А. С. О Галицко-Волынском летописании. //ТОДРЛ, V, М.-Л. 1947,с.15-35.
      38 Пашуто В.Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1959, с.17-133.
      39 Котляр Н.Ф. Галицко-Волынская летопись (источники, структура. жанровые и идейные особенности). // ДГВЕ 1995. М. 1997, с. 80-165.
      40 Ужанков А.Н. «Летописец Даниила Галицкого»: редакции, время создания. // ГДРЛ, сб. 1. М., 1989, с. 247-283; он же. «Летописец Даниила Галицкого»: проблема авторства. // ГДРЛ, сб. 3. М., 1992, с. 149-180; он же. «Летописец Даниила Галицкого»: к вопросу об авторе второй редакции. // ГДРЛ, сб. 6. М. 1994, с. 62-79.
      41 Генсьорськи А.I. Галицько-волинський литопис (процес складання; редакцii и редактори). Киiв, 1958; он же. Галицько-волинський лiтопис. Киiв, 1961.
      ДАТИРУЮЩИЕ РЕАЛИИ РАССКАЗА О ПОХОДЕ 1185 г_
        

475

        

      лежат в предыстории событий - в родственных связях Ольговичей со Степью, крепнущей дружбе Игоря с Кончаком и обусловленной ею усобице с переяславльским князем.
      Между тем, внимательное знакомство с Ипатьевским и более поздними списками этого памятника, имеющего совершенно исключительное значение по своему содержанию как для историографии, так и для истории литературы древней Руси, убеждает, что, в отличие от других летописных сводов, Ипатьевская летопись представляет не механическое соединение разновременных текстов и сводов, а следующую (после ПВЛ) попытку создания на имеющемся материале всеобъемлющей истории Руси, сходную с той, что была предпринята в XVI в. при создании так называемой Никоновской летописи, а еще через два столетия - В.Н.Татищевым. Убеждают в этом наблюдения над текстом, позволяющие проследить на всем его протяжении, хотя и далеко не равномерно, определенные стилистические обороты и повторы42, которые трудно объяснить «стилем эпохи»43, наличие единой рубрикации по княжениям, прослеживаемой до конца списка, а также чрезвычайно любопытным объяснением автора о расчете хронологии событий по различным счислениям44, в котором объясняется отсутствие дат в протографе, на-
        

____________________

        

      42 Например, использование прилагательного "оканьныи" по отношению к Святополку (6523-6527 и 6738 гг.), Кончаку (6691-6692, 6788 гг.), а равным образом и по отношению к другим персонажам - Остафию Константиновичу (6770, 6772 гг.), хану Ногаю (6785, 6788, 6791 гг.) и Телебуге (6791 г.); выражения "мы на предлежащее возвратимся" (6576, 6670, 6705, 6791 гг.) с его вариантами "на прежнее" (6682, 6790 гг.), "на прежереченное" (6604 г.) и "на преднее" (6735 г.).
      43 В этом плане особенно интересно использование сентенции о казнях божиих, заключающей рассказ о последствиях поражения Игоря («и се Богь казня ны грехъ ради нашихъ, наведе на ны поганыя, не аки милуя ихъ, но насъ казня и обращая ны к покаянью, да быхом ся востягнули от злых своих делъ»), впервые появляющейся в конце ст. 6600 г. («се же наведе на ны Бог, веля намъ имети покоянье и въстагноутися от греха и зависти, от прочих злых делъ неприязненыхъ»), затем в ст. 6601 г. («се на ны Бог пусти поганыя не милуя их, но насъ казня, да быхом ся востягнули от злых дел»), в рассказе о событиях 1185 г. и, наконец, под 6791 г. («се же наведе на ны Бог грехъ ради нашихъ, казня ны, а быхом ся покаяле злыхъ своих беззаконьныхъ делъ»).
      44 «В та же лета времени миноувшоу. Хронографоу же ноужа есть писати все и вся бывшаа; овогда же писати в передняя, овогда же востоупати в задняя, чьтыи моудрыи разумееть. Число же летомъ зде не писахомъ, в задняя впишемь по антиохиискым събором, алоумъпиадамъ; грьцкыми же численицами, римьскы же висикостомь, якоже Евьсевии и Памьфилово, и
        

476____________________

        

ИССЛЕДОВАНИЯ И СТАТЬИ

        

      чиная с 6710/1202 г., как то показывают списки Хлебниковский и Погодинский, и «пустых лет» с 6747/1239 г.
      Но кто был этим автором, и когда он работал? Сложность найти ответ на эти вопросы предопределена незавершенностью Ипатьевской летописи, чье повествование обрывается на событиях 1292 г., не давая никакого представления о том, принадлежит ли этот дефект самому списку или оригиналу, с которого был списан. Сомнения не разрешают и другие, более поздние списки Ипатьевской летописи (Хлебниковский, Погодинский, Ермолаевский), которые хотя и обладают своими разночтениями, порою давая более верный текст, чем Ипатьевский список, порою - менее верный, однако заканчиваются на том же месте, оставляя, таким образом, вопрос о полноте и составе протографа после 1292 г. открытым. Густинская летопись XVII в., в части своей использующая сокращение протографа Ипатьевской летописи, также не разрешает этого вопроса45. Предположение В.Т.Пашуто, что автором последней части Галицко-волынской летописи (так наз. «Летописного свода князя Владимира Васильковича» и «Летописца времени князя Мстислава Даниловича») был владимирский епископ Евстигней46 или близкий к нему человек, непосредственно связанный с Владимиром (Волынским) и г. Каменцем, который также отмечен особым вниманием в тексте, оспорил в своей работе А.И.Генсиорский, вычленивший в тексте «Галицко-волынской летописи» (1201-1292 гг.) следы пяти сводов, продолжавших друг друга (I - до 1234 г., II - до 1266 г. в Холме, III - до 1286 г. в Перемышле, IV - до 1289 г. в Любомле, V - до 1292 г. в Пинске) и, соответственно, указавший возможных их авторов (I - холмский епископ Иван (ок. 1255 г.), II - Дионисий Павлович, государев дьяк (ок. 1269 г.), III - перемышльский епископ Мемнон (ок. 1285 г.), IV - духовная особа, близкая князю Владимиру Васильковичу (ок. 1289 г., переработал всё с 1261 г.), V - житель Пинска, ранее связанный с Мстиславом Даниловичем (в начале XIV в.)47.
        

____________________

        

      инии хронографи списаша от Адама до Хрестоса; вся же лета спишемъ, рощетьше во задьняа» [Ип., 820].
      45 ПСРЛ. т. 2, СПб., 1843 г., с. 233-273.
      46 Пашуто В.Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950, с.109-133.
      47 Генсъорсъкий А.I. Галицько-Волинсысий лiгопис (процес складання; редакцii и редакторi). Киш, 1958, с. 99-100.
      ДАТИРУЮЩИЕ РЕАЛИИ РАССКАЗА О ПОХОДЕ 1185 г_
        

477

        

      Как бы то ни было, все эти выкладки и предположения указывают на территорию, где мог храниться оригинал и откуда могли идти в Россию известные нам списки, в том числе и протограф Ипатьевского. Подтверждением этому служит «список Яроцкого», полученный от директора Коммерческого училища в Кременце Я.В.Яроцкого, тождественный рукописи Ермолаевского списка. Его списал в 1651 г., как обозначено на рукописи, «Марко Бунъдур, законник и послушъник монастыря Николы Пустынника», дополнив «Повестью о побоищи Мамаевом с князем Дмитрием Ивановичем Владимирским в лето 6889», т.е. 3-й редакцией «Сказания о Мамаевом побоище» по классификации С.К.Шамбинаго48, а также идущие с Волыни списки Густинский и Мгарский того же XVII в.49
      Список Яроцкого, тождественный Ермолаевскому и всей группе списков Ипатьевской летописи, не получивших в своей галицко-волынской части абсолютных дат, позволяет думать, что автор «владимирского летописца» не успел закончить свой труд, и собранный им свод так и не перешагнул рубеж ХIII-ХIV вв. Но как складывалась судьба его списка, попавшего на Русь и ставшего в середине 20-х гг. XV в. протографом (или архетипом) для списка Ипатьевского? Неизбежен и другой вопрос: можем ли мы считать Ипатьевский список сохранившим свои изначальную полноту, или до того, как был переплетен, он успел потерять какие-то тетради так же, как они были потеряны в его протографе, общем для всей группы этих списков, что отмечено в Ипатьевском соответствующими пробелами в тексте? Вопрос этот приобретает особую остроту и интерес, поскольку в рассказе о походе 1185г., как это было показано выше, исследователь обнаруживает вторжение социальной лексики второй половины XIV в., отсутствующей во всех остальных текстах летописи («черные люди», «отроци боярские»), а наряду с этим -заимствования из ее собственного текста, которые могут быть объяснены (учитывая местоположение данного рассказа в тексте) только наличием последующей редактуры, т.е. созданием последующего списка, в интервале между 1292 и 1425 г.
      Напомню, о чем идет речь.
      В рассказе о походе 1185 г. мною были выделены эпизоды и реалии, которые не могли восходить ни к реально-событийной
        

____________________

        

      48 Описание Рукописного отдела БАН, т. 3, вып. 1. М.-Л., 1959, с. 305-306
      49 ПСРЛ, т. 2, СПб., 1843, с. 231-232.
        

478____________________

        

ИССЛЕДОВАНИЯ И СТАТЬИ

        

      основе повествования конца XII в., ни быть почерпнуты из текста «Слова о полку Игореве» - «коуи/ковуи», присутствующие только в тексте Ипатьевской летописи, где они возникли по недоразумению, поездка «сторожей… языка ловить», «уряжение полков» на берегу Сюурлия, «спешивание» во время боя, «черные люди», «добрые люди», «отроци боярские» и, в особенности, боевой ход «вкруг озера». При этом следует отметить, что некоторые из перечисленных реалий, как выяснилось, присутствуют в самом тексте Ипатьевской летописи, в то время как другие ей совершенно неизвестны.
      К числу первых относятся «ковуи», появляющиеся впервые в ст. 6659/1151 г. вместе с «печенегами» («отрядила Володимера, брата свое, по веже с торкы и с коуи, и с берендеи, и с печенегы»), хотя ранее речь шла только о «черных клобуках» [Ип., 427]. Та же четверная формула употреблена в ст. 6670/1162 г. («с куи»), причем точно так же она сразу же заменяется «черными клобуцами» [Ип., 517]. Третий и последний раз за пределами рассказа 1185 г. «коуи» фигурируют в ст. 6678/1170 г. («послал Мьстислав Михалка князя Дюргевича Новгороду къ сынови с коуи, Бастеевой чадью») [Ип., 544], после чего они исчезают. Такое положение ошибки впереди рассказа позволяет считать ее присущей данному комплексу известий (1151-1170), перенесенной и развитой в событиях 1185г., так что для ее объяснения не требуется допущение промежуточной редакторской работы.
      Совсем иначе обстоит дело с реалиями, которые содержит текст Ипатьевской летописи в составе более поздних, чем поход 1185 г., сюжетов. В первую очередь это сравнение выступающих половецких полков с «бором» (лесом) («иачаша выстоупати полци половецкии акъ борове»), что встречает точное соответствие в ст. 6676/1268 г. «бяхоуть бо полчи видениемь акы борове велицеи» [Ип., 866] и 6789/1281 г. «и сташа около города аки борове величеи» [Ип., 885]. Безусловно, оба примера можно посчитать калькированием текстов более ранних («ипоидоша полци половецьстии, аки борове» 6611/1103 г. [Ип., 254]; «иноплеменницы собраша полки своя многое множество, и выступиша, яко борове велиции» 6619/1111 г. [Ип., 267]), а то и вообще никак с ними не связанными, однако о них следует помнить, тем более, что они принадлежат к тому же хронологическому комплексу известий, что и параллель с «битвой вкруг озера», вызывающей особый интерес.
      Напомню, что в рассказе 1185 г., к удивлению всех без исключения исследователей, в том числе и специалистов по исто-
      ДАТИРУЮЩИЕ РЕАЛИИ РАССКАЗА О ПОХОДЕ 1185 г_
        

479

        

      рии военного дела, воины Игоря «вси соседоша с конии «…» и поидоша бьючеся «…» идоуще в кроугъ при езере «…» а прочии в море истопоша» [Ип., 641-644]. Что и когда послужило примером для правщика, создавшего столь оригинальную интерпретацию событий? Частичную разгадку происхождения этого текста дает, как мне представляется, сообщение Ипатьевской летописи в ст. 6770/1262 г. о набеге «литвы» на г. Каменец, после чего «угониша я у Небля (Невель? - А.Н.) города», где ее притиснули к берегу озера и полностью уничтожили в последующем сражении. Вот эти два фрагмента Ипатьевской летописи, свидетельствующие о своей безусловной текстуальной взаимозависимости.
      И тако оугадавше вси соседоша с конии, хотяхоуть бо бьющеся доити рекы Донця «…» и поидоша бьючеся «…»-и биаху бо ся идоуще в кроугъ при езере «…» не бяшеть бо лзе ни бегаючимъ оутечи, зане яко стенами силнами огоро-жени бяхоу полкы половецьскими «…» а прочии в море истопоша [Ип., 641-644].
      Литва же бяше стала при озере, и видевше полки, изрядишась и седоша во три ряды за щиты по своемоу норову. Василко же, изрядивъ свое полкы, поиде противоу имъ и сразишася обои. Литва же [не] стерпевше, оустремишася на бегъ, и не бысь лзе оутечи, обишло бо бяшеть озеро около, и тако начаша сечи е, а дроузии во озере истопоша, и тако избиша я все, и [не] оста от нихъ ни одинъ [Ип., 856].
      Однако для того, чтобы текст, принадлежащий владимиро-волынскому летописцу конца XIII в. мог повлиять на сюжет конца XII в., находящийся в той же летописи, необходимо создание хотя бы одного последующего по времени списка, способного воспринять такие дополнения, причем для этого требуется еще и наличие определенного интереса именно к данному сюжету.
      О том, что такой интерес был и что работа над рассказом 1185 г. велась во второй половине XIV или в первой четверти XV в. свидетельствуют реалии этого времени, появившиеся в протографе Ипатьевской летописи только в данном сюжете - «черные люди», «отроци боярские», возникающие de facto лишь во второй половине XIV в. К перечисленному, по-видимому, следует добавить также «уряжение полков», напоминающее такое же «уряжение» в памятниках Куликовского цикла, и «сторо-
        

480____________________

        

ИССЛЕДОВАНИЯ И СТАТЬИ

        

      жей» с их задачей «имания языка», сразу же приводящее на память соответствующий эпизод «Сказания о Мамаевом побоище»50, которому сюжетно предшествуют «вести» еще Краткой и Пространной Летописной повести51. Я особенно подчеркиваю датирующее значение «уряжения полков», потому что на протяжении всей Ипатьевской летописи, посвященной «бесчисленным ратям и великим трудам, и частым войнам, и многим крамолам» [Ип., 750], мы не обнаруживаем ни одного подобного «уряжения», как отсутствуют они и в других летописных памятниках вплоть до XV в.52