— Ну конечно, хорошо, — на автомате, не рассуждая, ответил Леонид, пока Ксения подтирала со стола. — Ты потрясающая женщина. Лучшая в моей жизни.
      На такие случаи для всех женщин у Ефимова был заготовлен стандартный набор фраз, и он заботился лишь о том, чтобы не слишком часто повторять одну и ту же фразу одной и той же любовнице. Отговорки любовницам — не повод для беспокойства. Беспокойство вызывало лишь одно обстоятельство: почему Ксения вообще задала такой вопрос, да еще таким нервным тоном? С какой стати? Разве они друг другу что-то обещали? Кажется, все, что касается их отношений, они давно выяснили…
      Молодость Леонида Ефимова, к его несчастью, пришлась на годы, когда не вошел еще в моду тип внешности, воплощенный английско-полинезийским красавчиком Киану Ривзом. Иначе, возможно, не пришлось бы ему на первом и втором курсах института страдать юношеской робостью, сексуальным воздержанием и ночными поллюциями — всеми этими издержками строгого материнского воспитания, которые он пытался скрыть под маской циничного острослова. Зато незадолго до окончания третьего курса его узкое лицо, тонкий нос и широкие сросшиеся брови, которые делали неожиданно ясными продолговатые, с намеком на восточный колорит, глаза, обратили на себя внимание… нет, не сокурсницы: постоянное пребывание рядом с сексуальным объектом сулило массу сложностей и хлопот. Здоровый секс, не отягощенный дружбой, ухаживаниями и прочей ерундой, — вот то, в чем он нуждался. Как оказалось, в том же самом нуждалась и Ксения. Так что, можно считать, они нашли друг друга. Правда, не в том смысле, как это обычно понимают, ну то есть вся эта тягомотина насчет жить долго и счастливо и умереть в один день была не для них.
      Они встретились в горячие июльские деньки… «Горячие» во всех смыслах: на улице — плюс тридцать, в институте — сессия. Леонид возвращался из института после консультации; подскакивал на сиденье у окна в автобусе, который шел полупустым в это время дня. Надо было бы полистать учебник, но отличник Ефимов крепко надеялся на свою память и хорошую репутацию, так что счел излишним забивать дополнительной информацией свои и без того плавящиеся мозги. В те времена в СССР персональный компьютер казался несбыточным сном технического прогресса, и компьютерный слэнг не вошел еще во всеобщее употребление, но, выражаясь современным языком, Ленин разум готов был зависнуть. Знойное марево бездумной пелены плавало перед его глазами, и разрыв этого марева приходился на единственное пятно: спину впереди него сидящей женщины. По крайней мере, Леня в мыслях сформулировал именно так: женщины, а не девушки. Слишком широка, мясиста, основательна была тыльная сторона неведомого существа иного пола, оголенная до середины сарафаном. А у Марины (Шаровой? Нет, Криворучко, она сохранила девичью фамилию) спина худенькая, напряженная, как у гимнастки, с отчетливой полоской рыбьих острых позвонков… Со своим безупречным вкусом, со своим воспаленным честолюбием Ефимов обязан был вожделеть Марину, но, если не брать в расчет мечты и планы, которые он постоянно строил и сам же разрушал, Леонид не прочь был познакомиться и с впереди сидящей пассажиркой, если бы она обернулась. Чем дольше они ехали, тем сильнее манил его ландшафт этой спины: просторной, с жировыми складками, с отдельными нежными, не гнойными, розовыми прыщами, с красной дольчатой родинкой над правой лопаткой. Эта спина была натуральна и бесстыдна. Ее обладательница не затушевывала своих недостатков. Эта женщина как бы говорила: «Вот, я такая, принимайте меня такой, какая есть…»
      Женщина обернулась. И сразу оказалась ровесницей Ефимова. Лишь полнота заставила ее на какой-то момент показаться старше. Красавицей не назвать, но такие лица притягивают мужчин. Словно белая негритянка: вьющиеся волосы, широкий нос, пухлые, почти образующие круг губы, далеко расставленные глаза, обильно подведенные синим карандашом. Косметика в такую жару потекла, и чистюле Ефимову это дико не понравилось, но уже в следующую секунду он понял, что так лучше, что так, кажется, проще. Как будто увиденные Леонидом недостатки — потекшая косметика, прыщи на спине — давали ему власть над этой женщиной. И, пользуясь этой властью, он спросил с несвойственными ему прежде интонациями, наглыми и заигрывающими:
      — Девушка, а как вас зовут?
      Но Ксения — так ее, выяснилось, звали — не привыкла давать над собой власть кому-либо, а тем более юнцам, которые напрашиваются на автобусные знакомства. Последовал ураганный обмен репликами: Ксения блеснула остроумием, но и Леонид, как было хорошо известно его соученикам, за словом в карман не лез. Ксения тоже, кстати, оказалась студенткой, только специальность у нее была другой, и училась она на последнем курсе… Значит, она все-таки старше, чем он. Занести это в актив достоинств или недостатков? Слово за слово, и Ефимов проехал свою остановку. Ничего не оставалось, кроме как ехать дальше — к ней, Ксении…
      В тот раз ничего не было — так, завязка флирта. Но все, что намечалось, случилось уже через несколько встреч — скорее, чем предполагал Ефимов. «Это полезно для здоровья», — невозмутимо объяснила Ксения, всем своим видом показывая, что не о чем тут долго рассусоливать. Также невозмутимо она призналась, что до Ленчика, как она его сразу окрестила, сменила двух постоянных партнеров. Первый был замечательный, но они не сошлись характерами, а второго, который набивался ей в женихи, она сама прогнала. Насчет Ленчика Ксения никаких планов не строила. Так же, как и он насчет нее. Они же современные свободные люди…
      «Мы современные свободные люди», — не уставала повторять Ксения все эти годы — годы их связи, прерываемой долгими месяцами и даже годами, когда они забывали друг о друге. Он знал все о ее мужчинах, она — о его женщинах. О ревности они никогда даже не заговаривали. И кроме того, ведь Ксения знала, что рано или поздно, выбравшись из очередной постели, он к ней придет. Сначала — в старенькую двухкомнатную квартиру, принадлежавшую ее родителям, теперь — в эту, новую, отделанную в соответствии с ее вкусами, со шкафом-купе, содержавшим платья и костюмы, способные придавать относительную стройность ее еще сильнее раздавшейся с возрастом фигуре.
      Да, возраст, возраст… Ксения долго пыталась казаться не такой, как все, но, видимо, она такая же, как все. Как все бабы. Хочет выглядеть благополучно в глазах окружающих. Для повышения статуса ей нужен муж. Почему бы не Леонид? И она одна, и он один…
      — Мне с тобой всегда хорошо, — настойчиво повторил Ефимов. — А с чего это вдруг ты задаешь мне такие вопросы?
      — У нас всегда это все было… потому, что нам это нужно. Нам двоим. Именно это. Без посторонних целей. — Ксения все-таки умная баба, умеет выражать свои мысли. — А в последнее время у меня такое чувство, что ты меня используешь.
      — Я? Тебя? Деар, — Леонид, по своему обыкновению, которое у него завелось еще в кавээновские времена, иронически перекривил иностранное слово, — ты что-то путаешь. Это я твой клиент, а не наоборот. Это я плачу деньги вашей… вашему творческому объединению. Так кто кого использует, деар?
      — Деньги? Деньги я могла бы получить с кого угодно. Думаешь, мало у нас заказчиков? Дело не в этом…
      — Тогда в чем же? — Леонид начинал злиться: тоже мне, сложная непонятая натура! Что за манера у баб: говорить полунамеками, а потом злиться на тебя за то, что ты, такой нечуткий, не уловил и не разгадал, что от тебя требовалось! — В Марине?
      Кажется, он случайно попал в яблочко — судя по тому, как застенчиво и негодующе Ксения отвела глаза.
      — Полная глупость! — осклабился Леонид. — Я же не тычу тебе в нос твоим Нефедовым. Ты собираешься сказать, что это разные вещи, но поверь, вещь всегда одна и та же. Ксюха, мы же с тобой старые циники, для нас любовь — это всего лишь неудачная разновидность секса. И, главное, ты ревнуешь на пустом месте! К Марине я давно даже пальцем не прикасался. Она же вдова…
      Ксения буркнула что-то вроде того, что она знает, каким пальцем прикасался к Марине Леонид. Леонид снова ощутил раздражение.
      — Ну вот, ну что с тобой поделать! Юрист, а такая глупая!
      Это было чистейшей правдой. Ксения Дмитриевна Макарова в свое время закончила юрфак. А сейчас она была старшим советником юстиции, начальником Следственного управления Александрбургской областной прокуратуры.
       Александрбург, 13 марта 2006 года, 15.40.
       Валентин Баканин — Сергей Алехин
      Наконец-то Баканин увидел своего следователя… Точнее сказать, это Баканина предъявили следователю по особо важным делам Александрбургской областной прокуратуры Сергею Владимировичу Алехину. Если майор Эдмонд Дубина с первого взгляда внушал стойкую неприязнь, то лицо Алехина, если бы Валентин встретил его при других обстоятельствах, могло бы показаться ему симпатичным, даже красивым. Такими в старых фильмах пятидесятых годов любили изображать летчиков и капитанов дальнего плавания: чеканный профиль, густые прямые брови, выступающий длинноватый подбородок, черные волосы, гладко зачесанные назад. Но сейчас, переживая смятение невинно обвиненного, Баканин находил в этой мужественной маске изъяны, свидетельствующие о том, что носитель ее вовсе не такой герой, каким хочет выглядеть. Чересчур капризная и безвольная линия губ, чересчур часто помаргивающие глаза. И главное, руки! С чего это следователь по особо важным делам так егозит пальцами? То побарабанит ими по столу, то покрутит ручку, то ни с того ни с сего начнет перебирать края лежащей перед ним на столе изрядной стопки бумаг. Эти бумаги занимали Валентина Баканина несравненно больше, чем физический (и моральный) облик следователя Алехина. Неужели это о нем, о Вальке Баканине, успели уже столько понаписать? Что же они там настрочили? Описали, как ловко заманили его в свое милицейское логово? Как накинули мешок на голову, как били? Представив себя в мешке, корчащимся на полу под тычками и пинками, Баканин полыхнул стыдом, но тут же остановил себя. Нет, он сильный человек. Он не даст себя подавить переживаниям. Он добьется, чтобы стыдно стало тем, кто с ним так поступил.
      — Гражданин Баканин, — служебным ровным голосом, но все с тем же беспокойством пальцев произнес следователь Алехин, — вы обвиняетесь в том, что убили Рубена Айвазова руками нанятого вами исполнителя. Запирательство бесполезно, ваш исполнитель сознался.
      «Вот оно!» Как ни готовился Валентин к чему-то подобному, сердце екнуло, толкнулось изнутри в грудь. Стараясь сохранять хрупкое спокойствие, он спросил с такой отрешенностью, будто речь шла не о нем:
      — Зачем, по-вашему, мне было убивать Кин… Рубена Айвазова?
      — Вы сами все отлично знаете, гражданин Баканин. — Устав попусту вертеть пальцами, Алехин снова принялся за шариковую ручку. — Кому еще знать, как не вам. Крупный бизнес. Экономические соображения. Рубен Айвазов был директором пансионата «Уралочка», это вы признаете?
      — Тут нечего признавать или не признавать. Да, был директором пансионата…
      — И вы признаете, что являетесь руководителем корпорации «Зевс»?
      — Ну, в этом-то я, пожалуй, смело сознаюсь. — Валентин собирался улыбнуться, но душевных сил не хватило, и реплика, вместо того чтобы выйти шутливой, получилась мрачной. Это не упустил подметить Алехин — и со значением кивнул, задрав свой капитанский подбородок.
      — Отлично. Большой прогресс. Так мы с вами скоро дойдем и до признания… А зачем сопротивляться, а? Раньше признаетесь, раньше под суд пойдете. А условия содержания в камерах предварительного заключения у нас куда хуже, чем на зоне…
      — Так ради чего, по-вашему, мне нужно было убивать Айвазова? — изо всех сил подавляя просачивающуюся изнутри тела дрожь, возвратил его к прежнему вопросу Баканин.
      — А очень просто. — Алехин словно констатировал всем известные факты, утверждая, что небо синее, а листья с деревьев облетают осенью. — Уральский пансионат является филиалом московского пансионата с тем же названием, «Уралочка». В настоящее время пансионат формально подчиняется крупной корпорации с мифическим, так скажем, названием «Зевс». Вы, гражданин Баканин, хотели незаконно завладеть пансионатом «Уралочка» в городе Александрбурге. И осуществили свой преступный план! Для чего в неустановленное следствием время, в неустановленном следствием месте встретились с гражданином, чье имя вам отлично известно, и передали ему деньги в неустановленном следствием размере на убийство Рубена Айвазова. Ваше доверенное лицо, которое мы в ближайшем времени арестуем, наняло исполнителя…
      — Где доказательства? — Баканина трясло уже в открытую. — У вас же одни голословные утверждения! Предъявите мне доказательства! У вас их нет!
      Следователь встал, прошелся по кабинету, взглянул в потолок, точно поэт, который ищет вдохновения.
      — Вся загвоздка заключается в том, — менторским тоном сообщил Алехин, точно вдохновение было им обретено, — что схема заказного убийства элементарно проста. Есть исполнитель, чаще его называют «киллером». — На таких словах, как «киллер», Алехин ставил ударение, словно окавычивая их, только не на письме, а вслух. — Есть «организатор» — этот человек отвечает за техническую часть мероприятия. По поручению «заказчика», получив от него деньги, он выходит на киллера. Организатор передает киллеру деньги своего клиента. Он же оговаривает детали убийства. Но проследить связь заказчика с исполнителем практически невозможно. Связь с киллером имеется только у организатора…
      Продолжения этой речи Валентин безмолвно вынести не мог. Он чувствовал, что сейчас закричит, не вытерпит, взорвется. В ушах у него зазвенело, перед глазами снова начала расплываться какая-то муть. «От гнева», — машинально отметил он, подумав, между прочим, что и избиение могло иметь кое-какие физиологические последствия…
      — Слушайте, гражданин следователь, — Валентин невольно повысил голос и тут же вынудил себя говорить тише, — это полная ерунда, что вы тут только что сказали. Когда это я захватывал пансионат «Уралочка»? Посмотрите вы в документы: «Уралочка» отродясь не была собственностью «Зевса»! Она находится в собственности фирмы «Уральский инструмент», которой управляют Леонид Ефимов и Марина Криворучко, а вовсе не я…
      — Но «Уральский инструмент» принадлежит концерну «Зевс», — гнул свое следователь.
      — Нет! Уже в дни убийства Айвазова это были два совершенно разных предприятия! Посмотрите документы: когда я возглавил «Зевс», то добровольно отказался от своего участия в управлении уральскими фирмами, возложив эти обязанности на своих друзей… на лиц, которым я доверяю… Можете проверить! Я вас прошу только об одном: проверьте! Ведь это же так легко!
      «Как же, станет он проверять, — тоскливо подумалось Валентину. Приплясывающие на столе белые пальцы следователя Алехина вызвали у него такое отвращение, что он вынужден был отвернуться, чтобы не видеть их. — Ему совсем не хочется устанавливать истину, кто убил Кинга и его семью. Ему хочется обвинить меня. Тогда чего ради я перед ним тут распинаюсь? Рациональнее молчать, беречь силы». И Баканин замолчал.
      — Ага, отмалчиваетесь? — как-то наигранно, без искренности торжествовал Алехин. — Отворачиваетесь?
      Стараясь не смотреть на торжествующего Алехина, Валентин устремил взор в угол комнаты, где с начала допроса обретался какой-то человек среднего роста и средних габаритов — не худой и не толстенький. Все в нем было нейтрально, как-то проходя мимо внимания: и коричневый костюм, из-под которого виднелась светло-бежевая рубашка, и мышиного цвета волосы, и черты лица.
      — По-моему, на сегодня достаточно, Сергей Владимирович, — сделал робкую попытку вмешаться нейтральный человечек.
      — А я вас не спрашивал, Борис Аристархович. — Кажется, отчество — единственная нестандартная черта, которой мог похвастаться нейтральный обитатель угла следовательского кабинета. — Кстати, гражданин Баканин, это ваш адвокат, Борис Аристархович Фадин.
      — Но у меня есть свой адвокат. Я требую, чтобы он прибыл сюда!
      — Можете требовать, сколько угодно. — Лицо следователя по особо важным делам перекосилось и на несколько минут перестало напоминать лицо героического капитана дальнего плавания. — Адвокат у вас будет наш, или вообще придется вам обходиться без адвоката. Ну так как, надумали? Согласны с обвинением?
      — Не согласился и не соглашусь.
      Как ни старался, больше Алехин ничего добиться в тот день не смог. Баканин ни в чем не признавался, ничего не подписывал, даже спорить перестал. Он думал, что снова будут бить, возможно, пытать, но никто его не тронул даже пальцем. Поняв, что выудить из обвиняемого свеженькие признания не удастся, Алехин распорядился отправить его в камеру предварительного заключения. Конечно, там тоже был не курорт, и все же Баканин с облегчением воспринял эту временную перемену участи.
      «Ефимов и Криворучко, — стучало в висках. — Баканин, Ефимов и Криворучко. Трое из шести. Трое живы, трое убиты. Из трех живых один в тюрьме… Привет вам, бывшие „реаниматоры“!»

Вторая картина из прошлого РОЖДЕНИЕ БРИГАДЫ

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.