– Дальше, – сказал Турецкий, присаживаясь на желтый кожаный диван под картиной с женщинами-виолончелями. – Итак, ты вошел в квартиру… Дальше?
Дежурный следователь переступил порог квартиры номер 125.
За ним вошли дворник и один из патрульных. Войдя в прихожую, они невольно загляделись по сторонам и замедлили шаг.
– М-да! – протянул дворник.
– Шикарно живут, – с завистью в голосе подтвердил патрульный милиционер.
– И свет всюду горит.
– Зачем им экономить?
– Ей, – поправил дворник. – Ей экономить… Она одна тут жила.
– Такая шикарная баба и одна? – недоверчиво ухмыльнулся милиционер и тут же переключил свое внимание на ряд выпуклых желтых светильников в полу.
Светильники освещали длинную прихожую призрачным нижним светом, отчего на стенах и потолке колебались длинные, вытянутые тени.
– Зачем ей лампочки в полу?
– Извращаются люди, – протянул дворник, тоже разглядывая выпуклые, словно рыбьи глаза, полушария светильников.
Прислушиваясь одним ухом к этим разговорчикам, дежурный следователь шел впереди, как Иван Сусанин. Тишина в квартире подтверждала, что женщина действительно жила одна. Жила одна и умерла одна…
– Может, хоть записку оставила? – спросил дворник.
Ему очень хотелось прочитать предсмертную записку, наверняка объяснявшую, зачем эта красивая девушка выбросилась из окна одиннадцатого этажа. Новость номер один для всего квартала!
– Сколько же тут комнат? – удивлялся вслух милиционер. – Заблудиться можно.
– Откуда она выбросилась? – в свою очередь спросил следователь, заглядывая поочередно во все двери. – С балкона, что ли?
– С балкона удобнее, – подтвердил дворник. – Удобнее, чем из окна, в смысле бросаться.
– Обычно все с балкона прыгают, – поделился опытом милиционер. – Из окна редко.
Следователь наконец обошел всю квартиру и более-менее свыкся с нестандартной планировкой. В одной комнате он обнаружил открытое окно, но никакой записки, никакого предсмертного письма…
– И чего это людям не живется в таких хоромах? – вздохнув, изрек общее мнение дворник.
– Да, мне бы такую квартирку, – усмехнулся следователь, – я бы лично плевал на все проблемы с высокой башни.
– Станешь генпрокурором – получишь, – буркнул под нос политически подкованный дворник.
– Ну что? Надо составлять протокол… Как ее звали, покойную хозяйку?
– Не знаю, – пожал плечами дворник. – Я ее только в лицо и знал.
– Поищем документы.
Следователь, знавший по опыту, что люди обычно хранят личные документы в ящиках и выдвижных ящиках секретеров, комодов или бюро, обвел взглядом квартиру в поисках подходящей мебели. Пузатый низенький шкаф со множеством витиеватых замочков, кажется, подходил. Следователь принялся перетряхивать содержимое ящиков. Женщина, жившая в квартире номер 125, оригинальностью по части припрятывания личных вещей не отличалась. В верхнем же ящике следователь обнаружил ее паспорт, водительские права, полугодовой абонемент в фитнесс-клуб, шкатулку с документами на квартиру, загранпаспорт и множество других бумажек.
– Тэ-экс, – прогугнил следователь, зубами открывая колпачок шариковой ручки.
Он быстро перелистал странички паспорта, задерживаясь на листках с отметками.
– Лебедева Полина Павловна, русская, семьдесят шестого года рождения, не замужем, прописана по этому адресу…
Следователь диктовал самому себе. Присутствующих эти факты не волновали. Они разбрелись по хоромам, стараясь не особенно следить, и всеми фибрами души впитывали в себя аромат чужой роскоши.
Следователь перелистнул загранпаспорт на страничку с визами и штампами о пересечении границы.
– Американская виза, шенгенская многоразовая… Круто! Прямо Мата Хари какая-то, – вслух высказался он, хотя ни дворник, ни патрульный не могли его слышать.
– Вот откуда она выбросилась, – крикнул дворник из глубины квартиры.
Следователь заглянул в гостиную, из которой донесся голос дворника. Тот стоял у открытого окна, высунувшись в него по пояс, и смотрел вниз.
– Осторожно! – предупредил на всякий случай следователь. – Отойдите от окна. Там остались отпечатки пальцев.
Дворник нехотя отошел в сторону.
– Почему все-таки из окна? – гнул свою линию милиционер. – Неужели балкона в такой квартире нет?
– Вот почему, – кивнув на полукруглую застекленную нишу в стене, объяснил следователь. – Здесь по плану должна быть лоджия, – он похлопал по ладони выпиской из домовой книги, найденной в шкатулке вместе с остальными бумагами. – Лоджию она застеклила и присоединила к комнате. Вот почему она могла выброситься только из окна.
Милиционер осторожно приблизился к застекленной нише, обогнул кадки с ярко-зелеными папоротниками и араукариями. Выглянул через стекло, посмотрел вниз, во двор.
– Да, точно.
Следом за ним такую же экскурсию совершил дворник.
– Хитро придумано, – одобрил он, осматривая нишу. – Лишние четыре квадратных метра жилплощади сэкономлено. Толково.
Он постучал ногтем по стеклу.
– Осторожно! – напомнил следователь.
– Стеклопластик, – заметил дворник. – Наверняка еще и тепло удерживает. Эх!
Он так тяжко вздохнул, словно, задерживая тепло в этой квартире, окно из стеклопластика похищало его из квартиры самого дворника.
Внимание милиционера привлекла металлическая стойка для компакт-дисков. Изысканно выгнутые металлические трубы упирались в монументальное мраморное основание, а вся конструкция была украшена деталями из кварцевого стекла с подсветкой.
– Ничего здесь не трогайте, – снова предупредил следователь и отступил в глубь квартиры, так как не все еще было осмотрено.
– Один момент, – остановил его Турецкий.
Следователь насторожился. Что-то не так?
– Хочу кое-что уточнить. Ее документы лежали в беспорядке, кое-как, наспех сложенные? Или наоборот, все на своем месте, аккуратно, методично? Вообще, в ее вещах был порядок?
– Да, – утвердительно кивнул следователь. – В квартире был порядок, никаких следов…
– Про следы немного потом, я имею в виду другое.
Турецкий сложил руки лодочкой, пытаясь объяснить свою мысль. Он хотел узнать, что за характер был у покойной Полины Лебедевой. Безалаберный, легкомысленный, неметодичный – или же она была натурой собранной, пунктуальной, любившей во всем порядок.
Женщины, даже если в их апартаментах хозяйничает домработница, не допускают наемную прислугу в святая святых – к своим бумажкам. Таким образом, у натур несобранных в шкафах и ящиках творится хаос. С глаз долой – вот их главный девиз, и содержимое многочисленных коробок и комодов хранится годами в страшном беспорядке.
Если же все разложено по полочкам, нигде ни пылинки, каждая папка, каждая книга на своем месте – так и знай, хозяйка квартиры аккуратистка и любит в делах точность. Вернее, любила… В прошедшем времени.
И тогда становится странно, почему, решив уйти из жизни, женщина не оставила никакого предсмертного письма, если она любила точность и порядок во всем. Даже если она отправила письма своим друзьям, родственникам, любовнику, все равно она должна была оставить какую-то записку тем людям, которые ее обнаружат. Так обычно поступают самоубийцы.
Турецкий пожалел, что не он первый приступил к обыску в квартире. Наверняка теперь все сдвинуто со своих мест, рассыпано, наспех и кое-как распихано по прежним местам… Нет, сейчас он бы не поручился за правильность выводов, даже проведя три обыска в спальне покойной.
– Вы поняли, что я имею в виду?
Чело молодого следователя избороздили морщины. Ему хотелось, чтобы процесс усиленного мышления отразился на его внешности.
– Да. Понял. Постараюсь вспомнить точно… – Он сделал паузу. – В спальне был порядок. Постель застелена, не смята. Никаких посторонних предметов на тумбочках. Все чисто. Люстра не горела, я ее зажег… Так, что еще? В комоде белье лежало аккуратно, стопками, перевязано ленточками, как у немцев…
– Вы бывали в Германии? – заинтересовался Турецкий.
Молодой следователь покраснел.
– Жена любит покупать немецкие журналы, «Бурды» всякие.
– Ничего. Это к делу не относится, – поправился Турецкий. – Дальше?
– В ящиках тумбочки и в шкафу тоже полный порядок. Документы на квартиру лежали в шкатулке, паспорт и все такое – на дне ящика. В остальных ящиках – белье. Нижний ящик был заперт на ключ.
– Да? Как вы его открыли?
Следователь снова покраснел.
– Ну, как и дверь… Своими ключами…
– Ладно, проехали. И там вы увидели это?
– Да, увидел. Вернее, не сразу…
Этот запертый нижний ящик пузатого шкафчика сразу показался ему подозрительным. Что может храниться в запертом ящике, если в верхнем – открытом! – хозяйка оставляет все свои документы, пластиковые банковские карточки и деньги в рублях и валюте… Не много денег, но это смотря для кого какая сумма считается «много».
Молодой следователь опустился на пол, на мохнатый прикроватный ковер из белых шкур. Наклонился к замку ящика. Осмотрел его. Затем вынул из кармана связку отмычек, выбрал одну и вставил в замочную скважину. Не получив результата, выбрал другую, третью… Четвертая подошла.
С волнением потянул на себя ящик, ожидая увидеть россыпи золота, бриллиантов или хотя бы оружие на худой конец.
Вместо этого он увидел корешки пухлых кожаных переплетов. Фотоальбомы! Тьфу! И чего только люди не хранят… Скажи ты…
Он взял верхний альбом и открыл.
Открыл и застыл как соляной столб.
Ему стало так жарко, словно на него пролился дождь из огня и серы. Затем ему стало так холодно, что зубы защелкали.
Затем он дрожащими руками засунул альбом обратно в ящик. Вскочил. Дико огляделся по сторонам, словно опасался расставленных по углам тайных видеокамер. Рванулся к выходу из спальни и замер на месте.
«Ведь никто же мне не поверит!» – ударила в виски мысль.
Он опять рухнул на колени перед шкафом, рванул на себя ящик и схватил верхний альбом.
Снова перелистал его, будто опасаясь, что увиденное им исчезло, как галлюцинация.
Но фотографии, за которые любой папарацци отдал бы полжизни и правый глаз в придачу, эти кошмарные фотографии лежали в своих целлофановых обертках.
Следователь захлопнул альбом и сунул его под рубашку, за брючный ремень. Выпустил побольше складок, чтобы скрыть необычную полноту.
Выбежал в коридор. Едва не поседел, увидев, что дворник и милиционер расселись, как у себя дома, и смотрят хозяйский телевизор с плоским экраном.
– Выключи!!! Сию же минуту!!! – страшным голосом заорал он. – Немедленно уходим. Я возвращаюсь в отдел. Ты, – он ткнул в милиционера, – стой рядом с телом и ни одну муху не подпускай, понял?! А ты, – он с сомнением посмотрел на дворника, физиономия которого не внушала ни малейшего доверия, – ты чтоб пока никому ни слова, ни одной живой душе.
– А что случилось? – спросил дворник, излучая миллион кюри любопытства.
– Ничего. Меня срочно вызвали. Сматываемся!
Следующий час прошел в страшной суете и суматохе.
Результатом этих потрясений стал ночной звонок Меркулова.
Остальное Турецкий успел увидеть своими глазами.
– Где сейчас альбом?
– Со мной.
– Дайте мне.
Следователь протянул Турецкому пухлую кожаную книжицу. Турецкий открыл ее на середине. Пролистал ее до начала, затем – от середины до конца. Его взгляд выискивал на всех снимках одно-единственное лицо. Полноватое лицо умеренно пожилого, умеренно лысеющего, умеренно толстеющего мужчины лет шестидесяти. Мужчина представал на фотографиях в различных ракурсах, с различным антуражем. Он позировал под пальмой на краю бассейна, позировал в играющей лазурной воде, позировал в пляжных шортах и в солнечных очках, позировал в костюме Адама с крупной виноградной гроздью в области причинного места, и без нее…
Да, таких фотографий своего премьер-министра Россия еще не видела. И не увидит. Для этого Турецкий и был поднят среди ночи.
Загорелый шестидесятилетний мужчина на водном мотоцикле. Вот он упал в воду… А вот он вытряхивает песок из сандалет… А вот он обнимает за плечи загорелую темноволосую девушку в купальнике. А вот они вместе строят из песка замок… Вот они в постели. Рядом с его полным, стареющим телом особенно бесстыдно смотрелась обнаженная фигура девушки.
Кадры идут один за другим. Эту пленку отщелкали за один день, распечатали снимки и в хронологическом порядке рассовали фотографии по целлофановым ячейкам. Пальмы и белоснежный пляж. Лазурь… Облака неизъяснимой белизны, по форме напоминающие взбитые сливки… Мозаичный бассейн, деревянные шезлонги, коктейль в кокосе с соломинкой.
И рядом с премьером Полина Лебедева – девушка двадцати пяти лет, одиноко живущая в апартаментах на одиннадцатом этаже дома класса «люкс»… Прямые темные волосы, полные губы, огромные глаза, изящное тело фотомодели.
Кто делал эти снимки? Она снимала Разумовского, а он снимал Полину?… А на тех кадрах, где они вдвоем, камеру передавали телохранителю?
Вот Полина и Разумовский, сидя на краю мраморного бассейна, кормят золотых рыбок. Его рука лежит на ее загорелом колене.
Полина и Разумовский спускаются по каменным плитам горной тропинки в саду, позади – с высоты птичьего полета – тонкой белой извилистой линией едва просматривается полоска пляжа. Море синее, небо синее, воздух густ от жары. Она держит его за руку. Вид у них усталый и счастливый. Некоторые снимки были настолько откровенными, что, попади они в прессу, о скандале с прокурором Скуратовым можно было бы забыть, как о невинной детской шалости.
Турецкий захлопнул альбом.
– Там еще много таких, – словно угадав его мысли, сказал следователь.
В гостиной повисло молчание.
– Я могу идти? – робко напомнил о себе следователь.
– Да, конечно, идите. Надеюсь, нет нужды напоминать вам, что огласка недопустима?
Глаза молодого следователя испуганно округлились.
– Я все понимаю, – поспешно кивнул он.
Турецкий пожал ему на прощание руку. Следователь заалел от гордости, как новобрачная.
Оставшись в одиночестве в гостиной, «важняк» подошел к окну и посмотрел вниз. Перед ним простерся последний путь девушки с прямыми темными волосами и по-детски удивленно распахнутыми глазами. Одиннадцать этажей. Ветви ясеня замедлили падение, но не спасли. Полина Лебедева…
Почему? Он знал, что живым уже никогда не ответить на этот вопрос, даже если факт самоубийства подтвердится на сто процентов. Живым не понять логики мертвых, даже если вскрыть все мотивы и предпосылки. Просто одни совершают это, а другие не совершают, вот и все. Вот и вся логика.
ГЛАВА 5
Утро было тихим и ясным. Надо же, подумалось Гордееву, кажется, что машины стали меньше гудеть. Странно. А может быть, просто настроение такое. Отошли на задний план ненужные волнения, прошел азарт первого дня работы над делом. Теперь адвокат Гордеев был спокоен, как черепаха.
Он рано встал, аккуратно побрился, надел новый костюм, к костюму выбрал строгий галстук. Короче, когда чуть не первым посетителем явился в здание Прокуратуры Центрального округа города Москвы, его могли бы, пожалуй, принять за иностранного дипломата. Но не приняли. Во-первых, нечего иностранному дипломату делать в окружной прокуратуре. А во-вторых, не совсем был прав Валентин Константинович Петров, руководитель НИИ в Дубне, когда говорил, что Юрий Гордеев – фигура незаметная. Ну, разумеется, на улицах не узнают (хотя, пару раз бывало – узнавали), ну, женщины при первой же встрече на шею не бросаются (хотя и в подружках Гордеев никогда недостатка не испытывал). Что ж с того? В окружных прокуратурах он бывал не раз – в прокуратурах его знают, факт.
Не очень удивило Гордеева и то, что служители Немезиды уже были в курсе, по какому вопросу явился адвокат. Встретили во всеоружии. Нет следователя Волочаева? Ах, какая жалость! А не подскажете, когда он появится? Вы не знаете? В таком случае вы нарушаете должностные инструкции, ибо обязаны знать, где в данный конкретный момент находится ваш сотрудник и когда он явится на работу. К обеду придет? Прекрасно. Мне необходимо с ним побеседовать по делу Владимира Коробкова. Семья Коробковых наняла меня в качестве юридического представителя вышеназванного подследственного. А кстати… Ну и так далее, и так далее. Чем раздраженнее с ним разговаривали, тем любезнее и спокойнее становился Гордеев.
И еще до прихода следователя Василия Волочаева (наверное, действительно мальчишка, никто его в прокуратуре по отчеству не зовет) адвокату было ясно, что отвертеться никто не сможет – суд придется отложить. Кто бы там дело ни торопил – закон есть закон. Скандала никто не хочет. А все знают: несмотря на безукоризненную вежливость в разговоре, адвокат Юрий Петрович Гордеев дело свое знает. И если посчитает нужным, скандал будет что надо: икнется очень и очень многим.
Пробыв в прокуратуре несколько часов, Гордеев, памятуя о вчерашней ошибке, отправился в кафе – переждать время до появления следователя и подкрепиться. Салат, жареная рыба, бокал белого вина… Научились же сервису! А может, правда – просто настроение хорошее? Все как по маслу идет. Стоп! Не сглазить. Теперь главное – встреча со следователем. А там посмотрим…
…Следователь Василий Волочаев с детства привык считать себя неудачником. И, увы, в его случае такое определение было вполне справедливо. Не помог бы (и, кстати сказать, в свое время, когда нужная книжка попала Волочаеву в руки, не помог) и Дейл Карнеги со товарищи. Если справедливо утверждение, что нет такого человека, профессия которого не родилась бы вместе с ним, то профессия Волочаева – следователь прокуратуры – очевидно, очень удивилась, когда узнала, кто будет ее хозяином.
В школьные годы Вася Волочаев был заурядным отличником (бывает и такое!). Не курил, не дерзил преподавателям, со средним успехом занимался спортом: восточными единоборствами (во времена его детства они как раз вошли в моду). Не выдвигал на уроках сомнительных теорий, не читал ничего сверх программы. Зато саму программу, часами просиживая над учебниками, знал назубок. Его сдержанно хвалили – и только. Ставили заслуженные пятерки. А между тем Волочаев умудрился просидеть два года в третьем и в шестом классах.
В третьем – из-за болезни: воспаления желез (каких именно – сам Волочаев в точности не помнил, а может быть, и не знал). В шестом дали о себе знать скрытые комплексы. Ясным зимним днем Вася отправился с несколькими одноклассниками кататься на лыжах. Друзей у него не было, зимних видов спорта он не любил, но слишком отрываться от коллектива было невыгодно: могли посчитать задавалой и при случае побить. Все шло хорошо, пока компания каталась по относительно ровной поверхности: Василий плелся по лыжне позади всех, в разговоры не вмешивался; когда к нему обращались с вопросами, благодушно поддакивал. Но когда стали кататься с горы, Волочаев отошел в сторону. Горка – это серьезно. У него дрожали колени при одной мысли о том, как больно падать на крутом спуске. Через час остальным лыжникам спуск показался недостаточно крутым. Решили соорудить импровизированный трамплин. Соорудить соорудили, а вот прыгнуть с этого трамплина не решался никто. Минут двадцать продолжались шутки, отнекивания, обвинения друг друга в трусости, но дело так и не двигалось.
И тогда вперед вышел тихий Вася Волочаев. Он решил, что пришел его час удивить мир. А заодно (не менее честолюбивое и понятное желание) приобрести вес в глазах школьных товарищей. Заняв исходную позицию, он оттолкнулся палками и покатился к страшному трамплину. Выпрямив ноги и зажмурив глаза. Ни того ни другого не следовало делать ни в коем случае…
Волочаев сломал ногу и несколько месяцев провел в гипсе, предаваясь невеселым мыслям о тяжести человеческой судьбы. Кость срасталась плохо, врачи утверждали, что случай уникальный: такой неудачный перелом бывает раз в сто лет.
…В восьмом классе Волочаев влюбился. Катя Молчанова была его ровесницей, но училась двумя классами старше. И в другой школе – в соседней. Девушка была красивая, бойкая, любила дискотеки и молодых людей в дорогих автомобилях. Дорогого автомобиля у Волочаева не было. Этот свой недостаток влюбленный прекрасно осознавал, но не в силах был ничего с собой поделать. Раз увидев Катю на улице (беспечное небесное создание в мини-юбке, густая челка, сигарета в тонких нежных пальцах), он решил, что это – судьба. Забегая вперед, скажем, что это действительно была судьба, но не такая, какой представлял себе ее Василий.
Неожиданно для окружающих Волочаев стал завсегдатаем самой популярной в районе дискотеки. Подсмотрел и выучил несколько танцевальных па. Вызывал насмешки своей неуклюжей бойкостью в потной толпе трясущейся под музыку тусовки. На насмешки не обращал внимания. Спустя полтора месяца решился небрежным кивком (этот кивок он неделю репетировал перед зеркалом) пригласить Катю на медленный танец.
По окончании дискотеки его отвели в сторону трое и ласково объяснили, чтобы он не смел к известной особе и близко подходить. Что хватит с него девчонок и из своей школы и что данная дискотека вообще, без всякого сомнения, впредь сумеет обойтись без его присутствия. Волочаеву запомнились формулировки «козел в кепочке» и «шпендик бесхвостый». Однако объяснениям он не внял. На следующий день явился на дискотеку и снова танцевал с Катей. Потом проводил ее до дому.
На обратном пути в одном из переулков рядом с ним остановился новенький «Форд», из которого вылезли четверо в кожаных куртках.
Волочаева очень сильно побили. Приемы восточных единоборств не помогли: оказалось, что кроме теории очень важна практика. Кроме того, темный переулок – это не тренировочный зал, а четверо гораздо больше, чем один.
От Кати Василий отступился, даже не встречал ее потом никогда. Но привычные размышления о своей неудачливости на этот раз привели к совершенно неожиданным результатам. Возложив всю вину за несправедливость, творящуюся в мире, на людей в дорогих машинах, Волочаев решил, что будет мстить этим людям всю свою жизнь. Не могло быть сомнений в том, что на трудовые доходы приобрести себе «Тойоту» или «Форд» нельзя ни в коем случае. Следовательно, все ненавидимые им люди – преступники, которые обманывают, обворовывают и грабят общество. Кто же напрямую борется с преступниками? Разумеется, представители власти: оперативные работники, следователи, криминалисты. Василий уже заранее предвкушал холодок вороненой стали табельного оружия в своей ладони. Решено: он пойдет работать в соответствующие органы.
Бывает, что навязчивая идея полностью завладевает и менее заурядными людьми, чем Василий Волочаев. Для него же она превратилась в манию. Боясь насмешек, он стал учиться еще лучше. Больше уделял внимания своему физическому развитию. Со злорадным удовольствием прочел несколько детективных романов.
Завершив среднее образование, поступил на юридический. Своей сосредоточенностью на занятиях и вдумчивой целеустремленностью вызывал даже некоторое недоумение. Почтительное – у преподавателей. Снисходительно-насмешливое – у сокурсников. В связях, порочащих его, замечен не был, да и не мог быть: самое предосудительное место, в котором он бывал, – кинотеатр. Волочаев обожал детективные фильмы. Женщин избегал. Те даже обижаться начали. Но Василий не обращал внимания на такую ерунду. Заветная цель была все ближе и ближе.
По окончании учебы Волочаев был направлен в одну из окружных прокуратур стажером. В течение полутора лет занимался почти исключительно писаниной – серьезных дел ему почему-то не доверяли, но внушали, что составление описей и копий протоколов – дело тоже серьезное. Волочаев ворочал кипами бумаг, сутками не отходил от компьютера, но никогда не жаловался. Верил, что час его придет.
И верно – час пришел. Очевидно, добросовестность и терпеливость вознаграждаются не только в романах. Волочаев наконец стал следователем Прокуратуры Центрального округа города Москвы. Заполнил нужную анкету. Потом – еще одну. И еще. Потом долго входил в курс дела. Точнее, нескольких дел сразу. Месяцами не отводил взгляда от дисплея. Стал забывать, что у него есть личное оружие. Решил, в конце концов, что жизнь, в сущности, все-таки не удалась, что на работе его не ценят, затирают.
И вдруг свершилось. Ему поручили дело. Собственное. Важное. Да еще какое важное – убийство! Волочаев воспрял духом. К месту преступления спешил, едва не подпрыгивая от нетерпения на сиденье машины. Эх, жаль искать никого не надо. Преступник дожидается следователя Волочаева прямо над телом жертвы. Владимир Коробков. Я тебя выведу на чистую воду, Владимир Коробков! Ты у меня попляшешь!…
Каким образом следует выводить на чистую воду человека, который никоим образом не отрицает своей вины, и почему этот человек должен вдруг плясать – об этом Волочаев не задумывался. Почему ему, совершенно неопытному следователю, поручили такое важное дело – тоже.
Думал обо всем этом адвокат Коробкова – Юрий Гордеев. Думал с того момента, как был введен в курс дела. А перед встречей с Василием Волочаевым, следователем окружной прокуратуры, думал особенно напряженно…
…Закончив трапезу, Гордеев подозвал официанта и спросил счет. Взглянул на часы: как раз самое время. Добродушно вложил в принесенную официантом папочку довольно крупную купюру сверх счета – на чай. Бывший до этого довольно мрачным, посредник между кухней и желудком алчущих клиентов оживился, заулыбался даже:
– Приходите к нам еще. У нас всегда рады гостям.
Нет, все– таки до европейского сервиса нам далеко. Даже для того, чтобы поблагодарить клиента за чаевые, обслуживающий персонал пользуется расхожими фразами из телевизионных реклам. Впрочем, ладно. Официант ведь не обязан иметь филологическое или профессиональное актерское образование…
– Обязательно зайду. У вас очень хорошо кормят.
– Вы знаете, – доверительно улыбнулся официант, – я, честно говоря, студент ГИТИСа, актер. Вот никак нигде по специальности устроиться не могу.
Однако… Несколько озадаченный таким поворотом дела, Гордеев наконец расхохотался и хлопнул незадачливого служителя Мельпомены по плечу:
– Ничего, друг, прорвемся. Зовут-то тебя как? Потом, когда прославишься, я об этой встрече приятелям рассказывать буду.
– Славик меня звать. Гордеев.
– Гордеев? Ну, ну…Запомню.
– Правда? – Парень просиял.
– Не сомневайся.
Так. К чему бы все это? Впрочем, ладно. Гордеев вышел на улицу, которая в этот час была полна людьми: мелкие чиновники, представители различных фирм и прочие несчастные, которым приходится в ожидании законного отпуска проводить летние дни в столице, спешили воспользоваться обеденным перерывом, чтобы утолить голод и жажду общения друг с другом не на глазах у строгого начальства. Много было в этой толпе и праздношатающихся, глазеющих на Москву туристов: робких и от робости слегка агрессивных провинциалов-соотечественников; беззаботных, поминутно щелкающих фотоаппаратами иностранцев в шортах и легкомысленных панамках… Где-то в этой толпе спешит сейчас, наверное, к месту работы и следователь Волочаев…
Но Волочаев был уже на месте. И немедленно принял Гордеева в своем рабочем кабинете.
Симпатичный, в сущности, паренек. Таких в кино снимают в ролях положительных, но нескладных персонажей. Курносый нос, веснушки. Копна рыжеватых волос. Серые глаза навыкате. Огромные, ставшие с самого начала разговора пунцовыми, уши. Трубку курит. Не идет она ему – трубка-то. Тоже мне Шерлок Холмс. Гордеев улыбнулся.
Его собеседник в ответ на улыбку прервал начатую фразу (и правильно, между прочим, сделал, а то окончательно завяз бы в куче междометий) и стал полностью малиновым. Даже веснушки пропали. Как рак вареный, прости, господи, за избитое сравнение.
Однако мысль о вареном раке подала Гордееву блестящую идею. Он еще раз улыбнулся (теперь ободряюще) и спокойно поинтересовался:
– А вы уже обедали сегодня?
– Да какая тут еда – голова кругом от всего этого идет! Вы себе не представляете, – парень говорил почти жалостливо.
– Думаю, что действительно пока не очень представляю. Но моя задача – представить себе все обстоятельства дела очень хорошо. Опираясь на факты. И без излишних эмоций. Поэтому пойдемте-ка, я вас угощу обедом. («Черт с ним, – подумалось, – съем еще одного морского окуня, готовят действительно неплохо».) А во время обеда вы мне все спокойно расскажете.
– Не знаю, – Волочаев явно растерялся.
– Поверьте, коллега, с юридической точки зрения никто не сможет утверждать, что обед в кафе – это подкуп следователя со стороны адвоката. И мне и вам действительно будет удобнее поговорить о деле в неофициальной обстановке.
– Материалы дела из здания прокуратуры выносить не разрешается, – следователь насупился.
– Дорогой мой, почему вы уверены, что моя цель – толкнуть вас на должностное преступление? Для изучения материалов мы вернемся сюда позже. А сейчас выйдем просто для того, чтобы спокойно поговорить. Идем, идем. – Гордеев снова улыбнулся, когда заметил, что почти рассеял сомнения собеседника. – Я тут знаю одно кафе. Там клиентов профессиональные актеры обслуживают. В основном комики. Обхохочешься. Мы прекрасно проведем время…
Через минуту Волочаев, почувствовавший неожиданное доверие и даже симпатию к этому человеку в строгом черном костюме, уже шел за Гордеевым по коридорам здания прокуратуры. Обедать. Надо же, он ведь действительно проголодался. Как это адвокат все приметил? Хитрый, наверное. Надо держать с ним ухо востро.
Но намерение Волочаева быть в разговоре мудрым, как змий, и расчетливым, как представитель Международного валютного фонда перед представителями России, очень быстро рассеялось как дым. Еще на улице Гордеев добродушно рассказал ему ветхозаветный анекдот про незадачливые любовные похождения героя гражданской войны Василия Ивановича Чапаева. И был искренне удивлен неподдельным хохотом Волочаева. Так. И анекдотами этого парня в жизни не баловали. А важнейшее дело (важнейшее, огромной важности – Гордеев уже не просто чувствовал это, знал) сунули. Так, так. Интересно, похоже, подставили тебя, паренек, ох как подставили. Но кто и зачем – предстоит выяснить, а пока…