Апрель, 2004 г.
      Собрание проходило в квартире Антона Борового. Помимо Борового в комнате присутствовали пять членов бригады и еще один незнакомец, которого Боровой пообещал представить позже, «когда начнем обсуждение». Когда парни заняли свои места, Антон Боровой, худощавый, с коротко остриженными волосами и глубоко посаженными глазами, встал со стула и поднял ладонь.
      — Так, пацаны, пора начинать, — спокойно и веско произнес он. — Все заткнулись. Я сказал — кончай базлать!
      Повинуясь приказу Борового, парни притихли. Боровой удовлетворенно кивнул. Затем повернулся к румяному толстяку, сидящему в кресле. Показал на него рукой и объявил:
      — Этого человека зовут Апостол. Все слышали или повторить?
      — Апостол? Че за погоняло такое? — поинтересовался парень по кличке Мельник.
      — Погоняло как погоняло. Я его так зову. И вы будете звать его так же.
      — Боров, если позволишь, я скажу пару слов? — обратился к Боровому румяный незнакомец.
      — Да, Апостол. Давай.
      Боровой сел на стул, а Апостол поднялся с кресла, обвел присутствующих приветливым взглядом и широко улыбнулся, обнажив крупные, белые и удивительно ровные зубы.
      — Парни, — начал он, — я знаю, чем вы занимались последний год. Знаю о том, какого жару вы задали черномазым. Знаю о том негре, которого отметелили осенью. О том, как вы гоняли хачей по рынку.
      — Тебя с нами вроде не было, — сказал кто-то из парней.
      — Штырь, кончай базлать! — прикрикнул на него Боровой.
      Однако Апостол сделал мягкий, успокаивающий жест рукой и сказал:
      — Не надо, Боров. Он ведь сказал правду. Штырь, если не ошибаюсь? Так вот, Штырь, я бы с удовольствием взял железный прут и пошел с вами громить прилавки. Но, к сожалению, я не могу этого сделать.
      — И почему, интересно? — прищурился Штырь. Апостол улыбнулся ему чистой, дружелюбной улыбкой, затем слегка наклонился, взялся руками за брючины и приподнял их. Из-под брючин выглянули пластиковые основания протезов.
      — У меня нет ног, — просто сказал Апостол, продолжая улыбаться. — Пять лет назад один черномазый на грузовике сбил меня, когда я стоял на остановке. Теперь хожу на протезах.
      — Извини, — смутился Штырь.
      — Ничего, ты же не знал. Итак, на чем мы остановились? Ах, да. Я сказал, что слышал о ваших подвигах. — Апостол усмехнулся. — Развлеклись вы хорошо, ничего не скажешь. Но, если вдуматься, все это мелочи. Детские игрушки.
      Парни недовольно загудели.
      — Боров, че он говорит? — возмущенно спросил Мельник. — Типа мы все тут лохи, а он герой труда?
      — Да, Боров, проясни. Че за фуфло он тут толкает?
      — Тише, пацаны, — осадил парней Боровой. — Дослушайте до конца, потом уже бузу поднимайте.
      Гул утих.
      — Вот и хорошо, — с улыбкой сказал Апостол. — Теперь я продолжу. Все, чем вы занимались до сих пор, — детские игрушки. У вас еще нет ни сил, ни решительности, ни ума.
      — Сил у нас и сейчас хватает! — возразил кто-то.
      — Ну да, — насмешливо произнес Апостол. — Для того чтобы дать под зад какому-нибудь хачику или индусу. Вам не кажется, что это как-то… — Он пожал плечами. — …Мелко?
      — Что же тогда нужно делать? — угрюмо спросил Штырь. — Пусть черные ходят по нашим улицам и трахают наших женщин? Пусть они держат казино и катаются по улицам на «мерсах» и «бентли»? А русские будут жить на помойках и жрать дерьмо? Так, что ли?
      — Нет, не так, — серьезно ответил Апостол. — Черные не будут ходить по нашей земле. Но мы не можем бороться одни. Нужно поднять на борьбу всех русских людей. Каждого, ясно? Чтобы каждый понял! Нам нужны массовые акции. Но для них у нас пока мало сил.
      Апостол обвел присутствующих мягким, лучистым взглядом (глаза у него были васильковые, чистые и безмятежные) и продолжил свой монолог:
      — До сих пор вы были обычной уличной шпаной. Драки, вопли, шествия по улице в черных куртках — это все подростковые игры. Пора заняться взрослым делом.
      — Слышь, Апостол, — заговорил вдруг высокий черноволосый парень, сидевший в углу комнаты, — а сколько тебе лет?
      Апостол прищурил на вопрошающего васильковые глаза.
      — Сергей, если не ошибаюсь, — улыбнулся он черноволосому. — Сергей Кержнер?
      — Да, я Кержнер. Но ты не ответил на мой вопрос.
      — Прости. Мне двадцать три года.
      — А мне двадцать два, — сказал черноволосый. — Ты старше меня всего на год.
      — И что?
      — А уже учишь нас играть во «взрослые игры».
      — Серый, — окликнул черноволосого Антон Боровой, — может, ты заткнешься и дослушаешь?
      — Подожди, Боров, я отвечу, — спокойно произнес Апостол. — Дело тут вовсе не в возрасте. Я уверен, что и вам приходило в голову все, о чем я тут говорю. Но вам трудно оценить ситуацию объективно. В отличие от вас, я способен взглянуть на нее сторонним взглядом. Повторяю: я не китайский мудрец и не считаю себя умнее вас. Просто, пока вы громили ларьки с овощами, у меня была возможность взглянуть на это со стороны. Обдумать, взвесить все «за» и «против». А сейчас я просто делюсь с вами мыслями, которые пришли мне в голову. Я ответил на твой вопрос, Сергей?
      Черноволосый парень пожал плечами:
      — Будем считать, что да.
      Апостол обвел присутствующих насмешливым взглядом:
      — Может, еще кто-нибудь хочет о чем-нибудь спросить?
      — Ты сказал, что тебя сбил черномазый на грузовике, — подал голос Мельник. — Его посадили?
      Апостол взглянул на Мельника и чеканно произнес:
      — Нет, его не посадили.
      — Значит, этот ублюдок остался безнаказанным?
      Апостол усмехнулся:
      — Опять не угадал.
      — Так где он теперь?
      — Его больше нет, — сказал Апостол. И, помолчав секунду, добавил: — Он умер.
      — А от чего?
      Апостол улыбнулся и ответил:
      — Я его убил.
      Парни раскрыли рты.
      — У… убил? — переспросил пораженный Мельник.
      Апостол кивнул:
      — Да. Подкараулил в подъезде и задушил. — Он поднял перед собой растопыренные ладони. — Вот этими руками. Вырвал черномазому кадык.
      Мельник сглотнул слюну и обернулся к товарищам. Те по-прежнему молчали, удивленно и восхищенно разглядывая Апостола. Трудно было поверить, чтобы этот розовощекий, улыбчивый и пухлый парень, похожий на перезревшего младенца, смог убить человека голыми руками. Однако, судя по всему, Апостол не шутил.
      — Итак, я подошел к главному, — как ни в чем не бывало продолжил Апостол. — Мы с вами перестанем тусоваться с уличными хулиганами, перестанем тратить силы и средства на бессмысленные выходки. Отныне мы станем слаженной боевой организацией со своим уставом и со своей программой действий. Как вы на это смотрите, парни?
      — Отличная идея, — сказал Мельник.
      — Да, это нам подходит, — поддержал товарища Штырь.
      — Ты сказал, что мы будем заниматься «взрослыми делами», — раздался из угла недоверчивый голос Кержнера.
      Апостол прищурился.
      — Да, Сергей, я так сказал.
      — А что это будут за дела?
      — Пока я не могу сказать конкретно. Поле для действий широкое. Мы с вами — ядро будущей армии. Мы положим начало массовому движению. Сейчас нас немного, но в будущем к нам присоединятся сотни и тысячи сторонников. Когда-нибудь вся власть в стране будет в наших руках.
      — Что-то не верится, — протянул Кержнер.
      — И зря. Все партии начинались так. КПСС, фашисты. То же будет и с нами. Но для того чтобы все получилось так, как мы хотим, нам нужно… Ну, кто скажет — что нам нужно?
      — Мочить черных, — предположил один из парней. Боровой сверкнул в сторону тупицы глазами, а Апостол мягко улыбнулся и сказал:
      — Нет, «мочить» просто так мы никого не будем. Все наши акции должны нести смысловую нагрузку.
      — Чего?
      — Преследовать четкую и продуманную цель, — объяснил Апостол. — Мы должны действовать грамотно. И главное… Кто скажет, что для нас главное?
      — Не выеживаться и сидеть тихо, — сказал Антон Боровой.
      Апостол посмотрел на него, улыбнулся, затем снова повернулся к публике и сказал:
      — Боров прав. Главное для нас сейчас — конспирация. Посмотрите друг на друга.
      Парни завертели головами.
      — Ну и что?
      — И чего мы должны увидеть? Апостол насмешливо усмехнулся.
      — Посмотрите на ваши лысые головы, черные куртки, черные ботинки. К чему весь этот маскарад? Чтобы привлечь внимание ментов?
      — Мы всегда так одевались.
      — Нормальный прикид.
      — А как надо?
      — Вот правильный вопрос, — сказал Апостол и поднял пухлый палец. — Чтобы сделать все, что мы задумали, мы не должны отличаться от простых обывателей.
      — Но почему?
      — Потому что мы не должны тратить силы на пустяки. Мы должны копить их для настоящей акции. Набить хлебало чурке — дело нехитрое. И, в принципе, совершенно бесполезное. Чурка утрет кровавые сопли и снова вернется на рынок. И все закрутится по-прежнему. Это как если бы вы жили в разрушающемся доме и, вместо того чтобы выстроить новые стены, десять раз в году переклеивали бы обои. Ну, какой от этого прок?
      — Никакого, — ответил за всех Мельник, не отрывающий от Апостола восхищенного взгляда.
      — Правильно, никакого, — улыбнулся тот. — С сегодняшнего дня мы будем тщательно готовиться к каждой акции. Мы будем заниматься только серьезными делами.И соблюдать конспирацию. Мы будем волками, которые напялили на себя овечьи шкуры, чтобы пробраться в стадо незамеченными. Боров, — повернулся Апостол к Антону Боровому, — ты продолжишь?
      — Да.
      Апостол кивнул, поддернул брючины и тяжело уселся в кресло. Боровой встал со стула.
      — В общем, так, пацаны, — заговорил он глуховатым, торжественным голосом. — Сегодня мы составим устав организации. Придумаем ей название. Напишем клятву и подпишемся под ней кровью. Кто-нибудь возражает?
      Предложение подписать устав кровью не вызвало ни возражений, ни смеха. Парни, сидевшие в комнате, уважали ритуалы и знали им цену. Кровь — это частица тебя. Подписываясь кровью, ты как бы отдаешь эту часть на благо общего дела. Приносишь себя в жертву общей идее. Договор, подписанный кровью, невозможно нарушить.
      — Предлагаю назвать нашу организацию «Черные волки», — сказал Боровой. — Кто «за»?
      Парни подняли руки.
      — Единогласно, — удовлетворенно кивнул Боровой. — Отныне наша организация будет называться «Черные волки». Если вопросов нет, можно перейти к написанию и обсуждению устава.
      — У меня есть предложение, — сказал Мельник. Боровой окинул его скептическим взглядом.
      — Ну, давай.
      — Я тут недавно статейку читал про этих… как их… в общем, которые в Индии. Ну, типа индийских самураев. Так они обязаны всегда и всюду носить с собой мечи.
      — Этих людей зовут сигхи, — сказал Апостол. — Ты считаешь, что мы тоже должны носить с собой оружие?
      — Считаю, — кивнул Мельник. — Мы же не просто какие-то уроды, ты сам это сказал. Мы боевая организация.
      Апостол хотел было возразить, но тут заговорили и остальные:
      — Верно сказал…
      — Надо оружие…
      — Чтоб было чем от черномазых отбиваться…
      Апостол посмотрел на Борового. Тот поднял руку — гул голосов тут же утих.
      — Думаю, предложение хорошее, — сказал Боровой.
      — Но… — начал было Апостол, однако Боровой сверкнул на него глазами и сказал еще более веским голосом:
      — Оружие должно быть у каждого члена бригады. Наши враги не только черномазые, но и менты. Мы не будем сдаваться им без сопротивления. Это закон чести.
      — Ты что, предлагаешь оказывать ментам вооруженное сопротивление? — спросил Апостол.
      — Это закон чести, — глухо повторил Боровой. Он повернулся к собравшимся и тихо спросил: — Со мной все согласны?
      — Все!
      — Да, Боров, все!
      — Закон чести!
      — Ну вот, — удовлетворенно кивнул Боровой. — Значит, мы будем носить оружие.
      — И какое оружие ты предлагаешь таскать? — иронично поинтересовался Апостол. — Мечи? Или, может быть, сабли?
      — Ножи, — ответил Боровой. — Небольшие, но остро заточенные перья.
      — Точняк, Боров, ножи!
      — Даешь ножи!
      — Тише вы! — прикрикнул на парней Боровой. — Хотите, чтобы нас соседи услышали? А ну, заткнулись все.
      Голоса затихли.
      — В общем, так, — сказал Боровой. — Мельник, тут на углу есть магазин «Охотник», видел?
      — Угу.
      — Сейчас ты пойдешь туда и купишь двенадцать ножей. Таких, чтобы можно было спрятать в кармане или рукаве. Лезвие не слишком широкое, но прочное. И чтобы на каждом был фиксатор. Сможешь выбрать?
      — Без базара. А почему двенадцать? Нас ведь семеро.
      — Пока семеро. А будет двенадцать. Это будет ядро организации. Я так решил.
      — Как скажешь, — смиренно кивнул Мельник. — А балабасы?
      Боровой вынул из кармана бумажник, отсчитал несколько купюр и протянул их Мельнику:
      — Держи, этого должно хватить. Давай, дуй! Чтоб через двадцать минут был здесь. А мы пока обсудим устав и программу организации.
      — А мое мнение чего, не учитывается? — обиженно спросил Мельник.
      — Учитывается. Вернешься — выскажешь его. А сейчас — вали в магазин.
      Мельник поднялся с дивана и побрел в прихожую. Возле двери он остановился и обернулся:
      — Может, я пивка за одно прикуплю? Чтобы обмыть новое дело, и все такое.
      Боровой подумал и кивнул:
      — Давай.
      — Я в баллонах куплю, ничего?
      — Нормально. Вали уже! Мельник кивнул и вышел из комнаты.

      Оказалось, что у Апостола уже есть заготовки для устава и программы. Осталось внести в них кое-какие коррективы — и дело в шляпе. Через час работа была закончена. Членам организации «Черные волки» вменялось соблюдать строжайшую конспирацию, беспрекословно подчиняться вождю (которым, по единогласному мнению, стал Антон Боровой), носить при себе одинаковые ножи в знак принадлежности к бригаде, быть готовыми отдать жизнь за идею «России без черных».
      Оставалось подписать устав кровью. Мельник сбегал на кухню и подправил ножи на точильном камне. Дожидались его почти в полной тишине. Никому не хотелось базлать попусту, чтобы не испортить торжественность момента.
      Вернувшись, Мельник раздал ножи парням, а лишние отдал Боровому.
      — Ну что, приступим, — сказал тот. — Кто первый?
      — Позволь мне, — с улыбкой сказал Апостол.
      — Валяй.
      Апостол поднес лезвие ножа к пальцу, улыбнулся и сделал надрез. Затем слегка промокнул каплю крови салфеткой, поднес руку к уставу и плотно приложил подушечку пальца к бумаге. На бумаге остался четкий кровавый оттиск.
      — Ну, с почином? — улыбнулся он. — Следующий.
      Следующим был Боровой. За ним кровавые оттиски под написанным вручную текстом устава оставили все присутствующие.
      — Ну вот, — удовлетворенно сказал Апостол. — Теперь мы члены организации «Черные волки». А значит, братья.
      — Теперь можно вдарить по пивку? — поинтересовался Мельник, облизывая окровавленный палец.
      — Тащи, — коротко распорядился Боровой. Мельник притащил баллоны с пивом, стаканы и большой пакет с соленым арахисом. Выпив пива, парни снова расслабились (до этого торжественность момента оказывала на них завораживающее действие) и загалдели. В комнате стало жарко и накурено. Штырь и Мельник стянули футболки, обнажив поджарые тела, украшенные свастикой и надписями, сделанными витиеватой кириллицей, «Русь» и «Русь — Святая Земля». Парни были разговорчивы и взволнованы, пиво лилось рекой.
      В самый разгар пьянки Апостол подошел к сидящему в кресле Боровому, нагнулся и тихо шепнул:
      — Боров, пойдем на кухню, покурим. Тот внимательно посмотрел на Апостола и кивнул:
      — Пошли.
      Ныряя в табачном тумане и перешагивая через вытянутые ноги новоявленных «черных волков», Боров и Апостол вышли на кухню. Апостол плотно закрыл дверь и повернулся к Боровому. Тот закурил, посмотрел на Апостола сквозь густое облако дыма и сказал:
      — Ну?
      — Боров, мы подписали устав кровью, — тихо сказал Апостол. — Но этого мало. Надо сделать так, чтобы ни у кого из них не было обратного хода.
      Боров прищурил недобрые глаза:
      — Что ты имеешь в виду?
      — Нужно сделать так, чтобы все мы были крепко повязаны, — спокойно объяснил Апостол. — И чтобы никому из членов бригады было невыгодно стучать на соратника.
      Боров дернул щекой:
      — Я их всех знаю. Они и так не будут стучать. По пухлым губам Апостола заблуждала улыбка.
      — Чужая душа — потемки, Боров, — сказал он мягким и вкрадчивым голосом. — Человек и за самого себя-то не может поручиться, не то что за других.
      Боров помолчал, обдумывая слова Апостола, затем сказал:
      — Допустим, ты прав. И что мы должны сделать?
      Апостол покосился на закрытую дверь, облизнул губы и сказал:
      — В двух кварталах отсюда есть овощной ларек. Торгует там один черномазый. Натуральное животное. В десять часов он закрывает ларек и едет домой.
      — Ну и?
      — Сейчас полдесятого, — сказал Апостол. — До закрытия ларька осталось полчаса.
      Боровой стряхнул пепел в раковину и пристально посмотрел на Апостола.
      — Давай конкретней.
      — На улице темно, — продолжил Апостол. — Погода — дрянь. Прохожих почти нет. Понял, о чем я говорю?
      — Предлагаешь крещение кровью?
      — Что-то вроде этого, — кивнул Апостол. Боров сдвинул брови и подозрительно прищурился:
      — А ты сам-то будешь в этом участвовать? Или думаешь постоять в сторонке и понаблюдать?
      Улыбка покинула губы Апостола. Он сурово сдвинул брови и серьезно, делая упор на каждом слове, произнес:
      — Я один из вас. И у меня есть нож.
      — Что ж… — Боров швырнул в раковину окурок и решительно повернулся к двери. — Тогда за дело.

      По улице шли тихо, поеживаясь от порывов ветра и моросящего дождя. В головах у парней играл пивной хмель, но предстоящее «дело» заставляло воздерживаться от пьяной болтовни. Прохожих на улице не было, ветер и дождь загнали всех по домам. На углу дома Боровой, который шел впереди, поднял руку. Парни остановились. Боровой выглянул из-за угла.
      — Ну, что там? — нетерпеливо спросил Мельник.
      — Закрывает, — ответил Боров. — Нужно подождать.
      Ждать пришлось недолго. Спустя минуту Боровой сказал:
      — Приготовились.
      За углом послышались шаги и негромкое покашливание. Боровой достал из кармана нож и выщелкнул лезвие. Парни последовали его примеру. Несколько мгновений спустя из-за угла вывернул невысокий, пожилой человек в куртке с поднятым воротом.
      Боровой шагнул мужчине навстречу и, ни слова не говоря, ударил его ножом в живот. Мужчина ойкнул — не столько от боли, сколько с перепугу, остановился и, постояв с выпученными глазами секунду или две, повалился спиной на стену дома.
      — За… что? — прохрипел он. Боровой обернулся к парням.
      — Давайте. Каждый, — сказал он.
      Парни обступили привалившегося к стене мужчину плотным кольцом. Тот, прижав руки к животу, полным ужаса взглядом смотрел на незнакомцев с ножами в руках.
      — Штырь, давай! — приказал Боров.
      — Куда бить? — растерянно спросил Штырь.
      — Куда придется. Давай, бля!
      Штырь слегка размахнулся и воткнул нож мужчине в бок. Выдернул и ошарашенно уставился на окровавленное лезвие.
      — Мельник! — скомандовал Боровой.
      — Получи, сука! — крикнул Мельник и ударил мужчину ножом в грудь.
      Мужчина застонал и стал сползать по стене на асфальт.
      — Давайте! Живо, пока никого нет! — прикрикнул на парней Боровой.
      Удары посыпались градом. Лезвия ножей тускло вспыхивали в желтом свете фонаря. Через минуту мужчина лежал в луже крови, а новоиспеченные «черные волки» быстро удалялись от места «боевого крещения» по черной, безлюдной улице. Все прошло быстро и просто.
      Перед домом Борового остановились. Лица у всех были возбужденные.
      — Блин, — поморщился Штырь, глядя на свои руки. — Пальцы трясутся.
      — У меня тоже, — сказал Мельник.
      — И у меня. И у меня, — тихо загалдели парни. Апостол посмотрел на чернявого Кержнера.
      — А у тебя, Сергей? — поинтересовался он. — У тебя руки не трясутся?
      Кержнер хотел ответить, но вместо этого издал горлом какой-то невразумительный звук и лишь махнул рукой. Даже в тусклом свете фонаря было видно, каким бледным стало его лицо.
      — Плохо выглядишь, — тихо сказал ему Апостол. — Тебя что, мутит?
      Кержнер не ответил.
      — Что будем делать дальше? — спросил у Борового Мельник.
      — Надо расходиться, — ответил тот.
      — У меня на руках кровь, — пожаловался Мельник. — И на рукаве. Помыть бы.
      Боровой посмотрел на его рукава и кивнул:
      — Ладно. Сейчас все идем ко мне. Смываем кровь и расходимся. Только тихо, а то соседи услышат.
      Боровой повернулся и зашагал к подъезду. Парни, тихо переговариваясь, двинулись за ним.
      Через два дня Мельник позвонил Апостолу.
      — Слышь, Апостол, надо встретиться, — прошептал он в трубку хриплым, взволнованным шепотом.
      — Мы же договорились — встречаться только в крайних случаях, — строго сказал Апостол.
      — Можешь считать, что такой случай настал, — усмехнулся Мельник. — Короче, тут такая бодяга…
      — Не по телефону, — оборвал его Апостол. — Помнишь кофейню, в которой ты познакомился с Боровом?
      — А, он тебе и про это рассказывал?
      — Он много чего мне рассказывал. Встречаемся там через час. Успеешь?
      — Должен.
      — Давай.
      Был промозглый апрельский вечер, на улице завывал ветер, но в кофейне было тепло и уютно. Ожидая Мельника, Апостол заказал себе большую чашку кофе «американа». Попивая кофе и размышляя, он вспомнил о том, что случилось два дня назад. Вспомнил пьянящий восторг, который испытал, когда нож вошел в живую плоть. Все это было здорово, но слишком уж быстро и сумбурно. Вот если бы подольше, чтобы успеть хорошенько прочувствовать и просмаковать каждое мгновение…
      Апостол тряхнул головой. Нет, в таких делах медлить нельзя. Нужно беречь силы и не оставлять следов. Быстро сделал — быстро ушел.
      Апостол отхлебнул кофе и посмотрел в окно. Мельник шел по другой стороне улицы, сунув руки в карманы куртки. На этот раз куртка была не черная (конспирация), а синяя, обычная, с идиотским капюшоном. Перед тем как перейти улицу, Мельник на секунду остановился и быстро зыркнул глазами по сторонам. «Молодец, — подумал Апостол. — Из этого парня, пожалуй, выйдет толк».
      Когда Мельник вошел в кофейню, Апостол как раз заказывал себе вторую чашку кофе.
      Кепка и куртка Мельника были влажными от дождя. Когда он снимал кепку, несколько холодных капель упали Апостолу на лицо, и тот поморщился.
      — Итак? — заговорил Апостол, когда Мельник окончательно уселся и перестал вертеться. — Что ты хотел мне сказать?
      Мельник, в своей мышиной манере, зыркнул глазами по сторонам, чуть наклонился вперед и затараторил, выкатив на Апостола меленькие глазки-бусинки.
      — Я по поводу Кержнера. Он меня беспокоит.
      — Кержнер? — поднял брови Апостол. — Сергей Кержнер? А почему ты позвонил мне, а не Борову?
      Мельник усмехнулся, обнажив два ряда мелких, желтоватых зубов.
      — Потому что Боров его друг. Он не станет меня слушать, а тебя — станет. Поэтому я решил поговорить с тобой.
      — Гм… — Апостол задумчиво поскреб пальцами румяную, плохо выбритую щеку. — Вообще-то логично. И что случилось с Кержнером?
      Мельник сдвинул черные бровки-стрелки и тихо спросил:
      — Ты знаешь, что он еврей?
      — Догадывался, — усмехнулся Апостол. — Это все, что тебя беспокоит?
      Мельник покачал головой и затараторил:
      — Нет. Просто последние дни… После того как мы… Ну, ты понимаешь. В общем, Кержнер последние два дня ведет себя странно.
      Подошла официантка и поставила перед Апостолом кофе. Дождавшись, когда она ушла, Апостол тихо спросил:
      — И в чем это выражается? Что такого странного делает Кержнер?
      — По-моему ему снесло крышу, — сказал Мельник. — Позавчера… После того как мы… — Мельник замялся.
      — После акции, — подсказал ему Апостол.
      — Да, после акции. Мы шли с Кержнером вместе к метро, и он сказал, что мы… сделали ошибку.
      — Ошибку? — мягко усмехнулся Апостол. Мельник кивнул:
      — Да. Он сказал, что одно дело громить ларьки, другое — убивать живого человека. Он сказал, что ему не по себе и что его тошнит. А когда мы подошли к метро — проблевался. Прямо возле входа, даже до урны не дошел. Хорошо еще, что ментов поблизости не было.
      — Гм… — Апостол вновь поскреб пальцами щеку. — Что еще он говорил?
      — В тот вечер ничего. А вчера… когда мы были на матче… точнее, уже после матча, когда возвращались домой… в общем, он понес какую-то херню про то, что человеку воздается за грехи. И что наказания никому не избежать. Я спросил — чего он гонит? Какие, на хрен, грехи? А он ответил: «Ты сам знаешь какие». А потом замолчал и до самого метро со мной не разговаривал.
      — Это все? — спросил Апостол, внимательно выслушав Мельника.
      Тот покачал головой:
      — Нет. Сегодня он мне позвонил и сказал, что наша организация — бред собачий. И что раньше мы были людьми, а теперь стали псами, а наши хозяева — Боров и ты. И что он не хочет плясать под вашу дудку.
      — Так и сказал? — усмехнулся Апостол.
      — Так и сказал. Кстати, ты кофе пить будешь? Если нет, то…
      Апостол молча пододвинул Мельнику свою чашку.
      — Вот спасибо! Я же говорил Кержнеру, что ты нормальный пацан. А он — «Апостол гнида, Апостол гнида».
      Мельник взял чашку обеими руками и звучно отхлебнул. Облизнул мокрые губы и с улыбкой протянул:
      — Лепота-а.
      — Так говоришь, Кержнер называл меня гнидой? — спокойно уточнил Апостол.
      — Угу. Не нравишься ты ему.
      — Только ему?
      — Ну да. А кому еще?
      — А остальные? Как они ко мне относятся? Мельник пожал острыми плечами:
      — Да нормально. Ты же с Боровом, а Борова пацаны конкретно уважают. Слышь, Апостол, только ты сам с ним поговори, ладно? Если я ему чего-нибудь про Кержнера вякну, он меня тут же уроет. Они же с детства дружат.
      — Хорошо. Я с ним поговорю.
      — Вот и ладушки. А я побегу. Мне еще в училище.
      Мельник допил кофе, встал со стула, пожал Апостолу руку и мелкой рысцой двинулся к выходу. Апостол проследил за ним взглядом. Посмотрел, как Мельник, вжав голову в плечи, перебегает дорогу. Затем отвел взгляд от окна, посмотрел на пустую чашку и поморщился.
      — Гнида, — тихо проговорил он. — Значит, гнида… Ну-ну, посмотрим, кто из нас гнида.

      С Боровым Апостол встретился в тот же вечер. Дождь уже утих, поэтому встретиться решили в сквере. Вслед за дождем угомонился и ветер. Вечер был необычно спокойным и теплым. Жаль только, что скамейки были влажными, но Апостол это предусмотрел и положил на промокшие доски заранее приготовленные полиэтиленовые пакеты.
      — Сядешь? — предложил он Боровому. Однако тот покачал головой:
      — Постою. Ты сказал, что у тебя что-то срочное. Давай, выкладывай.
      — Разговор будет нелегким, — предупредил Апостол. — Я хочу, чтобы ты спокойно меня выслушал.
      — На то ты и Апостол, чтобы я тебя слушал, — насмешливо парировал Боровой.
      Апостол подождал, пока Боровой закурит, и лишь потом заговорил:
      — Я хочу поговорить о твоем приятеле — Кержнере.
      Зажигалка замерла в руке Борового.
      — О Сереге Кержнере? — удивился он. — Валяй, говори.
      Апостол откашлялся и улыбнулся.
      — Ты, конечно, в курсе, что он не русский. Боровой криво усмехнулся:
      — Ну, типа да, не русский. Но мать-то у него русская. И сам он такой же, как и мы.
      — Такой же, да не такой, — с улыбкой сказал Апостол.
      Боровой пожал плечами:
      — У тебя тоже есть друзья прибалты. Густав, например. Он ведь эстонец или кто там?
      — Неважно. Я бы ничего не говорил о Кержнере, если бы он был эстонцем или латвийцем. Даже если бы он был каким-нибудь… чувашем. Но твой друг Кержнер — еврей.
      Апостол смотрел на Борового с грустной улыбкой. Тот молчал, потупив взгляд.
      — Еврей, понимаешь? — повторил Апостол. — Жид. А жиды — наши исконные враги.
      — Но Серега — нормальный пацан, — возразил Боровой. — Я его со школы знаю.
      — А ты думаешь, если бы он был с червоточиной, он бы ходил и всем говорил: «Посмотрите, я вонючий жид и ненавижу русских»? Так, что ли? Жид на то и жид, чтобы хитрить и маскироваться. Снаружи он такой же, как мы. Но если копнуть глубже…
      Апостол замолчал, предоставляя Боровому самому определить, что будет, если «копнуть глубже». Боровой, однако, не спешил соглашаться.
      — Но ведь и среди жидов есть исключения, — сказал он, недобро сверкая глазами.
      Апостол улыбнулся и покачал головой:
      — Нет, Боров. Жизнь показывает, что исключений в этом деле не бывает. В любом жиде, каким бы нормальным пацаном он ни был на вид, скрывается червоточина. Мы с тобой не раз это обсуждали, и раньше ты со мной соглашался.
      — Но я не знал… Я не думал, что…
      — Пойми, Боров, я говорю это все не из-за того, что Кержнер мне неприятен. В нашем деле важна идея. Та идея, за которую наши братья готовы умирать и, если придется, убивать. Мы можем изменить друг другу, но мы не можем изменить идее. Если мы так сделаем, то все, нашему движению конец. Понимаешь? Слишком многое поставлено на карту. Да я бы сам отдал свою паршивую жизнь за Кержнера. Но сделать так — значит предать идею.
      Боровой молчал. Тогда Апостол достал из кармана лист бумаги с уставом, скрепленным кровавыми подписями «черных волков».
      — Посмотри на это, Боров, — мягко сказал Апостол. — Это все не игра. Мы дали слово. Мы подписались кровью. От нас зависит будущее страны, в которой мы живем. На кону — существование России. Неужели ты не понимаешь?
      — Но какой вред России от одного жида? — сухо спросил Боровой.
      Апостол усмехнулся.
      — Иногда достаточно и одного предателя, чтобы развалить все дело. Кержнер знает о нас. Знает нас по именам, знает в лицо. Зачем, по-твоему, он вступил в бригаду?