Марш Турецкого - Прокурор по вызову

      "Ильичев. ...некстати Глеб Евгеньевич.
      Глеб Евгеньевич. А теперь представьте, как это для меня некстати! Человек погиб, документы сгорели! Я уже не говорю о том, что надежного человека не найти - их же вообще выпускать перестали, конвейер сломался... А что я буду делать, если они просто порвут контракт и скажут, что впервые меня видят?
      Ильичев. Глеб, перестаньте. Вы же не с "новыми русскими" имеете дело. Если бы они так поступали - жили бы в дерьме, как мы.
      Глеб Евгеньевич. Мы - это кто? (Смеется.)
      Ильичев. Народ. (Долго смеется.) Ты ж понимаешь, момент какой и международная обстановка... (Снова смеется.)
      Глеб Евгеньевич. Международная обстановка такая, Виктор Тимофеевич. Я попросил оплату пока приостановить. На всякий случай. Они, конечно, страшно удивились: как так, нефть поставил, а от денег отказывается?!
      Ильичев. И что теперь?
      Глеб Евгеньевич. Ну я форсировать оплату пока не хотел, но раз вы настаиваете. Я думаю, если за десять дней ничего не случилось, значит, уже, скорее всего, ничего и не будет. Вот... На вашем счету деньги будут послезавтра к середине дня.
      Ильичев. На каком именно?
      Глеб Евгеньевич. Это как пожелаете, Виктор Тимофеевич, форма оплаты в удобном для вас месте! Вы больше море любите или Альпы?
      Ильичев. Я порядок люблю. Вы обдумали мою просьбу?
      Глеб Евгеньевич. Да. Я думаю, что дополнительные два миллиона - не проблема. Но не завтра, конечно, - к Первомаю..."
      Лада выключила диктофон.
      - По существу, все. Дальше они полчаса анекдоты рассказывают.
      - И сколько твой знакомый просит?
      - По-скромному, Александр Сергеевич, двадцать тысяч.
      - Берем. Скажи ему, что деньги получит завтра.
      - А...
      - Завтра, завтра, ты что, мне не доверяешь? Или он тебе не доверяет? Давай подробно, все, что знаешь: кто такой Глеб Евгеньевич, почему им заинтересовалось "Прим-ТВ" и так далее.
      - Про Глеба Евгеньевича ничего не знаю, но постараюсь узнать. А "Прим-ТВ" водило Ильичева. Как раз мой знакомый этим и занимался.
      - И что ты обо всем этом думаешь?
      - Вы имеете виду, не фальшивка ли? Нет. Он сам записывал разговор, с этой стороны все чисто. Другое дело: Ильичев мог заметить слежку, подумал, что это люди Сосновского, и специально устроил спектакль - позволил себя записать. В общем, нужно очень осторожно все проверить, убедиться, что нет подвоха.
      - Лада! Я тебя не узнаю! - Хмуренко сорвался с места и стал вышагивать по кабинету. - Ты как Мишка рассуждаешь, но ему простительно - он вчерашний студент, а ты работаешь на телевидении, слава богу, уже пять лет! Ты хочешь, наконец, свой канал, хочешь быть заместителем генерального директора? Или хочешь, чтобы всякое дерьмо вроде Петра Витальевича пинало меня как шавку, а тебя и вообще не замечало?! Ты скандала боишься?!
      - Я все поняла, Александр Сергеевич! Не надо нервничать.
      - А я спокоен. Это я тебя вразумляю. Если все поняла, скажи: почему этот Глеб Евгеньевич отстегивает копеечку Ильичеву?
      - Ну, скорее всего, кто-то из коммунистических губернаторов обеспечивает ему крышу.
      - Вполне вероятно, но скучно! Другой вариант давай, неужели не видишь?!
      - Ну... деньги КПСС... Ильичев через Глеба Евгеньевича их понемногу отмывает?
      - Да! Да!!!
      - Но это же фигня наверняка, утка от начала до конца...
      - Плевать! Так даже лучше. Не убьют, по крайней мере.
      Турецкий. 6 апреля. 9.10
      - Был бы он честный человек, его бы уже давно пристрелили! безапелляционно заявил Вячеслав Иванович.
      - Нас же с тобой не пристрелили пока? - мягко возразил Турецкий. - Или мы не честные?
      - Во-первых, неоднократно пытались, а во-вторых, мы же не генеральные прокуроры. Пока.
      Турецкий с утра первым делом заехал к Грязнову, хотел поговорить о Лидочке, запрячь старого товарища - работы же море, а сроку наверняка не больше недели. Заодно можно было бы и грязновского племянника Дениса ангажировать. Короче, ситуация требовала совместного осмысления и творческого обсуждения.
      Но Вячеслава Ивановича всецело занимало грехопадение генпрокурора, он жаждал высказаться, чем и занимался с большим успехом, только изредка позволяя Турецкому вставить слово.
      - Нормальный мужик на его месте давно бы уже подал в отставку или позвал журналистов и сказал: ребята, моя личная жизнь никого не касается. Да, это я там на той кассете, да, признаюсь, дурак был, впредь обещаю поумнеть. С Клинтона пример берет? И я не я, и хата не моя. Можно подумать, он первый! Сунулся в мировое сообщество - перенимай передовой опыт. Вон Мейджер, когда на него такое же повесить пытались, что сделал? Вышел и сказал: личная жизнь, граждане, не может быть мерилом служебного соответствия, да я так стресс снимаю! Или тот же Нетаньяху в аналогичной ситуации, тоже молодец мужик...
      - Слава, за что ты меня агитируешь? - недоумевал Турецкий. - Может, мне тоже созвать журналистов, рассказать, как и с кем я Ирке изменял, объяснить, что у нас в Генпрокуратуре это обычное явление и Замятин просто решил не отрываться от коллектива?
      - Давай действуй, - кивнул Грязнов. - Может, он тебе спасибо скажет. Суть в том, Саша, что ты стоишь на совершенно неправильной позиции и думаешь, или делаешь вид, что думаешь, что все нормально. Вот и этой своей пресс-конференцией и расследованием своим ты собираешься Замятина защищать, выгораживать, а его топтать надо грязными сапогами. Он сидит себе тихонечко в своей норке и ждет, когда такие, как ты, его отмажут, а ты рад стараться.
      - Слава... - попытался возразить Турецкий, но Грязнов не позволил.
      - Так, может, еще кто-то надеялся, что генпрокурор в России не последний урод, а теперь уже никто не надеется. Все уже всё поняли: дерьмовым компроматом его можно принудить к чему угодно. Потребуют от него отставки - пожалуйста, дерьма сколько угодно, просто не востребовано пока. А он ждет. Как бы не ошибиться, не рассердить кого-нибудь.
      - Ну ладно, - смирился Турецкий. - То, что Замятин трус и где-то в чем-то подлец, ты мне доказал, хотя доказывать, собственно, и не требовалось. Конечно, хорошо бы было, если б генпрокурор у нас оказался эдакий былинный богатырь Арнольд Шварценеггер или, еще лучше, герой типа короля Артура - сильный, смелый, умный, справедливый и патологически честный. Но таких наверх не пускают. Я тебе сказал, что люблю его? Уважаю? Готов за него жопу рвать на немецкий крест?
      - Не сказал, - согласился Грязнов, - хотя...
      - Подожди! - прервал Турецкий. - Он что, лично меня попросил, в приватной беседе, раскопать, кто и зачем это кино снял? Нет. Идет официальное расследование, санкционированное президентом, и я просто делаю свою работу, никого не пытаясь выгораживать или, наоборот, топить. Да, я его не люблю, но порнуху про него компилировать - это тоже не метод. Как же, голую задницу его вся страна увидела! Да ты же сам только что говорил: голая задница во весь экран еще не повод кричать о продажности. Тем более задница в окружении обыкновенных шлюх, а не каких-то там криминальных или мафиозных задниц. Чтобы заявлять о продажности, нужен более веский повод, и у меня лично его нет.
      Грязнов поднялся и, опершись руками о стол, навис над Турецким:
      - А у меня есть!
      - Серьезно? - Турецкий тоже поднялся и тоже оперся о стол.
      - Серьезно. Ты работал по делу Русского резервного банка?
      - Нет.
      - Вот.
      - Что "вот"? - Турецкий махнул рукой, сел и достал сигареты. - В Генпрокуратуре не один я работаю...
      - Не в том дело. - Грязнов резво сделал круг по кабинету и снова навис над приятелем. - Таких, как ты, к этому расследованию вообще не подпускали!
      - Отчего это?
      - Оттого, что такие, как ты, могли бы что-нибудь откопать и рот им потом заткнуть одной премией или звездочкой на погон было бы затруднительно. Тут работали люди мягкие, податливые, с пониманием. Пластилиновые вороны. И наработали...
      - У тебя если банк, значит, обязательно супостаты. Может, там и нечего было откапывать?
      - Откапывать действительно было уже нечего, все и без них откопали и принесли им на блюдечке с голубой каемочкой, пользуйтесь. Нашим ведомством все было отработано. Лично замминистра МВД Рощин курировал, хочешь с ним побеседовать, могу устроить. ГУБЭП планомерно всю финансовую деятельность этих Русских резервистов изучил, и выяснилось, что Русские резервы лежат в основном на Кипре. И совсем они уже не общерусские, а принадлежат конкретным россиянам братьям Оласаевым, как раз руководителям этого вот банка. Эти же Оласаевы обули Промимпорт, Росоружие, накосили "лимонов" двести пятьдесят. Баксов, разумеется. И ладно бы никто об этом не догадывался, но доказательства же были! Но вместо того чтобы отдыхать на нарах, наши герои живут себе припеваючи. А почему? Потому что Замятин лично дал указание это дело замять. В результате статьи изменили на совершенно плевые, Оласаевы превратились в "руководителей, допустивших должностную халатность", и обвинение так и не было никому предъявлено. А ты говоришь, повода нет считать Замятина продажным уродом.
      - А Рощин этот твой на кого работает? - как бы невзначай поинтересовался Турецкий, но Грязнова вопрос почему-то взбесил:
      - Ни на кого он не работает!
      - Это вряд ли, - хмыкнул Турецкий. - С чего это вдруг заместителю министра МВД пришло в голову лично заняться каким-то там Резервным банком? Они ему кредит не дали на постройку дачи или проценты по срочному вкладу не выплатили?
      - Ну, возможно, - нехотя уступил Грязнов, - без Сосновского и здесь не обошлось...
      - Вот, а говоришь, ни на кого не работает. Слава, это большая и не наша война. Сосновский грызется с Оласаевыми, у него связей больше, он их топит, они огрызаются. Тогда он пытается топить Замятина... А может, все и не так, но разве в этом дело?!
      - А в чем?
      - В данном конкретном случае с порнухой Замятин - жертва, и он имеет право...
      - Замечательно! - Грязнов надулся и уставился в окно. - Беги защищай своего бедного, несчастного, беззащитного, обнажившегося и облажавшегося шефа...
      - Иди на фиг, Слава. Ты сегодня невменяем.
      - Сам иди на фиг! - рявкнул Грязнов.
      - Ну и пожалуйста. - Турецкий вышел, не стесняясь грохнув дверью.
      Бред какой-то! Взрослый мужик, а завелся как вздорная баба. А про Лидочку в результате так и не поговорили. Ну и фиг с ним, сами как-нибудь разберемся.
      Инара. 1971
      Как все-таки глупо устроена жизнь...
      Казалось бы, все есть: и красота, и талант, и деньги, и квартира, только счастья почему-то нет. Не в этом же суслике счастье?
      Инара натянула одеяло до подбородка. Холодно. Не май месяц, как любят говорить на Урале. Не май - июнь, а все равно холодно.
      Потревоженный Володя заворочался, что-то пробормотал и снова засопел, свернувшись калачиком.
      Неужели вот это и есть судьба? Выйти замуж за такого вот комсомольца, спортсмена, активиста и, наверное, хорошего в общем деятеля, нарожать ему детей, штопать носки, жарить котлеты, пережевывать сплетни по телефону с такими же женами таких же в общем хороших и правильных мужей... Съездить раз в жизни в Болгарию на Золотые пески, а годам к пятидесяти растолстеть и дорасти до третьей леди области.
      - Уф! - Володя сел, растирая лицо ладонями. - Который час?
      - Пять.
      - Утра или вечера?
      - Вечера.
      - Ну я еще три минуточки посплю... - И упал, засопел.
      И так каждый раз. До того ему нужно выпить "для настроения", а на самом деле для храбрости, после - поспать, для восстановления сил. Одни и те же "солнышко", "лапочка", надрывные вздохи в самое ухо и скоропостижный финал.
      И почему он? Пай-мальчик, тихоня, отличник и маменькин сынок, почему не Сергей, не Мурад? Тоже судьба? Фортуна? "Не боится повернуться задом, потому что подлостей не ждет". Это Сергей написал, все еще строчит стихи и в своей школе милиции первый и признанный поэт. "Нам везенья от нее не надо. Мы большой выносливый народ".
      Народу, может быть, и не надо, а вот людям без него плохо.
      Не появился принц, о котором мечталось в шестнадцать. Ни на белом коне, ни на белом "мерседесе" не приехал.
      Все по-прежнему. Ничего за четыре года не изменилось, та же влюбленная троица: Володя, Сережа, Мурад, только замуж до сих пор лишь Сергей зовет.
      А за Мурада, пожалуй, пошла бы. Рисковый стал Мурад, наглый, наверное, тем и интересен. Отец его по мелочам ворует, сидит на своем складе готовой продукции и тащит оттуда матценности. То ящик, то вагон. Посадят его рано или поздно. И Мурад выучится, займет заботливо приготовленное папой место и тоже станет воровать, и его тоже посадят. Но скорее поздно, чем рано, потому что он умный и наглый, а за наглость у нас уважают.
      Бред, казалось бы, чушь полнейшая. Жизнь с вором, нет, даже не с вором - с расхитителем, но зато жизнь. Риск, страх, хоть какие-то чувства, эмоции, страсти. А с этим вот сусликом натуральное болото. Тягучее, зыбкое, бескрайнее болото.
      Можно, конечно, бросить все, к чертовой матери, взять бритву, влезть в ванну... нет, скучно. Выйти из окна, а лучше с крыши, а еще лучше из самолета, чтобы хватило времени насладиться ощущениями.
      - Вставай. - Инара потрясла Володю за плечо. - Скоро мама с работы придет, а сыночка дома нетути...
      Он вскочил, поприседал, энергично размахивая руками, открыл наконец глаза:
      - Какая мама? У меня на шесть собрание актива, - взялся натягивать разбросанную по всей комнате одежду, - черт, рубашка помялась, погладить бы?
      - А ты надевай и побегай вокруг кровати, она от пота намокнет и распрямится, а потом польешь одеколоном...
      Надел. Правда, бегать не стал. Застегнул пиджак на все пуговицы, повязал галстук - незаметно почти.
      - Поесть ничего нет?
      - Бананы в холодильнике.
      - Не хочу бананов, как ты можешь питаться одними бананами?
      - Люблю я их очень. - Она сладко потянулась под одеялом, раздумывая, принять душ сейчас или поваляться еще немного. Спешить некуда - отец опять в командировке, Сергей обещал зайти в восемь, можно и поваляться. - Активу от меня пламенный привет.
      - Все шутишь? - Володя придирчиво поправил пробор перед зеркалом, полюбовался собой, понравился себе. - Кстати, у нас на факультете актовый зал ремонтировать собираются, ищут художника, нужно панно нарисовать во всю стену. Хочешь, я тебя порекомендую, нормально заработаешь. Изобразишь домны там, новостройки, пару ракет или ракету и спутник, книжек побольше, пшеницу можно, красиво будет. Ну и людей - человека четыре с хорошими такими лицами, ты же умеешь...
      - Какое, скажи, отношение имеет ваша юриспруденция к домнам и спутникам?
      - Но красиво же, а потом кто из нас художник, придумай что-нибудь другое: звезды, зверей, грибы-ягоды. Берешься или нет? С деканом разговаривать?
      - Нет, Вова, не хочу...
      - Я же просил, никогда не называй меня Вовой! - Обиделся, порозовел, кулаки сами собой сжались, лицо - чисто партизан на допросе. - Володя, Владимир, Замятин, наконец. Зови меня по фамилии, если...
      - Я тоже неоднократно просила не приставать ко мне с дурацкими идеями о работе, учебе и прочих общественно-полезных занятиях.
      - Но ты же неправильно живешь! - Все, началась дискуссия, хлебом не корми - дай подискутировать. Идею в массы! От каждого по способностям, каждому по труду! Все, как один, должны проникнуться и осознать. - Нельзя питаться только бананами и целыми днями валяться на диване, изредка пописывая картины, которые скорее похожи на иконы. Хочешь в диссиденты? Может, уйдешь в монастырь? Из училища тебя поперли, скажи спасибо, что из комсомола не исключили...
      - Спасибо! От всего сердца! Низкий поклон вам, товарищи комсомольцы, что не изгнали из своих сплоченных рядов, не кинули на произвол судьбы, что бы я без вас делала?!
      - Инара, я же о тебе беспокоюсь. Ты нарываешься на крупные неприятности, тебе нужно подумать и в корне изменить свою жизнь...
      - Пошел вон.
      Да, из художественного училища поперли, портреты не понравились, навевают, видите ли, упадническое настроение и способствуют культивированию чуждой нам религиозной идеологии. Да, Конституция СССР гарантирует право на труд, а кто этим правом не пользуется - тунеядец. Если ты не инвалид, должен или учиться или работать.
      Должен - ради бога. Отец устроил медсестрой в районную поликлинику. По идее, нужно было бы отсиживать по восемь часов каждый день в регистратуре, глядя на калек и ипохондриков, и рано или поздно или научиться получать некое моральное удовлетворение от всего этого глубоко общественно-полезного труда, или просто свихнуться. Но, слава богу, охотников на жалкие восемьдесят рублей нашлось предостаточно, и на работе можно было только числиться, а трудился и получал деньги кто-то другой.
      Казалось бы, все довольны, все счастливы, все законы соблюдаются, все правила выполняются. Но появляется не в меру идейный Вовочка и заявляет, что так жить нельзя, а надо жить не так. На каком, спрашивается, основании?!
      - Солнышко, сейчас я опаздываю на актив, но я забегу завтра, и мы спокойно поговорим, я уверен...
      - До или после?
      - Что?
      - Или прямо в процессе? Хочешь, я тебе презерватив выкрашу в красный-пролетарский, а то все слова, слова... Глубже надо заталкивать идеологию.
      - Зачем ты так?!
      - Не приходи. Ни завтра, ни послезавтра. Найди себе ударницу-многостаночницу, она тебя лучше поймет.
      Выскочил, хлопнул дверью, протарахтел по ступенькам. Вот и замечательно, даже на душе повеселело.
      Зазвонил телефон.
      - Инара? Это Сергей. Может, прямо сейчас встретимся? Я... меня на патрулирование ночью поставили. В восемь, значит, не получится, то есть можно, но слишком быстро, и вообще...
      - Давай на завтра перенесем.
      - Не надо на завтра, - взмолился Сергей, - у меня для тебя сюрприз есть. В общем, стрельнуть хочешь?
      - Что сделать?
      - Из пистолета стрельнуть. Мне пистолет выдали, ну и я подумал, может, ты... тебе...
      - Конечно, хочу. Где встречаемся?
      - Под Варежкой, в полседьмого, там как раз электричка, в городе же нельзя, надо...
      - Жди.
      "Под Варежкой" - это у железнодорожного вокзала. Там на площади скульптурная композиция: обобщенный ветеран труда в каменном фартуке посылает известно куда обобщенного юношу в каменном танкистском шлеме, а направление движения указывает мускулистой рукой в огромной каменной рукавице.
      Сергей топтался под рукавицей в форме, с сумкой.
      - Патроны? - поинтересовалась Инара, похлопав по сумке, в которой что-то звякнуло.
      - Мишени.
      Электричкой добрались до маленького полустанка с гордым названием "42-й километр". Зашли в лес, отыскали поляну побольше.
      Сергей расставил на камне жестяные банки, отсчитал десять шагов, осторожно вынул из кобуры пистолет.
      - Снимаем с предохранителя, - щелкнул собачкой, - целимся, - поднял руку, зажмурив один глаз, - пли!
      Эхо шарахнулось между деревьями, спугнув пару соек. Крайняя банка, подпрыгнув, упала в траву.
      - Теперь твоя очередь.
      Пистолет оказался тяжелым и теплым.
      - Огонь!
      Сойки, собиравшиеся было вернуться, улетели теперь навсегда. Но все мишени остались на месте. В последний момент рука дернулась, и ствол задрался в небо.
      - Смотри, смотри, ты дырку в облаке прострелила! - завопил Сергей.
      - Вижу. - Инара выстрелила еще раз, потом еще раз, уже двумя руками держа пистолет, но банки, как приклеенные, не сдвинулись ни на миллиметр.
      - Давай вместе, - Сергей обнял ее сзади, - опусти руку, расслабься, теперь поднимаем медленно, - он положил свою руку на ее, прижался к ее щеке, - мушку плавно подводим под дно банки, теперь нежно, но смело жмем на спуск. Ба-бах.
      Пистолет, повторив Сережин "ба-бах", послушно выстрелил, и банка также послушно взлетела в воздух.
      - Ура?
      - Ура.
      - Теперь сама попробуешь? - Сергей нехотя отпустил ее руку, отошел.
      - Нет, давай еще вместе.
      Засиял от удовольствия, вернулся, прижался плотнее.
      Стреляли, пока не кончились патроны. У Инары без страховки так ничего и не получилось, в камень еще удавалось попасть, а в банку - никак.
      - Может, завтра еще попробуем?
      - А ты завтра разве не с Вовиком?
      - Я вообще больше не с Вовиком.
      Сергей удивился и обрадовался одновременно:
      - Поссорились?
      - Разошлись, как в море корабли.
      Он даже вспотел от волнения и начал заикаться:
      - Тогда, может, мне это... можно...
      - Можно.
      - А прямо сейчас?
      - Прямо сейчас ты на патрулирование опаздываешь.
      - Тогда я завтра... Ты же не шутишь? Все серьезно?
      - Абсолютно.
      - А может, заявление подадим, пока ты не передумала?
      - Не будем торопиться, ладно?
      - Молчу.
      - А Замятину скажи, что, если он ко мне еще раз приблизится, ты ему голову отстрелишь.
      Турецкий. 6 апреля. 10.00
      На столе лежала записка: "Смотри новости. Эксперты работают в две смены, обещали закончить сегодня. Не тяни резину! Костя". Турецкий набрал Меркулова, но он не отвечал, секретарша в приемной - тоже. Бред какой-то, они что, решили в подполье уйти?
      Он позвонил экспертам. На этот раз экспертиза была поручена НИИ криминалистики ФСБ.
      - Есть приказ по телефону никаких переговоров не вести, - ответил ему незнакомый голос.
      - Кто отдал приказ?! Вы что, не поняли?! - возмутился Турецкий. - Я Ту-рец-кий Александр Борисович. Это я веду следствие...
      - Вам перезвонят. - На том конце повесили трубку.
      Он подождал минуту, две, три. Телефон молчал.
      - Что-то новенькое! - возмутился Турецкий вслух. - Заговор молчания!
      В новостях показали тридцатисекундное интервью с Замятиным. Кто-то из особо заядлых телевизионщиков сумел-таки проникнуть в "Архангельское" и поймал отстраненного генпрокурора в дверях бильярдной. Корреспондент успел задать только один вопрос:
      - Владимир Степанович, это вы засняты на известной пленке или просто человек похожий на вас?
      - Следствие разберется! - гордо ответил Замятин.
      После чего на оператора разъяренным коршуном налетел зазевавшийся на мгновение охранник, и камера резко ушла в небо.
      Еще секунд пять показывали беспорядочное мелькание, сопровождающееся невнятными выкриками. Интересно, подумал Турецкий, почему они не вырезали последние кадры? Чтобы продемонстрировать собственный героизм или чтобы сюжет продлить?
      Звонить экспертам он больше не стал, отправился лично. Чтобы пройти, пришлось предъявлять служебное удостоверение верзиле в бронежилете, в странном даже для спецназа облачении, черных очках и с короткоствольным автоматом. Пока верзила проверял каждую букву и ходил куда-то звонить, другой такой же держал Турецкого на мушке. Еще двое спецназовцев дежурили непосредственно в комнате, где работали эксперты.
      - Ну что? - преувеличенно громко осведомился Турецкий. - Люди на его появление никак не реагировали.
      - Заканчиваем уже, - после долгой паузы отозвался незнакомый Турецкому руководитель отдела НИИ криминалистики. - Окончательный результат будет часа через полтора. Если хотите - посмотрите черновик отчета. Он кивнул на свободный компьютер в противоположном углу длиннющего стола и запустил дискету, как шайбу.
      "Изображение отснято портативной камерой, имеющей угол обзора порядка 140 градусов (вероятнее всего - 132,68 градуса), что позволяет точно указать единственно возможную для такой съемки ширину апертуры - 9,857 мм.
      На стыках третьего, восьмого и десятого планов наблюдается микширование с захлестом в один, два и один кадр, соответственно. Видеоряд записан единым массивом, либо смонтирован линейным способом.
      Материал представлен на видеокассете "Konica super SR E180" в формате VHS. Учитывая характерный данному типу пленки диапазон видеошумов (см. таблицу) и также предполагая, что исследуемый видеоряд является не более чем второй копией оригинала, представляется возможным заключить следующее:
      1. Задний план, а также все остальные объекты окружения отсняты совместно с действующими лицами.
      2. Вероятность искусственного вкрапления фона существует. Однако следует учесть активные движения персонажей и отсутствие характерной пикселизации контуров объектов, что позволяет исключить съемку в рир-проекции.
      3. Оставшийся способ наложения возможно искусственного фона на первоначальный оригинал требует условий профессиональной студии и, безусловно, включает такие погрешности в исполнении, как нарушение фоновой тени контура объекта, дисбаланс температур цветов и т. д.
      4. Применение фильтров, аналогичных размытию по Гауссу, может скрыть вышеописанные недостатки, однако способно ухудшить качество основного изображения. Скорее всего, к данному видеоряду подобные фильтры не применялись.
      5. Более точные выводы возможны при наличии оригинала".
      - Понятно в целом, а теперь я бы хотел услышать комментарий и по-русски, если можно, - сказал Турецкий, не обращаясь ни к кому конкретно.
      Группа экспертов была явно составной, помимо сотрудников НИИ ФСБ, в нее были включены другие эксперты-криминалисты. Но за время совместной работы общего языка они не нашли, поэтому каждый держался особняком, да еще эти двухметровые мальчики с автоматами усугубляли и без того нервозную обстановку. А руководитель отдела НИИ, который, по идее, должен был давать пояснения Турецкому, по причине своей ведомственной принадлежности, кажется, имел глубоко в виду сотрудников Генпрокуратуры и вообще всех собравшихся, что в открытую и демонстрировал.
      В конце концов, один из более или менее знакомых Турецкому эксперт из Минюста оторвался от стула и обратился к руководителю группы:
      - Позвольте мне, если нет возражений. Моя часть уже готова. - Не дождавшись ответа, он повернулся к Турецкому: - Давайте выйдем в коридор, покурим.
      - Значит, пленка подлинная, но это не оригинал, - сказал Турецкий, - я правильно понял?
      - Да, - эксперт жадно затянулся, - представляете, с пяти часов не курил! В помещении запрещено, а выйти некогда было.
      - Если это копия, то в какой мере можно быть уверенным, что оригинал не скомпилирован каким-то образом из фрагментов или не нарисован от начала до конца на компьютере?
      - От начала до конца на компьютере?! - Эксперт усмехнулся. - Вы, как я гляжу, любитель современной русской литературы.
      - Это что, принципиально невозможно? - Турецкий начал понемногу злиться. - Речь же идет не о проделках шаловливых школьников!
      - Нет, конечно, не школьников. Но компьютерная графика здесь ни при чем, это мы установили совершенно определенно. Я сам, правда, специалист немного в другой области. В общем, не вдаваясь в подробности - слишком сложный фон. Компьютеру пришлось бы наряду с главными действующими лицами отрисовывать еще и каждую пальму с каждым листиком, все это на сквозняке, все колышется, отбрасывает сложные тени, поскольку источников света несколько. Неделю нужно обсчитывать на самом современном компьютере, и это только чтобы на глаз ничего не было заметно! А нарисовать так, чтобы аппаратное исследование обмануть, - исключено абсолютно.
      - Хорошо, - кивнул Турецкий, - не совсем понятно, но убедительно. А как быть, например, с наложением фигур на фон?
      - Наложение мы уже с вами отбросили - это все из области компьютерной графики. Те же проблемы: несовпадение с фоном по освещенности, затенению и так далее, при специальном исследовании сразу бросается в глаза. Даже если сделано самым тщательным образом - все равно имеются расчетные методики, они сразу выявляют подделку.
      - Ну существуют же и другие виды монтажа, - упрямо продолжал настаивать Турецкий.
      - Давайте так: если хотите знать все подробности, дождитесь официального заключения. А если просто, не залезая в дебри, как вы просили, тогда результаты можно свести к двум-трем фразам: представленная пленка является высококачественной, вероятнее всего первой копией оригинала. Оригинал был записан подряд без применения монтажа. Запись производилась стационарной миниатюрной широкоугольной камерой, установленной на высоте два с половиной метра и охватывающей помещение практически целиком. Такие камеры, как правило, не содержат записывающего устройства, они передают радиосигнал на небольшое расстояние, а он в свою очередь принимается стационарным приемником, снабженным необходимым оборудованием. То есть хозяин оранжереи мог и не знать, что его гостей снимают на видео. А мог и знать, это уже вам разбираться. Вот, собственно, все.
      - А личность главного героя вы установили? Это Замятин?
      - Тут уж я пас! - Эксперт вскинул руки вверх, стряхнув на Турецкого пепел с сигареты. - Простите!
      - Как это вы пас?! - взвился Турецкий. - Вы что, этого не выясняли?!
      - Почему не выясняли? Выясняли. Но его лицо крупным планом ни разу в кадр не попало. Так что достоверно ничего сказать нельзя. Может, у Замятина есть шрам от ягодицы до ягодицы, который, к счастью, невозможно скрыть? Тогда на пленке точно не он.
      - Не знаю! -Турецкий не удержался и сорвался на крик: - Я ему задницу не разглядывал!
      - Последний анекдот хотите? - спросил эксперт спокойно, не реагируя на крик Турецкого. - Сегодня в Кремле состоялась встреча человека, похожего на президента, с человеком, похожим на премьера.
      - Не смешно. Где и когда производилась съемка, конечно, не установлено?!
      - В стеклянной оранжерее в ночное время. Это, по-моему, и без экспертизы было ясно.
      На телефонные переговоры с государственной службой охраны у Турецкого ушло более двух часов. Зная по опыту, что без предварительной договоренности на самом высшем уровне и без дюжины бумаг за подписью генпрокурора в конторы такого ранга лучше не соваться - для сбережения нервов, он никуда и не пошел. Окопался в собственном кабинете и методично долбил противника телефонными звонками: кто охранял генпрокурора Замятина? Вы не можете дать мне необходимую информацию? А кто может? И на этот вопрос у вас нет полномочий отвечать? А кто может их вам предоставить? И так далее до бесконечности. Периодически, когда ему надоедали пустые препирательства, он названивал Меркулову, но тщетно - Меркулова на месте не было, не было и вновь назначенного и. о. генпрокурора. Последний сегодня вообще до своего рабочего места пока не добрался, и в приемной ничего вразумительного Турецкому объяснить не смогли, а секретарша Меркулова, по-видимому, взяла отгул или больничный.